***
Темный силуэт преградил последний источник света исходящий от уличного фонаря. Астарион хотел пошевелиться, но тело словно окаменело. Попытавшись снова, он с трудом, но смог пошевелить рукой, проведя ладонью по стылой мокрой земле, натыкаясь пальцами на острые камни и мелкий мусор. Силуэт остановился в нескольких шагах от него, молчаливо наблюдая. В нос бил запах отходов и крови. Он не понимал где находится и что происходит. Страх нарастал, стуча тяжелым неровным пульсом в висках. Тело, сотрясаемое агонией, покрылось липкой испариной. Темнота не сводила с него красных непроницаемых глаз. Тело окатило холодом. Он слышал булькающее дыхание, эхом разносившееся по подворотне, запоздало понимая, что оно принадлежит ему. Вдох давался все сложнее, и каждый выдох уносил с собой остатки сознания. Вокруг пустота. Рядом нет никого кроме безмолвного силуэта. Единственный, кто мог помочь. Онемевший язык не двигался, и с губ срывался лишь удушливый хрип. Но, кажется, его поняли без слов. Силуэт, бесшумно и неспеша, двинулся в его сторону. — Какая жалость, — как сквозь толщу воды, донесся до него голос. — Бедный мальчик. Держать глаза открытыми становилось все сложнее. Мысли утягивали в пустоту. Перестал ощущаться холод. Но на краю сознания оставалась какая-то толика страха, которой удавалось удерживать его в сознании. — Знаешь, — снова раздался голос из темноты, — тебе повезло. Затуманенный разум с трудом разбирал слова, но смысл сказанного отдавался неровным биением сердца в груди. — Я, — медлил незнакомец, — могу тебе помочь. Гордость притихла, и будь его тело подвластно, он бы умолял о спасении. Предложил бы любые деньги. Дал бы любые обещания. Не существовало больше ничего важнее его жизни. Еле гнущиеся пальцы вцепились в землю, скребя по грязи ногтями, пытаясь дотянуться до незнакомца. — Но захочу ли? — темная фигура сделала шаг назад, отступая в сторону и уступая путь лунному свету. Он медленно перевёл взгляд на профиль мужчины, озаренного холодными лучами. Пересохшие глаза с трудом различали детали чужого лица. И все же, однобокую улыбку, не скрывающую удлиненных клыков, хищный взгляд, взирающий на него сверху вниз, демонстрирующие то, что не будет озвучено, он видел отчетливо и ясно. Но даже это не было столь пугающим, как чувство ускользающей из тела жизни. — Что же ты можешь мне предложить? — игра с его жизнью продолжалась и он готов был принять ней участие. Собрав остатки сил, он смог дать ответ, который сорвался с сухих губ и беззвучно растворился в темноте. — Все? — глаза незнакомца вспыхнули. — Мне подходит. Темнота утягивала за собой, холодная и колючая, она подошла к нему слишком близко. Мелькавшие перед глазами тени, сливались в сплошное чёрное пятно, затмевая собой луну и незнакомца. В тот миг, когда он почти ступил за тьмой, мимолетная вспышка энергии ворвалась в его тело, будоража и приводя в себя. — Не нужно спешить, — голос слышался отчетливо. — Этого должно хватить. А теперь приступим. Он не понимал к чему конкретно они приступают, пока не почувствовал прикосновение к своей шее. Глаза широко распахнулись, а сердце бешено заколотилось, когда кожу пронзили клыки, медленно и точно они прорезали кожу, вонзаясь все глубже. Каждый удар сердца предательски разгонял кровь все быстрее. Он чувствовал как она бешено пульсирует, проливаясь в чужой рот. Боль разливалась по измученному телу, казалось, что его выворачивают наизнанку, но даже писк не мог вырваться из его рта, запирая агонию внутри. В ушах нарастал звон. Сердце постепенно замедляло свой ход. Мысли судорожно сменяли одна другую. Стук, еще один. Кровь пульсировала все слабее. В груди невыносимо жгло. Но мыслей о сопротивлении даже не возникало. Знакомая темнота вернулась, вцепилась в него ледяными когтями. Сознание отдалялось, покорно следуя за ней. Наконец, боль отступила и по телу разлилось облегчение. Не было страха, осталось только спокойствие. Последний стук протяжным эхом разнесся в голове. Тишина. — До скорой встречи, мой мальчик. В следующее мгновенье его уже окружала