Верь мне, верь мне, верь мне, верь! Стоит твоя жизнь моих потерь! Король и Шут — Фред
В последнее время Алексей часто спрашивал себя: где и что такого ужасного совершила его семья, чтобы всё разом потребовало возмездия? Бабушка-ведьма, что ела младенцев на завтрак и добрых молодцев на ужин, в каком-нибудь 12-м поколении? Какие-нибудь дальние предки, запятнавшие руки кровью? А может, дело в них самих? Ну, душа, там, в прошлой жизни натворила кое-чего… Вот теперь и расплачивались коллективно за «плохую карму». Иных объяснений просто не было. Не могло никак уложиться в голове — «в жизни так бывает». Дерьмо случается — это факт, но не до такой же степени, а?! Загремевший с отравлением метанолом Мишка, на самом деле, не стал неожиданностью. Учитывая, сколько и чего он пил… Эта вероятность всегда была чересчур высока… Странно, что выжил — понятно, что чудом… Но нужно ли оно было?! Самому Горшку в первую очередь, а? Мысли метались в голове. Всегда привыкший контролировать эмоции, держать лицо, в отличие от шебутного братца, сейчас Лёша чувствовал, что внутри что-то ломалось, разбивая в прах и контроль, и уверенность. Стоило ему увидеть Мишку, как предчувствие беды накрыло и оглушило. Понятно, что внезапно ослепший человек с кучей дополнительных проблем по здоровью вызывает тягостные ощущения, но здесь было и что-то совершенно иное. Словно всё только начиналось. Как воронка, центром которой был бедовый Мишка, начинает раскручиваться и засасывать окружающих. И дальнейшее показало, что, к сожалению, он не ошибся. Когда и Андрюха тоже загремел в больничку, Ягода не знал, что и думать. И делать. Он видел, как брат ждёт его, и порывался объяснить, но родители шикали и делали страшные глаза. Врачи категорически запрещали волновать Мишу, мол-де в его-то состоянии… Но это было всего лишь прикрытие, да? Признаться, он и сам не знал. Просто и папа, и сам Ягодка, видя предистеричное состояние матери, пошли у неё на поводу. Маме чисто физически было необходимо назначить на всё это дело козла отпущения, а так как им не мог быть её любимый старший сынок, то таковым стал Князь. А чё, чем не отличная кандидатура? Всегда Андрей был маме как бельмо на глазу, не только сейчас. Слишком уж ревновала она — больно близкими их отношениях ей виделись… Порой даже считала, что тот тащит её Мишку назад. Конечно, побасенки, когда тот давно мог что-то серьёзное делать… Ну, вот решил и сделал. Князь ушёл и тут же выяснилось, что мама была права — тот слишком много для Мишки значил. И метанол этот злополучный… Не будь его, тоже вряд ли бы всё это долго продлилось. Их Горшочек встал на путь саморазрушения, а спусковым крючком стал Андрей со своими не вовремя взыгравшими амбициями… А где гарантия, что он снова не свинтит в закат? Его ведь ничего не удерживает, кроме честного слова. Потому он мог понять маму, которая и слышать ничего не хотела о Князеве, как и о том, чтобы объяснить Мише, где тот застрял… Может, надеялась бестолково и глупо, что Миша обидится и выкинет Князя из жизни, пока тот не принёс ему новой боли… Только вот Лёша думал, что уже принёс, хоть и совершенно без умысла. Лицо Михи темнело всё сильнее… Впрочем, может, и расскажи они ему — тот бы решил, что они Князя выгораживают, или ещё чего надумал… Или просто начал снова скатываться в депрессию, даже зная всё. Андрей ведь долго его вытягивал, а потом сразу пропал, не закрепив успех. Так что всё тут зыбко — на воде вилами писано. Может, и не изменит его признание ничего, кроме как то, что маму лишний раз потревожит. И Лёха молчал, хотя позже не раз об этом пожалел. Впервые — когда, спустя неделю, его с утра разбудил звонок отца, оставшегося в ту ночь с Мишей. Услышав жуткие новости, Алексей на миг онемел. Подспудно они чего-то такого боялись, но отодвигали эту мысль куда-то глубоко, на задворки сознания, прятали под надежными замками. Лучше бы не прятали и сами головы в песок… Чем теперь вот… Попытка самоубийства… Неудачная, к счастью. Иначе Лёша боялся подумать, что сталось бы с их бедными родителями. Пока он ехал в больницу, то не мог не думать, что окружающий мир стал трещать по швам. А ещё — что Миша в хирургии в тяжелом состоянии. Всё может быть — вот приедет он, а ему скажут «его больше нет». И что не будет у него больше брата. Ни в каком варианте. И от этой мысли выть хочется. Как бы ни отдалились они с Мишкой в последние годы, но это же Мишка! Его защитник, хотя и навалять мог и ему… Его товарищ по играм, неутомимый проказник. Его родной и дорогой Мишка… Который сам себя уронил и лапу оторвал — да, бл*дь! Потом последовали долгие часы ожидания под очередной дверью в реанимацию. С трудом ему удалось уговорить отца с матерью поехать отдохнуть. Особенно его волновал отец — последние события, словно сняли с него все защитные оболочки, с треском слетели все маски. Папе было больно и страшно. Лёша начинал всерьез опасаться, что вскоре будет ездить в больничку уже к двум дорогим людям. Саморазрушение Горшка вышло из орбит, протаранив их всех. Мама тоже была выбита из колеи. И это мягко сказано. Она заговаривалась. Суетилась и нервно тряслась. Похоже, помощь психиатра нужна уже не только Мише. Ягода лишь немного выдохнул, когда брата перевели в палату. Чтобы при изломанном виде его вновь погрузиться в отчаяние. И вот, растерянно пытаясь хоть как-то успокоить маму, может, хоть чуточку, расшевелить отрешенного Мишку, вывести из того страшного состояния, он как-то упустил из поля зрения отца. И словно очнулся, когда тот, тяжело ступая, стал медленно выходить из палаты. Даже не глядя ему в лицо, понял, что дело — плохо. Кинулся — и не успел — папа грузно завалился на пол. Внутри всё оборвалось, Алексей не услышал, как вскрикнула, обмерев мама, как подозрительно зашевелился Мишка. И вот перед ним новая дверь реанимации… Оказалось, его недавняя мысль о двух близких в стенах этой больницы исполнилась с ужасающей быстротой. Усталость, потрясение, страх, отчаяние…. Вот, что владело им. Он метался между палатой Мишки, которого отчаянно пыталась хоть как-то успокоить бедная мама, на которую саму было страшно смотреть, и отделением реанимации, мысленно