***
Всю ночь Сайно не может уснуть, волчком ворочается в постели, раз за разом прокручивает в голове разговор с профессором, проводит кончиками пальцев по губам, воскрешая в памяти те ощущения, которые испытал стоя в переулке позади бара. Когда электронные часы на тумбочке показывают четыре утра, он понимает, что в плане сна этой ночью провалился полностью, поэтому решает не тратить время на свои мечтания и заняться чем-нибудь полезным: снова поорать в личку Кавеху, например. Однако от идеи быстро отказывается: помнит, что друг никогда не ставит телефон на беззвучный режим ночью, а значит есть риск разбудить того своими сообщениями. Быть убиенным при помощи тапка, метко кинутого с другого конца города, Сайно пока что не планирует, поэтому откладывает телефон и шлепает босыми ногами на кухню, решая выпить чай. Пока греется чайник он совершает свой ритуальный круг почета по квартире, который обычно исполняется вот в такие бессонные ночи: клацнуть чайник, посмотреться в зеркало в коридоре, выйти на балкон, задумчиво посмотреть в окно на спящий город, а, как только закипит вода, заварить чай с тремя ложками сахара и молча пить, напряженно глядя в стену. Возможно ему нужна помощь психолога или хороший задушевный кухонный разговор с лучшим другом. Сайно ощущал себя странно. Он не понимал, что конкретно с ним происходит, но чувствовал, что что-то определенно было не так. И тут дело даже не в профессоре Тигнари. Наоборот, их разговор скорее вернул его в реальность, показал, ради чего он столько метался и трудился. Проблема была в другом, в каком-то подобии абстинентного синдрома, если быть точнее, с разницей лишь в том, что Сайно никакие психотропные не употребляет и резко осуждает: мозг сам прекрасно справляется с тем, чтобы загнать своего носителя сначала в эйфорию, а потом в одночасье разбить о суровую действительность, выбивая весь дух. Былая радость и прилив серотонина в одночасье вытесняется, уступая место удручающим мыслям. Сайно загоняет себя в угол собственными размышлениями, развивает в голове самые страшные сценарии, ловит приступ паники от страха перед будущим. Он боится того, что ждет его после выпуска, боится посмотреть в глаза профессора и не увидеть там отблеск того, что он видел в переулке за пабом, боится, что все это было лишь играми разума. Сайно чувствует, как учащается пульс, а легкие сдавливает склизкая паника, но остановиться уже не может. Перед глазами мелькают картинки того будущего, которое он себе ни за что не простит: скучная работа с восьми до трех в качестве учителя английского языка в государственной школе, отсутствие развития и карьерных возможностей, а самое главное — поруганные принципы и разочарование в глазах профессора. Сайно не может объяснить, откуда взялась эта паника, и как от безграничного счастья он перешел к тревоге, но руки уже прошивает мелкой дрожью, а это значит — процесс пошел. В такие моменты он чувствует себя ребенком, которого огородили стеклянной клеткой и заставили смотреть, как ломаются его башенки из любимых кубиков. Сайно подхватывает кружку с остывающим чаем и двигается на балкон. Отставляет напиток на полку, распахивает окно и просто дышит, вдыхает свежий утренний, слегка прохладный воздух, что постепенно окутывает тело, вызывая мурашки. Рассвет окрашивает небо нежным персиковым цветом, где-то вдалеке чирикают птицы, начинают шуметь проносящиеся под окнами машины. Ночь ушла, забрала с собой темноту, утащила все кошмары, уступая дню, что обязательно принесет облегчение. Сайно еще раз глубоко вдыхает, одним глотком допивает чай и запрещает себе страдать. Он решает, что даже если не будет принят обществом, не сможет реализоваться так, как хочет того, то хотя бы будет пытаться совершать правильные поступки. Отказаться от своих верований и чувств намного страшнее, чем шагнуть в неизвестность, поэтому он выбирает тактику попробовать и обжечься, чем не попробовать и навсегда остаться