***
Сколько себя помнил, Тигнари всегда был интровертом: первым с кем-то поговорить? Завязать знакомство? Кому-то позвонить? Все эти, на первый взгляд, легкие и обыденные дела для него казались чем-то невыполнимым, вгоняющим в панику и доводящим до истерики. В процессе взросления и взаимодействия с окружающим миром он, конечно, научился не впадать в ступор от необходимости коммуникации с незнакомцами, но, как говорится, осадочек остался. Именно поэтому сейчас он стоял, облокотившись бедром о преподавательский стол и с небольшим нервным возбуждением сканировал аудиторию взглядом. Ему было немного страшно: вчера весь вечер был проведен в переживаниях и стенаниях, что его знаний недостаточно, его уровень языка недостаточен, да и сам он недостаточен для того, чтобы стоять здесь как преподаватель, а не студент. Вы не подумайте, Тигнари был отнюдь не тупым, нет, просто он понимал, что знаний много не бывает и высказывание «Я знаю, что ничего не знаю» откликалось в нем, как ни в ком другом. Между тем студенты, неровным потоком наполняющие аудиторию, тоже бросали на него опасливые взгляды. Еще бы! Новый человек в устоявшемся коллективе, да еще и, надо признать, очень симпатичный человек, чьи фотографии уже давно и прочно гуляют по студенческим чатам и личкам, приправляясь вздыханиями и стенаниями о том, какой же профессор Тигнари все таки краш. Кто-то обсуждал его необычную внешность, кого-то цеплял вопрос зеленых прядей волос, а кто-то посчитал, что у него сучий взгляд и сделал вывод, что он зверь, и уже видно, в семестре будут проблемы. — Доброе утро, дорогие студенты! — начинает он когда, как стрелка часов показывает время начала пары. — Меня зовут профессор Тигнари и на ближайший семестр мы с вами коллеги, — мягко, но уверенно произносит он, параллельно записывая свое имя на доске. Да-да, именно коллеги — такой позиции придерживался молодой ученый, так как считал, что они уже не в школе, чтобы оставаться в отношениях учитель-ученик. В институте все совершенно по-другому: тут у студентов есть право на свое мнение, на свои исследования, которые иногда могут быть настолько гениальными и неожиданными, что сами преподаватели находят то, чему можно было бы научиться. Тем более, гораздо приятнее, когда твой профессор называет тебя коллегой — сразу как-то повышается настроение и появляется желание учиться, согласитесь. — Надеюсь, мы с вами продуктивно поработаем в этом семестре, так как зимой будет экзамен. Скажу сразу, что принимать его, скорее всего, буду я, но в присутствии кого-то из членов кафедры, — складывает руки на груди и смотрит на студентов, которые, кажется, даже дышат через раз. — Требований касательно данной дисциплины у меня не очень много, — продолжает Тигнари, полностью расслабившись и почувствовав себя на своем месте. — Для получения допуска к экзамену я прошу посетить восемьдесят процентов занятий; если претендуете на четверку, то было бы неплохо парочку раз блеснуть своими ответами и сдать реферат; для тех, кто хочет пять — все то же самое, но больше активности на занятиях. Вопросы? С первого ряда несмело поднимает руку миловидная рыжеволосая девушка, которая до этого старательно записывала каждое его слово в блокнот: либо староста, либо активистка — делает вывод Тигнари, таких, как она, за версту видно. — Да, слушаю, как ваше имя? Вы уж простите, мне потребуется некоторое время, чтобы запомнить всех, поэтому не обижайтесь, пожалуйста, если поначалу я буду вас путать, — с улыбкой произносит профессор, мысленно вздыхая от того, что с запоминанием имен и лиц у него всегда были огромные проблемы. — Нилу, профессор. Скажите, пожалуйста, а вы ставите автоматы? — задает она вопрос, который, безусловно, волнует находящихся в этой