умоляя хоть какую-нибудь высшую силу им помочь. Не забирать их опору, потому что Лёша не был готов ею стать. Только не сейчас, а желательно вообще никогда. Папа казался незыблемой величиной, константой, а сейчас всё рушилось. Они с Мишкой в реанимации, мама в истерике, а сам он не знает, что делать и у какой палаты сидеть, чьи телефоны обрывать. Где он сейчас нужен больше… В результате ноги прирастают к кардиологической палате. Лёша тихо молится всем богам, которых знает. Только вот… Не помогли. Отца не стало ровно через два часа и сорок пять минут после приступа. Эти цифры почему-то словно выжглись у него в голове. Он сидел в коридоре и не знал, как сообщить об этом маме. И Мише. Лучше бы тот в те страшные минуты был без сознания… Или под лекарствами… Но — нет! Вселенная не имела ни капли милосердия — Миша всё слышал и всё понял… И что теперь делать Алексей решительно не понимал. Потом были похороны. Лёша стоял на кладбище у гроба, поддерживал под руку маму, плохо из-за лекарств понимающую, что происходит, и пытался держаться. На плечах его словно вся тяжесть мира лежала — теперь-то он понял значение данного выражения. Понял и просел. Потому что к такой ноше Ягода готов не был. Никто бы не был. Столько вопросов, которые необходимо было срочно решить — похороны, Мишкино лечение, лечение мамы, перенос собственных концертов… Голова пухла, словно младший Горшенёв повстречался с роем пчёл. А потом сверху какой-то доморощенный боксер зарядил ему в бубен до колокольного звона. Но даже эти метафоры не передавали его гадкого состояния. Ужасный, просто ужасный год, месяц, день. Одно помогало держаться на ногах и не слетать с завертевшегося с невыносимой скоростью шара. Алла — поддерживала и верила в него, не просила лишнего, в чем-то брала хлопоты на себя. Но Лёша понимал, что не должен преступать некоторые границы. Как муж и отец он был обязан оградить своих домашних от той череды несчастий, что обрушились на его семью. Вот и разрывало Горшенёва. А тут ещё и больница обратилась в суд, и Мишку принудительно перевели в психиатрию. Дурка, бл*ть. У Лёши просто опускались руки. Чаще других возникал жирнющий вопрос: что делать с Михой, когда его выпишут? Мама не сможет справиться… А если повторит попытку? И успешно? Сможет ли он тогда спасти хотя бы маму, или она уйдет вслед за мужем и старшим сыном? И не было ответов. Тех, от которых не было бы мучительно стыдно или страшно и больно одновременно. Помогла, как ни странно, Оля. Мишкина жена предложила вполне реальный вариант — найти интернат какой хороший, где за Мишей будет полный контроль. Плюс подлечат и восстановят после перелома и операции на ноге… Существовало лишь одно «но» — знакомый Ольгин юрист посоветовала лишить Мишу дееспособности. Мол, так будет легче. И в самом деле… Брат у него субъект вредный, после того, как постановление суда отменят, лечение окончат, может и сделать ноги — даже такой — слепой, насквозь больной… И умереть где-нибудь в уголке в одиночестве. Алексей провёл три дня почти без сна, пытаясь придумать ещё что-то. Но выхода не было, словно они все оказались в зазеркальной реальности, где существовал только вход. Да и мама… Так она будет знать, её Мишенька живой, что о нём заботятся… Это главное. Он не мог потерять и маму. Итак уже… всех потерял. Даже, если тело брата худо-бедно функционирует, сам он давно не с ними. В этом варианте было хоть что-то правильное! И решение было принято — поддержать Ольгу. Кто же знал, что это приведет к грязному судебному процессу, в котором и вовсе не было ничего правильного?***
Как и ожидалось, Вахтанг идею об опеке явно гениальной не посчитал. Ну, а кто бы в здравом уме решил иначе?! И всё же какая-то часть Князя очень хотела, чтоб кто-то его понял и сказал: «Пшли вперёд!» Но вместо этого он не мог не заметить, с какой жалостью друг взглянул на него. — Андрей, — почти мягко начал директор, а затем ударил словесно под самый дых: — А ты уверен, что то, что ты хочешь сделать — это благо? — Я не могу оставить его там, — Князь упрямо, словно мантру, повторил свой единственный, но самый важный аргумент, о который разбивались все доводы разума, ведь сердце уже всё решило. — Пожалуйста, Вахтанг, Мишу надо спасать. Друг, так же, как ранее Агата, долго на него смотрел, видимо, решая для себя сумасшедший ли Андрей, отступится ли… прежде чем тихо сказать: — Ты уверен, что есть кого спасать? Уверен, что тот Миша, знакомый тебе, ещё здесь? — его слова добивали, он не желал слушать, бессильно охватывая гудящую голову, но не слушать не мог. Голос разума, голос старого непотопляемого друга пробивался в мозг. — Пойми, Андрей, здесь нужно рассуждать логически: во-первых, неизвестно, что там у Миши с психикой, — тяжкий вздох, Вахтанг внимательно на него посмотрел, словно ожидая всплеска, но его не последовало. Князь, как сидел, тяжело уронив голову в ладони, таким и оставался. Потому тот продолжил: — И как бы я не относился к нему — а негатива у меня нет — но такой человек может утянуть на дно уже и тебя. Во-вторых, здоровье: даже мне понятно, хотя я знаю только общую информацию, что нужен будет психиатр, травматолог-ортопед, кардиолог, нефролог, реабилитолог… Плюс, скорее всего, невролог. И это всё не бесплатно, более чем уверен, — подбил итог этого счета-фактуры его директор. — Я всё это понимаю, — тяжело вздохнул Князь, поднимая голову и упираясь в него покрасневшими склерами. — Здесь как раз и может крыться главная сложность. — Так может просто помочь Мише деньгами? — чуть ободрился Вахтанг, подсаживаясь к нему и хлопая по плечу своей огромной рукой. — Его потом переведут в интернат. Свежий воздух, профессионалы. Я могу помочь найти лучший, будем оплачивать помогать. Там могут помочь лучше, — тихо-тихо сказал тот, сжимая его плечо. В глубине души Андрей понимал, что логически Вахтанг прав, во всём прав. Но можно ли в таком вопросе подходить только так, рационально? Нет, он не мог согласиться с таким подходом: — Нет, я всё же буду пытаться, — твёрдо ответил он, а затем с надеждой посмотрел на сникшего друга. — Ты поможешь? — Адвоката найти? — догадался Вахтанг, видимо, решив, что отговаривать его бесполезно. А не помочь — не мог. Один-то Андрей больше шишек набьёт, когда будет ломиться во все двери. А он будет. Его директор хорошо его знал. Потому и обнадёжил: — Да, есть у меня на примете кое-кто. Князь вздохнул с облегчением. Если Вахтанг так говорит, значит хотя бы грамотный юрист у него будет. Уже хоть какие-то шаги в начале дальнего, нелегкого пути, в конце которого очень хотелось бы узреть хоть надежду на просвет.***