безмятежность. Темнота вокруг не страшила. Он не знал сколько в ней находился. Смазанные образы наполняли его голову наперебой друг другу: ясное, безоблачное небо, со слепящим солнцем в зените, улыбки и прикосновения, лагерный костер, умиротворенно потрескивающий всю ночь. Образы манили и согревали. Возле самого уха, щекоча дыханием кожу, раздался знакомый голос. Он беспокойно обернулся на звук, но никого рядом не оказалось. Темнота стала сгущаться. Тело напряглось и насторожилось. Зов повторился, уже настойчивей и строже, хватая все крепче. К горлу подкатывала паника. Он знал, что больше не подконтролен этому зову и не собирался ему поддаваться, игнорируя ту часть себя, от которой было мерзко, которая сжавшись в комок, уже была готова броситься к ногам хозяина, лишь бы избежать наказания. Он невольно зажмурил глаза, и в то же мгновение неведомая сила рывком выдернула его из темноты. — Вот ты где, — обратились к нему обманчиво ласково, — я жду тебя уже слишком долго, — сквозивший в голосе холод, не давал усомниться в истинных намерениях его обладателя. Это не могло быть взаправду. Но вот перед ним была уже не всепоглощающая тьма, все еще укрывающая выжидающую фигуру, а до ужаса знакомые стены, приобретавшие все более четкие очертания. Он успел зацепить лишь крупицу сомнения, зародившуюся в мыслях, прежде чем неподвластное ему тело снова дернуло вперед, протащив коленями по узорчатому ворсу ковра к чужим ногам. — Нет, — он не узнавал свой голос, — этого не может быть, — он не чувствовал пут удерживающих руки за спиной, но никак не мог пошевелить хотя бы пальцем. Внутри нарастала буря, такая же, как та что бушевала за распахнутыми витражными окнами, развевающая шторы порывами ветра. — Но вот ты здесь, — словно не слыша его, продолжал ненавистный голос, от звука которого внутри что-то натягивалось тугой струной. Касадор вышел из тени и приблизился к нему в пару плавных шагов. — Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю, — привычным движением его дернули за подбородок. — Или, может быть, ты не соскучился по мне? И снова он смотрел снизу вверх на своего мучителя. Касадор возвышался над ним, как и сотню раз до этого. Но в этот раз что-то не позволяло смиренно оставаться в чужих руках. Не сводя с него взгляда, он дернул голову в сторону, вырываясь из захвата. — Даже так? — губы едва дрогнули в снисходительной ухмылке. Он смотрел на это довольное властное лицо и не чувствовал ничего кроме ненависти. — Не прикасайся ко мне! — по недовольным глазам напротив он понял, что его наконец услышали. — Ты забываешься, мальчишка, — прошипел Касадор, хватая его за горло. — Напомнить кто ты? — Заткнись! — крикнул он, рывком поднимаясь на ноги и сбрасывая себя чужую руку. — Иначе что? — глумливо улыбаясь, Касадор медленно обошел его со спины. — Убьешь меня снова? — прошептал он ему на самое ухо. Как по щелчку пальцев с тела испарилась рубашка. Он не понимал почему не может сдвинуться с места, словно нечто незримое удерживало его на месте, снова и снова вынуждая подчиниться. Тело дернулось, когда острые когти вонзились в загривок. — Даже здесь я могу делать с тобой все, что захочу, — коготь очертил шрамы на спине, — ты мой, Астарион, — впился глубже, рассекая кожу и двинулся к шее, замирая над следами от укуса, — И всегда будешь моим. — Нет! — внутри все клокотало от злобы. — Больше никогда! Стоило ему вновь начать сопротивляться как невидимые путы с новой силой сдавили его, но чем сильнее они пленили тело, тем больше сил он прикладывал, чтобы вырваться из них. Глаза Касадора довольно блеснули на его безуспешные попытки освободиться. — Ты не прав. Это сердце, — продолжил он, и, царапая кожу когтистым пальцем, спустился ниже, — мертвое сердце, — рука замерла чуть левее центра груди, — всегда будет моим. — Твоим? — он чувствовал как путы начинают поддаваться ему под новой волной ярости, — Что-что, а оно, тебе точно никогда не принадлежало. — Да неужели? — совершенно пустые глаза вновь уставились на него, — то, что оно слегка размякло, вслед за тобой, еще не