***
— Я был восхитителен, — заявляет Тигнари, придвигая к себе бокал с вишневым элем. — Даже нигде не запнулся, не дрогнул и не выдал своего ебейшего волнения! — Горжусь. Горжусь и с трепетом жду того момента, когда ты наконец осознаешь свою крутость, как специалиста, и перестанешь впадать в истерику от малейшей необходимости взаимодействия с людьми, — ухмыляется Аль-Хайтам, откидываясь на спинку стула и покачивая в руках бокал с каким-то приторным грейпфрутовым пивом. Им обоим тяжело поверить в то, что они сидят за своим любимым столом, в том самом месте, которое являлось неотъемлемой частью их обучения пять лет назад. Только сейчас они уже не бедные и несчастные студенты с горящими дедлайнами, хроническим недосыпом и космической тягой к саморазрушению, а уважаемые солидные люди — преподаватели, что ведут светские беседы, позволяя себе разбавить диалог алкоголем. Поднимают емкости и, чокнувшись, делают по глотку, ловя приступ ностальгии по лучшим годам своей жизни. — Твои синяки под глазами сильнее, чем тогда, когда нам пришлось за одну ночь все трагедии Шекспира прочитать, — замечает Тигнари, опираясь локтями на стол и опуская на руки подбородок, — Что случилось? — Приемная кампания случилась, — без особого энтузиазма отвечает Хайтам, чуть поморщившись на последнем словосочетании. — Из меня вытянули всю жизненную силу на ближайшие двадцать лет. Толпы уже-не-школьников, которые носились со своим поступлением, как курица с яйцом, умеют поразительно сильно действовать на нервы. Иногда я задумывался об убийстве… На это Тигнари лишь еле заметно улыбается, в то время как внутри старается всеми силами сдержать смех, ведь нет лучше комедии, чем страдания лучшего друга. Тем более он был наставником направления во времена студенчества, то есть помогал абитуриентам и первокурсникам, отвечал на их вопросы и давал советы, пытаясь хоть немного облегчить жизнь членов приемной комиссии, поэтому понимает, как тяжко пришлось товарищу. Вопросы, кстати, всегда были самые разнообразные и необычные, начиная от местонахождения того или иного корпуса, заканчивая рекомендуемым количеством листов в тетрадях для лекций. Некоторые первокурсники находятся в таком неимоверном стрессе после экзаменов, конкурсов и поступления, что надумывают, будто их отчислят за написание лекций в тетради в линию, вместо клетки. Да хоть на берестяной грамоте пишите, тут всем наплевать. Первый год в роли наставника был приятным: получаешь себе двенадцать тел и несешь за них ответственность с сентября по июнь, посильно помогая деткам в адаптации. И это не просто игрушка и развлечение, на эту должность вообще-то пройти отбор надо, предварительно прослушав лекции от подразделения по работе со студентами. Даже особые правила наставника существуют: не убий пекуса своего доставучего, не сливай контрольные семестровые, не пей пиво и не ходи на тусовки с ними, не кидай лекции. Тигнари же, к сожалению или счастью, нарушил все заповеди, кроме первой — терпение у него все же завидное. Возможно поэтому он стал наставником года и настоящим бро-братюней для своих деток. Из их группового чата, он, кстати, до самого выпуска не выходил, иногда заглядывал, общался, узнавал, что нового и кидал случайно обнаруженные ответы, билеты к экзаменам и лекции. В общем, золото — а не наставник. Из лиричного и ностальгического настроения его вырывает звук удара бокала о столешницу. Хайтам залпом допивает пиво, даже не поморщившись, явно настраиваясь и готовясь что-то рассказать. — Давай, дружище, — говорит Тигнари, устраиваясь поудобнее на своем стуле. — Какой мем преподнес нам этот год? — Ты ахуеешь, — отзывается Аль-Хайтам. Ходит поверье, что год без кринжа в приемке — не год, поэтому все с нетерпением ждут август, чтобы узнать, какой мем им приготовила судьба на этот раз. И судя по выражению лица Хайтама, эта приемная кампания не стала исключением, и шоу было то еще. — Ты же знаешь общаги филологов, которые на другом конце города находятся? — Допустим, знаю, — отвечает Тигнари, мысленно представляя карту и удаленность построек от их корпуса. — Ну короче, чья-то мамаша на гугл-картах вычитала, что общежитие филологов находится в каком-то дачном кооперативе рядом с промзоной, и давай нам мозг ебать, мол как это так, кто там живет, и не распределят ли ее дитятко в эти корпуса, — Хайтам ударяет себя