Сказка о справедливости

– Растут, Софи, растут… Маленький Баки с пониманием погладил распереживавшуюся и, приставив стул, тоже принялся осматривать и обнюхивать растительность, высаженную на подоконнике его спальни: апельсиновые веточки пахли ярче, чем лимонные. Проверить посадки и похвалить те за рост и аромат – их особая, секретная церемония, ставшая традиционной перед сном, чуть было не разрушилась в виду печального настроя, но Софийка, молодец, не позволила. Баки обдумал, кажется, все горькие, но честные мысли о своем не совсем удачном с точки зрения окружающих творческом порыве, пока переодевался и чистил зубы. Но в раздумьях все-таки не забыл привычно поделиться с верной подругой зубной пастой – Софи клыки не чистила, а вот пожевать размеренно "мятную свежесть" для профилактики никогда не отказывалась. Наконец, они улеглись: Баки – поверх одеяла, потому что спать планировал не в своей комнате, только полежать в размышлениях, и Софи – тоже поверх уже не просто одеяла, но и его ног в носочках. Именно в такие моменты "девочка" являла собой эталон воспитанности и никогда не лезла выше, на подушку. Бесенок больше не плакал. Он принял истинное положение своих дел таковым, каким оно являлось на данный момент: никто не откликнулся на его задумку, никому она не понравилось и, разумеется, ни о каких сердцах речи больше не шло. Но хотя бы не плакалось, что уже было неплохо. Почесав меж рожек, Баки тихонько сполз с кровати и пошел к стеллажу с книгами, где на полке грустнее грустного стояло его творение, перекошенное и покореженное от переживательных моментов. По соседству с поделкой пустовала еще одна полка, которую он освободил специально – ну, хотя бы для пары сердечек, как искренне мечтал накануне, только ничего, кроме пустоты, там не было. Даже пыли не было. Папа, пусть и не успевший убраться в виду Ярмарки, убрался в прошлые выходные, а когда папа Стив прибирался, то еще семнадцать недель можно было искать следы загрязнений и не найти. Так отец Брок всегда подшучивал и сразу убегал от серьезного папиного взгляда. Кстати, маленький Баки в своей комнате уже вовсю убирался сам, конечно, под чутким руководством, зачастую и с помощью, но сам, ведь чистоплотность у бесов в крови, а не как во всяких небылицах выдумывают. И выдумают, главное, кто? Правильно, кто в Аду ни разу не был. Хоть раз спустились бы, посмотрели! Папа и отец в два голоса, между прочим, жаловались, что невозможно пройти по адовым коридорам спокойно: либо в табличку "Мокрый пол" врежешься, либо поскользнешься, потому что пол в самом деле мокрый, потому что моют каждые три часа с дезинфицирующими, потому что чистюли… Эх, как все-таки был прав отец Брок про слезы, как прав!.. В сердце Баки почти не осталось боли – вся пролилась по щекам, поэтому и не хотелось ничего сломать или испортить. Он аккуратно-аккуратно расправил каждую помятость, каждый излом, каждую трещинку своего непризнанного шедевра. Да, его творчество не нашло поклонников, но это же не повод предавать собственное видение мира, в этом маленький Баки был убежден в крайней степени, несмотря на досадное разочарование и младший школьный возраст. И случившийся провал на Ярмарке уж точно не стал бы основанием бросать в темноте по-настоящему милый его сердцу адик. Баки прошептал: – Люмос. И волшебная палочка, соответственно, откликнулась истинным Светом. Конечно, самая что ни на есть настоящая, поскольку папа Стив по долгу службы частенько был командирован на средний уровень (для налаживания межкультурных связей и обмена опытом) и привозил сувениры, среди которых были подлинные палочки, подаренные в знак дружбы и мира. Баки с горечью вспомнил пластиковые экземпляры, столь популярные в ярмарочном круговороте ценностей, и даже захотел вновь немного расплакаться, но на этот раз Свет, излучаемый чистым волшебством, успокоил его, обволакивая, точно обнимая. В этом и крылось главное различие мира волшебного от мира подделок: в детской сделалось безмятежно, спокойно и совершенно безопасно для всех и каждого, включая перебитый крошечный ад на полке. – Пришел!.. Ну, забирайся скорее, ложись, ложись, – папа Стив, буквально вскочивший на радостях, но с явным переживанием, бросился встречать сынишку и помог тому забраться на огромную и порядком высоченную кровать. – Пап, а можно?.. Папа точно знал, о