аудитории больше всего, ведь халявные автоматы радуют абсолютно всех и каждого независимо от курса и направления. — К вашему сожалению — нет. Автоматы я не ставлю, — разочаровывает студентов Тигнари и слышит тоскливые вздохи в разных частях аудитории. — У нас дисциплина больше практическая, чем теоретическая, поэтому вам придется показать все, чему вы научились за семестр, и удивить своими умениями на самом экзамене. Тихие шепотки пробегаются по аудитории и Тигнари их понимает — он прекрасно помнит, как приятно было знать, что у тебя автомат и даже не смотреть в сторону этих противных файлов с билетами на миллион вопросов. И он бы и рад поставить автомат, чтобы не портить праздники ни себе, ни студентам, но в рамках их дисциплины это просто невозможно. Экзамен представляет из себя художественное чтение и перевод фрагмента из литературного произведения, а также написание интерпретации. Как можно по одной лишь работе в семестре оценить то, как студент научился излагать свои мысли? Никак. Поэтому придется немного потрудиться. Других поднятых рук в аудитории не наблюдается, но Тигнари на всякий случай решает уточнить во второй раз. — Есть ли у вас еще какие-либо вопросы, касающиеся нашей дисциплины или меня, потому что это ваш единственный шанс их задать, — спрашивает Тигнари, скрещивая руки на груди, снова сканируя аудиторию взглядом. — Хорошенько подумайте, ведь со следующей пары мы с вами начинаем активно работать, и там уже будет не до вопросов. Студенты сначала теряются, но кто-то смелый и явно не желающий начинать пару задает вопрос об образовании Тигнари, на который тот, абсолютно не утаивая своих заслуг и регалий, с радостью отвечает. Дальше уже спрашивают, сколько языков он знает и насколько сложно было поступать в Аризону, откуда он сам и как стал преподавателем. Тигнари их не прерывает, спокойно и на все отвечает — сам же разрешил спрашивать — а спустя примерно двадцать минут интерес к нему потихоньку затихает и настает время возвращаться к заданию. — Профессор Тигнари, а у вас есть девушка? — резко доносится откуда-то с задней парты, — Или парень! — добавляют уже другим голосом. На секунду в аудитории воцаряется то самое, что принято называть звенящей тишиной, но выражение лица профессора не меняется, и ни единая мышца на его лице не выдает того шока, который он испытывает. — Нет, — наконец отвечает он, взяв себя в руки. — У меня никого нет,— снова скрещивает руки на груди и присаживается на край стола, бегло осматривая студентов, пытаясь вычислить то самое заинтересованное в его личной жизни лицо. — Если список самых жизненно необходимых вопросов закончен, давайте перейдем на английский и уже я буду знакомиться с вами, — по аудитории разносится недовольное мычание, — А как вы думали? У нас практика английского языка, привыкайте давайте, думаем-соображаем. Спустя полтора часа мучений-учений приходит время конца занятия и Тигнари подводит их пару к логическому завершению. — Ах да, чуть не забыл, прежде чем вы счастливые отправитесь домой, я прошу старосту подойти и оставить мне свой номер телефона. Почта-то у меня уже имеется, — объявляет он, пока студенты начинают потихоньку собирать свои вещи. — Через старосту я отправлю учебную литературу и буду держать с вами связь, а то мне как-то больше не хочется бежать в университет к восьми утра и обнаруживать вас в совершенно другом месте. — Ой, профессор, Сайно должен был вам написать, что нас не будет. Мы не прогуливали, есть служебки! — снова говорит девчонка с первой парты, Нилу, если Тигнари правильно запомнил. — Старосты, кстати, сейчас нет, он все еще в главном корпусе, а я заместитель. — Хорошо, заместитель, запишите мой номер и передайте старосте пожалуйста, а еще намекните