О здравствуй, Школьная Пора!

Когда Григорий поступал в институт, имеющий много заграничных партнеров, он был на седьмом небе от счастья. Европа его всегда манила, а путем поступления в этот ВУЗ он обеспечивал себе безбедное будущее и перспективную стажировку в другой стране. Вот только Волжского забыли предупредить о том, что иностранное сотрудничество означает приток иностранных студентов в его же институт. Не то, чтобы Гриша был против, скорее наоборот. Он хотел всегда иметь много связей под рукой, а что может быть лучше, чем заграничные знакомства? Благо, иностранные языки, преимущественно английский, были ему подвластны, так что проблем с коммуникацией не должно было быть. Поэтому убежденный интроверт Гриша, во имя собственного достоинства и приобщения к студенческой жизни, пошел по головам экстровертов, обмениваясь рукопожатиями и номерами телефонов с каждым встречным иностранцем. Все шло великолепно ровно до того момента, когда он врезался в коридоре в задумавшегося блондина примерно одного с ним роста. Он бы непременно услышал с десяток язвительных комментариев относительно его "трагического" падение, если бы виновник того самого падения вовремя не поймал его за руку. Едва встав снова на ногу и рассеянно поблагодарив незнакомца, Волжский все-таки вспомнил о правилах приличия и посмотрел на его задумчивого спасителя. Григорий был кем угодно, кроме романтика, но в тот момент он мог поклясться, что ни у кого на свете нет таких глаз. Когда-то давно Гриша слышал о том, что зеленый цвет глаз — самый редкий. Но потом он узнал о том, что бывает случай еще реже. Желтые или же янтарные глаза. Так вот, именно их обладателя сейчас видел перед собой Волжский. — Что, спешишь куда-то? — усмехнулся Григорий, глядя прямо в глаза парню, но тот как будто смотрел сквозь него. Волжский сглотнул. — Лекция, — коротко бросил загадочный незнакомец и, развернувшись, зашагал прочь от Гриши. Не по-русски звучащая «л» и отчетливое «лекциА» заставило Волжского задуматься о том, что парень, скорее всего, иностранец. Да и внешность у него не то, чтобы русская. И что-то было в нем… пугающее.

***

Спустя неделю Волжский абсолютно без стыда мог сказать, что своего коридорного знакомого он побаивается. Как и предполагал Гриша, парень оказался иностранцем, а точнее, немцем. Теперь Грише, по крайней мере, знал, как его зовут. Вильгельм. Вильгельм Твангсте. «Ну и имена все-таки у немцев» — подумал про себя Григорий и взял привычку называть в голове Вильгельма просто Виля. Ну серьезно, что с этим именем не так? Покороче не было? Твангсте тоже как-то не очень. И вообще все в нем какое-то не такое. У них одна совместная пара — философия. Та самая дисциплина, на которой Волжский едва ли не засыпает, чего нельзя сказать о немце. Сидит, конспектирует и отвечает, пусть и с акцентом, но так, будто сам лекцию готовил. Интересно, а на кой черт немец приехал учить преимущественно немецкую философию в Россию? И почему Гришу это вообще ебет? Мало ли со сколькими людьми он мог столкнуться в коридоре. Мало ли, сколько из них были немцами, в совершенстве знали философию и имели редчайший цвет глаз. Чего к этому-то его так тянет? Волжский покачал головой, наблюдая за уверенно отвечающим немцев со своей импровизированной галерки. Он встречал и знал достаточно неинтересных иностранцев, а тут в пяти метрах от него расхаживает чертов неограненный янтарь, одновременно привлекая и пугая. Волжский хищно улыбнулся. Такой кадр точно должен стать его хорошим другом. Выловив немца после пары, Григорий представился, напомнил про их первую встречу и, убедившись, что Виля его хорошо понимает, попросил помочь с домашкой по философии. На упоминании философии немец заметно оживился и сменил скучающее выражение лица на, как он думал, слегка заинтересованное. Волжский мысленно закатил глаза. Еще один спец. Хоть бы неуд не получить. Тогда Твангсте предложил встретиться в парке недалеко от университета. В субботу в 13:30. А что? Пунктуальность на месте, явно немец. Волжскому бы стоило поучиться, кстати. Вставать с кровати за сорок минут до начала пар на другом конце города уже не так весело, как раньше. Конечно же, ничему жизнь Гришу не учит, поэтому на встречу с немцем он опоздал на целых 4 (!) минуты, но и этого Твангсте было достаточно, чтобы недовольно посмотреть на него. Или это было его перманентное выражение лица… Серьезно, какое лицо вообще должно быть у человека, который любит философию? Но стоит отдать Виле должное, кивком пригласил сесть, достал огромный том Гегеля, университетский учебник и немецко-русский словарь. По поводу того, что Гриша опоздал, даже не пискнул. Началось все довольно мирно. Вильгельм уточнил тему затруднения Гриши и, понимающе кивнув, начал медленно, но вполне четко объяснять. К акценту Волжский привык достаточно быстро, но на самых сложных философских тезисах Твангсте капитально путался в склонениях и спряжениях, что, впрочем, лишь немного резало слух. Еще бы, столько иностранцев знать. К разным акцентам и грамматическим ошибкам по-любому привыкнешь. А русский какой угодно язык, кроме простого. Надо отдать немцу должное: объяснял он получше полуживого-полумертвого профессора, возможно ровесника Ницше. Да и понималось лучше без боязни получить указкой по спине. Но по виду Вильгельма можно было точно сказать, что разговор о философии доставляет ему удовольствие. А горящие янтарные глаза Вили никак не вязались с тяжелым взглядом того Вильгельма, которого Волжский обходил стороной. Чудеса, не иначе. — Разобрался? — закончив, спросил Твангсте. Гриша прокрутил в голове весь разговор, взглянул на свои немногочисленные заметки и с удовольствием отметил, что понял все необходимое с первого раза. Да, в какие-то моменты Вилю явно понесло не в ту сторону, и теперь Гриша знал чуть больше, чем того требовала университетская программа. Фраза из личного дневники Ницше? В копилку! Когда-нибудь будет шанс выпендриться, может быть, даже перед самим Твангсте. — На удивление, да, — кивнул Волжский. — Хочешь назначить вторую встречу? Так, Гриша же сказал, что он разобрался. Хотя… — Да, почему бы и нет? Закрепить, так скажем, — неопределенно махнув рукой, ответил Волжский. Надо ж будет перед ним как-нибудь выпендриться. Фраза из личного дневника Ницше, надо же. Но, судя по довольной улыбке Твангсте, что-то подсказывало Грише, что тот ее уже знает.