Нарушенная клятва: Каз Бреккер.

Каз Деньги, которые господин Герцун оставил Казу и Джорди, закончились на следующей неделе. Джорди попытался вернуть свое новое пальто, но магазин отказался его брать, а ботинки Каза уже выглядели поношенными. Когда они принесли в банк кредитный договор, подписанный господином Герцуном, то обнаружили, что, несмотря на все официальные с виду печати, это бумажка ничего не стоила. Никто даже не слышал о господине Герцуне, и его деловом партнере. Через два дня их выселили из пансиона, и мальчикам пришлось спать под мостом, но городская стража быстро их прогнала. Они бесцельно бродили по улицам до самого утра. Джорди настаивал, что им нужно вернуться в кофейню. Они долго сидели в парке на противоположной стороне улицы. Когда наступила ночь и стражники вновь начали обход, братья направились на юг, к улицам нижней Бочки, где полиция не утруждала себя патрулированием. Они спали под лестницей в переулке за таверной, приютившись между выброшенной плитой и мешками с кухонными отходами. В ту ночь их никто не трогал, но на следующий день их обнаружила банда парней, объявивших, что они влезли на территорию Портовых Лезвий. Джорди избили, а Каза столкнули в канал, не забыв прихватить его ботинки. Джорди вытащил Каза из воды и отдал ему свое сухое пальто. – Я голоден, – сказал Каз. – А я – нет, – ответил Джорди. Почему-то Казу это показалось забавным, и они оба расхохотались. Джорди обнял Каза и сказал: – Пока что победа за городом. Но мы еще посмотрим, кто останется победителе. Следующим утром Джорди проснулся с горячкой. Позже люди назовут эпидемию огненной оспы, охватившая Кеттердам, «Чумой Придворной Дамы» – в честь корабля, который, как полагали, привез заразу в город. Самый тяжелый удар пришелся по людным трущобам Бочки. На улицах лежали трупы, по каналам плавали специальные лодки с лопатами и крючками, которые использовали, чтобы закидывать тела на платформы и тащить их на Баржу Жнеца для сожжения. Через два дня после того, как заболел Джорди, лихорадка добралась и до Каза. У них не было денег ни на лекарства, ни на медика, поэтому они забились в кучу сломанных деревянных ящиков, которые они окрестили Гнездом. Никто не прогонял их. Все банды слегли с той же болезнью. Когда лихорадка достигла апогея, Казу приснилось, что он вернулся на ферму, и постучав в дверь, увидел за кухонным столом двух призраков – себя и брата. Они смотрели на него через окно, но внутрь не пускали, поэтому он бродил по лугу, боясь лечь в высокую траву. Проснувшись, мальчик уже не чувствовал запаха сена, клевера или яблони, только угольный дым и вязкую вонь гниющих продуктов из мусорных баков. Джорди лежал рядом с ним и смотрел в небо. «Не бросай меня», – хотелось сказать Казу, но у него не было сил. Вместо этого он опустил голову на грудь Джорди. Она уже казалась какой-то неправильной – слишком твердой и холодной. Он подумал, что ему сниться, когда сборщик тел закатил его на лодку. Каз почувствовал, что падает, а затем приземлился на груду тел. Пытался кричать, но слишком ослабел. Они были повсюду: ноги, руки, окоченевшие тела, гнилые конечности и лица с синими губами, покрытые язвами оспы. Мальчик то отключался, то просыпался, потеряв грань между реальностью и галлюцинациями, вызванных жаром. Тем временем лодка вышла в море. Когда она попала на мелководье Баржи Жнеца, Каз каким-то чудом нашел в себе силы закричать. – Я жив! – орал он что есть мочи. Но был слишком маленьким, а лодка уже удалялась к гавани. Каз пытался вытащить Джорди из воды. Его тело было покрыто маленькими воспаленными нарывами, из-за которых огненная оспа и получила свое название, а кожа – вся бледная и в синяках. Каз вспомнил заводную собачку и как пил горячий шоколад на мосту. Подумал, что рай, должно быть, выглядит как кухня в доме на улице Зельверштрат и пахнет как гюцпот, готовящийся в духовке Герцунов. У него все еще