Все надежды тают. В бездну путь ведёт. Я не тот, кем все меня считают. Я отнюдь не тот. Королём скандала назван мой герой. В людях ненависть ко мне рождала Негодяя роль. Я всюду! Я всюду! Городские улицы в плену: От афиш не скрыться никому. Нет покоя сердцу моему. Моему! Моему! У-у-у! Моему! Что не убивает — делает сильней. Если же судьба со мной играет, Я играю с ней. Как назло при этом Образ стал тюрьмой. Проще негодяем быть отпетым, чем самим собой. Я всюду! Я всюду! Король и шут — Киногерой
Князев почти словил дежавю. Сильное такое. Снова машина, снова они забирают Мишку из больницы. Да и обе поездки с разницей в пару месяцев. Но настолько различные. И самое главное, конечно, Горшочек. Снова привалившийся к законному местечку — надёжному плечу. Как и тогда, он был немного сонный — даже спустя сутки ощущались остаточные эффекты наркоза — однако вполне однозначно интересовавшийся миром вокруг и всем происходящим, только что уши не шевелились. Хотя, порой, Андрей, кажется, ловил взглядом подобные движения. Ну, знаете, как у собак. Но ведь друзья человека — это куда как лучше безвольной куклы. Те не морщатся от неровностей на дороге — им всё равно. И не пыхтят немного раздосадованно, когда эти пробки, наконец, рассосутся. И хорошо, что не в Москве. Там бы 30 минутами вместо 15 не обошлись бы. А ещё Горшочек, хоть и немного скованно, но общался с Лёшкой, что сидел рядом: Горшенёв-младший с Аллой вызвались подвезти их после выписки. По сути, это было самое первое полноценное общение Мишки с братом — и оба очень старались, чтобы всё прошло хорошо. Это было заметно ему, стороннему наблюдателю. Миха же, как он тем же вечером неожиданно сам признался Князю, чувствовал пока ещё некую обиду на Лёшку, но, одновременно с этим, и скучал по младшему. И чувство вины его засасывало. Всё-таки отца тот лишился из-за него, да и с мамой беда произошла тоже… «Это всё я, только я, понимаешь, Андрей?» — черные глаза влажно блестели, а Князь и не знал, что сказать. Одно хорошо, больше в раковину свою Горшочек не забивался. Делился с ним, вот. Потому и оставалось только осторожно податься вперёд, позволяя тому упасть на своё плечо. Возвращаясь к такси, то там по Ягоде и так всё было видно — по глазам, точнее. Жаль, что Мишка не может увидеть, сколько в них вины затаилось и любви. Хотя, может, и к лучшему — боли в этих омутах души тоже было предостаточно. Он и так себя кругом виноватым считал, как бы совсем от такого не загасился. Вот поэтому, наверное, братья сейчас вполне мирно общались. На отвлечённые, правда, темы. Музыку вот обсуждали — ну, хоть что-то, с затаенной болью подумал Андрей. Ему почему-то казалось, что без музыки своей не то, что не хватает чего-то, а сам Кактус его колючий завянет. Ну, вот кому-то вода (а кому пиво!) нужна, цветочкам всяким, а его экземпляру для существования нормального творить бы в самом лучшем случае, или, хотя бы, иметь возможность играть… Но Миха, даже находящийся сейчас в относительно вменяемом состоянии, не то, что играть, он музыку — слушать не хотел. Как будто намеренно отказывался от своей части. И был решительно ничем не занят, что пугало сильнее всего. Мог в потолок пялиться. Отличное занятие — да! Андрей и сам, порой, так делал, только вот не видел там Миша ни черта. Князев не давил… Мягко разговаривал, пытаясь к теме подобраться, но всё не то было, неловко и скомкано получалось. Да и боялся — а вдруг придет Мишке в буйную голову, что он именно для этого опеку оформил… Чтоб писал для него Горшочек с золотом музыку да не отсвечивал… Уж сколько таких да похлеще ещё комментов в интернете прочитал — хорошо хоть Миха пока не имеет возможности и желания поинтересоваться мнением окружающих на этот счет. Так что разговоры на тему эту животрепещущую — хоть с Лёшкой, хоть с кем — по мнению Князя были очень важными и необходимыми. Музыка — это ведь часть Горшочка, и весьма важная… Он бы, наверное, даже больше переживал, если бы тот слух потерял, а не зрение… Потому что ну, не мог он его без творчества представить. Да и не Бетховен тот, чтоб глухим сонаты писать. Затух бы сразу огонёчек живой. За разговорами и не заметили, как дорога попросту пролетела. Лёшка помог, конечно, совершенно ничего против не имеющего братца до квартиры довести — штифт вынули, да впереди ещё долгая дорога с реабилитологом — да и остались они с женой почаёвничать. Их совершенно искренне Князевы пригласили. Мишка тоже не уполз в свою комнату, хоть и вымотан был. «К людям тянется», — улыбнулся невольно Князев. Вот такими, пусть и маленькими шажочками, но отходил Горшок от опасного края. За чаем-то разговор неожиданно на другое переключился: — Мишк, — помявшись, выдал Лёха, на всякий случай отставляя горячую чашку. — Мама скучает…. Очень тебя увидеть хочет. Горшок моментально зажался. Даже, кажется, уши опустил, а уж как ложкой булькнул вглубь чашки — немного расплескалось аж. — Миш, мы не настаиваем, — Андрею всё это дико не понравилось, поэтому он метнул на Ягоду предостерегающий взгляд, чтобы и не думал давить. — Но ты просто подумай об этом. Князь в трудной ситуации сейчас был — с одной стороны билось внутри сильное желание защищать Мишку, даже от матери, оно, порой, сносило все логические доводы. Но вот с другим не могло справиться даже оно — чувствовал Андрей, что нужна Михе его Мусик, так же, как и он ей. Настаивать тоже нельзя было — особенно учитывая защитную позу, — но вот внести эту мысль в лохматую голову — можно было попробовать. Впрочем, Лёха и не стал особо упрямиться, замолчал сразу, с грустью на Мишу глядя. Агата с Аллой молча переглянулись, а затем чокнулись кружками, в которых — Князь подозревал — был не только чай разлит. Но и тут Андрея внезапно удивил его подопечный: — Я тоже хочу, — очень-очень тихо сказал, сомневаясь будто, что достоин и вообще, что это возможно. — Это же можно устроить? — уже с видом победителя посмотрел вопросительно Лёша в сторону Князева. — Ну, думаю, да, — раздумывая, протянул Андрей. — Миш, если хочешь, можем в ближайшие дни встретиться… Горшок его мелко-мелко закивал, напомнив китайского болванчика. Или собачку, болтающую головой, что в салон авто лепили некоторые личности. — Смотри, Мишк, завтра у тебя почти весь день врачи, по расписанию — на дому, Миха, на дому, — поспешно добавил, увидев выражение лица друга (явно же накушался Горшочек его уже и врачей, и обследований, и больниц в особенности. Потому волшебное «на дому» должно было его с реальностью хоть как-то примирить), — а вот послезавтра — свободно всё. Хочешь? — Хочу, — уже чуть более уверенно повторил Мишка, а Ягодка на это снова не сдержал улыбки. Вообще, тому очень важно было видеть, что брат оживает. Теперь ещё бы это матери доказать — Лёша Горшенёв, наверное, почти счастлив стал бы. — Ну, тогда договорились, — выдохнул Андрей, тоже же дело важное, лежало на нём долго немым укором совести. И вот, наконец, в план попало — там, глядишь, и полегчает немного. В целом, остаток дня прошел тихо-мирно: после отъезда четы Горшенёвых, спокойно пообедали, после посмотрели фильмец — для Мишки с тифлокомментарием в наушниках. Он, на удивление, выламываться не стал, даже потом сам же обсудить захотел, точнее — поспорить. А там уже и совсем вечер наступил, всё по графику — таблетки, ужин, душ, сон.***
На следующее утро Мишка опять впал в плохое настроение. На Андрее, правда, да и на других не срывался, но его грусть-тоска словно пеленою окутывала всё пространство. Впрочем, к жизни полосатой они худо-бедно привыкли, главное всё же не упустить момент, когда та окончательно скатится зебре под хвост. Тогда вот — да. А пока бой продолжается. — Мих, — после завтрака Князев уже не выдержал, — болит что? Нога? Ещё что? — Да ничего, — смущенно буркнул тот, вновь сворачиваясь. — Хм, тогда чего куксишься, — продолжал допытываться Андрей, — из-за врачей? Это необходимо, да и ненадолго, — как маленькому разжевывал ему он. А, впрочем, так и надо было. Это по паспорту подопечному его сорокет стукнул, а вот, порой, как чё сп*зданёт, то и подумаешь о лишнем-то нолике. — Думай о чём-нибудь приятном, а? Например, о встрече с мамой. К его удивлению, лицо Горшка ещё больше потемнело. — Ты с Татьяной Ивановной, что ли, не хочешь встречаться, — Князев эмоцию уловил, но никак не мог понять. Но дело-то Мишкино, передумал — можно в другой раз. — Ну, перенесём, давай. По желанию же, если ты не готов сейчас… — Да, блин, — Миха не выдержал, всё же выполз из своей защитной раковины. — Хочу я, ё-моё! В другом дело. Горшок снова помялся, потом как выдал, что у Князя аж челюсть подвисла — ладно, тот не видел: — Ну, вот как ей таким на глаза