ему мягонько, что предупреждать меня за пять минут до начала пары о её отмене — это подло. Я мог бы поспать! — шутливо негодует Тигнари, наблюдая, как Нилу подходит к его столу, явно не реагируя на веселый тон и испытывая неловкость. — Не переживайте вы так, все в порядке, просто пишите лучше на телефон, чем на почту. — Хорошо, профессор, учтем! И Сайно все передадим! Спасибо вам, до свидания! — прощается Нилу, практически выбегая из аудитории под непонимающий взгляд Тигнари. — Точно, Сайно, вот как зовут старосту. Боже дай мне сил запомнить их имена и внешность хотя бы до сессии… — стонет Тигнари, роняя голову на скрещенные на столе руки. Что-что, но имена и фамилии для его памяти были как финальный босс с миллионом XP, победить которого не представлялось возможным. Что ж, думает Тигнари, это было…неплохо. Не совсем так, как он представлял, но и не так ужасно, как могло бы быть. Закончив последнюю на сегодня, третью, пару, он торопливо закрывает аудиторию, сдает на вахте ключ, ставит свою подпись в последней графе и выходит из университета, вдыхая сентябрьский воздух. — Поздравляю себя с первым рабочим днем, — шепчет он и двигается на остановку. — Не забыть бы еще про встречу с Хайтамом, иначе он меня до конца жизни проклинать будет. Нужный автобус подъезжает примерно через пять минут ожидания и Тигнари со спокойной душой садится в него и едет домой. Сколько же всего он хочет рассказать, а еще больше узнать у старого друга. Главное не забывать, что завтра к первой паре, а он уже не в том возрасте, когда после водки с соком остаются силы на универ.***
Паб «Авамори» любило не одно поколение студентов. Его ценили в основном за хорошее расположение, просторное помещение, красавчика бармена и относительно дешевый алкоголь с закусками. Странность этого заведения заключалась лишь в названии, так как, получив свое имя от традиционного японского алкоголя, который производят на Окинаве, само место не имело абсолютно никакого отношения к культуре страны восходящего солнца. Тут не подавали сакэ, лишь пиво на розлив и настойки, не было блюд из риса и вообще, Японией даже не пахло. Что ж, возможно владелец заведения просто загуглил топ-10 красивых слов и выбрал именно это, совершенно не заботясь о сакральном значении, в то время как поколения бедных филологов, привыкших искать смысл в каждой букве, бьются над решением столь интересной «загадки». Контингент здесь всегда был самый разнообразный, начиная от несмышленных первокурсников, которые только начинают свой путь во взрослую жизнь, заканчивая взрослыми людьми, зашедшими после работы выпить по бутылке пива, снимая стресс. Сайно же причислял себя к последней страте, так как в свои двадцать один мог с гордостью сказать, что он работящая лошадь. И не та, которая гордо пашет и приносит пользу, а та, которая прям ебашит, и на которой ездят все, кому не лень. Даже сейчас он не смог вовремя сказать «нет» и повелся на очередную максимально тупую идею Кавеха устроить пьянку. Окей, возможно ему действительно надо расслабиться, чуть захмелеть, сбросить напряжение, забыть о всех своих делах и дедлайнах и на один вечер почувствовать себя свободным, но определенно не сегодня и не сейчас. Сейчас душа и тело требовали не вишневого пива, а таблетку мелантонина и двенадцать часов беспробудного сна. Но вот он здесь, пробирается сквозь толпу взволнованных и взбудораженных первашей, а может быть даже и школьников, которые почему-то нарекли первое сентября воистину праздничным днем и считают свои святым долгом его отметить. Кто-то случайно наступает ему на ногу, на что он недовольно морщится: не от боли, а от того, что на нем белые, блять, конверсы. На неловкие извинения отвечает лишь кивком и продолжает свой путь к