Notes on American Education

Америка другая. Не похожая на Францию, не похожая на Овернь или Париж. Она выглядит по-другому, звучит по-другому, пахнет по-другому. Лафайет впитывает её в себя, втягивает носом воздух и смотрит, смотрит, смотрит по сторонам. Америка ему нравится. Это не то место, где он хотел бы прожить всю жизнь и встретить старость, но сейчас, когда ему двадцать, когда он молодой, дерзкий и жадный, как вся эта страна, он чувствует себя на своём месте. Лафайет первым делом идёт в университет — учиться он всё-таки приехал, а не достопримечательности смотреть. Там его встречает Алекс, будто специально поджидал. Сначала проносится мимо безумным вихрем и тут же возвращается назад, бросается на шею раньше, чем успевает посмотреть, того ли человека обнимает. — Ты думаешь, я могу тебя с кем-то перепутать?! — возмущается он беззлобно. — Ты прав, je suis vraiment unique, — смеётся Лафайет и просит провести экскурсию. Тур по кампусу включает в себя библиотеку, где на Алекса предупреждающе шипят, хотя он ещё ничего не сделал и даже слова сказать не успел, старое дерево во дворе, «администрация — это туда» и кофейню. — Это Джефферсон, местный дурачок. — Алекс пренебрежительно указывает на человека за столиком у окна. Лафайет следит за его жестом и радостно машет рукой. — Том! — Вы знакомы? — недоверчиво спрашивает Алекс, пока Джефферсон, раскинув руки в стороны для объятий, идёт к ним. — Том жил год с моей семьёй, когда учился по обмену во Франции, — отвечает Лафайет, когда заканчиваются приветствия. Алекс смотрит крайне неодобрительно. — И вы дружите? Вот с ним? — спрашивает он так, будто Лафайет в качестве лучшего друга притащил какого-нибудь дождевого червя. — Завидуешь, Гамильтон? — спрашивает Джефферсон с усмешкой. — С чего бы?! Джефферсон пожимает плечами. — У меня сложилось впечатление, что ты очень болезненно воспринимаешь те случаи, когда внимание не направлено на тебя безраздельно. Это, знаешь ли, серьёзная проблема. — Нет никакой проблемы! И вообще, у меня нет причин тебе завидовать. Мы с Лафайетом общаемся уже лет десять, он был моим другом раньше, чем твоим! — Хэй, — зовёт Лафайет растерянно, — я могу дружить с вами обоими. Они его не слышат, конечно, тут же увлёкшиеся выяснением своих отношений, подсчётом лет дружбы и прочих заслуг. Пока он придумывает, как привлечь к себе внимание и разнять их, раздаётся голос — грозный, уставший, принадлежащий тому, кто явно видел такое не раз. — Молодые люди, — говорит голос, — прекратите этот балаган и займитесь делом. Случает чудо: спор действительно прекращается, Алекс и Том оба смотрят пристыженно на обладателя голоса и расходятся перед ним в стороны, давая дорогу. — А вы, должно быть, Жильбер де Лафайет, — продолжает тот, в ком Лафайет по фотографиям узнаёт профессора Джорджа Вашингтона — одну из причин, по которой он так стремился попасть именно в Америку и именно в этот университет. Лафайет улыбается ему. — Можно без «де», — отвечает он. — Всё верно, это я. Здравствуйте. — Добрый день, — голос Вашингтона смягчается, когда он называет своё имя и полностью переключается на разговор с Лафайетом. — Приятно познакомиться. Вас ждут в администрации, нужно подписать что-то в офисе по работе с иностранными студентами. — Я провожу, — мгновенно вызывается Алекс. — Нет, — сурово отвечает Вашингтон. — Ты был там последний раз позавчера, час жаловался на неудобное расписание, от тебя там у всех уже голова болит. — Я всего лишь пытаюсь добиться справедливости. — Ты пугаешь сотрудников, они не могут работать в твоём присутствии, — отрезает Вашингтон и провожает Лафайета сам, по дороге извиняясь за эти сцены. ... Суть отношений Алекса и Тома становится понятна довольно быстро. Они спорят всегда, когда находятся в одном помещении. На любом занятии, о чём бы ни шла речь, как только один из них высказывает свою точку зрения, второй будто из принципа начинает защищать противоположную. С Лафайетом они общаются исключительно по отдельности, потому что, стоит им оказаться где-то втроём, эти двое начинают выяснять, кто дружит с ним правильнее. — Как вам учёба в нашем сумасшедшем доме? — спрашивает Вашингтон как-то на второй неделе пребывания Лафайета в Америке. Приглушённые голоса Алекса и Тома доносятся из коридора продолжением начатой на семинаре дискуссии. — Потрясающе, — честно отвечает Лафайет. — Я приложил много усилий, чтобы сюда попасть, и это того стоило. Вашингтон улыбается ему и тут же морщится от громкого победного «Ха!» в исполнении Алекса. — Печально видеть, что два моих самых талантливых студента так себя ведут, — замечает он. — Удивительно, что они оба смогли подружиться с вами, с учётом того, что обычно им нравятся