***
Месяц прибывания в Нью-Йорке прошёл, на удивление, быстро. Вот уже первые числа октября на календаре, и почти все листья с деревьев опали. Ветерок гулял по улицам, заползая под одежды людей и заставляя тех поёжиться от прохлады. Вот уже месяц, как сердечко одного высокого паренька, с небольшой щербинкой между зубов, неровно билось в сторону новенького однаклассника. Он часто засматривался на него, представляя, как однажды наберётся смелости и признается ему в своих, увы, совсем не дружеских чувствах. И ему бы могли ответить взаимностью... Наверно. Донателло не уверен насчёт этого. Причины обговорены уже раз десять, а обдуманы более ста. Майк со всеми такой милый. Вероятно, но любвиобильное поведение не признак “отличия от дружеский чувств“, а просто манера общения, в которой ему комфортно. Хотя Донни ни разу не замечал, что бы рыжик так часто кого-то мило называл. И ни разу не видел, что бы тот кого-то целовал. Да, простой чмок в щёчку или руку нельзя назвать “поцелуем“, но когда ты подросток и гармоны шалят во всю, то и от такого сердце бъётся чаще и чаще. Как бы он хотел ему уже признаться и дело с концом. Но страх отказа давил слишком сильно. И он очень боялся потерять с ним общение. Что если он бы признался, а его бы не только отвергли, так ещё и начали избегать? Радует, пожалуй то, что он выяснил, что Майк мало того, что хорошо относится к людям с нетрадиционной ориентации, но и просто к ним относятся. Это подтвердилось не только значком на его сумке, но и тем, что его брат как-то обмолвился, мол, Майкл часто на мальчиков засматривается, и может уже хватит приписывать себя к биссексуалам, и смириться, что его влечёт только к мальчикам. Нет, он не говорил это при всех, это случайная беседа между ними двумя, которую Донни случайно застукал, хоть его никто и не заметил. Донни был несказанно рад такой информации, но он всё ещё не знал его типаж. Так что не факт, что он подходит. Был ещё тот фактор, что Микеланджело очень добрый ко всем. И это небольшая проблема. Его большое и доброе сердце может не суметь отказать, даже если человек ему не нравится. И от этого понимания минимум неловко. Что если Ди признается, а ему не откажут не потому, что его любят в ответ, а потому, что просто будут бояться обидеть? Это тоже весьма вероятно, а от того вся эта ситуация заставляет Донни чувствовать, что это безысходно... Если он признается, то его чувства либо примут, либо отвергнут. Если примут, то есть шанс, что из жалости. И как это проверить? Ну, если так задуматься, то Мик никогда даже намёк не давал, что ему хоть малость некомфортно рядом с ним. Это уже должно что-то да и говорить. Также он ни раз его мило называл, целовал в лоб, нос, щёки, волосы, руки... Каждый его даже самый незначительный и лёгкий поцелуйчик был запечатлён в памяти рослого, что бы после вспомниться ещё кучу раз, перед сном, за обедом, ужином, уроками, в школьное время... Да, он точно безнадёжно и до глупого сильно влюблён. Вообще, казалось, что подобная влюблённость, когда буквально всё время думаешь лишь об объекте своего воздыхания, это просто такой сюжетный ход в фильмах, мультфильмах, прочем кинематографе и литературе. Но испытав что-то похожее на своём опыте, понимаешь, что такое реально и более чем. Влюбляться до безумия приятно. И в тоже время волнительно, ты всегда находишься в каком-то предвкушении. А обратят ли на тебя внимание? Что ещё могут сказать или сделать? Напишут ли или позвонят? А также ужасно страшно. Ты находишься в вечном страхе отказа. Непринятия. Боишься одним прекрасным днём узнать, что у твоего возлюбленного уже есть своё счастье, уже есть тот, кого он любит и кому готов посвятить своё время, свои чувства, мысли и всё, что у него есть. Но всё это меркнет каждый раз, когда ты снова оказываешься в его объятиях, когда снова видишь этот взгляд, в котором скачут игривые искорки и переливаются оттенки синего, от нежного голубого цвета утреннего летнего неба, до тёмно синих глубоких омутов, в которых можно утонуть. Всякий раз, когда слышишь его звонкий смех и видишь очаровательную улыбку, и что-то в груди каждый раз приятно щекочет, когда ты сам являешься причиной этой самой улыбки и смеха.***