ладонью по лбу, изображая вселенскую скорбь на лице. — Мы ей миллион раз объяснили, что это, должно быть, ошибка, так как по данному адресу ничего связанного с нашим университетом нет, но ты не поверишь, бро! Эта милейшая особа позвонила каждому члену приемной комиссии и даже, блять, ректору. Тигнари, что до этого просто улыбался, на последней фразе нервно усмехается, так как понимает всю абсурдность ситуации и верит в то, что столь тупые люди действительно существуют. — Потом это ебучее хлебобулочное нашло наши личные странички в социальных сетях и стало там мозги полоскать, закидывая километровые смс и кучу скринштов с карт. — Стой, — перебивает гневную тираду друга Тигнари. — При чем тут хлеб? — При том, что у нее никнейм был Кексик Нова. Мы ее и прозвали просто кексом из-за этого. Такое вот кодовое название было. Кто-то бывало врывался в общую беседу с фразой «внимание, кекс», и мы автоматически готовились к новой порции кринжа. Хайтам замолкает, чтобы перевести дух и сделать глоток пива, которое ему любезно принесла официантка; чешское светлое — его любимое. — У нее еще дети-двойняшки, я их вычислил моментально, как только стали известны списки. Такие проблемные ребята: у них шило там, где не надо, и желание влезть в любую заварушку, а у матери, судя по всему, гиперопека выкручена на плюс пятьсот, иначе я не могу объяснить тот факт, что она писала мне в личные сообщения в два часа ночи, когда ее детки не отвечали на звонки. — Пиздец, братан, что ни год, то шиза какая-то, — отсмеявшись произносит Тигнари. — Теперь это и твоя шиза тоже, — обрывает все веселье Хайтам. — Эти биба и боба во второй английской группе, у которой кое-кто куратор. — Блять, — резко меняется в лице Тигнари. — Че, серьезно? Понимая, что его друг не шутит, он издает жалобный писк и падает лбом на скрещенные на столе руки, отказываясь признать любую из реальностей, кроме той, в которой он становится нянькой двух проблематичных первокурсников. Снова поднимает взгляд на друга и, не успев открыть рта, чтобы задать очередной вопрос, резко ежится, чувствуя на себе несколько взглядов. Тигнари испытывает то самое ощущение, когда в тебе, кажется, готовы проделать дыру: по спине бегут мурашки, и хочется поскорее куда-нибудь спрятаться. Он аккуратно оглядывается в поисках раздражителей и в другом конце паба видит, как пять человек, скорее всего студентов, смотрят в их сторону, конкретно на него, если быть точным. Он этих людей не может разглядеть, спасибо плохому зрению и отказу от идеи использования очков, но почему-то уверен, что они ему не знакомы. — Хайтам, ты случайно не знаешь ту задорную компанию за столиком возле шкафа? — обращается он к своему другу. — У меня ощущение, словно меня сейчас сожрут. — Тех, которые думают, что они в стелс режиме и совершенно не стесняясь пялят на тебя? Знаю. Это же тот самый пятый курс, который чинно и благородно прогулял твои пары. Можешь пойти отомстить, кстати, — улыбается Хайтам. — Ну или со старостой парочкой фраз переброситься, вот он, самый крайний сидит. — Староста? — тут же оборачивается Тигнари, практически давясь своим возмущением. — То есть как на пары, так извините, профессор, времени нет. А как пиво пить, так вот он, тут. Завтра на практическом его первого спрошу, посмотрим, как хорошо он знает лексику по теме «одежда». — Мне стоит напоминать, как мы с тобой проживали свое студенчество, а особенно последний курсы, зануда? — Это другое! — негодует Тигнари, бросая последний взгляд на столик своих студентов. — Ну было такое, что пару раз мы выпили пива перед семинарами в двенадцать дня, ну и что! Абсолютно ничего, Тигнари теперь преподаватель — строгий и статный ученый, который завтра обязательно побеседует с детками и опросит каждого.***