ком речь, потому что Софийке категорически было запрещено переступать порог родительской спальни – по строгому мнению, опять же, папы. И та, проводив Баки, но хорошо зная данное правило, с видимой тоской расположилась в дверном проеме, даже не рассчитывая на приглашение. – Можно. Сегодня можно, – все-таки разрешил папа Стив. – Девочка, иди к нам! – позвал отец Брок и для убедительности похлопал ладонью по постели. Но Софийка не сдвинулась с места, с надеждой заглядывая в глаза тому, кому строгое правило принадлежало. – Софи, перестань драматизировать и проходи уже! – папа Стив даже глаза смешно закатил и цокнул языком. – Будто я не в курсе, что ты постоянно здесь бываешь, пока мы отсутствуем. – Правда?.. – с явным преувеличением удивился отец Брок. – Делаю неутешительные выводы: когда я!.. Я отсутствую, – напоказ строго, но уже посмеиваясь ответил папа. – И поскольку твой подельник, Софи, раскрыт и пойман, проходи и устраивайся поудобнее, как привыкла, когда я!.. Не вижу!.. Софийка тут же выдала всю подноготную о заговорах как есть, мигом оказавшись на кровати, чтобы улечься на самое любимое, по ее мнению, место в доме – в ноги к отцу Броку. Вся довольная и счастливая, адская "девочка" ни в коем разе не забыла лизнуть каждого, выразив тем самым свое понимание счастья. Счастье, несмотря на пережитую боль и накатившую апатию, как следствие, маленький Баки тоже ощущал – он находился дома, аккурат по центру между самых близких, в тепле, заботе и любви. И родители его ни за что не винили, не критиковали, только обнимали и мягко улыбались в поддержку. Даже заговорить не решались, молчком дожидаясь, когда он сам захочет высказаться. Баки не задумывался, чем поделиться, не подбирал правильных слов – он знал, что расскажет папе и отцу всё, о чем еще переживал, не таясь. А иначе – кому? Кому рассказывать? И к кому бежать за помощью, зная точно, что выслушают и помогут в любое время дня и ночи? Самые родные же… Но пока что он молчал – просто отвлекся в силу возраста, рассматривая красивый потолок в созвездиях. Отец Брок, когда они только заехали, долго принимал заказы от домочадцев, кому какие обои, полы, потолки хочется, чтобы начать масштабные ремонтные работы. А поскольку мнения опрошенных на протяжении длительного времени менялись, да и Баки заметно подрос, внося свои коррективы о динозаврах и трансформерах, на корню отметая нейтральных медвежат и зайчиков, отцу ничего не оставалось, как учесть все-все пожелания и сделать всё и разом. "Наш ты рукастый! Спасибо, родной," – папа Стив остался в полном восторге и с гордостью хвалил, принимая готовый объект, и целовал в благодарность, и Баки тоже был под впечатлением, потому что результаты труда были на высоте, впрочем, как всегда у отца, который и смущался, и радовался одновременно... Этой ночью в родительской спальне жили галактики и вселенные, плавно перетекая с потолка по обоям, чтобы стелиться по полу – невероятно красиво и завораживающе. А завтра, к примеру, здесь будут чудеснейшие райские сады, переполненные спелых плодов и многоцветья. А послезавтра – тайные переходы адовых лабиринтов, обязательно с зажженными факелами и кормушками для горгулий, оставшихся без любящих хозяев. Такое, к сожалению, случалось, и Министерство по охране Адской природы боролось с проблемой, отстраивая приюты для бездомышей и оплачивая корма и услуги волонтеров из казны. Маленький Баки мысленно вернулся к своему вполне симпатичному адику, громко вздохнул и уже почти без обиды высказал свое мнение: – Все-таки это было несправедливо… Родители тут же оживились, готовые к обсуждению. – Что конкретно тебе видится несправедливым, милый? – папа Стив поддержал его наводящими вопросами. – Непонимание другими твоей задумки? Или нежелание поддержать тебя? Или, может быть, чужой успех тебе кажется не вполне заслуженными? – Говори, пушистик, говори. Мы с тобой! – также ободрял отец Брок. И Баки поделился. Он рассказал про кроликов, про палочки, про ожерелья, что были столь популярны. Про то, что ему стоило бы поискать лучшее место для выкладки и отнестись серьезнее к конкуренции. Про наличие таланта у отдельно взятых творцов, которых он все-таки успел заметить на Ярмарке и с которых, как он понял, всё и началось, и отсутствие таланта у себя как такого. Про то, что у него никогда-никогда не