Весь сегодняшний день Дон был полностью погрудён в свои мысли. Он почти не разговаривал, а когда с ним пытались говорить, сознание всё равно уплывали куда-то далеко-далеко, и возвращалось в ту самую точку отсчёта, когда он только увидел это веснушчатое чудо. Весь день он готовился. Продумывал, что скажет, как должен отвечать на разные реакции, и кончено же готовился к отказу. Он знал, что не будет готов к этому полностью, но... Он так надеялся на принятие... Хотя бы остаться друзьями после этого. Хотя бы приятелями. Безусловно, терять былую связь не хотелось совсем, но также он хотел хотя бы попытаться. Он хоронил почти все свои шансы, даже не испытав их. Один раз. Пара минут смущения, небольшая вступительная речь и три до смешного простых и одинаково с этим невообразимо трудных слова. Три слова, после которых не будет пути назад. После которых решиться всё их дальнейшее общение. Все уроки он репетировал в голове. Как подойдёт, как скажет. Как будет двигаться, смотреть. Всё предельно точно. Нельзя допустить просчёт. Наконец. Последний урок. Последние пара минут, которые кажуться вечностью. Звон, оповещающий, что все свободны. Начали. –Майки?...– Донни окликнул мальчишку, что быстренько собирал все принадлежности в сумку, закидывая тетради и учебники внутрь. Когда на очкастика перевели вопросительный взгляд больших по-детски невинных глазок и мило улыбнулись, ему стало не по себе от понимания, что есть шанс, что это последний раз когда на него так просто смотрят и улыбаются.– Ты... Не занят после уроков?... –Э?... А, нет. Полностью свободен. Я всегда относился к тем, кто в клубе kitakubu,–Он похихикал чуть-чуть, а после застегнул сумку, закинув на одно плечо и снова смотря прямо в глазки напротив.– А чего спрашиваешь? –Я бы... Хотел с тобой поговорить...–Дон переводит взгляд на остальных ребят из их “компании“, что уже выходят в коридор и торопят их тоже.– На едине... Майк сразу кивает, и выходит из кабинета, держа Дона за край свитера, и идя чуть впереди него. Он быстренько говорит друзьям, что они с Ди задержаться и чтобы их не ждали, и уводит его в сторону запасного выхода, чтобы выйти там, тем самым не встретив никого знакомого, ведь обычно им не пользовались, и остаться наконец только вдвоём. – Слушай со всей своей внимательностью,– Они вышли из здания на улицу, где уже был хорошо слышен гул проезжих машин, шелест оставшихся листьев на деревьях, лёгкое завывание ветра...– А почему, если ты хотел поговорить “на едине“, то просто не позвонил или написал? Что-то очень серьезное?– Последнее было сказано скорее в шутку. Майки всегда дурачится. Всегда шутит. И также был риск, что и эту ситуацию он воспримет как шутку, и будет сложнее донести до него смысл. –Да, я бы очень хотел с тобо серьёзно поговорить,–Он начал говорить более твёрдо, чем до этого, чтобы настроить собиседника на нужный лад, и избежать возможных недопониманий. Рыжик от такого тона сразу как-то растерялся, но быстренько подобрался, встав ровнее и поправив сумку, заметно снизив градус веселья, и смотря прямо в глаза, ожидая продолжения.–Мы с тобой уже больше месяца знакомы,–Многообещающее начало сразу напрягло парнишку пониже ещё больше, ведь обычно так начинается что-то действительно серьёзное. Он именно такого всегда боялся. Серьёзные разговоры не для него. Совсем.–За этот месяц мы многое узнали друг о друге и сильно сблизились. Я... Очень привязался к тебе да это время, по-правде говоря... И... Ты для меня действительно много значишь. От произнесённых слов сердце начинало стучать быстрее, а дыхание немного сбивалось. Это момент икс, после которого всё решиться. Страшно налажть. Это буквально недопустимо. Ладошки стали мокрыми из-за холодного пота, а глаза начали бегать туда-сюда, пытаясь не смотреть в лицо напротив, боясь увидеть там неприязнь. – Микеланджело,– Он впервые назвал его полным именем. От этого неприятные мурашки прошли по спине. Ну вот всё. Приплыли. Так и начинаются разговоры по типу “нам надо прекратить общение. Ты классный, но извини. Прощай.