делает его твоим, — он стоял слишком близко, бесцеремонно вторгаясь в личное пространство. — Ты думаешь, что оно способно…любить, — на последнем слове уголки его губ чуть дрогнули. — Откуда тебе знать… — Не перебивай меня, мальчик. Что за манеры? — недовольно цыкнул он, — Мне известно о тебе все. Ты не способен ни на что кроме ненависти, которую я так старательно взращивал в тебе все эти годы. И что бы ты не делал с ней, и как бы не сопротивлялся, ты всегда будешь возвращаться к ней, а следовательно и ко мне. — Что за чушь! — он не помнил, чтобы когда-нибудь позволял себе так разговаривать с ним, но сейчас его ничто не останавливало. — Чушь это то, что ты себе надумал, идиот, — за окном хлестал дождь, — ты не нужен никому, кроме меня, пойми наконец. И запомни: ты принадлежишь мне — твое тело, твой разум, а уж твое сердце и подавно, ничтожество. Он знал, что это неправда. От этих слов его переполняла ярость, он чувствовал как она роилась в груди, под самыми пальцами Касадора, как безудержно стучала в висках. Но как вырваться из нее, он не знал. Отчаяние почти подчинило его. Внезапно комнату озарила вспышка молнии настолько яркая, что ему пришлось зажмурить глаза. В полной темноте раздался оглушающий раскат грома.***
Глаза распахнулись. На столе, поодаль от кровати, все еще горела лучина. По крыше барабанил дождь. Астарион попытался расслабить напряженное тело. С трудом выпуская из рук скомканное одеяло, он провел ладонью по груди, натыкаясь пальцами на влажную ткань рубахи. Кошмар все еще не отпускал его, вцепившись в плечи и дыша холодом в затылок. По телу расходились фантомные прикосновения. Повернувшись на бок, лицом к все еще спящему Таву, он ухватился за его предплечье. Чужое тепло немного успокаивало. Но внутри, что-то грызло, не давало покоя, образы никак не хотели выходить из головы. Ненавистное лицо стояло перед глазами. Все, что он пытался унять в себе, завертелось с новой силой. Астарион выбрался из кровати. Желая поскорее выйти наружу он почти прошел мимо своего портрета, но в последний момент все же зацепился за него взглядом. Тени от пламени лучины причудливо играли на полотне. Манимый образом, он подошел к картине, но заметив отложенную ранее книгу, сразу переключил внимание на нее. Оглянувшись на мирно спящего Тава, он протянул, до сих пор мелко подрагивающую руку, к невзрачному переплету. Кошмар забрал у него больше сил, чем он мог сейчас себе позволить. Книга открылась почти сама. Между страниц лежал все тот же конверт, надежно скрепленный сургучной печатью. Отложив книгу в сторону, Астарион снова бросил взгляд на Тава. В груди неприятно кольнуло, добавляя напряжения в и так неспокойное нутро. В конверте могло быть все что угодно, начиная от приятельской переписки и заканчивая счетами, но грудь продолжало сжимать непонятное чувство, не дающее мыслить здраво. Рубаха неприятно липла к телу, раздражая кожу. Как можно тише он распечатал конверт и извлек из него письмо. Света от лучины едва хватало, чтобы разглядеть ровные, аккуратные буквы. Уже с первых строк Астарион понял, что чутье его не подвело. Чем больше он читал, тем труднее становилось сдерживать себя. Он не мог дать хотя бы примерного определения чувствам, наводнившим его разум и тело. Он узнавал отголоски злости и вспышки страха, но жжение расползающееся под ребрами у него распознать не получалось. Каждое прочитанное предложение отпечатывалось в мозгу. Слова, давно растерявшие для него заложенный в них смысл, оживали, рисуя ровными строчками картину, которая не укладывалась в голове. В ночной тишине, нарушаемой лишь приглушенным шумом ливня за окнами, шорох смятой бумаги разнесся по комнате непозволительно громко. Отшвырнув письмо на стол, Астарион выскользнул за дверь. На улице во всю шпарил дождь. Ночь встретила его непроглядной темнотой, не было видно ни луны, ни звезд. Босыми ногами он ступил на мокрую траву на лужайке перед самым домом. За считанные мгновенья рубашка повисла на плечах тяжелой мокрой тряпкой. Запрокинув голову вверх, Астарион подставил лицо под