тем самым ребенком за стеклом, наблюдающим, как рушат его жизнь. Телефон на кровати пиликает уведомлением, часы показывают без десяти шесть утра, пора собираться в университет. Перед входом в корпус его цепляет Аль-Хайтам, просто возникает из ниоткуда и просит подойти на кафедру во время большого перерыва, прихватив Кавеха. Ночное паническое приключение слабо отзывается в груди, готовое вскинуться и удерживается на месте лишь двойным уверением от методиста, что ничего криминального не произошло, просто у него есть кое-какая просьба. Кавех же две пары нетерпеливо ерзает на скамейке, трижды поправляет волосы, у пяти разных людей спрашивает, как он выглядит, заправляет рубашку в штаны и, как только преподаватель теории языка заканчивает занятие, подхватывает опешившего товарища по несчастью под руку и несется к кабинету кафедры. Внутри они натыкаются на Аль-Хайтама, профессора Тигнари и какого-то незнакомого мужчину. — А вот и наши герои, — хмыкает методист, вставая со своего места и подходя к Тигнари. — Профессор Смит — это два юных дарования нашего факультета, которых мы решили отдать вам во временное пользование, — представляет вошедших Хайтам под тихий смешок Тигнари. — Ребята, это профессор Смит — декан кафедры преподавания английского языка в Университете Аризоны. — Здравствуйте, ребята! — протягивает замершим студентам руку для рукопожатия. — Рад познакомиться и надеюсь на вашу помощь. Парни что-то сбивчиво бормочут в ответ, неуверенно отвечая на рукопожатие. Сайно с паникой в глазах смотрит на профессора Тигнари, но тот лишь мягко улыбается, чуть кивая головой, отчего тревога слегка притупляется, словно накрытая куполом, но полностью уходить она все же явно не собирается. — А теперь извините, мне нужно идти к профессору Нёвилетту, — после короткого знакомства заявляет Смит и, кинув всем, выходит с кафедры. — Что это блин было, и кто он такой? — достаточно громко шепчет Кавех, который в плане любопытства готов составить конкуренцию самой заядлой Варваре. — А главное, что в нашем гадюшнике забыл дед из Аризоны? — Чуть больше уважения к моему бывшему научному руководителю и текущему месту работы, — шикает услышавший яростный шепот Тигнари, сужая глаза. — Мы предупреждали вас о программе студенческой мобильности, по которой к нам на неделю приедут студенты-иностранцы, — дожидается двух кивков, продолжая, — так вот, они приехали. — Ваша же задача, — вмешивается в разговор Хайтам, облокачиваясь на стол и скрещивая руки на груди, — провести две экскурсии на английском языке: первая — по институту, вторая — по городу и значимым достопримечательностям, список которых я выдам. Сайно воскрешает в памяти то, как его однажды зажал злой профессор, поставил перед фактом об участии в какой-то международной заварушке и на этом все. А тут вот оно что, оказывается, есть настоящий шанс попрактиковать язык с носителями, тем более со студентами университета, который закончил сам профессор, а значит место определенно проверенное и надежное. Кавех же инициативы, казалось, не разделял. Он лишь недовольно дернул плечом, поправляя спадающий шоппер, фыркнул и недовольно уставился на Аль-Хайтама. — Что нам за это будет? — продолжает прожигать взглядом методиста, на лице которого не дрогнул ни единый мускул. — Почет, вечная слава и большое человеческое спасибо, — бесстрастно отвечает он, не прерывая зрительного контакта. — Могу на рабочем принтере грамоту напечатать. Даже цветную бумагу найду. — А я разрешу не сдавать один диалог на выбор, — вклинивается в назревающий конфликт Тигнари, выступая в роли хорошего копа в их с Хайтамом тандеме. — Плюс это замечательная возможность практики. — Когда проводим экскурсии? — спрашивает Сайно, пиная локтем дернувшегося в возмущении Кавеха, вынуждая замолчать. — И сколько по времени? — Студенты прибудут послезавтра утром, поэтому у вас два дня, чтобы отчитать этот текст, — Хайтам передает Сайно тонкую папку с