“ Вот теперь и Майки занервничал. Что ему делать? Если сейчас скажут, что они не могут больше дружить? Что? Принять, как должное? Смириться? Нет-нет, не нужно так сразу всё сводить к плохому, Майк, где твой оптимизм? Соберись! Вдох. Выдох. Кудряш слушает дальше, поджав губы, борясь с желанием начать их кусать. Нервные привычки это то, с чем он, наоборот, борется.– Ты очень хороший человек. Очень добрый. Ты всегда открыт к людям, дружелюбен и полон сочувствия. Ты прекрасный друг и...–Майки уже не знал, куда деться... Пока что ему совсем не нравилась эта формулировка. Донни просто оттягивает момент. Но какой? Что он хотел сказать? Почему так медлит?–Вообщем... Думаю, ты заметил, что я ни с кем не общаюсь особо. Только с Кейси и Лео. Но Лео мой брат, а с Кейси я также познакомился через него. А ты... Знакомство с тобой для меня правда многое открыло. Новые чувства в том числе. Я начинаю ощущать то, что раньше не доводилось. Твоё поведение, характер чудесны... Ты чудесный. И... Рядом с тобой я постоянно чувствую это. Тепло, приятное ощущение где-то внутри, как это называют “бабочки в животе“. Не знаю, как это выглядит со стороны, но... С тобой хочется проводить время. Мне ещё ни с кем не было так комфортно и хорошо, как с тобой. Ты можешь считать меня странным, или сентиментальным, возможно слишком драматизирующим. Но я хотел объясниться за свои чувства, перед тем как сказать это,–От подобной речи, пересохло в горле. Он сжимает, кажется почти до треска края свитера, после заставляя себя отпустить и разглаживая, делает глубокий вдох, прежде чем продолжить.– Ещё с первой нашей встречи, ты... Не знаю... Ты просто появился, весь такой хороший и яркий, я не мог не...–Понимая, что всё же забыл всю речь, что так усердно готовил весь день, он начинает мямлить, становясь всё тише и тише, с каждым словом. Но он сказал уже слишком много, чтобы просто отступиться. Слишком явно, но всё ещё недостаточно. Уже нет нужды растягивать это всё, уже понятно что именно он хотел сказать, но он чувствует почти ощутимую потребность всё же произнести это вслух. Тяжело сглатывая, он поднимает взгляд с земли прямо в лазурные глазки, замечая чужие стремительно краснеющие щёчки и кончики ушей.– Я люблю тебя. Кудряш часто захлопал глазками, и поднял голову, начал махать ручками на лицо, прикусывая губы и глубоко вздыхая. Но вздыхая с облегчением. Да... Донателло готовился к разным рода реакциям... Но не к такой уж точно. А потому паника сразу дала о себе знать, руки затряслись ещё больше, и он это наконец заметил, ведь до этого нещадно комкал ткань своей одежды. Он же не сказал ничего плохого? Что случилось? Он... Плачет?... –Ам.... М-Майк?– Ещё и заикаться начал. Прекрасно. Полный комплект двух паникёров в наличи.–Т-ты... –Прости, прости, Ди... Это... Всё хорошо, просто... Ух, мамочки...–Он шмыгнул носом, дыша глубоко, успокаивая сердцебиение. От слов визави стало значительно легче. Теперь всё встало на места. Он буквально почувствовал, как так называемый камень свалился с плеч, давай дышать полной грудью, и приводя в порядок мысли. Дон не хотел прекращать общение... Он просто влюбился... Влюбился. В Майка. Пока рыжик осознавал то, что ему вообще-то, только что признались в любви, он окончательно успокоился, тем самым подрасслабив и очкастика, которого такая эмоциональная реакция не на шутку перепугала. –Ну... Я знаю, что это трудно для понимания... Т-тоесть... Так сразу, ты вряд ли ответишь, скорее всего. Но перед тем, как говорить мне чёткое «нет», прошу... Выдали время. Не принимай решение сразу. Подумай об этом, взвесь все за и против. И я пойму, если я тебе совсем не нравлюсь, или если ты не желаешь начинать отношения с парнем. Просто пусть это будет обдуманно, ладно?