И директор не подвел. Адвоката привел быстро. Не успел Князев опомниться, как уже вместе с Верой Дмитриевной написал исковое заявление и началась «выработка стратегии», как обозначила это адвокатесса. И тут же они столкнулись с первым неожиданным осложнением: слухи о готовящемся судебном поединке просочились в СМИ и фанатскую среду. И пошло, как выразились бы очень многие из его давешних знакомых, говно по трубам. Если б они и сами в этом, далеко не броуновском движении не оказались замешаны. Естественно, тут же все рокерские паблики и маломальские новостные порталы местного разлива (прям, как та бормотуха, да?!) украсились шокирующими лидами: «Битва за Горшка: кому достанется главный шут страны?», «Князев против Горшенёва» (вот тут Андрей нервно рассмеялся — фактически, он не против Лёшки же, и Мишки тем паче, а против Ольги… та фамилию девичью носила. А Горшенёв-младший морозился от него с момента подачи заявления), «Алкоголик, анархист — теперь переходящий приз? Бывшие коллеги по цеху грызутся за авторские права весьма нетривиальным способом!» и многие-многие другие. Фанаты и поклонники также поделились на два лагеря, готовые отстаивать свою правоту даже в открытом физическом сражении. Правда, поле битвы им, по счастью, пока никто не предоставил… Но у здания суда, чуял Андрей, что-то могло свершиться… Зверское. Главное, чтоб там город не лишился своего шута! Одни орали, что Горшка медленно убивают в психушке, и вообще — брат давно забыл, жена мысленно подсчитывает выгоду от этого дурнопахнущего дела, а коллеги-музыканты рады избавиться от вечной проблемы. Кстати, о музыкантах — Князь, конечно, не ждал от них поддержки, но почему-то предполагал, что они останутся в стороне ждать победителя. Это ведь разумно, а возглавивший сей балаган Сашка Леонтьев всегда был хитровыделанным товарищем. Однако, те сумели его удивить — открыто поддержав Ольгу. Неужели настолько верили в её победу? В стопроцентность своих гарантий? Что та им пообещала? Возможность спокойно катать репертуар под лейблом «Король и Шут»?! Хм… Она не могла обещать того, что не в силах исполнить. Андрей мог запретить раньше и Мишке, что же может остановить его сейчас?! И останутся те с Тоддом и без узнаваемого символа. Глупо, слишком глупо. Значит, они всё просчитали. Что выиграют суд, а Князь за зыбкую возможность видеться с Мишей всё им разрешит — так что ли? И ведь не сказать, что не были бы они сволочи правы! Более того, бывшие коллеги дали несколько мерзотных интервью, где вовсю расписывали, какой Князь подлец и меркантильная свинья. Говорили о Мише, который Андрею нужен только как средство контроля за наследием группы. Себе решил все забрать! Хапуга этакая! Ай-ай, бл*дь! Каков красавец-мерзавец! Сперва ушёл, а как запахло подгорелым Горшком прибежал — это ж не спроста! И у них была поддержка — ну конечно же, нашлись среди фанатов и те, кто с пеной у рта доказывал, что Князев — мерзавец, каких поискать, а ещё душепродавец, Иуда… И как только во всех смертных грехах не обвинили, начиная с метанола и заканчивая выходом в окно! Да и обвинили б — чё, им палец-то в рот не клади, только вот проверка Следственного комитета ничего не выявила — всё сам, только сам, никто в него бормотуху не заливал, окно не открывал… Только вот это не мешало им изощряться в орах о «доведении до такого состояния»! Обстановка сильно накалилась буквально за пару недель. А ведь всё только начиналось. Неповоротливая, но неумолимая бюрократическая машина заработала всеми шестеренками — её уже было не остановить.***
— Нам необходимо выстроить правильную стратегию, — быстро и деловито говорила Вера на встрече вскоре после начала бури. Да уж, подходящее весьма имечко было у адвоката, которого Вахтанг им привел. Без веры в этом деле и в самом деле было нечего делать. С первого взгляда, правда, та как-то не пришлась Князеву по душе — серая мышь какая-то, и, увольте, он сейчас не о внешности. Просто Вера Дмитриевна выглядела такой маленькой и хрупкой, что, казалось, рядом с эффектной Ольгой, умеющей выглядеть этакой Снежной Королевой, да в сопровождении могучих тел Ренника и Лёшки Горшенева (а что они будут непременно, он был уверен на сто процентов), его защитница совсем потеряется. Да и голосок у Веры был достаточно спокойный, хотя это может и хорошо же… да? Не истериками же дела выигрывают, хм?! Да и законы та знала, как свои пять пальцев, процент выигрышных дел, по словам всё того же Вахтанга, был достаточно серьезным, в общем, это явно было лучше, чем ничего. Да и при более обстоятельном разговоре Князев внезапно вдруг почувствовал себя маленькой рыбешкой на крючке у опытного рыбака — Вера быстро и умело разузнала все подробности, даже те, которые он-то, в общем, и не хотел говорить. Выудила, шельма! И нет, простите, он это в самом хорошем смысле! Надежды и ожидания сразу подросли. Сейчас же Андрей поморщился, возвращая всё своё подрассеявшееся внимание к речи этой женщины: — Во-первых, нужно понимать, что вы, Андрей Сергеевич, родственником не являетесь. Это минус, причем серьезный. Для суда вы — человек с непонятным желанием взять на себя опеку о тяжелобольном человеке. Учитывая подогреваемые в средствах массовой информации слухи о якобы ваших намерениях использовать инвалида в корыстных целях, да и забрать себе авторские права на бренд «Король и Шут» и всё подразумеваемое творчество данного коллектива, шансы снижаются до примерно тридцати процентов, — ровным голосом огласила Вера, слегка поправив съехавшие очки. Признаться честно, Андрей с одной стороны был рад, что юрист не увиливает, не обещает, клянясь всем, что осталось, что победа будет за ними… Но с другой — ему, наверное, хотелось