столику у книжного шкафа, на полках которого вместо книг в ряд стоят пыльные бутылки из-под алкоголя. — Сайно, брат, наконец-то ты здесь! — кричит кто-то справа и чуть не сносит с ног. — Я уже почти подумал, что ты решил проигнорировать меня, и записал тебя в список пидорасов, но пока карандашом. Напомни стереть потом. Это определенно был Кавех, так как столь яркое и невозможно громкое пятно невозможно не узнать или спутать с кем-либо другим. Иногда у Сайно возникает ощущение, что он и не человек вовсе, а киборг-убийца или пришелец с третьей планеты, потому что ну невозможно быть таким позитивным электровеником 25/8. Когда-нибудь фотографию Кавеха вклеят в толковый словарь напротив слова «жизнерадостность» и будут абсолютно правы. — Как бы я посмел проигнорировать тебя, радость моя? Ты же потом с меня скальп снял бы только так, — отвечает Сайно, придерживая друга, чтобы тот не снес ненароком соседний стол. — Всем, кого не видел, привет; кого видел на мероприятии — соболезную. Вы тоже стали жертвами этой ходячей лампочки? — Я бы обиделся, мистер моим-лицом-можно-заставить-молоко-прокиснуть, но не буду, — парирует Кавех. — Че вы все такие скучные? Сегодня праздник, наш последний год в стенах шараги, последний год вместе! Мы, как выпускной курс, должны взять от жизни и от года максимум! — восклицает парень, упираясь руками в столешницу и наклоняясь к сидящим, — Тем более сегодня мы проделали огромную работу, а это тоже повод выпить! — Знаешь, в прошлом году ты уже пытался взять от жизни максимум и чуть не вылетел, — прерывает его Нилу. — Повторения захотелось? — компания усмехается, пока Кавех наигранно хватается за сердце. — Никакого сострадания и сочувствия, а еще друзья называетесь, — отмахивается он от них и снова практически влипает в Сайно, — Ты хоть на моей стороне, малыш? — Нет, — моментально отзывается тот, делая глоток пива. — Как твой староста я не намерен опять ходить на поклон в деканат каждые два дня лишь бы тебя, полудурка, не числанули. — Так и не ходи, тем более я сам туда готов наведываться, только бы меня снова отчитал тот красавец с холодным взглядом, но, я абсолютно уверен, горячим сердцем! Все сидящие за столом практически синхронно закатывают глаза. О влюбленности Кавеха в их методиста знал каждый, на удивление даже ребята с архитектурного и математического были в курсе. Как? Ну, он был той еще высокосоциальной бабочкой, которая порхала, кажется, по всему университету и всем корпусам, находя себе друзей то там, то тут. — Кстати, — прерывает очередные завывания Кавеха о его краше Нилу. — Сайно, тебе наш новый профессор передавал привет и просил сообщать ему об изменениях в расписании заранее. И тут то Сайно давится пивом, вспоминая о сегодняшнем утреннем косяке, готовясь даже признаться, что он идиот, который умудрился забыть предупредить преподавателя и, выбирая между сообщением за пять минут до начала пары и тотальным игнором, все же выбрал первое. — Ой бля, че, зверствовал? — смотрит на Нилу, пытаясь по её мимике прочитать, что там творилось, пока его не было. — Да не, просто дал свой номер и попросил писать туда в случае чего, — беззаботно ответила заместитель. — Мне вообще показалось, что он душка-лапушка, с которым не должно быть проблем. А еще симпатичный такой, думаю, все девчонки и некоторые парни уже активно пускают на него слюни. На последней фразе все, кого сегодня не было, заинтересованно смотрят на Нилу. Сайно, например, был уверен, что там какой-то древний дед, который себя уже не слышит и не осознает, а тут такие интересности творятся, оказывается. Надо бы наведаться на пару, посмотреть на причину всеобщего возбуждения. — Так, стоп! — вскакивает со стула Кавех, ударяя ладонями по крышке стола, от чего