–Дон так смотрел на него, что Майкл даже представить не мог, как он смог бы ему отказать? В эти красивые глаза, цвета топлённого шоколада или крепкого утреннего кофе, хотелось смотреть вечно. Пока он говорил, или ждал ответа, его рот был слегка приоткрыт, что было видно его щербинку меж верхних зубов, которой сам он стыдился, но Майк считал это очаровательной особенностью рослого. Ему хотелось убедить его в этом тоже, что это ни какой не минус, а привлекательная изюминка. И да... Он бы хотел когда нибудь поцелвать его в эти тонкие бледноватый губы, провести языком по этой самой щербинке, изучить чужой ротик внутри, играясь с язычком, и может, если наберётся смелости, то прикусить губу. Хотя бы совсем чуть-чуть. –Хорошо, Ди... Я подумаю, как ты и сказал,–Но, все его желания могут и сбыться в реальности, но для начала надо дотянуться. Потому он подходит почти впритык, слегка сжимая одной рукой воротник свитера шатена, а после наклоняя ближе к себе и сам становится на носочки и тянется вверх, как может, чтобы дотянуться, второй рукой беря очки за душки с одной стороны, и приподнимая их совсем чуть чуть, чтоб не мешались. Мягкий, детский и совсем невинный поцелуй, прямо в центр губ. Впервые. Кажется, конопатый целовал всё лицо кареглазого, но именно эту часть никогда не трогал. «Оставляя на потом». И сейчас он сладко касается кожи, прижавшись так на пару секунд, отстраняясь, тихо чмокнув. Облизывает свои губки кратко кончиком языка, отпускает чужую одежду, и возвращая очки на место, нежными движениями взъерошивает чужие волосы, слегка приглаживая после, и перекладывает ручки на плечи Ди, разглаживая и расправляя ткань окончательно, сжимая в ладошках и поглаживая большими пальцами.–Но, знаешь... Думаю, что мой ответ более чем очевиден...***
С того момента проходит порядка недели. Донателло позвал рыжика к себе в гости, потому сейчас оба сидели в его комнате. Дон был в полулежачем положении, облокачиваясь о подушку, сохраняя положение сидя и читая научно-фантастическую книгу, когда Майк, теперь уже официально, его парень, уместился на нём же, размещая на чужом животе всё тот же блокнот и рисуя черепашку. –Майки,–Привлёк к себе внимание рослый, отодвигая книгу, что загораживала чужое личико.–А я вот, всё спросить хотел... Почему неделю назад, когда я тебе признался, ты заплакал? Я уже голову сломал, пока пытался понять. –Оу, это...–кулряш тоже отложил рисовальные принадлежности подальше, расправляя мягкую толстовку на чужом животике и гладя его же.–Ну... я очень распереживался,– Он складыват лапки вместе, умещая на них мордашку, и смотря всё также, по-детски доверчиво и мягко. Когда на него в ответ посмотрели, взглядом спрашивая «Из-за чего же? Вроде не ты признавался», он коротко посмеялся, говоря дальше тихо, почти шёпотом. –Ну, знаешь... Ты начинал так, будто хотел сказать что-то в духе «нам надо прекратить общаться» или что-то типа того,– Уловив, как бров визави начали опускаться, а сам он был готов начать возражать что-то в духе «да я бы не посмел» он его сразу перебив, не дав даже начать, ведь это было бы глупо. Конечно, он бы “не посмел“, но на тот момент Майк же не знал, что именно он хотел ему сказать, так ведь?– Не смотри на меня так. Ты бы себя со стороны слышал. Ты говорил так серьёзно, и твои слова звучали, будто ты весь день речь готовил,– Он чуть надул щёки, тводя взгляд, в то время как Ди в смущении покрылся лёгким-лёгким румянцем. Ну, вообще, не весь день. На самом деле, он придумывал, что сказать почти неделю, но в последний день дводил всё до идеала, как ему казалось, проговаривая слова раз из разу, боясь забыть. Что он, вообще то , в конечном итоге и сделал.– А начало было больше похоже на прощание. Будто бы всё, “ты был хорошим другом, но на этом наше общение закончено. Свободен“,– Майк переместил руки по бокам рослого, обняв тем самым, и согревая, а сам потёрся о чужую грудную клетку щекой, когда его в ответ обнимают, кладя одну руку на спину, где-то в районе плеч, а второй зарываясь аккуратно в волосы, поглаживая. Казалось, веснушчатый сейчас буквально замурчит, как котёнок.