бы быть чуть более обнадеженным. Всё это он знал и так — и о нездоровой шумихе, и о том, как он, черт возьми, выглядит в глазах общественности! Но, так как они всё ещё здесь сидят и забирать заявление не собираются, то… Может, уже скажете хоть что-то хорошее, а, дамочка?! Естественно, в слух Князь ничего такого не произнес, просто смотрел очень красноречиво. — Тем не менее, — как ни в чём не бывало, не реагируя на его яркий взгляд, продолжала Вера… Дмитриевна — Шансы есть. Я считаю, что упирать нам нужно в возможность физической и социальной реабилитации Михаила. Для этого будем запрашивать медицинские документы о полученных в ходе суицидальной попытки травмах. В частности нас интересует уже залеченный перелом ноги, так как крайне сомнительно, что в том учреждении, где он сейчас пребывает, есть нужные условия для восстановления. Исходя из этого, качество жизни в данном заведении снижается, фактически в перспективе мы можем получить лежачего больного. Ну, вот! Андрей чуть выдохнул, разжимая самую малость кулаки. Это другое дело, только вот давай, договаривай, не томи, родная. И она порылась в своих бумагах, вытащив одну: — Я навела справки у независимого медэксперта, он расписал план реабилитации после подобных травм. Это будет одним из основных наших доводов. Сердце Андрея пропустило удар, а затем радостно забилось. Нашла! Всё-таки нашла за что зацепиться! Но хватит ли этого? — Далее, — женщина задумалась — нужно запрашивать судебно-психиатрическую экспертизу, но тут результаты могут быть спорными, надо быть к этому готовыми. Но это потребуется нам и в случае выигранного дела — учитывая, что его поместили в психиатрическую клинику по решению суда, для выписки также необходимо решение об отмене принудительной госпитализации. Вера конкретно грузила его скрипящий мозг, заставляя тот ездить по американским горкам — вжих — подъём, есть надежда, вжух — летишь в бездну — всё плохо, и снова — есть шанс… И всё-таки Андрей понял: экспертиза нужна позарез, чтоб узнать, что реально происходит с Горшочком. Да, ту могут использовать против них, но… Раз уж иначе нельзя. Он вздохнул. Адвокат тем временем продолжала: — И, наконец, социальная реабилитация. Андрей Сергеевич, необходимо продумать, какие меры вы сможете предпринять для выполнения этой задачи. Желательно списком, — Вера на него внимательно посмотрела, так что Князь невольно ощутил себя снова в школе стоящим перед доской, провинившимся двоечником, у которого не готово домашнее задание. — Настоятельно рекомендую найти грамотного врача-психиатра и получить его рекомендации, запастись психологом, продумать условия проживания для незрячего, — продолжала перечислять необходимое адвокат, умело сделав вид, что не заметила, как отреагировал, прижавший уши к черепу заказчик. Князев несколько обалдело на это покивал. Ощущение было, что на него катится снежный ком, и он вот-вот будет погребен под всеми неотложными и важными делами и задачами. Он оглянулся на Агату — та легонько кивнула ему, в знак поддержки. Ком комом, но Горшка бросить Андрей не мог. Он должен был хотя бы попытаться. Ради Мишки. Ради его жизни. Хотя бы дать шанс.***
Андрей не совсем верно тогда определил фронт работ как снежный ком. Скорее уж то была лавина. И здесь не работал метод — по одному делу за раз — приходилось заниматься всем и сразу. Иначе стихия угрожала погрести его под своим завалом. Вера Дмитриевна сумела добиться судебно-медицинской экспертизы. Её не смогли провести сразу, как объяснила их адвокат — пришлось сначала Мишку снять с нейролептиков, выждать две недели, чтобы миновали сопутствующие симптомы, и только после этого уже заглянуть в эту родную больную голову. Заключение пришло достаточно быстро (и Андрей подозревал, что без Вахтанга опять не обошлось). В целом, всё было более-менее: шут был и правда делирием, а Мишка мозги свои не окончательно пропил. Это, по словам всё той же Веры, был существенный успех. Но рассчитывать на то, что ему оставят дееспособность не следовало. Хотя уже сам тот факт, что хоть что-то в Горшке том ещё варилось… Только вот адвокат несколько подпортила впечатление, сказав, что после экспертизы Мишу вернули на прежние лекарства. А на возмущение Князя, сухо ответила, что план лечения никто не отменял. Сделать это мог только суд, по решению врачебной комиссии, либо Михаил должен был пройти через весь курс лечения, который могли и продлить при необходимости. Параллельно с этим они вышли на психиатра. Помогла Алёна, нашла в своих кругах нужные контакты. Док казался крепким профи, подробно все объяснял, согласился «вести» Миху, если им удастся его вытащить… Составил приблизительный план лечения. Был даже готов засвидетельствовать все вышеозвученные договоренности в суде. Он даже порекомендовал нанять в помощь своего знакомого студентика. Тот учился на психиатра, подрабатывая в своём, так сказать, профильном отделении медбратом, а ещё являлся фанатом их с Михой творчества. Ну, точно: звёзды сошлись. Потому что им точно пригодится помощь подобных волонтёров, готовых помогать за миску супа и пару автографов динозавров нашей рок-сцены. Ну, это Андрей образно заметил, но суть вы уловили. Между тем, в голове у Князя словно тикали собственные часы судного дня — Миша уже почти полтора месяца был в дурке. А он не видел его и того больше времени. Это пугало. Неизвестно, есть ли ещё кого спасать, или же от Горшочка осталась одна скорбная оболочка. Впрочем, пока Андрею особо некогда было об этом думать. В этом единственный плюс бурной деятельности. Куча справок, требующихся для опеки, были собраны тоже достаточно быстро. Удивительно, но в чём-то им везло. Зубастая пасть бюрократической машины выплюнула их почти невредимыми. Правда, те будут бесполезны, если они проиграют… Но вот об этом Княже старался не думать — что может не получиться забрать Мишку, ведь нужно же мыслить позитивно и мысленно строить нужную реальность, да? Агата тем временем искала новую квартиру — и нашла, таки, чудесный вариант — трёшечка, правда на отшибе и нуждающаяся хотя бы в косметическом ремонте. Ремонт организовала тоже жена. С деньгами немного