показаться, а? — Каким? — Андрей честно пытался разобраться в ходе мыслей своего Лохматика, но чёт не срасталось нынче. — Болезным, худым…. Старым! — наконец-то пояснил Горшенёв. Ага, после того, как с минуту прозависал, мрачно дергая себя за кончик бороды, словно был Хоттабычем. — Я мало того, что седой, так ещё и борода это дурацкая, как у деда старого. Вот уж точно, слепой и жутко злой дед, — а ведь он почти пропел. Но не успел Князь оживиться, как тот почти жалобно закончил: — Не хочу, чтоб Мусик меня таким видела. — Сейчас ты не выглядишь таким уж худым и старым, — спокойно ответил Андрей, потому что не врал. На скелет из колодца Миша, слава ктулху, больше не походил, как и он на Фреда. Чего он не ожидал — того, что Горшка внешность внезапно озаботит. — А вот борода, да, смотрится не очень, — признался он, прибавив поспешно: — Но это решаемо. И в самом деле, с растительностью Мишкиной дело они запустили конкретно. Ну, потому, что были дела поважнее. Да и вообще — тот не жаловался. А теперь вот всё больше напоминал того самого персонажа из Проклятого старого дома… — Сбрить? Серьёзно? Слепому кроту? — голос Мишки зазвенел обиженно, вырывая его из мыслей. — Ну, во-первых, тебе самому не предлагаем — потеря времени, — парировал Князь, которому вновь подкатили к горлу воспоминания, как он Мишу самого «заставлял» сахар класть. Неужто тот думал, что Андрей настолько его к самостоятельности подтолкнёт?! Бритва ж… Может и называется безопасной, а по факту… По телу пробежала дрожь. — Во-вторых, есть же барбершопы, — уверенно озвучил он. В самом деле, хорошо, что не Суинни Тодд с Флит-стрит. — Барбишопы? — недоуменно протянул Горшок, — мне-то они нахрена? Я ж не баба! — последнее тот уже рявкнул. — Это парикмахерские, Миш, — закатил глаза Князев, — для мужчин. Там и бороду тоже стригут и всё такое. — Не, не хочу так, — махнул рукой Миша, — не нравится мне всё это. Пётр Первым боярам бороды топором рубил — а эти ща напридумывали. Поди там и музычка приятная и работают всякие педики! Не, спасибо, Дюх… «Ага, знаю, как тебе не нравится — выходить просто боишься лишний раз из берлоги своей», — вздохнул внутренне Андрей. Вслух же другое сказанул: — Ок, третий вариант — тебя брею я. Миха ощутимо подвис. Князев уже подумал, что придётся сейчас кнопку какую стартовую, или перезагрузки искать… Что-то сильно его такая перспектива стопорнула. Представил себе, небось, как он с маньячным видом да со старенькой бритвой орудует вокруг его горла. А ведь, за весь период длительных переговоров-уговоров и угроз по приснопамятной рок-опере, ему ни разу роль Тодда не предложили. Не то, чтоб Андрей согласился бы, но жест отрывания от себя — оценил бы. К тому же… И не надо было отрывать. Просто чуть расширить свой взгляд и сделать так, чтоб не кидать ему кости в виде ролей третьего плана Священника там и Судьи… А дать Андрею сыграть Суинни до каторги и во флэшбеках. А то, что не похож — так изменился человек. аж почернел, выгорел от ненависти. — Ну, наверное, можно попробовать… — наконец, отмер Горшок, видимо, решивший, что лучше Князев в таком амплуа, чем выползание из дома и риск превратиться в Кена какого.***
Вот так они и оказались в ванной вскоре после завтрака. Не в том смысле, что Князев — законченный водолей и стремился в привычную свою дельфинью среду обитания. А то, что ковать железо следовало, пока то горячо, то бишь брить бороду, пока Горшок согласен был. Завернув Мишку в любезно предоставленную Агатой простыню, Андрей методично разложил всё на стуле — его он тоже заранее притащил — бритву безопасную (ну, почти!), ножницы, пену для бритья, лосьон после. Алиска, проснувшись, даже полюбопытствовала, что там у них за парикмахерская такая. В результате жена её еле увела, уверяя, что не стоит той на себе папкины способности проверять. А лучше — тут Княже вздрогнул — потом самой его прическу поменять с помощью своих заколочек. Мишка рядом булькал от смеха, но тут же замолчал, стоило ему сурово щёлкнуть ножницами… А ведь не хотел — они сами. Впрочем, с первой частью задачи — отстричь самую длинную часть бороды — справился успешно и быстро: — Вот, Мих, уже не седой дед, а почти викинг благородный, — оглядел свою работу, прицокнув, наш новоиспеченный брадобрей, что начал напевать себе под нос весёлый мотивчик:— Эх, братцы, не лучшая затея Сдаться в руки брадобрея… Всё то, что отращивал годами Вдруг взял послал к такой-то маме!
Тут Мишка взял и заёрзал, но вот диво — молчал. Князь устыдился и заткнулся, добавив при этом тихо: — Прости… Как-то само легло в башку. — Вечно у тебя всё легко, — неожиданно ответив, пробурчал тот. — Поди ж, и новый альбом скоро выпустишь? А вот сейчас Князь снова почувствовал, как они оказываются на тонком льду. — Да, — говорит, а у самого руки подрагивают. — Уже почти записали. Надо ещё пару раз в студию смотаться. — А не боишься, что пока ты со мной тут возишься, парни тебе херню какую-нибудь назаписывают? — ну, спасибо, Мишаня, хоть не сказал — как в одном из своих интервью, не таких далеких, кстати, — что херню они и с ним, в частности, запишут. Андрея аж несколько перекосило. Да, признаться, в изменившихся реалиях накопившиеся к этому субъекту претензии как-то померкли, но… вот беда, не испарились в дымке, как Горшенёвское зрение. И удивительно момент так подобрали проявиться, когда в руке у него бритва. Испугавшись, он отложил было взятый в руки инструмент, а после, так как надо было что-то ответить, выдал: — Мих, вообще-то необязательно цербером по студии ходить, да над душой у музыкантов стоять. Надо немного людям проявить себя давать! — а ему даже понравилось, как он мудро всё закрутил… Главное, чтоб дальше докапываться не стал, и не узнал, что вообще-то конкретно этих кадров стоило бы проверять почаще — они там на чехлах от инструментах уже, почитай, сидят. Горшок лишь скептически хмыкнул. А Князева вдруг чего-то разнесло, он наклонился к тому и в самое ухо проговорил звенящим от напряжения шепотом: — А вообще… Если и запишут херню?! Чё с того, Миш? Волосы на себе драть да голову пеплом посыпать?! Это ведь не конец света, а лишь один альбом. Не понравится — потом отдельные песни, как надо, перезапишу. По счастью, Горшку хватило сил сдержаться. Если бы тот сейчас сказанул про то, что у него не один лишь херовый альбом, а скоро будет пять как (Любовь негодяя тоже считаем), то и Андрей бы не сдержался. Нет, не ударил бы. Просто пену распылил бы прямо в наглую рожу — да и ушёл бы изображать оскорблённую невинность. — Про чё хоть альбом? — вместо этого тихо спросил тот. Незадачливый брадобрей замер сусликом. Ощущение тонкого льда под ногами не пропало, но теперь хоть они не плясали по нему пого, а просто шли. Пока. Тема музыки долго была у них негласным табу, а уж тема сольника Князя… Он сглотнул, чувствуя, как слюна наждачкой обдирает пересохшее горло. Чтоб было чем руки занять, взял и принялся, лихорадочно обдумывая, чё ответить, выполнять второй этап бритья. С ним проблем тоже не возникло — размазать по чуть отъевшимся щекам пену было даже весело. Горшок, правда, скорее от щекотки ржал, но тем не менее… Напряжение чуть схлынуло. Пора было переходить к третьей фазе. И вот тут-то и возникла заминка — руки у Андрея затряслись. Вместе с бритвой. — Ну? — спросил Миха, нетерпеливо ёрзая, похожий на Санта-Клауса какого с Тени Клоуна… То ли по отношению к бритью, то ли к своему вопросу. Князев шумно вздохнул — хреновый с него брадобрей, да и психолог — тоже… Он отложил пока бритву. Облокотился на ванную, жалея, что в ту нельзя нырнуть прямо щас, чтоб успокоиться — все равно Миха ничё не увидит… Но от безумной мысли он отказался, понимая, что услышит. — Да так, Гаврил, про Чернокнижника одного… — осторожно отвечает Андрей от волнения, называя его так, как давным-давно уже не обращался. — Про манекены песенка ещё есть, по мотивам Игры престолов имеется, шепотку гоголевской тематики ну и так, по традиции, про нечисть всякую да… — он запнулся, потому что Зазеркалье — песня такая глубоко внутри застрявшая, личная, накатившая на него удушливой волной, когда сон он этот увидел про то, как Миша взаправду умер. Как и Йорик — тот тоже написался и никак из головы вытрясаться не пожелал, жёг упрямо внутренности свои существованием. Может, потому что, в самом деле, любимый шут его в какой-то степени умер. — Так ничего особенного, — бодро солгал Князев. Он постарался успокоиться, волевым усилием загоняя дрожь глубоко внутрь — в самом деле, бритва безопасная, всё хорошо… Горшочек на его вымученное описание альбома никак не ответил, вот Андрей и решил всё же приступить к делу. И так там, поди, Агата волноваться начала. Ему показалось