совершенно разные вещи. Лафайет задумчиво смотрит на дверь. — Интересно, им кто-нибудь скажет? — спрашивает он больше у себя самого. — Что скажет? — уточняет Вашингтон. — Да так, мысли вслух. Лафайет достаточно долго и хорошо знает этих двоих; может быть, лучше, чем они сами знают себя, потому что для него очевидны вещи, которые они в упор не видят. Лафайет знает, что Том по натуре не спорщик. Если ему есть что сказать, он это обычно пишет, а публичные словесные баталии — это не его стиль. Лафайет также знает, что Алекс принципиален во многих вещах и совершенно безразличен к другим. Он не стал бы обращать внимание на то, какой слайд кто-то использовал для завершения презентации и как правильно пользоваться кофейным автоматом. И, тем не менее, это темы двух его последний споров с Джефферсоном. — Всё приходится делать самому, — сокрушается про себя Лафайет, потому что никто в этой стране не замечает очевидного. К счастью, у них есть француз, чтобы предоставить и необходимый взгляд со стороны, и решение проблемы. ... — Друзья, мне нужна ваша помощь, — уверенно прерывая их посреди спора, говорит Лафайет. — Конечно, — Том делает шаг навстречу. — Я с радостью, — перебивает Алекс и пытается вырваться вперёд. — Чудесно. Рад, что вы оба сразу согласились, уверен, из нас получится отличная команда. Лафайет усмехается, глядя на их озадаченные лица. — Мне нужно сделать проект про американскую войну за независимость, и я не знаю никого, кто разбирался бы в теме лучше вас двоих, — говорит он невозмутимо. Томас недоумённо хмурится, Алекс готовит эмоциональный ответ, и эта реакция поистине очаровательна. — Это я разбираюсь в теме, — заверяет Алекс, — не он. — Вы оба мне нужны, — возражает Лафайет. — S'il vous plaît. И смотрит на них умоляюще. Это работает, конечно, они не могут ему противостоять, когда он делает огромные жалостливые глаза. Они обречённо кивают, вздыхают и спрашивают, когда куда приходить для обсуждения. ... — Ты уверен, что это хорошая идея? — хотя сомнения в его голосе не слышно, спрашивает Геркулес Маллиган, приглашённый, чтобы было, с кем скоротать время. — На девяносто девять процентов, — отвечает Лафайет. — Они же друг другу нравятся, нужно просто дать им возможность осознать это. — Заперев в квартире под предлогом обсуждения проекта по истории? — Геркулес продолжает задавать вопросы, но, кажется, он получает от этого удовольствие. Лафайет смотрит вверх, на свет в окнах своей съёмной квартиры, потом вниз — на сидящего на поребрике собеседника и его худые колени в разрезах джинсов. — Через пару часов мы либо получим чудесную парочку, либо мне придётся объяснять хозяину квартиры убийство. — Не волнуйся, я помогу замести следы, — обещает Геркулес. — Так мы будем ждать результата здесь? — Я хотел предложить пойти в кино. Геркулес внимательно смотрит на Лафайета снизу вверх и спрашивает буднично: — На свидание? Лафайет задумывается всего на секунду. Он, в конце концов, умнее своих друзей, ему трёх лет не нужно, чтобы понять, что ему кто-то нравится. — Если хочешь. — Хочу. Геркулес косится на окна и встаёт. — Пойдём, пока они не начали что-то подозревать и высматривать тебя на улице. Лафайет тянется за ним следом. Кинотеатр тут буквально за углом, запах попкорна тянется от него на весь квартал, и сразу хочется потратить больше денег, чем у тебя есть. — Ну что, — усмехается Лафайет, когда они останавливаются напротив афиш, — Барби или Оппенгеймер? — Оппенгеймер, — без раздумий отвечает Геркулес. — Mince, я надеялся, ты выберешь Барби. — Думаю, у нас достаточно времени, пока эти двое будут друг друга убивать, — подумав, говорит Геркулес. — Мы успеем всё. ... — Я всё ещё не могу поверить, что ты сделал это специально, — заявляет Алекс Лафайету на следующий день, хотя они вроде уже обсудили всё прошлым вечером. — Я всё ещё не могу поверить, что это сработало, — добавляет Том чуть более спокойно. — А я поверить не могу, что вы три года друг на друга орали и не смогли догадаться, что друг в друга влюблены, — парирует Лафайет, и это их затыкает. Даже Алекса. Хотя его, возможно, лишает слов то, что Том берёт его за руку. Удивительно, как мало на самом деле нужно, чтобы самый разговорчивый человек в Америке замолчал. — Мне пришлось приехать из Франции, чтобы исправить положение. — Ну конечно, ты ещё скажи, что ты здесь только за этим, — бурчит Алекс. Лафайет пожимает плечами. — Иммигранты, мы выполняем всю работу. А теперь прошу меня извинить, я опаздываю на своё второе свидание. Он почти уходит — Геркулес ждёт у входа в университет, — но решает развернуться и добавить (иначе они ещё три года будут до этой мысли доходить): — И не забудьте: вам тоже нужно устроить себе свидание.