помогли друзья, ипотеку бы им так быстро не одобрили. Часы продолжали тикать, эхом отдаваясь в черепушке — Миша был в психушке уже больше двух месяцев. Видеть его никому не давали, видимо, из-за соблюдений интересов всех сторон. О другом же варианте он предпочитал не думать. Потому что в таком случае посещения не подразумевались из-за его состояния. В это же время, Андрею волей-неволей пришлось вернуться к своей музыкальной деятельности сразу, как только связки позволили и голос восстановился. Нужно было отдавать долги друзьям и покупать мебель. Ладно, с последним можно было не так торопиться, но ему вскоре придётся доказывать свою платежеспособность в суде, потому что Михе потребуется долгое лечение. Так что… Времени на зарывание морды в песок не было. Его вообще-то ни на что не хватало. Оно бежало семимильными шагами вперёд, в то время, как Князь едва-едва поспевал отряхиваться от очередных его завихрений. Концерты действительно стали жаркими — приходили и фанаты, поддерживающие Князя, и фанаты, называющие его предателем. То и дело вспыхивали драки. Андрею даже приходилось выступать за прозрачным экраном, так как уже пару раз на сцену, точнее в него самого, бросали различные, вовсе не безобидные предметы. Один раз и вовсе банкой пива попали. Хорошо хоть не в голову, а то был бы ещё один сорванный концерт из-за срочного отъезда фронтмена в больничку… Ладно, драматизировать Князь не хотел, но ведь сегодня — пустая банка, а завтра что? Кислота?! Кстати, о больничке, дурдоме форменном то бишь, — им взяли, да и перенесли судебное заседание. Должно было быть двадцатого ноября, а перенесли на пятнадцатое декабря. Ещё на месяц, с*ки! Когда Мишка и так уже куковал в желтеньком домике три! Да ещё и перенесли, бл*дь, в последний момент, когда они все уже благополучно прошли через рамки контроля в здании суда, когда уже встретились перед залом заседаний взглядами со спокойными и уверенными Ольгой, Лёшкой и иже с ними. А их развернули всех, без объяснения причин уведомив, что данное заседание будет в середине декабря! Андрей очень сильно старался мыслить позитивно — зато успеют ремонт закончить. И Мишку привезут в уже новый дом. А противный голосок в глубине души елейно с тонкими переливами бубенцов шептал: или ты будешь жить в новой квартирке и вечно видеть перед собой напоминание, что проиграл. За день до заседания к нему подошёл Вахтанг: — Послушай, Андрей, — начал он тоном не терпящим возражений, — завтра на суд мы все едем с охраной. — Чего? — вытаращился Князев. Вот так номер! Он чё, Перис Хилтон, чтоб его охранять? Нервный смех против воли вырвался из его груди. — Фанаты, Андрей, фанаты, — поморщился его директор, да, отдельные особи и его достали немало, но чтоб прямо охрану… Но дальнейшее сказанное Вахтангом всё объяснило: — Они знают дату, время и место заседания, — Князь рвано вздохнул: что ж, это будет бойня. Все и так на взводе, а тут… Кульминация, бл*дь! — Там будет ещё и ОМОН, — продолжил его друг, а он чуть не подавился. Воспоминания просачивались из всех щелей. Что ж, Андрей очень сильно надеялся, что на этот раз обойдется. Вахтанг же продолжил: — дежурить, но перестраховаться не мешает. Чтоб ещё чего-нибудь не прилетело. Князев только вздыхает: ещё один камешек в его сторону от судьбы. Интересно, ей не надоело?***
Всю ночь перед днем Х Князь не может заснуть. В голове тяжелыми волнами бьются о череп мысли-мысли-мысли. Он за эти месяцы устал жить ожиданием, устал пытаться не представлять, что там сделали с Мишкой… из лучших побуждений, естественно. Андрей просто надеется, что завтра всё кончится, желательно в их с Мишкой пользу. Агата, естественно чувствует, что он не спит — ещё бы, крутится, как уж, в постели — но молчит. Может именно поэтому у него с утра настроение портится. Не выспался, встал не с той ноги. Тапки перепутал. Бритву в дрожащие руки Князь и вовсе не рискнул взять. Пошёл слегка щетинистый — плевать. Или его там судья под лупой будет изучать?! Если так, он в любом случае в проигрыше — глубокие тени под глазами, следы бессонной ночи — ничем не замаскировать. Андрей не хочет себе признаваться, что до чертиков напуган тем, что может сегодня потерять Мишку окончательно. Ведь все эти месяцы была цель, была надежда, которыми он жил — он с именем этим ложится, он с именем этим встаёт! Бояться было никак нельзя. А сегодня Князю впервые было очень-очень страшно, но признаться в этом даже самому себе, ни тем более показать другим было нельзя. Сочтут за слабость и растопчут. До здания суда едут в почти мёртвой тишине. Заехавший за ними Вахтанг сказал только, что Вера уже в суде, приехала заранее и, вроде, пока ничего не отменяется. Признаться, если заседание снова перенесут — Князь не выдержит, и, как говаривал Мишка, что-нибудь сп*зданёт. Подъезжают они туда одновременно со своими «противниками». Выйдя из машины, оценивают размер бедствия — фанатов больше, чем предполагалось. Нервы взвинчены до предела. Происходящее всё больше и больше заставляет усомниться в реальности. Неужели весь это кромешный мрак с ними происходит? Сердце ухает куда-то вниз. Сотрудники ОМОНа организуют живой коридор. И Ольга с компанией, и Андрей со своей бандой в лице Агаты и Вахтанга протискиваются по нему. Собственно, ни присутствие Вахтанга, ни Агаты не требуется, поэтому Князев особенно им благодарен, понимая, что они поехали ради него, чтобы поддержать в откровенно непростой ситуации. Идти приходится медленно, ну, как на казнь, право слово. Не к месту в голове снова встаёт собственная же недавно выпушенная песенка про шута.Кровь давно дождями смыло, рухнул старый эшафот. Только помнит всё, что было в этом городе народ: Лютый заговор свершился в стенах здания суда, Городок лишился своего шута. На устах одно у всех — то, что шут похитил смех. Время идёт, только правда всё также слепа, слепа. Снова найдет для распятия жертву толпа, толпа. С чем теперь они остались? Страх и больше ничего! В ложь поверив, отказались от героя своего. Кто бросал в шута камнями, нынче сам тому не рад: Презрительный ночами им снится его взгляд. Рассмеявшись над толпой, он смех забрал во тьму с собой.