будет поклонников и сердечек признательности. И про то, что ему уже не так, в принципе, и обидно, но всё же как-то это всё несправедливо. – За справедливостью только к тебе, Стив, сам понимаешь, – отец Брок погладил папу по плечу и обратился к Баки: – Родной, вот и настал тот день! Точнее, ночь, когда тебе многое откроется – пристегни ремни, как говорится... Отец и сын, не сговариваясь, повторили знаменитый жест любимой ими обоими видеоигры, о которой папа говорил исключительно, как о пустой трате времени и его нервов, потому что всегда в гонках проигрывал, и Баки приготовился узнать всё о справедливости. – Джеймс, – обратился к нему папа Стив, а если папа официально начинал, дело сразу приобретало серьезный оборот. Так уже было однажды: маленький Баки натворил бед, перепутав школьное расписание. Тогда он решил, что занятий больше не будет и ушел домой пешком, не дождавшись автобуса, который отправлялся строго в указанное время, чтобы ученики не прогуливали (оказывается, бывают и такие!) и не потерялись. По дороге он зашел в один магазин – за булочкой и какао, в другой – за раскраской (как раз новая серия про Паучка вышла), в третий – только заглянул. Видеоигры очень затягивают, не только когда в них играешь, но и когда ты просто болельщик. Хотя старшие ребята все-таки позвали его на пару кругов, и он достойно прошел уровень, ни в чем им не уступая. Да только поздно опомнился – на улице уже стемнело, а на телефоне – сто семнадцать пропущенных. Как же он тогда испугался!.. На папе лица не было, пока отец вез их всех из того магазина. Дома папа долго, без слов плакал, а отец успокаивал, сам тоже весь на нервах. Баки винился и тоже плакал, осознав, как родители перепугались за него – гораздо, гораздо больше, чем он сам. "Джеймс…", – это всё, что сказал тогда папа Стив. Очень горестно сказал. И Баки поклялся себе и родителям, что отныне его телефон будет исключительно на самом видном месте и со школы он больше ни ногой. Кстати, ему сразу же купили умные часы, чтобы всегда оставаться на связи. Как оказалось, очень полезная штука!.. – Джеймс, хороший ты наш, разговор будет коротким, но совсем не простым. Поддержишь меня честным словом? – Конечно, пап, – Баки вложил свою ладошку в папину ладонь, большую и сильную, дав тем самым обещание: говорить не только сердцем, которое частенько тянет одеяло в защиту себя, но совестью. А совесть для бесов – это как доброта для ангелов, никак без нее. Так оба родителя настаивали, и Баки прислушивался. Отец Брок, не выдержав волнения, расцеловал всех по очереди, включая Софийку, и добавил свои невероятно горячие ладони к их – в подспорье. – Скажи мне, Джеймс, справедливо ли то, что ты смастерил свою поделку именно такой, как ты ее чувствовал, ни на кого не оглядываясь и никому не подражая? Баки ответил сразу же, не раздумывая: – Конечно, пап! Только в основе был подлинный Ад, ты знаешь, без подражания обойтись не получилось. – Что ж, продолжим. Справедливо ли то, что другие мастерили кроликов и прочее, потому что они так чувствовали и так хотели? Тут уже Баки призадумался: с одной стороны ему хотелось, чтобы на витринах тоже встречались темные творения, у которых толпились бы почитатели, готовые отдать свои сердца, или что-то в этом духе, но с другой… – Да, пап, это справедливо. Остальные тоже имеют право создавать то, что им нравится, – Баки ответил по совести, иначе было нельзя, он дал слово. – Молодец, пушистик, так держать! – отец Брок вновь поцеловал его и широко улыбнулся папе. – Джеймс, сосредоточься, сейчас будет не самая приятная часть справедливости, – папа Стив оставался серьезным, хотя заметно было, что тихо радовался, но и волновался тоже. – Справедливо ли то, что почитатели таланта, пришедшие за кроликами, не заметили твое творчество? – Ну, пап!.. – Баки даже возмутился. Как можно было сравнивать – дела греховные, неминуемость наказания, раскаяние столь светлое и спасительное для души? И каких-то кроликов, бегающих друг за другом от нечего делать?! В один ряд даже не поставишь! – Справедливо ли это, Джеймс?! Они пришли за кроликами, подумай! – папа Стив нахмурился и остался непреклонен. – Дорогой, не нависай, – мягко, но авторитетно высказался отец Брок, притягивая сынишку к себе поближе. И как бы маленькому Баки ни хотелось, чтобы кролики проиграли хотя бы несколько