хранилась лента Саскии. Он мог бы вернуть ее девочке. Они бы ели конфеты и пасты айвы. Маргит играла бы на рояле, а Каз мог бы уснуть у камина. Он закрыл глаза и приготовился к смерти. Мальчик надеялся, что проснется уже в другом мире, теплом и безопасном, с набитым животом и с братом под боком. Вместо этого он очнулся посреди моря трупов. Каз лежал на отмели у Баржи Жнеца, в насквозь промокшей одежде, со сморщенной от влаги кожей. Рядом с ним плавало, как какое-то жуткое морское чудище, едва узнаваемое тело брата, белое и опухшее от гниения. Перед глазами прояснилось, а сыпь начала потихоньку исчезать. Температура спала. Он совсем позабыл о голоде, но вот жажда была такой сильной, что он чуть не сошел с ума. Весь день и ночь он ждал у горы тел, смотрел на гавань и надеялся, что лодка вернется. Им еще нужно было разжечь огонь для сожжения тел, но когда? Были ли у сборщика тел выходные? Или они работали через день? Мальчик чувствовал себя слабым, он был обезвожен. Долго ему не протянуть. Берег слишком далеко – у него ни за что не хватит сил, чтобы проплыть такое расстояние. Он пережил болезнь, но легко может умереть здесь, на Барже Жнеца. Ну и что? В городе его ничего не ждет, помимо голода, темных переулков и сырости каналов. Но, подумав об этом, он понял, что это неправда. Его ждало возмездие. Месть за Джорди и, возможно, за самого себя. Но для этого нужно явиться на встречу с нею. Когда настала ночь и течение сменило направление, Каз заставил себя отпустить руки на тело брата. Он был слишком истощен, чтобы полагаться исключительно на свои силы, но с помощью Джорди у него получиться добраться до берега. Мальчик крепко схватился за брата и оттолкнулся в сторону огней Кеттердама. Вместе они поплыли вперед, раздутое тело Джорди служило плотом. Каз продолжал работать ногами, пытаясь не думать о брате, о тугой, вздувшейся плоти под его руками – вообще ни о чем не думать, кроме ритма, с каким работали его ноги, рассекая море. Он слышал, что тут водятся акулы, но знал, что они его не тронут. Теперь он сам стал чудовищем. Он все плыл и плыл, а на заре обнаружил, что приплыл к восточной части Крышки. Гавань была практически пустой – из-за чумы все рейсы в Керчию были отменены. Последняя сотня ярдов оказалась просто невыносимой. Поднявшиеся волны уносили его прочь. Но теперь у Каза была надежда, надежда и ярость – пламя, поддерживающее в нем жизнь. Оно привело его к докам и дало сил подняться по лестнице. Забравшись наверх, мальчик упал спиной на деревянные рейки и заставил себя перекатиться. Тело Джорди унесло течением, и теперь оно билось внизу об опору. Его глаза оставались открытыми, и на секунду Казу показалось, что брат смотрит прямо на него. Но Джорди не говорил, не моргал и не переводил взгляд, пока течение выносило его из-под опоры и потащило в открытое море. «Нужно закрыть ему глаза», – подумал Каз. Но он понимал, что если спустится по лестнице и снова поплывет, то уже никогда не найдет дороги назад – попросту утонет, а он не мог себе этого позволить. Он обязан жить. Кто-то должен заплатить за все. *** В тюремном фургоне Каз очнулся от резкого удара по бедру. Было темно и очень холодно. Со всех сторон его окружали тела. Он тонул в трупах. – Каз, – прошептал кто-то. Бреккер вздрогнул. Снова удар по бедру. – Каз, – голос Лии. Он заставил себя глубоко вдохнуть через нос. Почувствовал, как девушка отодвигается от него. Каким-то образом ей удалась дать ему немного пространства в этой тесноте. Его сердце бешено колотилось. – Не молчи, – прохрипел он. – Что? – Говори что-нибудь. – Мы проезжаемые тюремные ворота. Первые два контрольно-пропускных пункта уже позади. Это наконец привело его в чувство. Они прошли через два пункта. Значит, их уже посчитали. Кто-то открывал эту дверь, – и не один раз, а два, – может, даже трогал его, но Каз не очнулся. Его могли ограбить или убить. Он тысячу раз представлял