Андрей очень-очень сильно надеялся, что в этот раз не напророчествовал… Потому как обстановочка соответствующая. Вокруг свистит, кричит и бушует толпа. Кажется, ещё немного, и это его кровь будут смывать питерские дожди. Рядом крутятся вездесущие журналисты, которым не докажешь, что правда слепа, как и Горшок сейчас… И все стороны нынче хороши! Краем глаза Князь замечает многочисленные плакаты, как в поддержку его, так и его оппонентов. Хорошо, хоть камнями не бросаются. Не успела эта мысль оформиться даже, как рядом с ним пролетело и смачно плюхнулось что-то красное, растекаясь в неаппетитную лужицу. Это, и ещё несколько помидоров да яиц в их сторону, заставляют ускориться настолько, насколько это возможно, пока свободные омоновцы пытаются оттеснить толпу дальше от «коридорчика». Но, вот и турникеты. Испытывая дежавю, проходят все проверки и оказываются у того же зала суда. Здесь же ждет и Вера, выглядящая особенно собранной. Мышка, казалось ему? Хренушки, сейчас это скорее львица перед прыжком. Коридорчик узкий, приходится стоять всем рядом. Ни одна сторона не испытывает удовольствия от такого соседства, и все с облегчением выдыхают, когда их, наконец-то, приглашают пройти в зал суда.***
Это только в кино судебный процесс — захватывающее и интригующее действие. На деле же всё обыденно. Если бы так не болело внутри от понимания, что вот и всё — пан или пропал, если бы не касалось лично, если бы не было ощущения, что вот-вот прыгнешь в воду с десятиметровой скалы — это было бы откровенно скучно. Затянувшееся до бесконечности представление суда и участников заседания, объявление сути дела, выступления позиций сторон… Как и ожидалось, адвокат Ольги упирал на уход Князева из группы и их с Михой развалившееся общение. Слушая одно и то же в разных вариациях, он невольно скрипел зубами, понимая, что такие аргументы выглядят убедительно и логично. Был бы сторонним наблюдателем — поверил бы, что гражданин Князев — человек абсолютно аморальный, прикрывающийся личными дружескими отношениями, как фиговым листочком — устремился любыми возможными способами урвать себе кусок пожирнее. Вера, в свою очередь, вытащила все раскопанное о жизни семьи Мишки. Андрею было неприятно слышать, как она рассказывает, что Миша с Олей находились фактически в стадии развода и поэтому желание данной гражданки оформить опеку может трактоваться не только как искренняя забота о близком человеке. Странно, но Князь и за это чувствовал свою вину. За то, что, благодаря и ему в том числе, а может и из-за него одного, сейчас его адвокат ворошит и выставляет перед людьми личную жизнь его друга. Хорошо, хоть заседание закрытое, без акул пера… Хотя, зная этих изворотливых тварей, совсем не дрожащих, информация всё равно утечёт. Сторона Ольги напирала на возможность круглосуточного наблюдения за Михаилом и необходимости специализированного лечения. Алексей, заявленный свидетелем, упирал на невозможность проживания Михаила ни у него дома — по причине его напряженной гастрольной деятельности, ни у его матери — женщины, которая и сама нуждалась в заботе и лечении. Ольга с Реником напару наперебой расписывали яркими красками уже выбранный интернат, показывали презентацию и описывали свои личные впечатления от посещения данного места. Успели уже посетить и договориться, с*ки — не сомневаются, что выиграют. Андрей опустил покислевшую морду в пол. Признаться, он себя сейчас ощущал, как та самая мышь из мультика про Тома и Джерри. Вроде как, кот уже поймал и подсаливал, разложив на блюде, но… Надежда остаётся, как и возможность нанести ответный удар преждевременно празднующему противнику. Вера с непрошибаемой уверенностью предоставляла полученные документы, заключения независимых врачей и экспертов. Подробно доносила не только возможность, но и необходимость физической и социальной реабилитации. Андрей же в свою очередь почти не срывающимся в бездну голосом предоставлял задокументированные свидетельства уже начатых действий по претворению реабилитации в жизнь: планы лечения, список врачей, документы на покупку квартиры (Вера настояла на последнем пункте, сказав, что это будет отличным плюсиком в их карму — готовность улучшить бытовые условия для опекаемого). — Гражданин Князев, — строго спросила судья. — Я так понимаю, что у вас такая же напряженная творческая деятельность, как и у гражданина Горшенёва. Кто будет находиться с вашим подопечным, пока вы пребываете в гастрольных турах? — Я полагаю на некоторое время сократить гастроли, — неуверенно сказал Андрей, всё ещё чувствовавший себя мышью на блюдечке, но притом решивший идти до конца. Если надо — он и спичку коту в глотке подожжёт! — Пока Мишке, извините, Михаилу Юрьевичу не станет физически лучше, и тогда либо буду брать его с собой, либо оставлять с ним специально обученного человека. Судья как-то странно — Князю показалось, что скептически и недовольно — хмыкнула. И объявила перерыв на полчаса. Представление все затягивалось и затягивалось. А испарина с его лба уже не просто не сходила, а, кажется, начала капать на мозги, отмеряя секунды, минуты, часы, отделявшие от приговора.***
