Длинная масть козырная У него в руке; всё наперёд Знает и страсть в душу не пускает, Предпочтёт холодный расчёт. В прочную сеть попадётся неумелый, Кому-то плеть, а кому-то в сердце стрелы. Всех он заранее опередит, Сферу влияния определит. Князь — Серый кардинал
Проводив мужчин на ежевечернюю (это пока Андрей был дома, а, вот, когда выбирался в короткий тур, «выгул» Адели и Горшка становился её заботой)прогулку, Агата, улыбаясь и внешне, и внутренне, вернулась на кухню, где её поджидала приятная компания — Аллочка и Вера. Нигровская даже не удивлялась уже, что Вера Дмитриевна вдруг превратилась просто в Веру, и даже в Верочку — умная, цепкая, умеющая разрядить обстановку, да ещё и на любые авантюры готовая, как выяснилось. Своя, короче. За это можно сказать спасибо судьбе, а ещё Вахтангу, порекомендовавшему в тёмные времена битвы за опеку такой вот подарок. Вообще же, по нынешним волчьим временам, иметь знакомого хорошего юриста — если не вопрос выживания, то, как минимум, успешного существования. Учитывая, что в последнее время им удавалось встречаться больше по делам, то дамы, случайно обнаружив, что в этот вечер достаточно свободны, решили всё же устроить себе мини-девичник. Мини — потому что выпить сильно не получится — Мишка ж учует. Да и не хотелось сильно. Больше хотелось пообщаться, новостями поперекидываться, посмеяться — надо вообще наслаждаться жизнью, пока возможно: кто знает, в какой момент она сделает крутой поворот? Остановись, мгновение, ты прекрасно… И так безумный почти как год пролетел уже. Сейчас вот, вроде, налаживаться всё стало. Претензии некоторых парнокопытных считать не будем — пьяненькая Вера, вон, хихикая, обещала всё разрулить… Казавшееся безнадежным дело Мишки выиграла, а тут… Аргументы у истцов хлипковаты были, да и цена проигрыша не такая уж гигантская. Агата была уверена, что Андрея даже удовлетворение их иска не убьёт, потому… всё хорошо. Можно и расслабиться. Тем более, что Алиску забрала на ночёвку Андрюшкина мама, Лёшка пахал на концерте, Андрей с Михой, взяв Адель, традиционно усвистали выгуливать активную пёсу. И себя заодно перед сном — воздух-то всем полезен. Раньше, чем через часа полтора — не появятся. Аделька не даст — резвиться девочка любит… Да и Княже её не пойдет — он всё ещё тревожится за Мишкино здоровье. Так что времени вполне хватит и для бокальчика вина, и чтобы вдоволь наговориться. И даже все следы преступления убрать, чтоб не мозолили глаза и нюх ведущим ЗОЖ — добровольно, или не очень — дело десятое. Увы, наши неспешно потягивающие вино, только-только расслабившиеся и блаженно зависнувшие на уютном диванчике кумушки были прерваны внезапным стуком в дверь. — Кого к нашему котелочку подманили, а, ведьмочки? — ухмыльнулась Агата, вставая и с неохотой направляясь к двери. — Алл, может Лёшка? — Да не должен, — бросила взгляд на часы подруга, — у него концерт вот только-только закончиться должен. — Ладно, узнаем, — пожала плечами Нигровская, прятаться она не собиралась… Незваный гость, конечно, хуже вурдалака подчас, но трое их — отнюдь не институток благородных — не пропадут. — Спроси, кто, — засмеялась Вера, воспоминая о профдеформации. — В наше время злых серых волков хватает. — А глазок на что? — отмахнулась хозяйка ещё более уверенно. Между тем стук настойчивый повторился. Кто ж это такой нетерпеливый? И тут за дверью послышался знакомый собачий лай. «Адель? — пронеслось в голове у Агаты. — Неужели ключи потеряли?!» Но в сердце вдруг заползла неясная тревога. Забыв обо всем на свете, отмахнувшись от всех предосторожностей, рывком распахнула дверь, чтобы увидеть… — Ого, — опешила Нигровская, признавая позднего гостя. — Шура?! Да, за дверью нежданно-негаданно обнаружился их заморский дружочек — который обещался прилететь только через неделю. Ну, вот — даты, видать, перепутал, или они не так поняли. А мож вообще что-то ему в голову обесцвеченную стрельнуло