себе, как может умереть, но никогда не думал, что проспит собственную смерть. Бреккер снова заставил себя глубоко вздохнуть, несмотря на вонь, идущую от тел. Перчатки остались на нем, – что легко могли заметить охранники. Уступка его слабости, но если бы их не было, Каз наверняка сошел бы с ума. Заключенные вокруг него перешептывались на разных языках. Невзирая на страхи, которые в нем пробудила темнота, Бреккер был ей сейчас рад. Оставалось надеяться, что его команда, с мешками на головах и погруженная в собственные тревоги, не заметила ничего странного в его поведении. Он был вялым и медлительным, когда они напали на фургон, но не более, так что придумать себе оправдание будет несложно. Каза злило, что Лия увидела его в таком состоянии, но следом за этой мыслью пришла другая: «Лучше она, чем кто-то другой». Но Бахтья тоже видела его таким, она знает. Сулийка полагалась на его репутацию. Она не могла угрожать ему, она была у него в долгу. В глубине души он знал, что она никогда никому об этом не расскажет. Но Лия. Она так же, как и Бахтья полагалась на его репутацию, даже больше чем сулийка. Она бы не хотела, чтобы он выглядел слабым. Но дело было не только в этом, не так ли? Лия никогда его не предаст, и он это знал. Казу было плохо. Хоть он сотни раз доверял ей свою жизнь, гораздо страшнее было доверить свой позор. Фургон остановился. Засов отодвинулся, и двери распахнулись. Он услышал, пару фраз на фьерданском, за которым последовали скрежет и лязг металла. С него сняли ошейник и вывели из фургона вместе с остальными узниками по какому-то трапу. Он услышал звук, похожий на скрип ворот, и затем их погнали дальше. Все неловко шаркали в своих кандалах. Внезапно с него сняли мешок, и пришлось прищуриться. Они стояли в большом дворе. Огромные ворота кольцевой стены уже опускались и приземлялись на камни со зловещей чередой стонов и клацанья. Когда Каз поднял голову, то увидел на крыше группу охранников нацеливших ружья на заключенных. Стражники внизу проходили между рядами закованных пленников, пытаясь сличить их с документами возницами по имени или описанию. Маттиас подробно изложил схему Ледового Двора, но почти не упоминал о том, как он выглядел на самом деле. Каз ожидал увидеть старую и сырую крепость из мрачного серого камня, готовую к жестокому бою. Вместо этого его окружал мрамор, да такой белоснежный, что, казалось, он светится голубым. Бреккер чувствовал себя так, словно забрел в какую-то сказочную версию жестоких земель, которые они пересекли, пока двигались по северу. Невозможно было отличить, где стекло, где лед, а где камень. – Если это не дело рук фабрикатора, то я королева лесных духов, – пробормотала Нина на керчийском. – Ну этого нельзя отрицать, – ответила Бахтья. – Тиг! – скомандовал один из стражников. Он ударил Бахтью ружьем в живот, от чего она согнулась пополам от боли. Каз и глазом не моргнул, но напряжение внутри него росло все больше и больше. «Она твоя сестра». Нет, это не так. Она никогда ею не была. Фьерданские охранники размахивали руками над документами, пытаясь сопоставить количество заключенных и их личность с группой, стоявших перед ним. Это был первый по-настоящему опасный момент, когда их могли рассекретить. У Каза не было возможности взять это под контроль. Понадобилось бы слишком много времени, чтобы выбрать заключенных, которых они заметят. Риск вполне оправданный, но теперь Бреккеру оставалось только ждать и надеяться, что лень и бюрократия завершат работу за него. Когда стражники двинулись по рядам людей, Лия помогла Бахтье подняться на ноги. – Ты как, цела? – спросила равкианка и Каз почувствовал, как льнет к звуку ее голоса, льющемуся словно ручей, что бежит вниз по склону. Бахтья медленно разогнулась и выпрямилась. – Я в порядке, – прошептала она. – Но, думаю, нам больше не нужно беспокоиться о команде Пекки Роллинса. Каз проследил за взглядом