на миг, что он слышит её слабое дыхание за дверью — прислушивается. Брадобрей наш упрямо мотнул головой. Несмело протянул руку с приспособлением и … Тут уже Миха отклонился, чувствовал, что ли… Бл*дь. Андрей откинул голову назад, чувствуя, что его ощутимо ведёт. — Мишк, я аккуратно, — вот бы ему и самому верить! — Может, я лучше викингом останусь? — неожиданно робко предположил тот, а после тихо-тихо прибавил: — Ну как в Норманнах твоих. Князь аж воздухом поперхнулся, замирая с лезвием в руках. А вот это было неожиданно. Альбом тот уже был записан до Мишкиного отравления. Просто сводился. Ему особо и за процессом следить не нужно было. Они его толком и не обкатали-то, да. Но вот откуда Горшок Норманнов слышал — вопрос хороший. Да, у него были наушники и смартфон, хорошо настроенный под голосовые команды. Помнится, первое время Мишка на тот дивно матерился, называя Скайнетом, потом пообвык да научил шайтан-машину вместо Сири отзываться на Жоржет. Зовёт, а сам ржёт… Что ж, спасибо, не Т-800, и не Анархия. Так вот, чё он, что ли, втихушку с его карнавалом ознакомился? При том, что на вид — так вообще ничё про музыку ни свою, ни чужую слышать не хотел. Вообще-то Князь рисковал, давая ему всё это в зубы и терпеливо обучая. Миша же мог с голосовым помощником и комментарии с фансайтов озвучить… А, может, уже попросил. Холодная дрожь пробрала тело. Но поймите! Не мог он смотреть, как тот целый день ничё не делает… А тут на смартфоне можно было хоть книжки послушать, новости там… В игруху даже поиграть. Да, выбор ограничен, но он был, хоть какой-то. Обычно именно за этим занятием его Андрей и ловил. — Эй! — Горшенёв неловко попытался поводить у него рукой перед носом — а так как завис брадобрей знатно, а Миша был слеп… То он едва успел бритву убрать с траектории движения. Зато вот собственное лицо нет. И тёплая ладонь легонько впечаталась ему в морду, но не убралась, сдавленно шипя и извиняясь, а Горшок чуть задержался, видимо, прощупывая его загруженное выражение. — Андрей, ё-моё! — окликнул он его, уже возвращаясь в рамки приличий. — Брей давай, ладно, если уж взялся, холодно ведь, — он почти смущенно дёрнул плечом, так и не найдя, чего другого ему сказать. Князя же снова понесло куда-то не туда. Вот верно говорят парикмахеры — это ещё по совместительству и психологи, бл*дь. На такое их этот процесс развёл, с*ка! Но и промолчать уже не мог: — А не боишься, что рука у меня дрогнет, а? Ты же, Мих, только что по сути признался, что сольники мои слушал… И про херню не зря спи*данул, ничего добавить не желаешь, пока я не начал, а, друже? — наседал он на него. Горшочек его тяжко-тяжко вздохнул, весь снова как-то сжимаясь. Но Андрей не позволил совести его за собой увести. И жалости тоже. Вопросы накопились — сами собой они не рассосутся, раз уж Миха уже относительно гож и случай предоставился — пусть отвечает за базар. — Понимаешь, Андрюх, — наконец начал тот. — Не могу я спокойно твоё творчество воспринимать. В отрыве от того, что ты меня… — он едва не сказал бросил, но передумал. — Короче, не могу и всё. Слушаю — а в уме представляю, как сам бы спел, какие строчки бы ты мне отдал, как бы аранжировку поправил. И так это всё душу травит… Не могу, короче, слушать. Но и не слушать тоже… Ты же и раньше столько всего в текста зашифровывал, а сейчас и подавно. Мне это, чтоб тебя понять нужно, прежде всего, понимаешь, да? У нас же с тобой именно это, ё-моё, разладилось… Но это больно, Дюх, очень больно, — он подался лбом вперёд… К счастью, бритву Князь уже на стул отложил, поэтому головенка разгоряченная уткнулась ему в живот, размазывая по футболке пену. Андрей же сейчас слабо думать мог. Жест этот его совсем доконал. Он было протянул руки чтоб хоть как-то утешить, по волосам своего Лохматика погладить, но язык его вёрткий опередил, спросив хлестко: — И с каких это пор ты меня пониманием решил осчастливить? Голова на его животе ощутимо напряглась, но Миха не отстранился. Только вздохнул печально, признавшись: — С тех пор, как ты ушёл. Не сразу, но… Очень уж понять хотел. Когда все чужие ободрения пришлось отбросить. Ведь ты не возвращался, как бы трудно не было. Значит, они ошибались. И надо было копать в другом месте. Но из меня землекоп хреновый, Андро, — он откинулся обратно на спинку стула, чуть улыбаясь. — До сих пор не докопал, кажется. Но ты это… — Миха снова начал говорить полушутя. — Если что — ни в чём себе не отказывай — гнев я твой заслужил, наверное… — Дурак ты, Горшок, — Князя трясло. Как тут в руки бритву возьмёшь?! — Как есть дурак! — повторил он, чувствуя, что этот… персонаж совершенно невозможный. Постоянно найдет, чем его удивить. Чё он там недавно думал? Часть Михи умерла? Ха, хрен там… Вот он, весь целиком… Малость потрёпан, на краю, но живой и такой же вредный, в чём-то и родной. — Ну, а из тебя Пьёро хреновый, — снова лукаво подстебнул его Горшенёв, в очередной раз показывая свою подкованность по его дискографии. — Как и Тодд, давай брей уже, я тебе доверяю, — и он поудобнее подставил горло с подбородком. Князь нервно сглотнул. Это «доверяю» его пригвоздило. Он какое-то время посмотрел на своего чудилу, потом придвинулся к раковине, плеснул щедро в лицо холодной водички, хлебнул для храбрости, да и пошёл оправдывать. Самое трудное — первый шаг сделать, а в их случае — первую чистую полоску на лице оставить. Когда Андрей увидел, что первый блин не комом, то есть не зарезал он случайно Горшка, даже царапинки не оставил, дело пошло веселее. И увереннее. Странная штука жизнь, да? То Горшок за ним, да и за всеми другими, гонялся, ополоумевший, с бритвой — репетировать, бл*дь! То теперь Князь осторожно и аккуратно приводил его с помощью более современного инструмента в порядок. После того, как этот самый невозможный его такими откровениями огорошил. А вообще — радостно ему даже было… Нет, не сам процесс бритья, где он в прямом смысле жизнь чужую у себя в руках держал, а то, что, после разговора того их после наркоза, Мишка прямо на глазах оживать начал. Словно у него крылья какие-то за спиной появились, благодаря которым он из раковины из своей всё чаще вылезал, да и, несмотря на ногу больную, резветь стал. Вчера вон даже услыхал Андрей странный грохот — пошел проверять, вроде бы, Алиска его зайчиком скакала, а не слоном… А это Миха на одной ноге чего-то отплясывал, бл*дь. Короче, брови у него в последнее время находились в состоянии приподнятом. С одной стороны — очень хорошо это было. Знал бы, что на него это так повлияет раньше бы всё за связки свои пояснил, но… А вот с другой пригляд за ожившим пациентом требовался даже более тщательный. К Мишке вернулось любопытство и желание познавать доступный ему мир. Вон недалече так раздухарился, что сам себе налить чаю решил… Чудом сильно не обжёгся. Князь, помнится, дико матерился, объясняя, что тренироваться лучше на холодной воде и что, вообще, надо гаджет заказать, который пищать будет, когда воду переливать в кружку начнешь. А он, бл*дь, всё торопился… Дальше что? Ножиком возьмётся хлеб резать? Ага, вместе с пальцами… Нет, помнится, даже когда девчонки его пошли, у Андрея так глаз не дёргался. Особенно Горшка обижало и, кажется, удручало — это замки на окнах. Ворчание его, может, слышно не было, но Князь его у себя в голове отчетливо представлял: «Я тебе, Андро, чё деть неразумный или псих?!» А вот нет — или да, этого он пока знать не мог. И осторожничал. А сейчас вот вовсе… Ком снова подошёл к горлу. Примерил на себя роль брадобрея Князь. Невольно. — Похоже, мы с тобой местами махнулись, — кажется, Миха подумал о том же самом. — Во жизнь повернулась, да? «А это занятие даже неплохое было,» — лениво подумалось ему. — Вжих-вжих, будто ластиком рисунок подправляешь… Да, точно неплохое, особенно, если изгоняешь из собственной башки все мысли о Тодде приснопамятном. Ну, его — не время вспоминать. Хотя, конечно, придётся рано или поздно. Как бы не хотел Князев — но теперь это Михино детище и его головная боль тоже. Втянул-таки, гадёныш этакий… Упрямый. Мишка, кстати, тоже, вроде бы, понял, что из Князя вполне приличный брадобрей получился — совсем расслабился, успокоился. После этого брить вообще стало легко и просто: вжик-вжик-вжик-вжик, уноси готовенького! Ой, это не из той оперы! Совсем-совсем, сгинь, Суинни! В общем и целом, несмотря на разные там отвлекающие факторы, Андрей с Мишкиной помощью с задачей справился хорошо. Ну, это он результат своих дел, оценивая прищуром, решил. Горшочек его тоже, ощупав гладкое лицо, слабо улыбнулся, осторожно заявив, что в кое-каком театре ему бы местечко нашлось. Спасибо, уже не надо. Хотя Ренник к постановке интерес испытывал. Хотел дальше его катать. Без Михи уже. Ну и без Князя тем более… С правами решать чё-то надо было и с разрешениями, но без Горшка он не собирался этого делать. А тот темы этой не желал касаться — вот и, получается, замкнутый круг. И один нехороший выход и неудаленный номер Веры Дмитриевны, что пригодится, не если, а когда Леонтьев пойдёт напролом, то есть рогами двери суда выносить. Иллюзий Андрей не питал. К слову, сносные способности Князева к труду брадобрея подтвердила и Агата, вызванная из другой комнаты, добавив, что так Мишке гораздо лучше. И уже на пороге спросила: — Вы же в курсе, что в барбершопах существует услуга «на дому»? — И скрылась, вот же хитрая лиса!***