Сегодня Тигнари надо было ко второй паре. Очень приятное ощущение и возможность подольше понежиться в кровати. Он просыпается в половину девятого, неспеша делает себе тосты и варит крепкий кофе в турке, который полюбил совсем недавно, заменив им сахарные рафы и пафосные авторские напитки. Тигнари очень ценит вот такие неторопливые трепетные завтраки, когда ты никуда не опаздываешь и можешь спокойно наслаждаться вкусом, наблюдая за началом утренней суеты через окно кухни. Город потихоньку начинает просыпаться, выпуская на свои холодные, местами мокрые после утреннего тумана улицы людей, которые, как муравьи, топчутся и спешат по своим важным делам. Осень еще не успела накрыть город: солнце встает рано и прогревает воздух достаточно для того, чтобы утром чувствовать себя комфортно без верхней одежды. Однако в процессе своей своеобразной медитации Тигнари все же цепляется взглядом за бабушек в пальто и шапках, которые бодро топают к автобусной остановке. И куда только едут так рано? Вопрос наличия пенсионеров в общественном транспорте с утра пораньше всегда интересовал его. Куда они едут? Зачем? Возможно у этих бабулек нет цели, есть только путь. Но каков он? Как истинный ученый Тигнари иногда невольно задумывался о том, чтобы провести научный эксперимент и реализовать его в качестве научной статьи под названием «Феномен появления бабушек в реальном и ирреальном пространстве». Может, предложить Аль-Хайтаму поработать в соавторстве? Лучший друг определенно поддержит его в любом начинании. Между тем стрелка часов неумолимо ползет к цифре девять, а это означает, что пора собираться и выдвигаться в университет. А раз погода и время позволяют, можно даже прогуляться пешком. К аудитории, возле которой его смиренно поджидает группа студентов, Тигнари приходит ровно за семь минут до начала занятия, открывает дверь и пропускает своих учащихся внутрь, заходя после них. Аудитория маленькая, пыльная и абсолютно не комфортная. Лучший институт города, входит в топ по стране, имеет выдающихся преподавателей и не менее выдающихся выпускников. А на деле Тигнари смотрит на крышку от парты, которая стоит, прислоненная к стене, и явно используется тут вместо доски, так как на ней осталась какая-то мудрость от предыдущих обитателей кабинета, увековеченная мелом. Блеск. Инновации и комфорт обошли сей храм знаний стороной. Он не жалуется на размеры помещения, так как для двенадцати человек большой лекторий ни к чему, но от проектора и интерактивной доски Тигнари явно не отказался бы, хорошо хоть взял с собой ноутбук, иначе план занятия испортился бы полностью. Студенты между тем распределяются по кабинету, нарочно игнорируя первые парты, стараясь сесть от преподавателя на максимально удаленном расстоянии, готовые даже залезть чуть ли не на подоконник. Тигнари же, как полный ботан, такой рассадки никогда не понимал. Откуда такая боязнь первых парт? Ну не съест же студентов преподаватель, в самом деле, или они не хотят сидеть так близко, опасаясь, что своими не всегда блестящими и точными ответами могут довести его до рукоприкладства? Вряд ли, это, вообще-то, статья. И явно не научная. — Ну что, — подает голос Тигнари, привлекая внимание студентов к себе и обозначая, что пришло время занятия. — Будем потихоньку начинать, кто опоздал — его проблемы. Тигнари садится за стол, достает из рюкзака учебник, некоторые раздаточные материалы с новой и актуальной лексикой и список группы, который вчера распечатал на кафедре. — Начнем с переклички, кого назову неправильно — исправляйте, — зачитывая каждую фамилию, Тигнари делает пометки в своем листе, обозначая ударение. Перекличку он проводит как тот самый препод-душнила, прося не только выкрикивать громкое «я», но еще и поднимать руку, чтобы Тигнари нашел глазами названного человека. Кто-то может подумать, что он это делает во избежание обмана, дабы кто-нибудь не додумался подать голос два раза, имитируя присутствие своего друга или подруги, но это не так. Тигнари же просто активно пытается запомнить своих студентов, найти каждого взглядом и хоть примерно представлять, как выглядят все эти люди, перечисленные в его списке. Закончив с перекличкой и не досчитавшись четырех человек из группы, он откладывает в сторону листок, вертит в руках карандаш и пытается вспомнить, как выглядит староста. Вроде рыжеволосая девчонка, которая сидит практически напротив, разложив перед собой тетрадь, учебник, словарик, кучу текстовыделителей и еще какие-то бумажки. Тигнари определенно точно не задавал им столько домашнего задания, сколько приготовила эта студентка. Что вот у нее там записано? Очень интересно. — Кто староста, покажитесь, пожалуйста! — решает не рисковать и озвучивает свою просьбу. Девочка моментально реагирует, быстро оглядывается, недовольно хмурится, но все же отвечает. — Старосты сегодня нет, профессор, — говорит она, продолжая хмуриться. — Я заместитель. — Точно, заместитель. А куда вы