Бахтьи на вершину кольцевой стены. Там, высоко над двором, пятеро мужчин были насажены на пики, как мясо на шампуры. Их спины были скрючены, конечности болтались. Парню пришлось прищуриться, но он узнал Эролла Аэртса, лучшего взломщика и медвежатника Роллинса. Синяки и волдыри от предсмертных побоев в утреннем свете казались лиловыми, но Казу удалось рассмотреть черную отметку на его руке – татуировку Грошовых Львов. Он бросил взгляд на остальных – их лица были слишком раздутыми и изуродованными до неузнаваемости. Мог ли один из них быть самим Роллинсом? Каз знал, что должен радоваться тому, что команда соперников выбыла из игры, но Пекка не был дураком, и то, что его банда не продвинулась дальше ворот Ледового Двора, здорово трепало нервы. Кроме того, если Роллинс обрел свою сметь на наконечнике фьерданской пики... Нет, Каз отказывался в это верить. Пекка Роллинс принадлежал ему. Охранники спорили с возницей фургона, и один из них указывал на Инеж. – Что происходит? – прошептал он Нине. – Они утверждают, что с документами произошла какая-то ошибка, потому что им привезли сулийскую девчонку вместо шуханского мальчика. – А возница? – спросила Инеж. – Просто повторяет, что это не его проблема. – Так держать, – ободряюще пробормотал Каз. Парень наблюдал за их разборками. этом вся прелесть многоуровневой системы безопасности. Стражники всегда надеются, что могут положиться на кого-то другого, кто заметит погрешность или устранит проблему. Лень не столь надежная штука, как жадность, но тоже оказалась превосходным рычагом. К тому жн речь шла о заключенных – скованных, окруженных со всех сторон, направляющихся прямо в тюремные камеры. Совершенно безобидных. Наконец один из тюремных охранников вздохнул и подал сигнал своему отряду. – Дивескемен. – Идите, - перевела Нина. – Отведите их в восточному блоку. Пусть следующая смена с ними разбирается. Каз позволил себе выдохнуть с облегчением. Как и ожидалось, охранники разделили группу на мужчин и женщин, а затем повели обе шеренги, гремевшие целями, через круглую арку в форме распахнутой волчьей пасти. Они вошли в помещение, где сидела старуха со скованными руками и охранниками по бокам. У нее был пустой взгляд. При приближении каждого заключенного женщина хватала их за руки. «Человеческий усилитель». Каз знал, что Нина сотрудничала с ними, когда искала гришей на Блуждающем острове, чтобы призвать их во Вторую армию. Они могли почувствовать силу гришей с помощью одного лишь касания. Бреккер видел, как таких людей нанимали для карточных игр с высокими ставками, чтобы убедиться, что среди игроков нет гришей. Тот, кто мог менять пульс соперника или даже поднимать температуру в комнате, имел преимущество, а это несправедливо. Но фьерданцы использовали их в других целях: ни один гриш не должен проникнуть на их территорию неопознанным. Каз наблюдал, как Лия подходит к женщине и протягивает ей дрожащую руку. Старуха сжала пальцы вокруг запястья Лии. Ее веки на мгновение дрогнули. Затем она отпустила ее руку и махнула, чтобы та шла дальше. То же самое произошло с Бахтьей и Ниной. Она узнала, но ей все равно? Или сработал парафин, который девушки нанесли на свои руки? Когда их повели через арку слева, Каз заметил, как Лия исчезла в противоположной арке с другими заключенными-женщинами. В его груди что-то екнуло, и он с тревогой понял, что это была паника. Именно Лия вывела его из ступора в фургоне. Ее голос вернул его к жизни, послужил страховочным тросом, за который он уцепился, чтобы вытащить себя хоть к какому-то подобию здравого смысла. Мужчин повели по темному лестничному пролету к металлическому мостику. Слева от них находилась гладкая белая кольцевая стена. Справа от моста открывался вид на огромный стеклянный корпус, длиной почти в четверть мили и достаточно высокий, чтобы спокойно вместить торговое судно. Он освещался гигантской стеклянной люстрой, свисавшей