Нарушенная клятва: Каз Бреккер.

Каз Одиннадцать с четвертью ударов Падение длилось невероятно долго. Каз очень рассчитывал, что шуханец, которого он схватил, был удивительно юным Бо Юл-Баюром, а не каким-то несчастным заключенным, которого Бахтья, Матиас и Нина решили освободить. Он успел засунуть в рот мальчика диск и раздавить его собственными пальцами. Каз дернул хлыстом, ослабляя все тросы, и услышал крики напарников, когда канаты втянулись. По крайней мере, они не попадут в воду связанными. Бреккер долго, насколько это было возможно, медлили, прежде чем раскусить собственный балин. Когда он оказался в ледяной воде, то испугался, что у него остановится сердце. Каз сам не знал, чего ожидал, но течение реки оказалось ужасающим, стремительным и сильным, как лавина. Шум оглушал даже под водой, но вместе со страхом Бреккер испытывал какое-то головокружительное чувство удовлетворения. Он был прав. Голос бога. В легендах всегда была правда. Каз знал это не понаслышке, потратив столько времени на выстраивание собственного мифа. Он гадал, откуда берется вода для ледяного рва и фонтанов и почему речное ущелье было таким глубоким и широким. Как только Нина описала обряд посвящения в дрюскели, он понял: фьерданская крепость строилась не вокруг большого дерева, а вокруг источника. Джель - источник, подпитывавший моря, дожди и корни священного ясеня. У воды был голос. Это знала каждая канальная крыса, любой, кто хоть раз спал под мостом или переворачивался вместе с лодкой в зимнюю бурю – вода могла разговаривать голосом любимого человека, давно потерянного брата и даже бога. Это был ключ, и, как только Каз понял это, все встало на свои места, словно кто-то наложил на Ледовый Двор и его службы идеально точный чертеж. Если он прав, Джель вынесет их в ущелье. Главное – постараться не утонуть к тому моменту. А это было вполне реально. Балин давал им воздух только на десять минут, может, на двенадцать, если они будут дышать спокойно, в чем Бреккер очень сомневался. Его сердце выскакивало из груди, а легкие, казалось, уже сдавило кольцом. Тело онемело и ныло от низкой температуры, а тьма была непроглядной. Вокруг – ничего, кроме приглушенного рокота воды и тошнотворного ощущения от непрекращающегося падения. Он не знал точную скорость воды, но чертовски хорошо понимал, что цифры почти не оставляли им шансов. Цифры всегда были его верными союзниками – ставки, прибыль, искусство пари. Но сейчас не помешало бы положиться на что-то большее. «Какому богу ты служишь? – спрашивала его Лия. – Любому, кто предложит хорошую награду». Вряд ли хорошей наградой можно было назвать то, что он надрывал задницу в гонках на чайнике подо льдом на вражеской территории. Что их ждет, если они вынырнут в ущелье? Кто их ждет? Джесперу с Уайленом удалось запустить Черный протокол. Но получилось ли у них все остальное? Увидит ли он Лию на той стороне? Выжить. Выжить. Выжить. Так Каз проживал свою жизнь, от мига к мигу, от вдоха к вдоху, с того ужасного утра, когда обнаружил, что Джорди все еще мертв, а он очень даже жив. Бреккер вертелся во тьме. Он никогда раньше так не мерз. Вспомнилась ладонь Лии на его щеке. Его разум взбунтовался против этого прикосновения, впал в полное недоумение. Он чувствовал и ужас, и отвращение, и где-то в этом беспорядке эмоций, – возбуждение, желание, которое все еще испытывал, надежду, что девушка снова прикоснется к нему. Когда ему было четырнадцать, Каз собрал команду, чтобы ограбить банк, который помог Герцуну обмануть их с Джорди. Они вышли с пятьюдесятью тысячами крюге, но он сломал ногу, падая с крыши. Кость срослась неправильно, и с тех пор он хромал. Поэтому парень нашел фабрикатора, который сделал для него трость. Это стало его