капли дождя, не обращая внимания на прилипшие на лоб и шею влажные пряди. В голове было так много мыслей. Снова и снова они возвращали его то в недавний кошмар, то к выстраданным строкам письма. Радовало лишь одно, что не он один убивался в нерешительности и страхе, хоть и по совершенно другим причинам. Ветер не унимался, хлестая тело ледяными порывами, пронизывающими до самых костей, но даже они не помогали привести голову в порядок. На плечи давила не только вымокшая одежда, вся тяжесть мыслей лишала его возможности сделать хоть шаг, оставляя стоять посреди ночной бури. После слов кошмара, тело казалось чужим. Астарион зябко обхватил себя за плечи. Это его тело. И только он решает, что и кто с ним может делать. Глаза заливало водой, стекающей с волос, ресницы намокли и потяжелели, Астарион смахнул с них влагу, и постояв еще немного под ледяными каплями, вернулся в дом. Переступив порог, он быстро преодолел расстояние до стола и посмотрел на Тава. «Все спит. Ничего не замечает», — с каждым разом взгляд оторвать становилось все сложнее, — «Чем же ты был занят все эти ночи?», — жжение вернулось, утаскивая к себе остатки контроля. Схватив письмо, вместе с конвертом, он метнулся к камину. В одно движение пробуждая дремлющий огонь и дождавшись первых неуверенных языков пламени, зашвырнул в них конверт. Пламя разгоралось, трещя все ненасытней, завораживая и гипнотизируя взор своей игрой. Недолго думая, Астарион поднес само письмом к огню. Намокшая бумага поддавалась неохотно. Но и без огня разобрать текст было уже почти невозможно, чернила пошли пятнами по дорогой плотной бумаге. Он посмотрел на то, что осталось от конверта и бесформенную лужицу от печати. Пламя настырно делало свою работу, и, вскоре, письмо начало осыпаться темным пеплом, унося с собой чужие робкие надежды. — Что ты там делаешь? — от неожиданности Астарион слегка дернулся. — Все в порядке? — А? Да, конечно, — проверив еще раз содержимое камина и убедившись, что не осталось никаких следов, он посмотрел на Тава. — Просто немного замерз, — тело и вправду было слишком холодным, даже для него. Тав привстал на кровати, оперевшись на локти и рассматривал его все еще сонным взглядом. Астарион смотрел на него в ответ, но и под страхом пыток не смог бы озвучить мысли возникающие в голове. Он вдруг ясно понял, что не хотел делить Тава ни с кем, хотел получать от него безраздельное внимание. Но страх был сильнее желаний, погружал его в сомнения, он не знал, как Тав отреагировал бы, заяви он такое. Астарион столько раз выставлял себя свободолюбивым и нетерпящим рамки, особенно в любовных связях, что теперь ему казалось, что все обратные заявления вызовут только непонимание и лишние расспросы. От мысли, что Тав будет выбирать между ним и кем-то еще, его охватывала тревога. Разум вторил, что выберут не его, что слишком много «но» сопровождают его жизнь. И в таком состоянии он был готов к любым уступкам и ролям. Лишь бы не чувствовать всепоглощающее одиночество и не оставаться один на один со своими проблемами. Он никогда этого не озвучит. — Астарион, — Тав не сумел сдержать зевок и прикрыл его рукой. — Что ты там встал? Возвращайся в постель, — прикрыв глаза он сонно потянулся. — Если тебе так не терпится, — тянуть не было смысла. Он с трудом выдержал непонимающий взгляд Тава. Штаны с громким шлепком упали в лужу скопившуюся на полу. В камине медленно затухал огонь, но все еще достаточно освещая комнату. Преодолев расстояние до кровати, Астарион откинул с Тава одеяло. — Чт… — Шшш… — он приложил палец к чужим губам и перекинув ногу через Тава, сел сверху, — сделай для меня кое-что, — раздалась тихая просьба. Астарион внимательно следил за выражением его лица, стараясь уловить любое изменение. — Согрей меня, — почти неслышно выдохнул он Таву в самые губы. Он ощущал не свойственное ему волнение. Беспорядок творившийся в мыслях никак не помогал хоть немного расслабиться. Пойдя на поводу у эмоций и начиная все это, Астарион надеялся, что все пройдет гладко, но уже боялся, что поспешил. Свет становился