несколькими страницами текста. — Заучивать слово в слово не обязательно, ваша задача не столько дать им исторические знания, сколько развлечь и поболтать, ясно? — Болтологию предоставьте мне, — хмыкает Кавех, отмахиваясь от папки с текстом. — Пять минут и мы станем лучшими подружками. — Кавех, в пределах разумного, пожалуйста, — вздыхает Тигнари, потирая переносицу. — Сайно, не дай ему разогнаться. — Будет сделано, профессор. — Тогда свободны, может еще поесть успеете, — дает отмашку Хайтам, намекая студентам поскорее покинуть кафедру. — Будут вопросы — пишите, — смотрит на двигающихся к двери парней, окрикивая на пороге, — постарайтесь не разнести универ и не потерять иностранцев, — бросает колкость в спину, на что снова получает грозно нахмуренные брови Кавеха и раздраженное хмыканье от него же. Тигнари с Сайно за этими брачными играми наблюдают молча, один рискует пару переломанных ребер заработать за вмешательство, а другой боится спугнуть начинающего потихоньку открываться друга. Оба следуют тактике выжидания.***
— Я не смогу, — в очередной раз упирается Кавех, останавливаясь посреди улицы. — И вообще, почему я? — А кто? — начинает уже порядком злиться Сайно, рывком хватая Кавеха за рукав, вынуждая продолжить движение. — Еще одна твоя сцена, и мы опоздаем, ты хочешь своего методиста драгоценного расстроить? — достает последний аргумент. — Двигай ногами давай, иначе клянусь, потащу тебя за шкирку. Кавех бубнит что-то себе под нос про то, что он не переводчик, не экскурсовод и вообще не нанимался за спасибо тут работать, но послушно идет за Сайно. На первом этаже главного корпуса их уже ждут Хайтам, Тигнари, тот самый профессор Смит, новое подозрительное лицо и группа из семи студентов по обмену. — А вот и ваши проводники в мир наших научных достижений, — улыбается Тигнари, увидев подходящих парней. — Мои студенты, лучшие из лучших, смею заявить, — на последней реплике режет взглядом по незнакомцу и улыбается еще приторнее. — Лучшие, значит? — реагирует он, поворачиваясь к застывшему Сайно и протягивая руку. — Лиам Коллинс, руководитель отделения германской филологии и куратор студенческой мобильности этого года, — руку жмет сильно, чуть задерживаясь, словно что-то проверяет. — Приятно познакомиться, — врет Сайно отвечая на рукопожатие. — Меня зовут Сайно, а это Кавех, — переключается на английский, принимая брошенный вызов. — Предлагаю начать знакомство с нашим университетом. Экскурсия проходит легче, чем планировалось, Сайно улавливает, как расслабляется Кавех, как он постепенно вливается в рассказ, с готовностью отвечает на вопросы иностранцев и отпускает несколько уместных шуток, очаровывая всех присутствующих своей бешеной харизмой. Сайно же чувствует, что говорить на другом языке для него, кажется, больше не проблема, а это значит лишь одно — спасибо профессору за снятие языкового барьера. Они с Кавехом с радостью отвечают на возникающие вопросы, на некоторое время задерживаются возле местного стенда почета, рассказывая про каждое из достижений их университета. Кто-то из студентов указывает на кубок, спрашивая, за что он получен, и у Кавеха загораются глаза. Он набирает в легкие побольше воздуха и принимается воодушевленно тараторить о своей обожаемой самоделке и о кубке за студвесну прошлого года. Кавех активно машет руками, выхватывает из кармана мобильник, готовясь показать фотографии с выступления, как вдруг его монолог очень грубо прерывают. — Мы понимаем, что вы почитатель этого местечка, но прошу без фанатизма, — обрывает Кавеха на полуслове Лиам. — Давайте двигаться дальше. Сайно щурит глаза, аккуратно сжимает локоть замершего в ступоре на полуслове друга. Чувствует, как тот в момент ощеривается, потому что больше всего на свете Кавех ненавидит, когда его перебивают. — Мы понимаем, что представители кафедры немецкой филологии манерами не отличаются, но согласен, давайте продолжим, — берет себя в руки Кавех, превращая