декларацией. Не было такой частички него, которая не была бы сломанной или неправильно сросшейся. Никто не знал, кто он на самом деле. Никто не знал, откуда он взялся. Он стал Казом Бреккером, калекой и самоуверенным парнем, ублюдком из Бочки. Перчатки были его единственной уступкой собственной слабости. С той ночи, когда он лежал на горе трупов, а потом плыл от Баржи Жнеца, он не переносил ощущения прикосновения кожи к коже. Для него это было мучительно, омерзительно. Единственный кусочек его прошлого, который он не превратил во что-то опасное. Балин начал пениться на губах. Внутрь просачивалась вода. Как далеко унесла их река? Сколько еще оставалось плыть? Он все еще держал одной рукой Бо Юл-Баюра за ворот. Шуханец оказался меньше Каза. Оставалось надеяться, что ему хватит воздуха. В голове Бреккера мелькали яркие вспышки воспоминаний. Чашка горячего шоколада в руках с варежками, предупреждение Джорди, что шоколаду надо дать остыть, прежде чем можно будет его пить. Чернила, сохнувшие на бумаге, когда он подписал документы на «Клуб Воронов». Его первая встреча с Инеж и Бахтьей в «Зверинце»: фиолетовые и синие шелка и глаза, подведенные сурьмой. Нож с вороном на рукоятке и выгравированным на лезвии Санкта-Неяр, который он подарил Лии, на ее шестнадцатилетие, пару месяцев назад. Рыдания, доносившиеся из ее комнаты в Клепке в ночь, когда она совершила свое первое убийство. Рыдания, которые он игнорировал. Каз помнил, как она иногда устраивалась на подоконнике его чердачного окна в первые месяцы, когда он принял ее в Отбросы. Девушка кормила воронов, которые собирались на крыше. – Не стоит заводить дружбу с воронами, – сказал он ей. – Почему? Каз отвел взгляд от стола, но что бы он ни хотел сказать, слова так и не слетели с его языка. В кои-то веки выглянуло солнце, и Лия повернулась к нему лицом. Ее глаза были закрыты, длинные прекрасные ресницы, откидывали тени на щеки. Ветер с гавани растрепал ее волосы, и на секунду Каз вновь почувствовал себя мальчиком, уверенным, что в этом мире есть волшебство. – Почему? – повторила она, не открывая глаз. Он сказал первое, что пришло в голову.  – У них плохие манеры. – Как и у тебя, Каз. Девушка засмеялась, и если бы звук можно было закупорить в бутылку и наслаждаться им каждую ночь, он бы так и сделал. Эта мысль ужаснула его. Каз вздохнул последний раз, и балин растворился, а вода попала внутрь. Он прищурился, надеясь увидеть хоть намек на свет. Течение било его об стену туннеля. Давление в груди нарастало. «Я сильнее этого, – убеждал себя парень. – У меня железная воля». Но в его ушах раздавался смех Джорди: «Нет, братец. Никто не сильнее. Ты обманывал смерть много раз. Жадность можно подкупить, но смерть не служит никому» . Каз чуть не утонул в ту ночь в гавани, быстро работая ногами в темноте, держась на плав с помощью тела Джорди. Теперь никто и ничто не поможет ему. Он попытался думать о брате, о мести, о Пекке Роллинсе, привязанном к стулу в доме на Зельверштрате, со ртом, набитым торговыми контрактами, пока Каз заставлял его вспомнить имя Джорди. Но все его мысли занимала Лия. Она должна жить. Она должна выбраться из Ледового Двора. А если не сможет, он должен жить, чтобы спасти ее. Боль в легких была невыносимой. Он должен сказать ей... что? Что она была прекрасной, храброй и, что он ее не заслуживает. Что он неправильный, лживый, перекрученный, но не настолько безнадежный, чтобы не суметь собрать из себя некое подобие мужчины, который ей подходит. Сам того не понимая, он начал полагаться на нее, искать ее, нуждаться в ее близости. Нужно поблагодарить ее за новую шляпу. Вода давила на грудь, требуя сделать вдох. «Не буду», – поклялся Каз. Но в конце концов он открыл рот, и вода хлынула внутрь.