Так или иначе — но к столь важной встрече подготовились. Горшочку его, очевидно, было нервозно и желанно. Весь день, как на иголках. Немного помог отвлечь звонок Шурки из Америки. Тот, на самом-то деле, и до этого с Андреем связывался — обещал же ещё тогда, в июле, поискать спецов… Ну вот врачей не отыскал, но звонить не переставал. Точнее — возобновил связь, как только вышел сам из больнички. Хренотень у него тоже какая-то случилась — Князь так нормально и не понял, какая, но Балунов месяца два по больницам шарился, да таблеточки кушал. В общем, позвонил впервые их заокеанный друже как раз тогда, когда вся канитель с судами начиналась. Сказать, что охерел — ничего не сказать. Пришлось Князю терпеливо выслушивать эталонный образец русского мата иногда, впрочем, перемежаемого более-менее нормированными словами. Но и те были в основном междометия, ха! Конечно, всю суть разглагольствований Шурунделя можно было бы уложить в лаконичном: «Вы там все долбанулись?» Однако Андрей понимал, что приятелю пар спустить нужно, страх и непонимание старательно маскируя. Ему и самому куда бы позвонить в то время жуткое было бы полезно. Но, увы, и мысли не возникло… Поэтому только кожа его пупырышками покрывалась от долго лежания в ванне. Мог бы — спал там. Но Агата бы не поняла, да и вовсе убоялась бы, что он там того… Вот и держал с той поры Балу руку на пульсе — регулярно интересовался новостями. Пока вся эта судебная грязь шла, пока Мишка в невменозе пребывал, и после… Правда и после получалось с Андреем только общаться — Мишка либо был в состоянии «идите все нах», либо — потом уже — просто-напросто отдыхал. По некоторым обмолвочкам, Князев понял, что и Лёшке тот мозги прочищал. Возможно, так же — на регулярной основе. Но о чём говорили — не докладывал. И к лучшему, наверное. — Хэллоу, мои котики, — заулыбался Балу, как только они видеозвонок приняли. — Гаврил, приятно, наконец, тебя лицезреть. Ну, давайте, колитесь, веселая семейка, что у вас нового на горизонте. Мишк, фиговину медицинскую из ноги вынули? Агата, сеньорита, как дела? Как мелкая? Элисон спит, что ли, уже? В этом весь Шурка — тысяча вопросов в секунду. Действовало как разрядка. Мишка с удовольствием отвечал, Андрей с Агатой время от времени комментировали и дополняли. Невольно губы сами расползались в улыбках, заряжаясь позитивом. — А у меня для вас приятный, надеюсь, сюрприз, — уже под конец выдал Сашка, выдержав театральную паузу. — Буду лично вас обнимать через три месяца — в июне! — он получше всмотрелся в вытянувшиеся лица. — Да-да, мои дорогие, я прибываю в Питер, родимый, и погощу некоторое время. — Ух, Сашок, прекрасная новость, — Андрей искренне был рад. У них, кстати, наконец-то стало тоже возвращаться что-то похожее на прежние отношения. Общая беда сплачивала, вероятно. Хорошо бы и со всеми так было, да… Но живём не в сказке. Горшочку его визит Балунова должен помочь — это главное. Остальное — и суды новые — и думать не хотелось.***
Таких вот неожиданных и, видимо, приятных всё же новостей Мишке точно хватило, чтобы остаток вечера прошёл спокойно и мирно. Ночью так и не убранная радионяня (Горшок на её существование злился, но расколачивать не спешил отчего-то) молчала, хотя Князь порой просыпался, прислушиваясь. Ровно до утра. Потому что проснувшийся ни свет, ни заря Миха был просто комком нервов. Как запутавшиеся струны — лезть гиблое дело, эх… Долгожданные гости должны были приехать к двенадцати, и время, казалось, сделалось тягучим-тягучим, словно раза в три замедлилось. И несмотря на все попытки Андрея хоть немного успокоить — получалось плохо. Казалось, даже воздух искрил вокруг Горшочка, будто тот, в самом деле, молнию словил. Князеву тоже было непросто. В общем-то, учитывая отношение к нему Татьяны Ивановны, он не питал особых иллюзий, что она внезапно мнение своё переменит. Да и не с чего — по сути, тайные её страхи воплотились — сына он у неё отобрал. Ну, конечно, можно хоть сто раз сказать, что это была вынужденная мера, но для пожилой женщины, в жизни которой словно волнами наплывали одна трагедия за другой, это был пустой звук. Андрей лишь надеялся, что, хотя бы, ужасной сцены, как тогда, в больнице, не получится. Всё-таки не следует Мишке становиться свидетелем такого: два его родных человека — он надеялся, что себя тоже может отнести к родным — скандалят из-за него. И так вот это, никуда не девшееся, чувство вины придавливало. Когда наконец в дверь позвонили — Мишка аж подпрыгнул. Князев подорвался открывать — это могла сделать и Агата, но при мысли об этом у него возникало стойкое ощущение, что он словно прячется за спиной у женщины. Нет, надо сразу прояснять ситуацию. И кто тут хозяин. Лёшка с мамой были сегодня вдвоём. Пожалуй, от присутствия Аллы он бы не отказался. Та настроена была изначально чуть более нейтрально. Но, видимо, нашлись у той другие дела. Сам же Князев отметил: Татьяна Ивановна не слишком сильно изменилась за те месяцы, что они не виделись. Может, чуть больше иссохлась, меньше как-то стала. — Здравствуй, Андрей, — первой поздоровалась. Спокойно почти, только голос слегка дрожал. — Здравствуйте, проходите, — всё это было так официально, что аж зубы сводило. Как на приеме у английской королевы.***
А в Петербург тем временем осторожно заходила весна. Настроение своё она словно и Андрею передавала. Снег и лёд таяли, дышать становилось всё легче. Мишка тоже делал большие успехи — разговор в больнице, а затем и восстановившееся общение с мамой и братом явно вдохнули в него новые силы — всё больше и больше самостоятельности появлялось в его действиях. По крайней мере, самостоятельно поесть, одеться больше не было проблемой. Да и физически он становился намного активнее — особенно после занятий с реабилитологом. Хотя и называл его «средневековым палачом». Как не инквизитором-то, ха! Ну, да, вся эта физиотерапия и массажи не были таким уж приятным удовольствием, как Князев ранее обещал. Не спа, совсем не спа. Но прогресс был значительный, потому Андрей втайне начал осуществлять грандиозный план «вытащить медведя из берлоги». Это в квартире Миха живчиком казался, даже с Алисой играть пробовал, а вот с её запредельем по-прежнему дела туго обстояли. И первая часть нуждалась в основательной подготовке, включающей в себя звонки нужным людям. Терпеливо дожидавшись, пока рядом не будем Мишани, с его усиленным слухом, Андрей звонил, писал… в собачьи питомники. Крепко у него засела в голове мысль обеспечить Мишку собакой. Может быть и не совсем профессиональным поводырем — в принципе, такой ему, по сути, и не нужен (есть же опекун Князь, сам своего рода… Меригуан!) — но хотя бы немного обученный пёс, который смог бы помочь им не похерить прогресс весь и вытащить-таки Мишку на улицу. И к людям — воспитывать же собаку надо, с кинологом заниматься, глядишь и втянется Горшок. Да и вообще — собака это ж пушистый антистресс, во. И Миха ведь и раньше хотел завести. Нет, он не против был бы и профессионального поводыря надыбать — хуже уж точно не будет, но, во-первых, Мишка к такому пока явно не готов, во-вторых, готовили таких только в Москве. На всю Россию — два центра, мать вашу. И оба в Москве. Да ещё незрячему тоже нужно было бы прожить там, в центре этом, пару недель, чтобы научиться взаимодействовать с собакой. В случае с Мишкой на данном этапе — условие невыполнимое, увы. Так что, трезво оценивая ситуацию, Андрей нашёл специалиста в родном городе, а также старался отыскать подходящего щенка. Нужна была коммуникабельная, умная, легко обучаемая порода. Как выяснилось, на подходящих собак очередь. А если ещё и искать хотя бы с минимальными навыками обученности — очередь ровно в два раза вырастала. Вот и звонил Андрюха, интересовался, как дело продвигается. Вот уж точно — дурная голова ногам покоя не дает. В данном случае голосу и мозгам. Но упертости Князеву было не занимать, так что и надежды не терял. За всеми этими делами старался и про свои личные