— В ходе проведения судебно-психиатрической экспертизы, гражданину Горшенёву М.Ю. был задан ряд вопросов, для определения желаний и интересов самого гражданина, — монотонно зачитывала секретарь суда после возобновления процесса. — Адвокат со стороны Князева А.С. просит показать и приобщить фрагмент видеозаписи к материалам данного дела. Судья, неопределенных лет строгая тетка, кивнула: — Суд удовлетворяет просьбу. Пристав, обеспечьте просмотр требуемого фрагмента. Пока подключали аппаратуру, вставляли диск, Андрей успел вспотеть, затем заледенеть и снова вспотеть. Не покидало тягостное предчувствие. Мишку он в последний раз видел перед тем злополучным концертом, и теперь страшился того, что произошло с Горшком за это время. А материал ему Вера не показала, заявив, что ему незачем. Он отчего-то поверил. Может, потому что боялся до колик?! И когда запись пошла, Князев понял, что отныне и это видео ему будет в кошмарах сниться и что адвокат так сделала из человеческих побуждений, а не из-за природной али приобретенной с проглатыванием страниц и строчек из всех этих треклятых кодексов — Семейного, Гражданского — вредности… Ещё откуда-то статьи же Вера приплетала! Но это всё сейчас меркло пред тем порталом в бездну, из которого на него надвигался, по ощущениям, весь Северный флот. На записи Миша, его Миша, сейчас почти неузнаваемый, растеряно сидел на стуле, весь словно сжавшись в комочек. Князю невольно вспомнилось, как в детстве, глубокой осенью по дороге в школу он наблюдал нечто похожее: воробушек, маленький, с подбитым крылом, беспомощно съеживался в небольшой лужице, даже не пытаясь убежать от приближавшейся к нему кошки… Ту кошку Андрей отогнал, но воробушка неминуемо сожрала другая. Тащить же птичку в дом он не стал. Мама и без того была на грани терпения после принесенного им недавно щенёнка, и котёнка… Да и сожрёт бедолагу дома местная живность. Вот и Миха сейчас был… таким воробушком. Только вот настроен Князь был решительно. Пожалуй, это будет самый крупный его подобрыш. Биться за которого он собирался до конца. Особенно после этой записи… Похудел, побледнел, в камеру не смотрит, голова больше опущена — тут Андрей опять про свой сон в наркозе вспомнил — уж слишком похож был Миша на того, безвольного. Смирительной рубашки с ремнями не было, как и Шута, но сути не меняло. — Михаил Юрьевич, — спрашивал равнодушный голос за кадром, — уточните, пожалуйста, кому бы вы предпочли доверить заботу о своей жизни и здоровье? Миша молчал. Голос ещё несколько раз повторил вопрос, прежде чем Мишка, наконец, вроде бы понял, что от него хотят: — Я не знаю, — выдавил он, а внутри у Андрея что-то со звоном треснуло, — оставьте… Словно мысль оборвалась и Мишка замолк. Будто заводная игрушка, чей заряд кончился от пары слов. Беспощадный голос не отставал, спросил по новой, изменив, несколько, формулировку: — Михаил, вам нужно выбрать, кому вы больше доверяете: Андрею Князеву или Ольге Шаботовой? Князь оцепенел. Это выглядело пыткой. Но раз Вера просила приобщить эту запись, значит какой-то результат там был, да? — Андрей, — это прозвучало очень тихо и устало, но расслышать можно было, а затем он повторил, — хочу к Андрею… Горшок опять прервался, а у Князева сердце рухнуло вниз. Вроде как радоваться надо — то, что Мишка его выбрал, будет им плюсиком явным, может, даже, и решающим при вынесении решения… Но с другой… Андрей не мог не думать, что запись была сделана почти четыре месяца назад. Что стало там с его Михой за всё это время? Он ведь там один, на лекарствах, окруженный такими же спокойными и равнодушными голосами, не приносящими и крупицы света в окружающий мрак? Не будет ли слишком поздно… Сможет ли Миша найти дорогу обратно в реальность? Захочет ли?! После просмотра, уточнив у сторон не желают ли они ещё что-то добавить, судья удалилась для принятия решения. Напряжение в помещении стало почти что видимым, но никто ничего не говорил. Да и что тут скажешь… Они ведь друг друга… думали, что знают, а оказалось — нет. Когда судья, вернувшись, начала зачитывать решение, Князь себя чувствовал, будто его затянуло в плотный кокон. Слова долетали как сквозь надёжные беруши отрывками: — Исходя из… акт номер… признать гражданина Горшенёва Михаила Юрьевича, 1973 года рождения недееспособным… … опеку над… передать … Князеву Андрею Сергеевичу… Всё остальное было неважно. Самое главное Князь каким-то чудом услышал. Они выиграли. Он одурело обернулся на жену — Агата смотрела на него и чуть заметно улыбалась. Вахтанг хлопнул его по плечу, выдохнув: «Поздравляю». Мимо процокала каблучками Ольга, не сказав ни слова. Реник порывался подойти… вроде бы, но от предупредительного взгляда Андрея стушевался и постарался незаметненько покинуть помещение. Всё же он всегда знал, когда отступить. Один лишь только Лёшка всё ещё потеряно стоял. И, даже если в глубине души у Князева и шевельнулось какое-то странное чувство жалости, он заставил себя его проигнорировать и скорее выйти, доверившись пригодившемуся ЧОПу… С Ольги могло статься сообщить фанатам решение.***
Как бы то ни было, но обратную дорогу из здания суда Андрей пережил. Помидорно-яйцевая маска на лице и волосах не в счёт. Ничтожная плата за одержанный триумф, который ощущался… Да как-то странно всё равно. Взмахом молоточка его друг больше не самостоятельный гражданин, временно помещенный в психиатричку, а его подопечный. Только вот в случае с детьми это было временно. Восемнадцать исполнится и Добби свободен, а здесь… Только через новый суд и никак иначе. Мишка теперь его… И как он к этому отнесётся — Князь предсказать боялся. Но отступать он уже не имел никакого права — ни морального, ни… семейного, бл*дь! Как выяснилось, мало получить на руки решение суда об опеке, чтобы забрать человека из дурки. На встрече после Вера вздохнула тяжко и набросала на отдельном листочке список документов. Кое-что было: независимая экспертиза и тут