все тусклее, а дождь шумел все тише, постепенно оставляя их вдвоем. Прикосновение к телу горячих ладоней понемногу отвлекало его от переживаний. Через слой ледяной промокшей ткани оно казалось обжигающе горячим. Чужие руки держали крепко и уверенно. Растворяя сомнения. Ладонь скользнула выше, по груди, по обнаженным ключицам, обвила шею и склонила его голову ниже, туда где на полпути его встречали полуоткрытые губы. Редкие капли стекающие с влажных прядей, падали между телами. Тав, казалось, совершенно не замечал этого, продолжая целовать. Оторвавшись, он ухватил мокрую рубаху за подол и с трудом стянув ее, бросил на пол. Астарион, оставшись полностью обнаженным, лишь удобней устроился на чужих ногах и все-таки решился посмотреть в глаза напротив. И замер. С него не сводили взгляда, смотря с нескрываемой нежностью прямо в глаза, не обращая внимания на наготу. Он не помнил, что бы когда-нибудь на него так смотрели. Захотелось прикрыться, но вместо этого он подался вперед и поцеловал сам. Тав словно только этого и ждал, сразу обхватил уже голое тело и прижал к себе, отогревая собой холодную влажную кожу. Астарион не сопротивлялся, сам льнул ближе, цепляясь за горячее тело. Чувствовал как пальцы Тава обводили шрамы на его спине, скользя от символа к символу. Многие его любовники так делали, не придавая значения своим действия, но он никогда не возражал, не желая усложнять процесс. Этой ночью, все ощущалось по другому. Тав знал, что это за шрамы, какую историю они таили, сколько тьмы и боли высечено на его коже, но все равно принял эту его часть. От этих мыслей было хорошо. Все уже казалось не таким отталкивающим. Огонь погас, оставляя комнату в полной темноте, притупляя его связь с Тавом, и Астарион пожалел, что не разжег его сильнее. Отстранившись и оставляя на губах мимолетный поцелуй, он коснулся его лица, проводя пальцами по гладкой коже. Тав приподнялся, придерживая его за спину, и почти полностью выпрямившись сел на постели. В темноте все прикосновения стали ярче, и когда руки Тава пропали с его тела, по коже сразу прошелся неприятный холодок. Но стоило ему стянуть с себя рубаху, и не глядя отшвырнул ее в сторону, руки сразу же вернулись на место. Кожа Тава была обжигающей, Астариону казалось, что руки прикипели к ней. Спуская их ниже по его животу, он замечал как напрягаются мышцы, рвано подрагивая в такт дыханию. Расшнуровав завязку на свободных штанах, он уверенно извлек из них член Тава, но не успел насладиться протяжным вздохом, как сам потерялся в ощущениях от прикосновения к своему члену. Ловя чужое дыхание и забываясь в поцелуях, он не обратил внимания, что стояло уже не только у Тава, и был совершенно поражен прошедшим сквозь тело удовольствием и несдержанным стоном. Подаваясь навстречу руке Тава, он пытался рассмотреть его лицо, хоть темнота и не была для него полноценным препятствием, увидеть детали уже не получалось, лишь голодный блеск в глазах и закушенная губа говорили о том, что он как всегда все делал правильно. Впервые за долгое время он чувствовал прилив живого невымученного возбуждения, от которого слегка кружилась голова. Астарион вновь нашел губы Тава, вовлекая его в новый поцелуй. Не выпуская член из рук и едва прикасаясь к головке, размазывая по её поверхности, попавшую на кончики пальцев, смазку. Замечал как Тав тормозит в поцелуе, тяжело дыша и забывая отвечать, когда он касался особо чувствительных мест. Сдерживать себя становилось все труднее, тело тянулось навстречу желанным рукам, требуя большего. Тав ласкал его неспешно, растягивая почти каждое движение, и, когда отходил от собственного удовольствия, возвращался к поцелую с новой силой. Астарион почти забыл про тяжесть в голове, назойливые мысли отошли на второй план. На особо удачном движении, когда рука Астариона прошлась по всей длине члена, Тав не сдержав стона, запрокинул голову, открывая доступ к шее. И Астарион, не раздумывая, провел холодным кончиком носа под челюстью, задержался у мочки уха и глубоко вдохнул запах его кожи, совершенно теряя связь