не забывать. Группа альбом почти записала, вопрос о музыкантах уже просто с ножом к горлу подступал. Хорошо, хоть теперь полегче стало Мишку оставлять. Можно было и на студию спокойно скататься, и на точку, прослушать кандидатов. Как оказалось, и такие обязательные поездки могут стать частью плана по вытаскиванию Мишки из сумрака. Всё началось с того, что в один из дней Агате с Алиской нужно было в обязательном порядке скататься до детской поликлиники. А Андрею, в этот же день, — на студию. Ребята сильно ждали его присутствия. Вот и получалось, что с Мишкой остаться дома некому. А одного его оставлять — ну, доверие доверием, но есть же и здравый смысл. Даже если не помышляет больше о преждевременном окончании жизни земной, то сочетание проснувшегося интереса к окружающему миру, преувеличения собственных сил и природного авантюризма могли привести к беде. Если не к трагедии. Князь честно пытался найти вариант Мишку не тревожить — даже Витьку позвонил, но парнишка, увы, пропадал в каком-то очередном диком практическо-рабочем цикле и, бесконечно извиняясь, вынужден был отказаться. Успокоив разнервничавшегося студента, Андрей крепко призадумался. Лёшка с Аллой тоже отпадали — улетели, забрав маму, на недельку в санаторий. И так еле-еле Татьяну Ивановну уговорили. Той это нужно было очень. Собственную маму просить… Да неудобно как-то сваливать свои проблемы на неё, да и она как раз с какими-то своими старыми подружками собиралась встретиться. Не вариант. Вот и вышло так, что остался только один путь. Поэтому после ужина Миха был поставлен перед фактом — он едет с ним на студию. Прости, Мишаня, вариантов нет. Можешь быть на студии, книжечки послушать, или в машине рядом со студией — твой выбор. Горшок, понятно дело, надулся, как мышь на крупу, но, как ни странно, промолчал. И всё было неплохо. Утром спокойно позавтракали, собрались, да и покатили. К счастью, согласился их подхватить Димка, гитарист. Не пришлось такси вызывать. Зато посмотреть на покисневшего Миху во время поездки — это да. Гитарист, к его чести, ненавязчиво пытался коммуницировать с Горшочком, игнорируя односложные ответы последнего, общаясь то с Андреем, то с Михой. И даже немного преуспел — на небольшой спорчик вызвал Горшочка, случайно, или нет, но переврал какой-то исторический факт, а Горшок не утерпел и пояснил, нехотя вылезая из своей защитной брони. Потому что, ну, как так можно плутать-то, ё-моё! Так что даже удачно доехали. В целом — и на студии всё было тихо-мирно: определили Мишку в отдельную комнатку с чаем, плюшками (наказав не баловаться!) и телефоном с наушниками. А сам Андрей побежал разруливать вопросы, которых, как обычно, накопилось немало. Но согревало то, что Горшочка своего он оставил вполне мирным и довольным. Он очень старался побыстрее освободиться, но сначала нужно было перезаписать пару вокальных партий, потом — прослушать парочку инструментальных партий… Убедить Каспера, что ослепший старый маг не по его душу явился. Нет, последнее — конечно, была шутка. Не стал бы товарищ Ришко так мордалом рисковать, всё равно на чемоданах сидел. Но на комнатку с Мишей косился странно. А вообще да — всё нужно было решить. Накопил Княже дел. А после его и вовсе Вахтанг отловил, задержав на полпути: — Андрей, разговор есть серьёзный. Князев мысленно застонал — с таких фраз не начинались приятные новости. — Да? — мало ли, может всё дело ограничится рассуждениями о туре, в который бы уже можно поехать… Но Вахтанг с сумрачным выражением лица огорошил его: — Леонтьев и другие музыканты Короля и Шута в суд исковое заявление подали. О правах на творческий материал и название «Король и Шут». «Считай до десяти, Андрей — пронеслась в голове мысль — Раз… Два… И вообще, ты же предполагал, что такое может произойти? Да, но не рассчитывал, что, в самом деле, Ренник на это пойдет, устав ждать ответа». А директор продолжал: — Вере я уже позвонил, найди время для встречи с ней, пожалуйста. — Ясно, — не сказать, чтобы неожиданно всё это было, что-то подобное он мог ожидать от Лося с сотоварищами… Надо было не зарывать голову в песок и не откладывать в долгий ящик это дело… Знал бы, где упасть — соломку подстелил бы! — Найду, сегодня же созвонюсь с ней. Так что к Мишке он шёл уже в далеко не приподнятом настроении. Совсем наоборот — его эмоциональное состояние ушло в минус. Опять суды в довершении, к тому, что в тур было ехать не с кем — замечательно, бл*дь! Но Судьба, однако, приготовила ему ещё один сюрприз, на сей раз, очень приятный. Видимо, решила, что на этот день Андрюха настрадался уже вполне. Будет с него. А вообще, к этой дамочке у Князева имелся немалый счёт — ведь та издевалась в этот год над ним, как могла, испытывая то ли на прочность, то ли просто измывалась. Играла натуральным образом! То даст, то отнимет, то отдаст, но как-то странно. Подойдя к комнате, Андрей ушам своим не поверил — доносились оттуда, где он оставил Миху, в прекрасной компании телефона и новенькой подборочки книг… Так вот, из комнаты доносились тихие гитарные переборы. Князев очень аккуратно, на цыпочках (ну, как тут не вспомнить про темный мрачный коридор и вора на цыпочках?!) подошёл и замер на пороге. Мишка с гитарой! Сидел и задумчиво перебирал струны, извлекая из них какую-то красивую, доселе не слышимую им мелодию. Что-то очень теплое разлилось в груди… Андрей слушал, как Мишка — тот самый Мишка, который с момента возвращения из психушки ни разу не взял в руки гитару, более того, считал, что всё, дорога к музыке исчезла вместе со светом, что он больше не сможет или не должен играть — этот самый человек сейчас сидел, играл и улыбался. Не той широкой улыбкой, и не тем безумным оскалом Горшка… Нет, то была мягкая полуулыбка, которой Андрей невольно начал улыбаться в ответ, даже зная, что Мишка его не видит и, скорее всего, даже не подозревает, что он пришел. Та самая улыбка, озарявшая лицо Михи в реставрационке, когда они были молоды, здоровы и, пусть и с нюансами, но верили в своё будущее и счастливую звезду. И что удача обязательно им обернётся, а не отвесит люлей мешок. Руки перестали перебирать струны, нежно погладили корпус… — Долго там стоять собираешься? — чуть повернув голову в его сторону, спросил Горшок. Андрей почувствовал, как защипало глаза. Все новости о грозящих судами Ренегатах тут же отошли на второй план. пусть Лось сколь угодно топает копытами. Что может быть сейчас важнее этого огромного шага, сделанного Мишкой?!***
Ехать на студию Мишке решительно не хотелось. И не только потому, что придётся снова ненадолго покинуть стены их маленькой крепости — а такие выходы из зоны комфорта он до сих пор переносил болезненно. Всё ещё казалось, что на него смотрят, что его узнают, что вид у него ужасен и вообще — Горшок теперь ходячая антиреклама алкоголя. Нет, всё это, конечно, тоже присутствовало, но ещё хуже было добровольно вернуться туда, где так болезненно звучала каждая нота, где всё напоминало о том, чего он лишён… И не только из-за метанола. С Князем их творческие пути разошлись вовсе не из-за этого, понимаете, да? Это было ужасно больно. Но он понимал, что у тащившего его туда Андрея тоже нет выбора, а чувство вины подсказывало, что иногда можно и подумать о других, а не только о себе. Ради разнообразия, бл*. Вот так и вышло, что впервые после хрен знает скольки дней (если не полугода) он оказался практически в мире музыки. Андрюха, словно понимая его душевные метания (а может и понимал, в самом деле — не зря же весь март открывал Горшок ему душу через боль, через собственное не хочу), даже комнатку ему организовал — чтобы не так, видимо, беспокоил его окружающий мир. В общем, продумал всё. — Вот, Мих, — подводя к креслу, убирая, видимо, что-то с него (Мишкины уши, дёрнувшись, чутко уловили тихое треньканье струн), нерешительно произнес Княже. — Я быстро, одна нога здесь, другая — там. — Да иди уже, твори, — пробурчал Миша, старательно игнорируя мысли о гитаре, что лежала тут рядышком — только руку протяни. — Мне нормально тут. На самом деле, ничего нормального не было. Звуки всё равно долетали — спасибо компенсированному слуху — хорошо, хоть не инструментов, а то так можно и волком взвыть. Слышал он, как на скорую глотку записывал свои партии Князь. Что-то про Мушкетёров даже — неужто продолжение старенького?! Миша хмыкнул, прислушиваясь к «каналье». Потом — снова что-то знакомое послышалось, по тематике… Кукольный театр, марионетки, манекены, но заряд у песен разный был.Кем я был, кем я стал? Сам себе ответ не дал Что в душе прячет мрак? Одиночество — мой враг Кажется порой — не просто так Здесь манекены Вдруг из тьмы себе я посылаю знак.