улыбку в подобие оскала. — Остались ли еще у кого-то вопросы? — спрашивает у замерших студентов по обмену и, не дождавшись тех, кивает на дверь дальше по коридору. — Тогда прошу за мной, — проходит мимо Лиама, за малым не задевая того плечом. Сайно слегка напрягается, бросает быстрый взгляд на опешившего Тигнари, ловит ответный опасливый прищур и кивает, убеждая, что все под контролем. В два шага догоняет умчавшегося вперед Кавеха, чуть придерживая за полы пиджака, чтобы не летел как ракета. Экскурсия возвращается в привычное ненавязчивое русло, Кавех рассказывает о кафедре английской филологии их университета, пока Сайно раздает всем присутствующим буклеты с основной информацией, а также перечисленными программами магистратуры и аспирантуры, намеренно игнорируя ожидающего Лиама. Вчера вечером они с Кавехом лично печатали эти буклеты, их было ровно десять, поэтому, выбирая между профессором Смитом и мозолящим глаза Лиамом, решено было выбрать первого. — Не знал, что у вас недостаток бумаги, — снова перебивает Кавеха Коллинс, поворачиваясь к Тигнари. — И вот на это ты променял нас, Нари? — Просим прощения, — вскидывается Кавех, улыбаясь еще шире, — лишние люди на нашем мероприятии не предполагались. Профессор Тигнари здесь совершенно не причем. — Действительно, — хмыкает Лиам, — вопросы к лучшим, готовившим сие увлекательное мероприятие. Сайно откровенно не до конца осознает, какую именно эмоцию ему хочется использовать, но явно понимает, что еще слово, и Кавеха придется оттягивать от глотки Лиама Коллинса, прикладывая титанические усилия. — Уважаемый профессор Коллинс, — вмешивается в разговор молчавший все это время Тигнари, — если у вас есть какие-то вопросы, вы безусловно можете их задать, но после экскурсии. — Конечно, Нари… — переключается с английского, чтобы его не поняли студенты по обмену. — Тигнари, — резко обрубает тот, тоже переходя на другой язык, — профессор Тигнари, имейте уважение. Сайно фокусирует на неприятном ощущении, свербящем на кончиках пальцев. Он не понимает, что происходит и почему этот тип решил к ним прицепиться со своей непомерной духотой, но точно осознает, что у Тигнари с этим Лиамом явно присутствует какой-то неразрешенный конфликт, который один прожил и забыл, в то время как второй решил поиграть в ребенка. Мысль об общем прошлом впивается в мозг, запечатлевается там и не дает адекватно реагировать на весь происходящий фарс. Сайно достает телефон и быстро печатает сообщение, дотерпеть до окончания экскурсии явно не получится. шакал Что происходит?Любимый профессор Игнорируй.
шакал Кто он вообще такой и почему себя так ведет?Любимый профессор Тот, кто все никак не повзрослеет и не останется в прошлом Игнорируй пожалуйста И успокой Кавеха, иначе при всем желании его от уголовки не отмажем
шакал Если он еще хоть слово Кавеху скажет, тот принесет американца в жертву во славу Розенталя… Тигнари в ответ ничего не печатает, но Сайно улавливает задушенный смешок, а значит шутка удалась. Тем временем экскурсия по зданию университета подходит к концу, а значит пора выводить иностранцев в люди и показывать две с половиной достопримечательности их города. Тигнари и Аль-Хайтам, к сожалению, остаются в корпусе из-за пар, поэтому дальше двигаются без них. К счастью программа мобильности проводится весной, когда природа просыпается от зимней спячки, возвращаются птицы, пробивается зеленая травка и кое-где начинают зацветать деревья. Сайно иронично хмыкает, представляя, что было бы и какое впечатление у американцев осталось бы, если бы они приехали зимой или поздней осенью. Увязли бы по колено в снегу и слякоти, в которую превращается снег на дорогах и тротуарах, потому что его, конечно же, никто и никогда не чистит. Невольно вспоминаются слова мэра, по заявлению которого этой зимой они оказались совершенно не готовы к такому аномальному выпадению осадков, поэтому не запаслись техникой и реагентами. Слова, которыми