старосту-то дели? — усмехается Тигнари, чуть облокачиваясь на стуле. — Заперли в подвале за то, что отказывался прикрывать ваши пропуски? По аудитории проносятся смешки. Преподаватель шутит — хороший знак. — Нет, просто Сайно, скорее всего, в студсовете. Но он обязательно придет, — практически скороговоркой выдает Нилу, но уже шепотом добавляет, — Когда-нибудь… Тигнари словно озаряет. Сайно. Тот самый, который вчера прожигал в нем взглядом дыру и проводил вечер не в компании текста для чтения и перевода, а в компании пива и развлечений. Жаль этого добряка, ведь гордость преподавателя все же была уязвлена. Ладно, окей, будь Тигнари студентом, он бы тоже выбрал пиво и настолку с друзьями, а не скучнейшие тексты, при чтении которых можно язык сломать. Но он то уже преподаватель. Должен так-то лицо держать, любовь к науке прививать. — Итак, открываем домашнее задание, — хлопает в ладоши Тигнари, настраиваясь на рабочий ритм, — Чем раньше закончим, тем быстрее отпущу в столовую. Пока студенты шуршат своими тетрадками и учебниками, он еще раз осматривает своих подопечных, узнавая другого парня, который точно вчера был в баре. Блондинчик с длинными волосами, максимально неаккуратно собранными в подобие хвостика. Но надо признать, что выглядел он довольно стильно, видно, что разбирается в моде и увлекается ею. — Ну, кто начнет с чтения слов и выражений перед текстом? — в аудитории воцаряется гробовое молчание, лишь рука Нилу моментально поднимается в воздух. Прям местная Гермиона Грейнджер. Интересно, где ее Гарри и Рон? — Ну нет, так не пойдет, вот, молодой человек, отчаянно пытающийся слиться с партой. Как ваше имя? — Кавех, профессор, — нехотя отвечает вчерашний наблюдатель и придвигает к себе учебник. — Хорошо, начинайте, — Тигнари же ставит карандашом точку, которая впоследствии превратится в оценку, напротив его фамилии в списках. Кавех же читает откровенно плохо. Делает ошибки в произношении, путает ударения, а когда дело доходит до предложений, то рубит интонацию после каждого слова. Становится очевидно, что задание он видел дважды в жизни: первый раз — в гробу, второй — сейчас. — Стоп, пожалуйста, хватит, — после очередной глупейшей ошибки прерывает его Тигнари. — Итак, у меня объявление: кто будет плохо соблюдать интонацию предложения и не открывать дома задание, того заставлю учить все песни Бейонсе. — говорит он, чуть улыбаясь, — И вы будете петь их в начале каждой пары с той интонацией и ритмом, с какими это делает она. Вопросы? Кавех поднимает руку. — Хотите узнать свою штрафную песню? — не сдерживая улыбки спрашивает Тигнари, пока в аудитории звучит смех. — Нет, профессор, готов спеть вам всю Адель и Тейлор Свифт прямо сейчас, если экзамен проставите. — Ха, экзамен не проставлю, но могу добавить бонусных баллов за хороший музыкальный вкус. Кавех разваливается за столом, роняя голову на скрещенные руки, понимая, что его звездный час на сегодня окончен. И вообще пошли они все в жопу, не ценители прекрасного. Чуть разрядив траурную атмосферу Тигнари продолжает вести пару и разбирать с учениками новый текст, по которому они впоследствии будут писать интерпретацию, поэтому сейчас их задача сделать ясным для понимания каждую деталь и каждую мысль, чтобы потом не читать слизанные из интернета ответы. Спустя полтора часа активной работы домашнее задание проверено, вокабуляр разобран, аудирование послушано, и Тигнари считает, что он полностью справился со своей задачей на сегодня. Заканчивают они на десять минут раньше и преподаватель, помня о своем обещании, отпускает уставших, но довольных студентов. Они, казалось, ждали этого момента всю жизни и в рекордные пять секунд исчезают из его поля зрения, кидая напоследок быстрое «До свидания!» Тигнари же неспеша складывает свои книги и ноутбук в рюкзак, осматривает кабинет на наличие забытых вещей и чувствует вибрацию в кармане штанов. «Доброе утро, Профессор Тигнари! Это Сайно — студент СК-25. Пишу предупредить, что меня не будет на занятии из-за заседания студенческого совета.» Тигнари смотрит на это сообщение секунд десять, прежде чем сделать глубокий вдох и прошептать, обращаясь, очевидно, в пустоту. — В каком временном пространстве ты живешь, староста. В ирреальном? Или время лишь иллюзия? Ни года без кринжа, да? У Хайтама — кексик, а у Тигнари — легендарный староста группы СК-25.