Горшок скрипнул зубами. Вот уж кому не пристало об одиночестве петь. Князь никогда от того не страдал. Видимо, во всяком случае. Во-первых, он им порой наслаждался — у него ж свой цельноскроенный мир был, хотя, может, отсюда и образ марионеток? А, во-вторых, всегда вокруг него кто-то крутился. Семья, друзья. Умел он людей притягивать. Мишка — тоже, но при этом своим себя среди них не чувствовал. Вечно какое-то одиночество в толпе. Мало кто его понимал по-настоящему. И даже те, кто понимал… Горшенёв тяжко вздохнул, гася в себе спичкой вспыхнувшее желание подпеть Андро. Да — на тяжкие муки обрёк он себя, согласившись. Может, лучше бы в машине подождал? Не зима, и не Сибирь — не околел бы, чай. Хотя Князь бы тогда ещё сильнее торопился и лажовее записался бы. Потому сидел, терпел, против воли вслушиваясь. Голос Андрюхи — ещё ничего. Но и само ожидание появления, пусть даже и возможного, звуков инструментала абсолютно мешало сосредоточиться на чём-то другом. Телефон тоже не помогал — от нервяка так крутил в руках, что вскоре и выронил. — Бл*дь, — прошипел разочарованно. Так, спокойно. Судя по звуку, аппарат упал где-то недалеко, наощупь найдет. В конце концов, это не чашка с кипятком же! Осторожно сполз с кресла и зашарил руками по полу: — Ну, давай же, давай, — шептал сквозь стиснутые зубы. Вот прям не хотелось, чтобы Княже в очередной раз убедился, что он ребёнок беспомощный. И без того тошно, бл*дь, порой. Но вместо телефона руки наткнулись на весьма знакомый предмет. Гитара. Акустическая. Не узнать — невозможно. В памяти моментально всплыл недавний разговор с Агатой. Андро как раз дома не было, а у них была кормежка, как выразилась один раз Нигровская. В том плане, что он сам себя кормил — спасибо за это, всё же унизительно, когда тебе и в этом помогают, а Агата следила, чтобы Алиска тоже отправила необходимое количество пищи в свой растущий организм. Разговаривать почти всегда стало уже традицией. Да и интересно с Агатой было беседовать, раньше-то у них не было столько времени для общения. А тут вот, ё-моё, нарисовалось. Вот и перебрасывались репликами о музыке, композиции… В какой момент разговор неожиданно свернул на его ситуацию, Горшок и сам не заметил. Хитрая у Андро баба — грамотно его подвела, так что и гаситься поздно было. — Ты, Миш, пойми, — горячилась Агата, — отсутствие зрения не приговор! — И много ты знаешь музыкантов слепых? Агатка, это всё блажь! — выдохнул нервно Мишка. От настоящий вспышки ту спасало наличие греющей тут свои ушки Алиски. — Иногда меня беспокоит твоя неосведомленность в некоторых вопросах, — он практически был уверен, что Нигровская закатила глаза. — Гурцкая, Стиви Уандер! Ничего совсем не говорят эти имена? — Они певцы ж! — защищался Миха, — петь, конечно, можно, а сочинять музыку… — Блин, Мишка, Бетховен — глухой ведь — музыку сочинял. Глухой, — повторила Агата, так словно пыталась вбить ему это слово в черепушку. — Но, если тебя это не убеждает, ладно, тогда — Рэй Чарльз. Композитор и пианист! — На пианино легче! — взвился он моментально. — Да чем, а? — едва не взвыла та. Упрямая баба — да, но он — ещё крепче. — Просто легче, — буркнул Горшок, вообще, крыть чужие аргументы становилось тяжелее. — Ладно, тогда послушай вот это, — а упертая у Андрюхи жёнка, пошуршала чем-то и кухню наполнили звуки гитарной музыки, классной, кстати, а затем и голос дополнил:Look out across the fields, see me returning Smoke is in your eyes, you draw a smile From the fireplace where my letters to you are burning You've had time to think about it for a while
Дослушав до конца трек, Мишка вежливо поинтересовался: — И? — чуял он подвох, но пока не осознал точно, в чём. — Это Джефф Хили, рок-музыкант, между прочим, — сделала Нигровская контрольный выстрел. — И, кстати, слеп он с восьми месяцев. Освоил, как видишь, не пианино вовсе, да так, что его ставят в один ряд с такими гитаристами как Джимми Хендрикс. — Готовилась, что ли? — его вдруг пронзила догадка. Ну, Агатка, коварная женщина, умудрилась так ловко на заготовленную тему свернуть, а он и не заметил! — Много изучала, — судя по всему, Агата подошла к нему ближе. — Мишк, знаешь, чего ты боишься? — и сама же и ответила свистящим шепотом. — Что не получится снова играть и сочинять. А так, пока ты отказываешься от музыки, от творчества, вроде как зыбкая надежда остается, да? Но сколько ты так будешь, это же часть тебя… Андрей всегда говорил, что ты с гитарой и умением добывать мелодии из воздуха родился. В тот раз он быстро свернул разговор, не желая признавать правоту. Спросил, кажется, Алису про кузинатру. Как раз мульт про это шёл на кухонном телике. Лучше уж слушать болтовню мелкой про всяких там Барашей бестолковых, что в горы подались, чем признать… Да, боялся. Не получится и всё, не будет больше Мишки Горшенёва, такого, какого все, в том числе и он сам, знают. Но сейчас, наткнувшись рукой на такой знакомый изгиб… Не смог оторваться. Медленно и ласково, впитывая каждый тихий звук, провёл рукой по струнам. И такая привычная вдруг атмосфера разлилась по комнате. И уверенность появилась. На пробу сыграл вступление к «Леснику» — получилось же, пусть и не без накладок. Но он играл. Магия какая-то, не иначе. Словно руки сами видели, что и где зажать, куда переместиться. Мышечная память, наверное. А потом в голову внезапно пришла другая мелодия. Пальцы играли интуитивно, и в маленькой комнатушке на студии вдруг зарождалось что-то совершенно новое. Такого прилива сил он давно уже не испытывал, пожалуй, ещё до Тодда… Заигравшись, Горшенёв чуть не пропустил появление Андрея. Вовремя почувствовал, что кто-то словно смотрит. И как-то понял, чей взгляд обжигает своими эмоциями. Не отказал себе в удовольствии — поиграл ещё немного. И лишь затем спросил: — Долго там стоять собираешься? — Сколько надо, — немного хрипло ответил Андрюха, всё ещё топчась у порога. — Классное музло. — Ага, мне тоже нравится, — Мишка ещё раз погладил гитару, — Можно и записать потом, да? — вслух поразмыслил он.***
Жизнь однозначно стала с тех пор красочнее. Словно часть себя обрёл. И хотя ему по-прежнему было тяжело «выходить в свет», но поездки на студию или точку стали чем-то вполне естественным, поэтому не отказывался, когда Андрей предлагал ему поехать. А делать стал это друг всё чаще и чаще. Мишка прекрасно понимал, что Князев будет использовать все доступные способы растормошить его, вывести к людям, но… Желания сопротивляться этому поубавилось. Дошло и до того, что иногда он выползал в общую комнату, и — редко, но метко — участвовал в беседе. Вот и сегодня не стал отгораживаться от всех, а спокойно угнездился в уютном кресле — кстати, он случайно услышал, что музыканты с чьей-то легкой руки прозвали этот предмет мебели «кресло Михи», — в беседе участия не принимал, но слушал. Приходилось теперь слушать, что вокруг творится, особенно после той выходки с заявлением судебным от Ренника… По-хорошему надо было порешать там всё миром, поговорить с Сашкой, с парнями, что-то им предложить взамен, но… Он боялся. Почти до панички, что те не станут его слушать. Что как тогда в больничке — все дела через Олю и Мусика с братом. А теперь вот — через Князя. А он так — подопечный, без права голоса. Поэтому и оттягивал Горшок всё это дело, ничего конкретного о своих пожеланиях Андрею не сообщая, уклончиво заверяя — ну, пусть суд решает. А тот близился. Что ж, пусть Лось себя по другую сторону роли опробует. А то в Тодде, видать, накушался. Хотя были у него и свои поводы для беспокойства, которые Мишка старательно скрывал от Княже и вообще всех. Глюки новые у него появились. Хорошо, хоть не шут — он невольно вздрогнул при воспоминании о личном кошмаре. Этот новый вид глюков не то, чтобы был мучительным, но раздражал неимоверно. Теперь в окружающей темноте появились… тени? Людей, предметов…. Да и сама темнота стала какой-то серовато-черной, неоднородной, что ли… Видимо, то было буйное воображение, что постоянно стремилось дополнить отсутствующую реальность, создавая тени предметов и людей. Самое паршивое, что это всё было с ним постоянно, утомляя, раздражая, вызывая головную боль. Выключалось, только если глаза прикрывал — вот чё странно. Но весь день ходить, зажмурившись — не вариант. Вот и сейчас, сидя на точке у Князя, он с нарастающим раздражением наблюдал, как тень, собственно Князя, в его подсознании перемещается по небольшой комнате. Что-то берёт, затем подходит к другим музыкантам. Чертовы глюки, отдающие болью в сердце по утраченному. Будь они не ладны — так его мучить, когда, казалось бы, всё налаживаться стало. И он почти… привык к темноте. Наверное, надо было бы сказать Андрюхе, что у него снова менталка дичь творит… Но с другой стороны, несмотря на раздражение, Горшок иногда позволял себе увлечься этими заместителями и даже сделать вид, что это реальность. А узнает Андро — опять к врачу потащит, и все, вылечат, наверное. И снова полная темнота. Так что он предпочитал молчать. — Блуждают тени возле дома разных сказочных зверей — невольно пропел Мишаня, наблюдая, как силуэт Князя — ну уж своего кабанчика он узнает из всех теней — снует туда-сюда. Вот он же взял что-то и… уронил. Тень предмета выскользнула из рук, Горшок не опознал вещь, естественно, но явственно услышал легкий и звонкий удар о пол. В ту же минуту, когда плохо различимая тень коснулась дощатого пола. И тут Мишка оторопел. Да, у него и