звенят стоящие на нем бутылки. — Никакой больше учебы, забыли и закрыли тему! Кто еще хоть слово про универ скажет, того заставлю слушать всю дискографию Адель вместе со мной. Угроза на удивление действует моментально, потому что о гиперфиксе парня на этой певице знали все; чего только стоят частные концерты в три часа ночи в телеграмме, которые он дает для всех и каждого, кому не посчастливилось оказаться в списке его контактов. Вечер проходит весело: кто-то рассказывает о том, как провел это лето, как мучался с поиском темы для диплома, а изрядно захмелев, студенты обнаруживают полку с настольными играми, которую в трезвом состоянии обычно все игнорируют. Долго спорят, во что будут играть: для дженги они уже слишком пьяные, в карты не все умеют, а в монополии есть риск поругаться навсегда и больше никогда не общаться. Поэтому выбор пьяной молодежи падает, конечно же, на лото. Ведь это очень добрая и позитивная игра, а самое главное — в ней невозможно поссориться! — Да пошли вы все нахуй, жулики! — спустя всего двадцать минут игры уже в третий раз кричит Кавех. — Вы подтасовываете, суки, или же дали мне бракованную карточку! Абсолютно невозможно поссориться, да. Кавех, как самая главная драма-квин, поругался с бочонками и проклял создателя этой игры самыми последними словами, потому что именно ему не везло больше всех. Возможно спустя еще десять минут игра могла бы вылиться в кровопролитие и братоубийство, как вдруг внимание Кавеха, переставшего пытаться что-то сделать со своим невезением, привлекло что-то, а точнее кто-то. Кто-то, кто был чуть выше него, имел потрясающие светлые волосы, прикрывающие один глаз и выглядел как его самая большая и самая влажная мечта. Словом, прям напротив их столика в другом конце паба сидел Аль-Хайтам с каким-то парнем. Человек этот Кавеху был не знаком, но пробудил в душе что-то вроде ненависти и ревности. Кто вообще посмел сидеть рядом с его мужчиной. И плевать, что сам Хайтам о своей принадлежности даже не подозревал — Кавех активно работает над этим! — Краш на десять часов с какой-то кошелкой, — говорит он, отставляя в сторону мешочек с бочонками и делая очередной глоток пива. — С симпатичной кошелкой, вынужден признать. Вся компания моментально реагирует на это заявление и совершенно незаметно, практически в стелс-режиме, как им казалось, начинает пялиться на столик, за которым сидит Аль-Хайтам. Это же абсолютно не подозрительно, когда пять изрядно подвыпивших человек одновременно прожигают взглядами другого человека, да? Подвоха нет, но есть загвоздка, как говорится. Первой в этой ситуации отмирает Нилу и, как единственная из их компании, кто сегодня был на парах, заявляет. — Выдыхай, с ним как раз таки наш новый преподаватель — профессор Тигнари, — говорит она, поворачиваясь обратно к их столику. — Хотя, учитывая, как мило они беседуют, возможно тебе все же стоит вдохнуть поглубже. Кавех сначала бледнеет, затем краснеет, и, поменяв цветовую гамму своего лица пару раз, возмущенно фыркает. — Ну и где тот писаный красавец, которого вы обещали? — дуется он. — Еще пряди эти болотные, что за фэшн-катастрофа с ним произошла? Сайно, ну ты хоть поддержи меня, друг епта. Сайно отвлекается от разглядывания их нового преподавателя и согласно кивает на тираду Кавеха. — Да, да, ты самый лучший и самый красивый. Только протрезвей сначала, герой-любовник, — отбирает у него очередной шот, — Не хватало мне еще решать проблемы с профессорами, которые посмели подышать рядом с твоим крашем. А сам снова кидает взгляд на их нового преподавателя. Красивый. Главное случайно сейчас не ляпнуть это, а то Кавех запишет его в список пидорасов, но уже не карандашом, а самыми стойкими чернилами, которые у него только есть.