с реальностью. — Щекотно, — низкий голос Тава прошелся вибрацией по руке Астариона, которая лежала у него на груди, и вынуждая оторваться от шеи. Их руки двигались почти в унисон, иногда едва задевая друг друга. Напряжение скопившееся внизу живота не давало покоя, провоцируя на все более откровенные ласки. Убрав руку с члена, Астарион поднес ее ко рту, и не сводя взгляда с Тава, медленно облизал ладонь, оставляя на ней влажный след и возвращая на твердый член. Глаза Тава лихорадочно блестели в темноте, движения его руки на члене замедлились, а потом и вовсе прекратились. Астарион успел перехватить его за запястье в тот момент, когда Тав хотел повторить процесс за ним. Внизу живота тянуло все сильнее. — Что ты хочешь? — рука Тава, все еще удерживаемая Астарионом, легла ему на щеку, нежно поглаживая кожу и задевая уголок губ большим пальцем. Астарион догадывался чего хотел. Того, что совсем недавно не мог представить в своей жизни, и от мыслей о чем до сих пор вставал ком в горле. То, что одинаково пугало и влекло. Второй рукой Тав гладил ему живот и слегка задевал головку, не давая спасть возбуждению от возникшей заминки. А Астарион не мог оторвать от него взгляда, гоняясь в голове за лихорадочно скачущими мыслями, пытаясь найти подходящий ответ. Он хотел оставаться рядом, целовать или говорить, неважно, ночи напролет, засыпать и просыпаться в одной постели, быть единственным. Это никак не укладывалось в голове, но укладывалось всего в одно слово. — Тебя, — он потянул руку Тава к губам и оставил поцелуй в центре ладони. — Конкретней, — на выдохе попросил Тав, прикрывая глаза, — пожалуйста. Астариону нравилось видеть, как он изводится желанием, но все равно ждет его ответа. — Пока меня все устраивает, — кончик его языка коснулся большого пальца Тава, провел вверх по подушечке и втянул его в рот, осторожно, но намеренно задевая клыками. Лаская палец языком и двигая им в такт с движениями руки на члене, Астарион чувствовал как бешено стучит пульс на чужом запястье. — Продолжай, — выпустив палец изо рта, он облизал ладонь Тава и вернул ее на свой член, чуть сжимая. Повинуясь немой просьбе, движения Тава стали увереннее и быстрее, срывая приглушенные стоны. Губы вернулись к губам, и процесс из изучающего и робкого перерастал в нечто более серьезное. Свободные руки продолжали двигаться по телам друг друга. Окружающий мир потерял грани, расплылся в блеклое, темное пятно. — Быстрее, — Астарион не понял кому из них принадлежали эти слова, но на всякий случай, ускорил движения рукой, одновременно перебирая пальцами всю длину члена и задевая крайней плотью головку, придерживаемую большим пальцем, почувствовав, как ведет от этого Тава. Он уже начинал ощущать приближение разрядки, давно клубящейся внизу живота. Тугая и горячая, она распирала тело, движения бедер становились все хаотичней и резче, как и у Тава, на чьих бедрах он до сих пор сидел и теперь с трудом удерживал равновесие. Он слышал как участилось его дыхание, как напрягся низ его живота и мышцы пресса. Слишком быстро собственное тело отвлекло его внимание от происходящего, заставляя прислушаться к другому напряжению. Перед глазами, на этот раз, стояло лицо, от которого не получалось укрыться даже в собственной голове. Вместо удовольствия по телу начало разливаться разочарование. Он все еще пытался сохранить возбуждение и одновременно продолжал ласкать Тава, замедляя темп и получая в ответ на это негромкий стон разочарования. Образы заполняли мысли, вытесняя желание. Снова его шепот и голос. Фантомные прикосновения к шее холодной руки. Шрам от укуса горел, вызывая нестерпимое желание выцарапать его с кожи. Этого было слишком много. Надежды стали осыпаться, просыпаясь песком сквозь пальцы. Он знал, что ему нужно сделать, что бы все-таки достичь пика, но для этого снова придется отказаться от того, чему не было место в его прошлой жизни. Убрать все, что связывает его мысли с сексом, оставляя в процессе лишь тело, но это его уже не устраивало. Движения Тава замедлились, он явно почувствовал