с потолка, как светящийся кокон. Опустив взгляд, Каз увидел ряды бронированных фургонов с куполообразными орудийными башнями. Крупные колеса были соединены гусеничными цепями. На каждом фургоне выступал массивный ствол некоего оружия – что-то среднее между пулеметом и пушкой – в том месте, куда обычно запрягали лошадей. – Что это за штуки? – прошептал он. – Торвеген, – пробурчал Матиас. – Им не нужны лошади для передвижения. Наши люди работали над усовершенствованием конструкции, когда я покидал страну. – Не нужны лошади? – Танки, – еле слышно сказал Джеспер. – Я видел их образцы, когда общался с оружейником в Новом Земе. В башне различное оружие. А видите вот тот большой ствол впереди? Серьезная огневая мощь. В Корпусе также находились тяжелое артиллерийское самотеченое вооружение и стеллажи, набитые винтовками, боеприпасами и маленькими черными бомбами, которые равкианцы называли «гранатами». На застекленных стенах расположили в тщательно продуманном порядке более древнее оружие – топоры, копья, луки. Над всем этим висел бело-серебряный плакат «СТРАЙМАКТ ФЬЕРДАН». Когда Каз взглянул на Матиаса, тот ответил: – Фьерданская мощь. Бреккер присмотрелся к плотному стеклу. Он разбирался в оборонительных сооружениях, и Нина не ошиблась, это стекло – работа фабрикатора, пуленепробиваемое и непроницаемое. Входя или выходя из тюрьмы, пленники видят оружие, пушки, машины войны – все это грубое напоминание о могуществе фьерданского государства. «Ну, давайте, играйте мускулами, – подумал Каз. – Неважно, насколько велика пушка, если не знаешь, куда из нее целиться». В противоположной стороне корпуса находился мостик, по которому вели женщин. «С Лией все будет в порядке». Он должен сконцентрироваться на работе. Теперь они на вражеской территории, в месте, где каждый шаг – это риск. Либо ты смотришь в оба, либо уже не выходишь отсюда живым. Успела ли команда Пекки добраться до тюрьмы прежде, чем их рассекретили? И где был сам Роллинс? Остался в безопасной и уютной Керчии или тоже стал узником фьерданцев? Все это не имело значения. Пока Каз должен сосредоточиться на плане и поисках Бо Юл-Баюра. Он взглянул на остальных. Уайлен выглядел так, словно сейчас обмочиться. Хельвар был мрачен, как всегда. Джеспер просто ухмыльнулся и сказал: – Что ж, нам удалось запереть себя в самую охраняемую тюрьму в мире. Мы либо гении, либо самые тупые сукины дети, когда-либо ходившие по земле. – Скоро узнаем. Фьерданцы завели их в очередную белую комнату, оборудованную оловянными ваннами и шлангами. Стража рявкнула что-то на своем языке, и Матиас с некоторыми другими заключенными начали раздеваться. Каз сглотнул желчь, поднявшуюся по горлу. Он не станет блевать. Он может и должен это сделать. В голове всплыл образ Джорди. Что бы он сказал, если бы его младший братец упустил их шанс на отмщение, потому что не мог перебороть дурацкую тошноту? Но это лишь вернуло воспоминания о холодной плоти Джорди, как она отслаивалась в соленой воде, как Каза чуть не погребли под трупами в лодке. Перед глазами начало расплываться. «Соберись, Бреккер», – резко одернул он себя. Не помогло. Он снова потеряет сознание, и все закончится. Лия однажды предлагала научить его падать. Сестры Гафа научили ее карабкаться по стенам, ходить по канату и обращаться с кинжалами. «Фокус в том, чтобы тебя не сбили с ног», – рассмеялся он тогда. «Нет, Каз, – ответила девушка, – фокус в том, чтобы снова подняться». Она сказала это на керчийском, а потом на шуханском. Он понял, что это очередные шуханские банальности, но каким-то образом воспоминание о ее голосе помогло. Он справится. Должен. Не только ради Джорди, но и ради своей команды. Каз привел этих людей сюда. Привел Лию. Его долг – снова вывести их на свободу. «Фокус в том, чтобы снова подняться». Парень прислушивался к ее голос в голове и повторял эти слова снова и снова, пока снимал ботинки, одежду