раньше бывали звуковые глюки, шута не к ночи опять помянем, но они все были сюрреалистичными. А сейчас всё было слишком… настоящим? Так что, если, несмотря на все заверения врачей, это не глюки, и зрение, пусть такое, пусть размытое, пусть без конкретики, а лишь слабыми мазками силуэтов — но всё же восстановилось? Тысячи мыслей галопом пробежали у него в голове. Он смотрел сейчас на силуэт Андрея и приходил в ужас, отчетливо понимая, что если необходимости в помощи и опеке не будет, то больше ничто не сможет удержать Князя рядом, вне зависимости от всех его обещаний. Они ж все давались, потому что безнадежное дело, шансов нет… А тут… Долг выполнил, руку помощи старому другу протянул… Он уйдет. Глаза защипало — хорошо, на нём очки Базилио, кота, для выходов в свет. Слишком много проблем с ним, слишком много из-за него трудностей. Да, дружить, наверное, будут… Но Мишка снова будет один… И это станет концом всего. Может, лучше промолчать? Ну, списать всё на глюки и самому себе задолбить в голову, что ничего такого, это его новый вид мучения… Но, что если то зрение проявилось, пусть так, вдруг его можно улучшить как-то? А он будет время терять… И вот как тут узнать? Чёртова Судьба опять ставила его перед выбором, и, стоя на этой развилке, он не знал, что делать. Понимая прекрасно, что не готов абсолютно точно отказаться от этого ощущения былой близости, пусть даже та была спровоцирована чувством долга — плевать. Не мог и точка. Но и терять шанс вернуть зрение — боги точно его прокляли. Только вот нет никого там. Только он сам и его дурная голова.***
Андрей к концу апреля снова перестал понимать, что происходит с Мишкой. Тот опять начал маятником шальным колебаться между «всё хорошо» и «мне нужно побыть одному». Ну, это мягко говоря. Нет, он по-прежнему тянулся к нему, разговаривал, но, блин, не о том, что его по-настоящему тревожит. А что тревожит — это Князев чувствовал почти наверняка. Гнело что-то его Горшочка, а что именно — не вытянуть было никак, к каким бы ужимкам он не прибегал. Впрочем, прогресс, хоть и замедлился, но не остановился и не ухудшился, так что Андрей, немного поколебавшись, решил не давить — может, дозреет и сам всё расскажет. А пока они всё чаще и чаще выбирались хотя бы на репточку. Уже хорошо. Может, Мишаню вообще так тревожит грядущий суд — пришлось же рассказать о намечающемся процессе. Потому что это лучше, чем Горшок бы сам где-то узнал. Хотя тот ещё не скоро. Дату заседания им назначили аж на октябрь месяц. Да и Вера говорила, что у них очень хорошие шансы. Нет, тут дело было в чём-то другом… И сколько бы не бился Андрей над решением этой загадки — ничего не выходило. Было много подозрений, но ни одно не подтвердилось. Потому зверел потихонечку Князь, но терпел. А между тем, жизнь шла своим чередом — альбом был запущен, музыканты свои инструментики вместе с собой унесли уже… Князев сбивался с ног, устраивая прослушивания. Только скрипачку нашли быстро. Иру практически отбили — и она прекрасно влилась в коллектив, которому всё ещё нужны были гитарист и барабанщик. Гастрольный график встал, и уже совсем не из-за состояния здоровья Мишки. Благо хоть одно хорошо. Горшочек, сам того не зная, службу ему сослужил хорошую. От его появлений на студии да на репточке — слухи пошли, что ещё, мол-де, немного и Король и Шут вернётся. А в данном коллективе играть хотели очень многие. Да даже, если и нет — то, что Михе лучше уже, стало достоянием общественности (чё Андрей зверь, что ли, с парней подписку о неразглашении брать?!). А это давало перспективу — даже его прежние музыканты инструментики паковали как-то неуверенно. Но проситься назад было уже как-то неудобно, вот и распрощались. Вообще, Мишка, о последнем всё же прознав, то ли вину свою ощутил, то ли ещё чего… Но однажды сам взял и попросился с ним на прослушивание. Как-то смущённо лохматой головой дёрнул да заявил, чего ты, мол, топчешься: выбрать никак не можешь, давай помогу. — Голос устроим? — не выдержав, засмеялся Князь. Больно ярко ему эта картинка представилась. Миха в кресле с кнопкой — и неизвестно повернётся ли. — Да, только ты за Пелагею! — не остался в долгу друже. Андрея снова разобрало на хохот. Вот как, выходит ему Горшочек любовь к фольклору сказочному припомнил, и он нарвался в ответ: — Молчал бы, Билан! Мишка ответил на удивление метким броском тапочка. Князь, сжимая в руках пойманный предмет, удивленно на того выпялился. Что-то у него в голове не складывалось. — Повезло, — неожиданно стушевано и быстро-быстро проговорил Миша, да и убёг в свою комнату. А слепые прослушивания они всё же устроили. Миху Андрей спрятал, помогавший это дело обставлять Егорыч расхламил каморочку — туда они Горшка и определили. Тот сам показываться толпе страждущих не желал, так что не протестовал супротив темного уголка. Правда, товарищи-музыканты не совсем понимали, почему техник ходит в чулан почти после каждого кандидата, а затем что-то шепчет на ухо ухмыляющемуся довольно Князю. В тот день Вахтанг прямо сам себя превзошёл — приволок десять гитаристов и четырёх барабанщиков. Из последних Андро никто не зацепил, но — так как времени у него оставалось в обрез и без концертов буквально голодание ощущалось — он вежливо обещал перезвонить, если что. Понимая, что ещё немного — и, да, в самом деле придётся. Хоть кому-то. Миха с ним насчёт барабанщиков оказался солидарен, а вот по гитаристам — мнения разделились. В итоге Князь оставил троих да пошёл сам в каморку и, решительно дверь открывая, сказал: — Если уж вызвался помогать, так давай нормально, — и вытащил несопротивляющегося Горшка под очумелые взгляды трёх оставшихся кандидатов. — Здрасьте, — по-доброму хмыкнул светловолосый с какой-то немецкой фамилией. — Вот это прослушивания! — Давай ещё скажи, какие! — мигом вскинулся Миха, который, невооруженным глазом было заметно, находился не в своей тарелке. Летающей. Он же тот ещё инопланетянин. — Мишк, да не заводись ты, — поморщился Князь. — Просто парни не ожидали тебя тут встретить, да? Нестройный гул голосов был ему ответом, когда белобрысый (и чего Андрей не запомнил) вновь подал голос: — Так что тогда сыграть вам? Воспоминания, может? Анархиста? — Смешариков сыграй, — неожиданно ляпнул Горшок, гитаристы, Егорыч и сам Князь на него вылупились… А типчик бойкий — взял да и наиграл им «От винта». — Бери его, — пожевав губу, высказал вердикт Мишка, а Князь взял и послушался… С тех пор долго в музыкальных кругах легенда ходила, что попал Альберт в коллектив, благодаря сумасшедшему Михе Горшку, что неожиданно пожелал Смешариков услышать. А Визенберг не растерялся да наиграл, и наиграл хорошо!***
В любом случае дышалось Князеву уже значительно легче. Вот бы ещё Миху на улицу вытаскивать удавалось, просто погулять, а не только под предлогом работы или больницы… И вовсе бы красота! Но нет — упирался рогами, как у викинга, даром, что шапку свою почти не надевал. Единственное, что удавалось — на балкон его спихнуть проветриваться, но это ж совсем не то… Но и тут Андрею несказанно повезло — неожиданно отзвонились из одного питомника — есть щенок, золотистый ретривер, 10 месяцев пёселю. Немного обучена, то что надо. Сучки, они же, как говорили, хозяином мужика признавали, а кобели — наоборот. Так что — удачное совпадение. Одна проблема — забирать нужно было из Подмосковья. Князев всю голову сломал, как бы ему неожиданно сорваться в другую область, да ещё и обосновать это перед Мишкой. Да так, чтобы не выдать случайно сюрприза такого. Неожиданно, на помощь пришёл Лёха. Горшенёв-младший, прознав о проблеме, заявил, что у него как раз на днях концерт, и — какое счастливое совпадение — в Москве. А до питомника там ехать часа полтора-два всего лишь. Естественно, Князев с готовностью воспользовался протянутой добровольно рукой помощи и быстренько договорился со всеми участниками операции по получению желанного щеночка. И вот, в первых числах мая Лёшка уже мчал к ним в гости. И не один… Андрей с волнением ждал — по его расчётам собака точно будет отличным подспорьем в борьбе за хорошее настроение и прогулки Горшочка его (с собакой же надо гулять? Надо…). Немного правда опасался реакции Мишки на это событие, хотя был почти уверен, что обрадуется. Ну, тут ключевое слово — почти. Ибо что происходит в котелке его друга, порой, не мог и сам ранее упомянутый друг понять. Куда уж им-то… Эх. Но надежды его полнили всё равно. Прозвеневший звонок вырвал Князя из его мыслей. Итак, час икс настал. — Это Лёшка, — пояснил вопросительно смотревшему на него Михе. — И не один. Пойдем встречать. Горшочек его нахмурился — ага, вероятность общения с кем-то, кроме ближнего круга, по-прежнему напрягала — но, пожав плечами, вышел-таки в прихожую. Чувствовал, вроде как, что не должен Княже ему подставу в виде гостя неприятного какого нарисовать. Да и брат — не должен был.***
Пару недель назад устроил Андрей одну встречу, но назвать ту нежеланной Мишка не мог. Лёня Фридман на огонёк заскочил. Поговорили без Князя и неплохо так. Оказывается, полезно кому-то выговариваться… Но полностью облегчить душу Горшок не решился, хотя знал,ежели чё — тот его Андрею не сдаст, но… Всё равно не сумел. А сейчас, вот, опять кого-то приволокли к нему. Может Чёрта, но не того, рогатого с хвостом, а Илюху? Ну, а чё — неплохо было бы…***