они с Кавехом проклинали достопочтенного мэра, пока в прямом смысле скользили по тротуару на пару, надолго останутся в памяти невольных свидетелей силы их великого и могучего лексикона. Сейчас же погода стоит прекрасная, ушел промозглый холод, на небе ни облачка, а ласковое весеннее солнышко потихоньку начинает прогревать воздух и дарить людям необходимую порцию витамина д. Даже кое-где птички поют и помойкой не воняет, вот что значит — родной университет подготовился к прибытию иностранцев, создал видимость идеальной картинки. Экскурсия по городу проходит быстрее, чем по корпусу, потому что вопросов почти не возникает, Сайно доступно и интересно рассказывает про каждый памятник или дом, где-то чуть преувеличивает факты, понимает, что никто запоминать, а уж тем более гуглить не полезет. Иногда в рассказ вклинивается Кавех со своим «кстати, а вы знаете…» и выдает набор какой-то абсолютно нелогичной, но интересной чертовщины, от которой в глазах подуставших иностранцев загорается огонек интереса. К финальной точке маршрута они приходят ровно к тому времени, на которое рассчитывал декан, бронируя столики для обеда в одном из уважаемых ресторанчиков города. Сайно радостно жмет всем руки, обменивается почтой с парочкой американцев, еще раз отвечает на все возникающие вопросы и с удовольствием делает общее фото, где они с Кавехом выделяются ярким пятном на фоне иностранцев. Сопроводив тех до двери в ресторан, они облегченно выдыхают, желая побыстрее удалиться куда-нибудь подальше и скинуть с плеч невидимую тяжесть ответственности за культурное развитие иностранцев. Резко развернувшись на пятках, Сайно чуть не врезается в появившегося из ниоткуда Коллинса, что на удивление все это время подозрительно молчал и изредка закатывал глаза. Общаться с ним откровенно не хотелось, однако сам Лиам так не считал, поэтому с недобродушным оскалом подошел к ним ближе. — Не могу сказать, что впечатлен экскурсией, — тянет он, убирая руки в карманы брюк, придавая свой позе полную небрежность. — Все же от лучших, как вас назвал профессор Тигнари, я ожидал большего. — Нет ожиданий, нет разочарований, — парирует Кавех до того, как Сайно успевает среагировать. — А еще ваши ожидания — это ваши проблемы. Коллинс в мгновение меняется в лице, явно не ожидая, что какой-то студент позволит себе огрызаться и так грубо пробежаться по его самолюбию. — И у меня был вопрос, каков год постройки этого дома? — кивает головой на здание на противоположной стороне улицы. — И почему в вашей экскурсии не говорилось про него? — Я не знаю, — спокойно отвечает Сайно, призывая всю свою внутреннюю силу, чтобы не отправить надоедливого Коллинса прямым рейсом нахуй. — Также я не знаю, что там находится конкретно сейчас и никогда не слышал, чтобы оно представляло историческую ценность. — Но оно находится в историческом центре, — давит тот, криво ухмыляясь. — Этот камень тоже в историческом центре находится, — пинает носком ботинка маленький камушек в сторону Коллинса. — Так что же теперь? Нужно его историю знать? — Знать историю своего родного города необходимо, иначе какой из вас ученый, — бросает Лиам, проходя мимо застывшего изваянием Кавеха и бросая последний оценивающий взгляд на Сайно. — Лучшие оказались не такими уж и лучшими, — кидает не поворачиваясь, прежде чем скрыться за дверьми ресторана. — Я ему щас ебальник снесу, — шипит Кавех, у которого от исходившей агрессии, казалось, даже волосы на голове зашевелились. — Хуила. — Забей, всего лишь очередной напыщенный индюк, — кивает Сайно, доставая из кармана мобильник, чтобы отписаться профессору об окончании увеселительных мероприятий. — Пойдем, нас на кафедре ждут. Кавех раздраженно цокает, хрустит костяшками и чеканным шагом идет вслед за своим другом, параллельно бубня под нос что-то явно нелицеприятное про их нового знакомого.***