позиций в популярном, совесть его твердила обратное. – Это справедливо, пап. Те, кто хотят кроликов, их и получают, – не сразу, очень медленно, но он сказал неприятную для себя правду. – Умничка, пушистик! – отец Брок сначала очень заметно подмигнул папе, затем поднялся с постели, потревожив Софи, которая тут же подскочила вдогонку за ним. – Предлагаю перерыв и всем по мороженому, по маленькой порции хотя бы. Баки уже совсем ничего не хотел, даже мороженого, потому что расстроился заново да сильнее прежнего. Ему сделалось так тяжело от мысли, что кто-то, но не он, к тому же не очень-то и заслуженно, по его мнению, вновь получит восторги и почести, а его адик простоит на полке в комнате, никем не замеченный и не любимый, кроме создателя. – Роднуль, посмотри на меня, – папа Стив, поддержавший отца не только в перекусе, но и в секретных перемигиваниях про "не нависай", как сразу догадался Баки, продолжил уже совсем иным тоном – ласковым, без нот категоричности. – Справедливость относительна, понимаешь, сынок? – У меня никогда не будет сердец поддержки, я это уже понял, пап. Если честно, Баки вовсе не хотел понимать, тем более, принимать такую справедливость. – А это уже твои предположения, догадки и обидки, но никак не справедливость, – папа обнял его крепко-крепко. – Но они же приходят за кроликами!.. – И пусть. Ты, кстати, можешь сделать парочку на пробу. – Я не хочу. Не для этого рожден! – Баки ответил с такой гордостью, даже с вызовом, которых сам от себя не ожидал. – Да, не для этого, – согласился папа, не соглашаясь до конца, будто что-то выжидал. – Но ты мог бы схитрить и сделать то, что в почете у других. И мог бы заполнить всю полку сердцами, а то и две, ведь ты у нас несомненно талантливый. Только было бы это справедливо по отношению к тебе?.. Вот, в чем вопрос. Новая обида на справедливость, которая вынуждала Баки делать то, что совершенно было ему не по душе, но которая непременно принесла бы взамен сердечки, всколыхнула в нем протест, непримиримый и отчаянный. И даже ощущение подступивших слез его больше не пугало – достаточно наплакался, чтобы стать выносливее. Он не предаст Ад, там скрыто много сути. И много истин кроется во мраке, о которых не все хотят знать и помнить. А он, маленький Баки, будет чтить и творить во имя!.. Во имя!.. Во имя?.. Баки никак не мог объяснить себе, почему ему так хочется защищать царство Тьмы. Почему хочется делать поделки еще и еще, даже оставшись вовсе без публичного признания. Да, он бесенок, это многое объясняет, но… – Пап, почему?.. – Баки не знал, где искать ответы и как утихомирить неведомое ему доселе чувство гнева праведного, потому прижался сильнее к родителю, ища опоры. – Потому что мы – оплот справедливости, малыш. И совершенно неудивительно, я даже больше скажу, совершенно правильно, что ты сейчас так протестуешь. Только так и правильно, роднуль! Папа Стив нежно поцеловал его, как всегда любил – меж рожек, и принялся гладить, предоставив возможность самому до всего додуматься. Маленький Баки принимал услышанное постепенно. Выходило, что он сам, хоть и не дорос еще толком даже до подоконника, уже являлся частью большой силы. Беспристрастной, непоколебимой, честной в отношении всех и каждого Справедливости, которая не только пишется, но и говорится с большой буквы. В то же время он обижался и расстраивался, не получив внимание от тех, кто ничего ему были не должны – публика шла вовсе не за его проповедями и покаянием. И почитатели таланта – любого таланта – имели на это право. И только это было справедливым! – Ох, быть представителем Ада – по-настоящему трудная наука, пап, – после долгих минут тишины признался Баки. – Да, это совсем, совсем непросто, – согласился папа Стив. – Но только ты и я, и подобные нам, и сам Ад для этого и существуем. Ни для чего другого, Баки. – Но как же отец?.. Софийка тут же среагировала, навострив свои черные уши и такую же черную морду, всю перепачканную в мороженом, поскольку доедала уже третью порцию – непременно эскимо, белое в темном шоколаде, дома все любили только такое. Отец Брок оставил лакомство на комоде в ожидании, пока Баки всё обдумает, чем хитрая "девочка" и воспользовалась. И сейчас отец сидел на кровати и смотрел в их с папой сторону очень внимательно, готовый к чему-то не менее важному, чем Справедливость.