Пока Миха медленно прогружался, Агата уже успела впустить Ягоду, державшего на шлейке очаровательного собачьего подростка, золотистого-персикового цвета. Неизвестно ещё было, как на ту среагируют другие четвероногие обитатели сей квартиры, но Андрей очень сильно надеялся, что Рина поймёт, простит и возьмёт шефство над прибавлением. — Вот, принимайте нас, — с порога заявил довольный выполненной миссией Лёшка, отцепляя поводок и, одновременно, обнимая старшего брата, который не стал морозиться, а шагнул навстречу. Собака активно заозиралась, помахивая хвостом, ткнулась и обнюхала всех по очереди, оставив замершего рядом с Ягодой Мишку напоследок. Когда ему в руку ткнулся влажный холодный нос, Горшочек ощутимо вздрогнул, хотя и выглядел настороженным, словно даже… Нет Князю показалось, не мог же тот в самом деле следить за происходящим? — Это что? — как бы Миха не старался напустить на себя удивленный вид — испуганным он точно не был. Нет, Андрей не вполне понимал «чё за нах», но решил отложить на потом. — Не что, а кто, — терпеливо прояснил ситуацию Князев. — Собака, твоя. Компаньон, так сказать, отгонять тоску-печаль. — Адель зовут, девочка, спокойная очень, — подхватил Лёшка, испытующее на него глядя. Тут Андрей аж поперхнулся: — Как зовут? — м-да, а вопрос с кличкой-то он не провентилировал. — Адель, — Алексей Юрьевич был показательно серьёзен, но в глазах смешинки прыгали, — в ветпаспорте так записано. Судьба, Андрюха. Повисло молчание. Первым, неожиданно, нарушил его сам Горшок — начал ржать. За ним засмеялись Агата с Лёшкой, даже Алиска начала хихикать, не понимая впрочем, над чем все смеются, но прибавление в хвостиках её обрадовало. — Ну, спасибо, что не Меригуан какой, — выдохнул Князев, присоединяясь к общему веселью.***
Адель и Мишка друг другу понравились. Немного, правда, заартачился Миха, когда узнал, что и к кинологу ездить придётся, и гулять будет сам (вместе с Княже, естественно). Но, видимо, удовольствие приносимое этим пушистым существом пересилило все нехочухи. Горшок с удовольствием погрузился в заботы о питомце и явно стал чаще пребывать в приподнятом настроении. Часто дома устраивались шумные игры, в которые охотно втягивалась и Алиска. Да и остальная квартирная живность волей-неволей участвовала в бесилове, приняв Адель в стаю. К кинологу тоже… вполне добровольно стал Мишка ездить. И достаточно быстро освоился, постигая новую науку. Конечно, глупо было бы ожидать, что он так прям сразу полюбит гулять с собакой и будет себя комфортно чувствовать на улице. Нет, он не отказывался, но, видимо, какие-то внутренние страхи проявились в чем-то подобном паранойе. Так, Горшочку его всё время стало казаться, что за ним наблюдают. Князев выслушивал из последних сил терпеливо, да успокаивал, говоря, что всё в порядке. Да, на улице есть люди, вероятно, он улавливает как-то взгляды случайных прохожих. Или это из разряда: мне тяжело, поэтому я думаю, что все смотрят только на меня. В общем, Андрей очень надеялся, что постепенно всё у Мишки с прогулками выровняется — привыкнет… А пока же всё было хорошо, тонкого льда под ногами больше не ощущалось, солнечных дней всё больше было. Отчётливым показателем этого была дивная картина, которую однажды застал Князев, вернувшись домой с концерта. Барабанщика они всё же какого-то нашли, подписав срочный договор на пару месяцев, пока не найдут постоянного. Ну, или этого оставят, если не срастётся. — Семья, я дома — весело сказал тогда Андрей, открывая дверь. Сумки привычно бухнулись у порога, живность к ним принюхалась, глядя на него просящими глазами. Князь, мысленно ругая себя за слабость, протянул профессиональным «вымогаторам» по специально заныканному в нише для таких случаев печенью собачье-кошачьему. — Мы на кухне — раздался из глубины квартиры голос жены. Дойдя до нужного помещения, Князев увидел что-то интересное: перед Агатой сидели Мишка и Алиска, закрывающая глазки ручками. Агата по очереди брала кусочек из фруктовой нарезки, стоявшей рядом, и клала в рот то Мишке, то Лиске. — А чем это вы тут занимаетесь? — не мог не улыбнуться Андрей. Подобного перфоманса он пока не замечал. Интересные дела творятся, пока его нет дома. — Фрукты угадываем, чё непонятного, — ответил ему Мишка, прожевав очередной кусочек. — Яблоко, точно! — Не-а, — усмехнулась Агата, которая явна почувствовала себя в роли ведущей увлекательнейшего шоу… Хорошо, не съедобное-несъедобное отгадывали, ха! — Айва! — Да ты что! — кажется, Горшок аж опешил, — да яблоко, ё-моё, отвечаю. — Вот, упрямец, яблоко, — смеясь, Агата запихнула ему ещё один кусочек, одновременно давая дочке кусочек банана. Рядом сидевшая Адель возмущенно тявкнула — мол, а мне? Агата и ей протянула яблоко. Перетёкший из коридора вновь на кухню отряд рэкетиров хвостатых жалостливо посмотрел на неё… Пришлось расфруктовываться ещё и на них. Картинка была настолько милой, что Андрей почувствовал, как защипало в глазах. Смеющаяся дочурка, весёлая жена, немного бурчащий, но тоже улыбающийся и живой Мишка. Они всё так органично смотрелись на этой кухне и в его жизни. И большего в жизни не надо. Не всё гладко, конечно, но он явно тогда сделал правильный выбор. Ловко запихнутая ему в улыбающийся рот клубничка напомнила, что правильных выборов в его жизни было, куда больше, чем один.***
Миха и сам не понимал, что его так волнует. Кроме теней, которые не становились не лучше, не хуже, зато голова перестала болеть — может, Адель помогала и в этом? Он бы не удивился… Животинка крепко отвлекала и давала ощущение тепла, что ли. Не совсем один. Даже, если всё раскроется и Княже свалит… Мда, а забавное имечко у псинки выпало. Андрей неделю точно вздрагивал, слыша его. Наверное, не сможет теперь спокойно Адель свою петь, ха! Но что-то было ещё, беспокоившее Горшенёва всё сильнее. Каждый почти раз, когда они втроём выходили в ближайший лесопарк, у него появлялось очень странное ощущение. Словно кто-то смотрит. Буквально буравит взглядом. Это заставляло поеживаться и вообще — не нравился ему тот неведомый наблюдатель заочно уже. Скорее всего, Андрюха был прав — это его воображение такие приколы отмачивает. Но избавиться от этого ощущения он никак не мог, как бы ни пытался выкинуть из головы. Засело занозой острой — да всё никак не унималось. Вот и сегодня, когда они вышли в своё обычное время — режим же! — это чувство опять его обхватило, мешая наслаждаться свежестью июньского вечера. Что-то было совсем не так, он буквально кожей это ощущал. Но обосновать хоть как-то внятно, чтоб Князь не решил, что он сошёл с ума, не мог. Но вот, дойдя до парка и спустив Адельку с поводка, Миша понял, что ощущения стали просто невыносимыми. — Андрей, давай вернёмся, — резко дёрнул за рукав друга, а потом, почти впадая в подкатившую к горлу внезапно истерику, зашептал: — Пожалуйста, я не могу, надо уйти. — Мишк, что такое, — Андрей остановился и, судя по всему, внимательно вглядывался в него, — Всё нормально, конечно, сейчас пой… Он не успел договорить — совсем рядом раздались быстрые шаги, мелькнула незнакомая тень, Мишка, холодея, услышал глухой удар и звук падения чего-то тяжелого на месте, где стоял Князь, бл*дь! Но не успел он моргнуть, как в тот же миг его схватили сразу несколько рук и, зажимая рот, потащили куда-то. Прочь от — Горшок сильно надеялся — лишь оглушенного Андрея. Но… В душу запали самые жуткие мысли, паника подскреблась к самому горлу, затапливая собой всё мечущееся сознание. Залаяла Адель — лай приближался — собака бежала к нему. Рыча, налетела на окружавших его людей. Отстранённо Миша подумал, что только бы и животинку не зашибли… Нужен-то им был, видать он, но… Сердце полоснуло болью и ужасом. — Ай, бл*дь, — вскрикнул кто-то очень высоким голосом, — уберите зверюгу, блин. Раздался короткий собачий визг, потом снова лай и рычание — Адель не сдавалась. Несмотря на помутневшее сознание, Мишка изо всех сил рванулся из рук. Бесполезно. Неравны были силы — слишком крепкие руки. Внезапно шею обхватила веревка, слегка придушивая, лишая возможности полноценно сопротивляться. Другим концом почти моментально оказались связаны руки за спиной. Паника, острая паника, лишающая воли, сковала его вместе со столь хитровыделанной болючей удавкой. Руку со рта убрали, чтоб в тоже мгновенье налепить липкую ленту. И всё это короткое время его, не останавливаясь, тащили, утаскивали всё дальше от Андрея и Адель, что тоже подозрительно стихла. Скрипнуло что-то, впереди громоздкой тенью пронеслось, открываясь. Резкий толчок в спину. Куда-то падает. Недалеко. Пространство узкое. Воздуха не хватает. Руки и шею не высвободить. Сверху громыхнуло железо. Крышка? «Багажник», — пробилась здравая, видимо, мысль. Это подтвердило и начавшееся вскоре движение, которое, из-за охватившего его ужаса, он почти и не ощущал. Кажется, его только что похитили прямо из парка… Пусть и не средь бела дня, но вечером в парке тоже собаководов хватало. Кто? Зачем? Почему? И что сталось с Андреем и Аделью — обжигало мучительнее всего. Мишка, несмотря на заткнутый рот, тихонько взвыл. По задней поверхности салона раздался предупредительный удар — кто бы это не провернул, но действовал он не один. Банда — как есть, банда. И кому только сдался старый слепой крот?! Какому такому безумному ОПГ? Али заказал кто? Лось?! И Миха невольно заржал от абсурдности такого предположения. По стенке снова стукнули кулачищем, и он заткнулся. Его мутило… Вот те и жизнь полосатая, бл*дь. Та ещё карусель — то вверх, то вниз.