На кафедре студенты кратко рассказывают, как прошла экскурсия, Сайно получает поток благодарностей от Тигнари и выбивает себе шанс не рассказывать текст про горные массивы Великобритании. Кавех же некоторое время дуется в углу, пока его не подзывает к себе методист, с гордым видом вручая ему самодельную бумажную грамоту, распечатанную на рабочем принтере, которая гласит «выдана Кавеху за то, что он умничка!». Сайно честно пытается не засмеяться, гладя на серьезное лицо Аль-Хайтама и шокированного Кавеха, который, словно котик из мема про скотч на лапках, стоит и не знает, что ему делать: смеяться или плакать. — Это было не обязательно, — все же отвечает он, убирая сей печатный шедевр в шоппер. — Но спасибо. — Я уже понял, что ты не работаешь бесплатно, — парирует Хайтам, возвращаясь к монотонному щелканью мышкой. Кавех что-то бубнит в ответ, падая на свободный стул в углу, вытягивает ноги, полностью расслабляясь. В противоположной стороне аудитории навостряются две пары ушей, реагируя на фривольное «ты», которое в условиях установленных рамок преподаватель-студент прозвучать точно не могло. Тигнари с Сайно быстро переглядываются, и по взглядам понятно, что вопросов много, а вот с ответами на них уже возникает проблема. Сайно мысленно добавляет в свой список дел на день пунктик «доебать Кавеха» и сам себе кивает. Ишь ты, он со своим профессором вообще-то сначала поцеловался, а потом перешел на ты, а эта паскуда белобрысая опережает события. Кафедру они покидают довольно быстро, Тигнари еще раз выражает им сердечную благодарность, Аль-Хайтам бессердечно хмыкает из своего рабочего угла и очень вежливо указывает на дверь с прозрачным намеком. В коридоре Сайно чувствует, как уведомлением вибрирует телефон. Профессор просит подождать его, чтобы поговорить в приватной обстановке. Кавех, засунувший свой любопытный нос в тайны чужой переписки, лишь загадочно поигрывает бровями, поудобнее перехватывает шоппер и со всем существующим ехидством стряхивает с Сайно обещание встретиться и обсудить все, что происходит в их жизнях. Обещание приходится дать, иначе эта чертила, именуемая лучшим другом, явно не отстанет. Кавех убегает домой, Сайно остается на лавочке за корпусом ожидать мужчину своей мечты. Тигнари появляется спустя примерно десять минут с сигаретой наперевес. — А теперь рассказывай нормально, — падает на лавочку рядом, хлопая себя по карманам в поисках зажигалки. — От Кавеха агрессией на километр несло, что случилось? — Ничего такого о чем вам, — ловит грозный взгляд от Тигнари, тут же исправляясь, — … тебе стоило бы переживать, — достает из кармана зажигалку, протягивая профессору. — Но вопрос конечно есть. — Даже догадываюсь, какой, — тянет Тигнари, прикуривая наконец, возвращая зажигалку владельцу. — Давай, отвечу в пределах своих возможностей. — Кто он такой? — Уточни. — Ты понял. Тигнари на это усмехается, зачесывает пятерней волосы назад и выпускает струю дыма в воздух. — Он прошлое, которое никак не может смириться с этим статусом, — говорит снова то, что Сайно уже слышал. — Это я понял, но ведет себя он так, словно на что-то претендует, — недовольно отзывается, стараясь не звучать как самая настоящая ревнивая истеричка. — Мы встречались, — рубит Тигнари, — легче тебе от этого или нет, — я не знаю. Но факт есть, мы были вместе, пока я был в Америке. Сайно передергивает плечами, словно скидывает с себя неприятный груз услышанной правды. Он предполагал что-то такое. Тем более после того, как этот проклятый Коллинс назвал его профессора Нари. Конечно же он не ожидал, что в таком возрасте Тигнари окажется нецелованным девственником, в жизни которого не было отношений, но одно дело — думать об этом и мириться с этим, и совершенно другое — сталкиваться лицом к лицу, тем более, если это самое прошлое в прошлом оставаться явно не планирует. — Но вы расстались, — утверждает он скорее для собственного спокойствия. — Я бросил его, — выдыхает очередную порцию табачного дыма Тигнари. — Да и само расставание было не очень