напряжение источаемое Астарионом. — Что-то не так? — все же Тав решился озвучить свои сомнения, оставляя на его лице и губах невесомые успокаивающие поцелуи. — Скажи мне, что нибудь, — попросил Астарион, прильнув к самому уху Тава. Ему нужен был его голос. — Ты такой красивый, — после недолгой заминки сказал Тав явно первое, что пришло в голову, но эти заезженные слова все равно достигли цели, пробиваясь сквозь нервозность и расслабляя комок в груди. — Продолжай, — Астарион сдвинулся на его бедрах, садясь почти вплотную и вкладывая оба члена ему в руку. — С ума меня сводишь, — Тав снова был на пределе, с трудом формулируя даже простые предложения, вцепившись в поясницу Астариона свободной рукой и мажа полуоткрытым ртом по подставленной шее. — Еще, — желание возвращалось, острыми иглами пронзая тело на каждом слове. — Потрясающий, — раздался хриплый шепот на ухо и вместе с рваными движениями руки, вырвал остатки сомнений, — самый лучший, — продолжал шептать Тав, целуя кожу под ухом. Слов не осталось, Астарион слышал как из собственного рта вырывались лишь бессвязные звуки. Он уцепился за шею Тава и направил его голову ниже, к зудящему шраму от клыков, а сам уткнулся носом во взлохмаченные волосы, вдыхая их запах, заполняя голову всем чем мог, не оставляя места ничему, кроме Тава. Возвращая свою руку ему на помощь, усиливая трение и размазывая смазку, он чувствовал насколько они оба снова близки к оргазму, как напряжены их тела и движения. Но, когда язык Тава прошелся по небольшим рубцам на шее, мысли метнулись туда, где чужие губы клеймили его вновь. Каждое прикосновение языка отдавалась пульсацией в паху, а тяжелое дыхание на коже, пропускало дрожь сквозь все тело. — Сильнее, — даже этого оказалось мало, не хватало какой-то крупицы, одного правильного движения. Переместив руку на затылок Тава. Астарион схватил его за волосы и еще сильнее прижал к своей шее. Кожу щипало от того, как Тав осторожно втягивал ее влажными губами и ласкал языком. И от того как ускорилось его дыхание и движение руки по членам, он понял, что уже не будет первым. Совершенно потеряв контроль, Тав прикусил его шею, слегка прикусывая зубами кожу. Стоило первым каплям Тава попасть ему на руку и живот, как Астариону хватило еще одного движения руки и языка, чтобы забыть обо всем, кроме собственного удовольствия. Перед глазами взорвались цветные точки, полностью ослепляя его, а от звона в ушах в голове не осталось ни одной цельной мысли. Тела совершенно потеряли точку опоры. Последние плавные движения руки Тава по еще твердым членам, возвращали его в реальность. — Тепло? — Астариону казалось, что он перестал понимать человеческую речь и вместо ответа, просто подался к чужим губам и поцеловал, ловя своим ртом сбитое дыхание. Мир оживал, возвращая себе очертания и звуки. За окном, оказывается, все еще бушевала гроза, порывами ветра и косым дождем атакуя ветхий, но стойкий дом. Астарион слез с чужих бедер и почти замертво свалился на постель. В голове все еще было пусто. И прекрасно. Тело лишилось всего напряжения и тревоги. Уставившись в темный потолок, он не заметил, что остался в кроватке один, и вздрогнул, когда прохладная мокрая ткань коснулась его тела. Обессиленно откинув испачканную рубаху в сторону, Тав лег рядом. Астариону даже не нужно было поворачивать голову, чтобы понять, что на него смотрят. Он чувствовал как взгляд Тава безмолвно скользит по нему. Повернувшись на бок Астарион встретился с ним глазами, различая в темноте расслабленные черты лица. — Нужно что-нибудь сказать? — зачем то спросил он, не в силах оторвать взгляда от чужих глаз. Пространство кровати было не слишком велико, но Таву все равно пришлось протянуть руку, чтобы дотронуться до его тела. Пальцы прошлись по ключице, задержались на месте укуса и проведя по шее, опустились на скулу. — Думаю, что нет, — получил он негромкий ответ и полный нежности взгляд. Он не знал чего сейчас хотел больше, чтобы Тав всё-таки все понял, или наоборот, никогда даже не догадался, что на самом деле творится в его голове.