и, наконец, перчатки. Джеспер уставился на его руки. – Чего ты ждал? – пробурчал Бреккер. – Как минимум когтей, – отозвался он, переводя взгляд на свои костлявые босые ноги. – Я спрашивал Бахтью и она рассказала мне, что у тебя есть лапы. И возможно, я представлял шип вместо большого пальца. Охранник выбросил их одежду в корзину, которую, несомненно, отнесут к мусоросжигателю. Затем грубо дернул Каза за голову и заставил его открыть рот, ощупывая зубы толстыми пальцами. В глазах у парня потемнело, и он изо всех сил пытался не отключиться. Палец охранника прошелся по щели между зубами, туда Каз спрятал балин, а потом сжал и ткнул в его щеки с внутренней стороны. – Ондетьярн! Фелленьюрет! – выкрикнул мужчина доставая два тонких кусочка металла изо рта Бреккера. Отмычки с лязгом упали на каменный пол. Охранник крикнул Казу что-то на фьерданском и сильно ударил его по лицу. Тот упал на колени, но заставил себя быстро встать. Краем глаза он заметил панику на лице Уайлена, но все его силы ушли на то, чтобы оставаться на ногах, когда стражник толкнул его в очередь для ледяного душа. Когда он вышел, мокрый и продрогший, другой охранник вручил ему бесцветные штаны и рубаху из кипы позади него. Каз надел их и поплелся в зону ожидания с остальными заключенными. В эту секунду он готов был отдать половину своей доли от тридцати миллионов крюге за уютную тяжесть родной трости. Камеры ожидания выглядели примерно так, как и должна выглядеть тюрьма – никакого белого мрамора или стеклянных стендов, только промозглый серый камень и железные решетки. Их загнали в уже переполненое помещение. Хельвар сел на пол, прижавшись спиной к стене, и, сощурив глаза, разглядывал проходящих мимо людей. Каз прислонился к решетке и смотрел вслед удаляющимся стражникам. Он чувствовал движение тел позади себя. Места было предостаточно, но они все равно находились слишком близко. «Еще чуть-чуть», – сказал он себе. Его руки казались непривычно голыми. Каз ждал. Знал, что произойдет. Он рассмотрел всех присутствующих, как только они вошли в камеру, и знал, что дородный каэлец с родимым пятном непременно подойдет к нему. Тот нервничал, постоянно дергался и слишком часто пялился, обнаружив, что Каз хромает. – Эй, калека, – сказал каэлец на фьерданском. Затем попытался на керчийском с сильным акцентом: – Эй, калека! Мог и не утруждаться. Каз знал это слово на многих языках. В следующую секунду он почувствовал вибрацию в воздухе – каэлец потянулся к нему. Бреккер сделал шаг влево, и тот по инерции качнулся вперед. Каз решил не стоять без дела и просунул руку нападавшего через прутья, до самого плеча. Каэлец громко хрюкнул, ударившись лицом об железную решетку. Каз прижал его предплечье к металлу, а затем надавил на него всем телом, пока не услышал приятный хруст, рука каэльца выскочила из сустава. Заключенный открыл было рот, чтобы закричать, но Каз прикрыл его одной рукой, а второй сжал ему нос. Прикосновение к чужой коже снова звало у него тошноту. – Тс-с-с-с, – сказал он, ведя каэльца за нос обратно к лавочки у стены. Остальные узники быстро разошлись, чтобы освободить дорогу. Каэлец тяжело сел, пытаясь сделать вдох, его глаза заслезились. Каз продолжал прикрывать ему рот и нос. Мужчина задрожал. – Хочешь, чтобы я вставил твою руку на место? Кэлец застонал. – Хочешь или нет? Он заскулили еще громче. Заключенные не сводили с них глаз. – Если закричишь, я сделаю так, что она никогда больше не будет работать, понял? Он отпустил его и вставил руку в сустав. Каэлец повернулся на бок и заплакал. Каз вытер руки об штаны и вернулся на свое место у решетки. Он чувствовал, что все смотрят на него, но знал, что его больше никто не тронет. К нему подошел Хельвар. – Неужели это было так необходимо? – Нет. Но это было необходимо, чтобы их оставили в покое и дали сделать то, ради чего они пришли. И чтобы напомнить себе, что он – не беспомощный.