пригодилась. Дополнительно, как бы не хотелось поскорее забрать Мишку, пришлось обратиться ещё раз в суд, за постановлением об отказе в продлении принудительной госпитализации. По совету всё того же адвоката, что отложила в свою копилку ещё одно выигранное, казавшееся безнадёжным дело. Скоро так карьера точно в гору пойдет — уж рекламу ей пресса обеспечила. Бесплатную. И ждать бы им ещё постановления пару месяцев, да Вахтанг помог (хоть и закатывал глаза и вообще был настроен изначально не совсем положительно от всей этой затеи): деньги и связи решают в этом мире, если не всё, то очень многое. Но мало того, пришлось звонить в больницу, договариваться о времени… Чтобы на приеме у главврача со всеми документами назначить дату выписки. Князя порядком бесило вся эта, казавшаяся бесконечной волокита, во время прохождения которой самому можно было на соседнюю полку с психу загреметь костями! Ему реально казалось, что чем дольше Миха там остается, тем меньше шансов его вытащить. И это убивало. Агата молча разгребала новую квартиру — да, ремонт они всё же успели. Также молча покупала разные штуки — насадки на углы мебели, шершавый какой-то скотч купила и наклеила на стены — Княже понимал, что со своей стороны она делает все, что может, чтобы приспособить их жилище быть пригодным для незрячего. Обустраивала комнату — исходя из каких-то своих представлений для комфортной жизни без зрения. Как уж там в реальности будет он не знал, но был благодарен… Ну и некоторые из этих штук, по-хорошему, и Лиске пригодятся… Например, замки на окна. Та сейчас находилась в фазе активного познавания мира, а что, если и той в головёнку мысль полетать взбредёт! Нет, всё чё не покупалось — Андрей был уверен — к лучшему. Он страшно боялся недобдеть… Но вот тот день настал, их впустили, наконец, в отделение, проводили до палаты. Вера Дмитриевна предупредила, что забирать лучше вдвоем, а то и втроём, чтобы как-нибудь «случайно» не спровоцировать ситуацию и не оказаться на соседней койке. Кошмар этот давно преследовал Андрея, поэтому вызволять Мишку из дурки отправились большой компанией — Князь, Агата, Вахтанг и, собственно, сама Вера, сказавшая, что любит доводить дело до конца. Однако в палату вошли только Князев с женой. — Мне кажется, так будет комфортнее, — произнес Вахтанг, не уточнив, правда, кому, — а мы подождем прямо здесь, за дверью. Увидев впервые за столько времени реального Мишку, Андрей невольно пришёл в ужас. Хоть и готовился, читал, да и ему весь мозг прополоскали, но… Читать и слушать не равно увидеть собственными глазами… Чёрт, как-то это совсем стрёмно прозвучало, если вспомнить, что Горшочек ослеп. Тот казался совершенно безвольным, не вполне понимающим, где он, похудевшим ещё больше, так что с ключицы кость выпирала. Врач отдала обомлевшему Князю выписку с назначениями, и, быстро попрощавшись, удалилась. А они остались с Михой. — Андрей? — привлекла его внимание Агата, одернув за рукав. — Не стой, пожалуйста, его переодеть надо и забирать. Дома будешь переживать, сейчас нужно собраться, — с нажимом заявила она. Видно было, что ей тоже здесь некомфортно, словно сами стены давили — ну, а Горшочек тут четыре месяца пробыл… И вправду, надо. Князев на негнущихся ногах кое-как присел рядом с Мишкой: — Миш, привет, — лучшее, что он смог из себя выдавить. Дотронуться он пока не решился. Казалось, что если он это сделает, то видение рассеется и окажется, что никакой суд он не выигрывал и семь кругов бюрократического ада не позади. — Это я… — в горле засаднило, хотя связки не беспокоили его уже давно. — Пришёл… — Князь не смог выговорить «забрать тебя», вместо этого он произнес. — Ну же, Миш, пора домой ехать. И так страшно не получать ответа. Но он не сдавался: — Одеться надо, — терпеливо пояснил Андрей. — На улице уже не так тепло, — он проглотил внутри горькое: "как тебя сюда поместили, ты, поди ж, и не гулял за всё это время ни разу». — Мне нужно тебя коснуться, ладно? — предупредил Князь, потому как всё ещё не получил никакой реакции, а трогать людей без разрешения… Он судорожно вздохнул. Видимо, придётся привыкать. Но это же Мишка, его родной Мишка… В груди всё давило, разреветься мешали только стены психушки, жена под боком и директор с адвокатом, ожидающие за дверью. Продолжая всё время негромко, но спокойно и уверенно разговаривать сам с собой, Князев осторожно стянул с него больничную футболку и закутал в два слоя: футболку и легкий свитер — теперь уже их психиатр достаточно подробно объяснил возможные последствия приема и отмены нейролептиков. Особенно Андрею запомнились почему-то тремор в конечностях и плохая регуляция температуры. Потому на ноги, особенно осторожничая с поврежденной — натянули спортивные штаны с начёсом, шерстяные носки и тёплые ботинки. Сверху укутали в пуховую куртку, замотали шарфом и натянули шапку. Миха молча повиновался, точнее не так — Мишка был, казалось, тряпичной куклой. А совсем не колдуну Андрею пришлось помогать тому, согнуть руку, ногу, просунуть голову. Как ребёнка собирали новорожденного, на выписку из роддома. Только если там лился аромат счастья, то в этом случае стоял тяжелый запах больничной безнадёги. Наконец, всё было готово. Больничную одежду Агата свернула неаккуратным комком и засунула в мешок для мусора, явно намереваясь избавиться по дороге от этого добра. Обошлись без кресла — хоть ноги у Мишки, в самом деле, дрожали, и сломано-залеченная явственно подгибалась, но с сильной помощью Андрея и Вахтанга, они доковыляли до машины. Здравствуй, новая жизнь!