красивым, если тебе интересно. — Но он все равно на что-то надеется, — решает идти ва-банк Сайно, вываливая все свое опасение. — Идиот потому что, — фыркает Тигнари, выкидывая окурок в мусорку, поворачивается к Сайно. — Он меня очень сильно обидел, чуть не разрушил мою карьеру. Я его никогда не прощу. — Почему? Тигнари горько улыбается, поднимает взгляд к небу, раздумывает: раскрыть все карты сейчас или отмолчаться. Некоторое время сидят в тишине. — Ты же знаешь, что за плагиат в Америке наказывают, — начинает разговор издалека, — жестоко наказывают, если быть точным. Могут даже исключить. Сайно на автомате кивает, вспоминая какие-то такие факты из устной темы про систему образования в Америке, которую он выучил, сдал и забыл. — Мы были идеальным примером той самой парочки из сериалов на Нетфликсе, — грустно усмехается Тигнари, доставая еще одну сигарету. — И я был уверен, что у нас все идеально, пока он не присвоил себе мое исследование. Сайно резко вскидывается, в неверии распахивая глаза. — Да-да, просто взял и украл работу, над которой я сидел почти полгода. Представил ее на конференции, в которой мы вместе должны были участвовать, — переводит дыхание Тигнари, потому что заново проживать притупившуюся боль ему крайне нелегко. — А меня дисквалифицировали, потому что я не смог доказать свои авторские права на исследование. В научном мире все просто: кто раньше высказался, тот и прав. А я должен был выступать в конце. Сайно физически ощутил, как по всему его телу пронеслась дрожь сожаления и ненависти, но все, что он смог сделать — это найти ладонь Тигнари и покрепче сжать ее, показывая, что он рядом. — Поэтому мне и пришлось быстренько получить степень и вернуться домой. Иначе лишили бы всех регалий, — Тигнари выглядит так, словно ему стыдно говорить об этом факте из своей биографии. — Меня могли лишить всего, поэтому я выбрал путь наименьшего сопротивления. Сайно не нашелся с ответом, лишь посильнее сжал чужую ладонь, переплетая пальцы. — Ну и потом он писал мне, просил прощения, уверял, что сожалеет, — боль сквозит в каждом слове. — Но я не слушал, не верил. Он променял меня на свои регалии, поэтому я все закончил и быстренько слинял домой с надеждой, что так называемый плагиат все же не упомянут в личном деле. — Он мудила, — отзывается Сайно, сглотнув вязкую слюну, не зная, как правильно реагировать на такие откровения. — Хочешь, я ему лицо разобью? — И тебя отчислят из-за конфликта с преподавателем по программе студенческой мобильности, оно нам надо? — Но он же мудила конченный! — Знаю, но тут поможет лишь тактика игнорирования и выжидания, пока он не вернется в свою страну, — говорит Тигнари, устраиваясь на чужом плече, отпуская себя, забывая про субординацию и опасения. Плевать. Сейчас ему нужна поддержка, которую он, к счастью, смог получить. Остальное неважно. — Может, хоть в кофе ему плюнуть? — предлагает последний вариант Сайно, на что получает приглушенный смех где-то в районе шеи. — Не стоит, он слишком ничтожен, чтобы удостаиваться нашего внимания, — парирует Тигнари, слегка ерзая, подбирая удобную позу для дальнейшего лежания. Дальше разговор течет в другом направлении, Сайно уводит фокус внимания от надоедливого иностранца к проколам Кавеха, чтобы как-то повеселить приунывшего Тигнари. Он увлекается рассказом о студвесне, после которой его лучший друг мало того, что напился до состояния не стояния, так еще и записывал голосовые сообщения в беседу группы в четыре утра, уверяя, что к восьми он будет на парах как стойкий оловянный солдатик. Тигнари мягко смеется, вбрасывая, что во времена их с Хайтамом студенчества тоже были моменты, когда они приходили на семинары с лютейшим похмельем. Они разговаривают легко и непринужденно, обмениваются шутками и постыдными ситуациями из жизни, не замечая, как из-за угла доносится звук затвора камеры, что увековечивает теплые и превосходящие рамки преподаватель-студент отношения.