–Но ты так не сказал, а наоборот. Ты сказал, что любишь меня и я в этот момент почувствовал такое облегчение и был так сильно рад, что мои чувства были взаимны, ешё и с самого начала... Вот и... Вот. Да, не зря Раф говорил, что я слишком эмоциональный, хехе,– Он прикрывает светлые ресницы, прижимаясь плотнее. –Если ты изначально чувствовал тоже самое, то почему молчал? Ты не похож на того, кто стал бы скрывать свои чувства,– Ди наматывал чужие пряди на палец, после снова начиная мягко поглаживать по кудрявой макушке. –Ну, знаешь... У нас во многих школах это запрещено,– Он тяжело вздохнул, понимая, что им вообще, повезло, что в Нью-Йорке нет таких строгих правил.–Да даже к примеру моя с Рафом школа. Куда мы ходим. У нас запрещены отношения правилами школы. Мол, нельзя от учёбы отвлекаться. –Но ведь это же бред. Почему минестерству образования вообще есть дело до того, кто кого любит? –Не знаю. Но, как видишь, есть. Одну девочку из нашей школы собирались отчислить, когда начали подозревать, что она в отношениях. У нас учителя имеют права в таком случае смотреть личные переписки учеников, проверяя, все контакты, галлерею и тому подобное,–Да, правила в их школе и правда строгие. Никаких отношений, одна учёба. Не все родители так контролирует своих детей, а здесь целая школа.– По итогу она сама перевелась в другую школу. И потом ещё суд даже был... Они тогда обвиняли друг друга, и суд признал их обоих виновными. Утвердили, что отношения запрещены, ведь нужно сосредоточиться на учёбе, и запретили просматривать личную информацию учеников. –Как вы там учитесь вообще... Это ведь... Тотальный контроль,– Ди перевёл взгляд в потолок, в то время, как рыженький, приподнялся на локтях и подполз поближе, укладываясь почти впритык к чужой моське. –Ну... Пока я тут... Я могу позволить себе чуть больше,– Он игриво ухмыльнулся, притираясь кончиком носа к чужому, после целуя туда. А потом чуть выше, в переносицу. И в лоб, несколько раз. В алеющие щёки, подрагивающие веки... Везде, зацеловывая почти каждый сантиметр бледноватого личика, перемещая ручки снова, но уже на чужие плечи, а после массажными движениями зарываясь в волосы, и убирая их с лица, пока сам принимал положение тоже ближе к сидячем, сгибая ноги в коленках, по-сути присаживаясь на чужие бёдра, теперь смотря сверху вниз, соприкасаясь лбами.– Или не чуть, а больше...–Он снова шепчет, целуя чужой лоб, пока Ди перекладывает руки на его голени, смотря прямо в голубые прищуренные глаза, в которых горел огонёк озорства, и можно было сейчас разглядеть свои собственные карие радужки в отражении. Микки отстраняется на пару сантиметров, снимая очки и убирая на достаточное расстояние, после поднимая подбородок рослого другой рукой, держа его большим и указательным пальчиками, и опять оставляет детские поцелуйчики, сначала парочка коротких в щёчку, в уголке губ и самую малость длиннее чем предыдущие, в сами губы. Отстраняясь, он ещё раз звонко целует чужой нос, и сползает вниз, снова укладываясь на очкастика, а точнее, на сгибе плеча, утыкаясь куда-то в шею, в то время, пока его поглаживать по спине, одной рукой заползая под кофту, проходясь несколько сантиметров по коже, вверх по паре позвонков, не доходя даже до середины, и убирая от туда руку, опять устроив её на ноге рыжика. – Знаешь, я тебя так люблю...–Он обнимает его приятно за плечи, сжимая крепче, будто боясь, что он вот-вот исчезнет, проводит носом от сгиба до подбородка и дальше до уха, шепча уже непосредственно в него.–Очень люблю, солнышко...– Ещё три звонких поцелуйчика в мочку уха и он уже спокойно укладывается, намереваясь чутка вздремнуть. –Я тебя тоже люблю, лучик,–Ди всё ещё тренировался в милых именах, но по его мнению это более, чем подходило, всё же, Майк и правда похож на лучик солнца, светит ве зде, освещает каждый день. И что самое главное... Это наконец его лучик.***