раньше заявиться. В любом случае её куда больше волновал сейчас не нарисовавшийся на пороге Балунов, а то, что рядом с ним стояла вся какая-то грязная и взъерошенная Аделька. — Сюрприз! — как-то неуверенно протянул Шурик. — Слушай, эта животинка ваша? Встретил её у подъезда, запустил, и она уверенно пролетела к вашим пенатам. — Наша… — Агата ничего не понимала. Почему Адель здесь одна, где, блин, Андрей с Мишей? И почему в таком виде? А собака явно нервничала: то вбегала в квартиру, лаяла, то опять выбегала, останавливалась, скулила. И снова назад. Словно просила, звала пойти за ней. Тревога в сердце разрослась до уровня айсберга. — Где они? — крикнула Нигровская и, рукой нашарив кожанку, вылетела вслед за собакой, скомандовав: — Миша, иди к Мише! Умное животное понеслось вниз по лестнице, Агата вслед за ней. Краем глаза заметила выбежавших за ней подруг и растерянного Балунова. Но остановиться и подождать, объяснив — не могла физически. Горло зажимало от страха, сердце колотилось, она бежала, перепрыгивая сразу через две ступеньки. Прямо в тапках — ага. Плевать — не декабрь на дворе, а вот с мужчинами её что-то случилось. Расслабилась — молодец, судьба тут же ударила по больному. Хорошо, Сашку принесло раньше сроку… А то кто его знает — сколько бы псинка у парадной прокрутилась. Аделька стрелой вылетела из подъезда и понеслась в сторону парка. И, хотя на улице уже порядком стемнело, её легко было различить по светлой шкурке, пусть и порядком измазанной. За таким вот ориентиром, почти белым кроликом, навстречу неизвестности и бежала их весёлая компания. Добежав до парка, собака резко свернула по тропинкам вглубь. И вскоре перед запыхавшейся от внеплановой пробежки по пресеченной местности публикой открылась страшная картина — на земле, около кустов, раскинув руки, недвижно лежал Андрей, в отсвете фонаря на бледном лбу его блестела кровь. Около него стояли какие-то парень с девчонкой, прижимавшей к груди дрожащую мелкую собачку. — Андрей! — Агата, резко подлетев, совсем не грациозно плюхнулась рядом, дрожащими руками ощупывая мужа и тормоша его изо всех сил. Может, и не стоило этого делать, но панику внутри было не остановить… Ей до умопомрачения необходимо было убедиться, что живой. — Андрей, глаза открой, давай, давай! — с прорезавшимися слезами просит, поглаживая по щеке. К счастью, рядом с ней было не безжизненное тело — Князев вяло пошевелился и, приоткрыв глаза, сморщился от, видимо, накатившей боли. Нигровская тут же волевым усилием прекратила его трясти — и так мозгам досталось, но руку от лица не убрала, нежно касаясь. — Мы уже скорую вызвали, — звенящим от испуга голосом произнесла девушка, обращаясь то ли к ней, то ли к группе поддержки в лице Балунова и Аллы с Верой. Пазл не складывался — важной части не хватало. Агата растерянно, продолжая удерживать дезориентировано моргавшего Андрея в своих руках, огляделась. Где, бл*дь, Миша? — Миша! — закричала надтреснуто. — Мишка! Эти её крики, кажется, окончательно привели в сознание мужа, он распахнул глаза и попытался встать. Нигровской пришлось всем телом на него навалиться… Во, дурак! По башке, может, так прилететь, что проблем потом не оберёшься, а всё туда же — вскочить пытается… Горшочка своего искать. — Андрюх, сиди, блин, сейчас скорая приедет, — рядом уже был Балу, помогая придерживать Князева. — Где Миша? С ним всё хорошо? — тот никак не оставлял попыток вырваться из заботливых рук, так что они вдвоем его еле удерживали на зеленеющей травке. Тем временем Алла с Верой разбрелись по окрестностям, зовя Горшенёва. Балу, крайне растерянный, тоже, когда Андрей затихал, потерянно озирался кругом. — Если вы про слепого мужика, — неожиданно вмешался парень юной собачницы, — его увезли на машине. — Что? — Агата окончательно перестала пытаться понять, что за хрень тут происходит. Как и, видимо, все остальные. — Кто? — прохрипел Андрей, всё-таки рывком садясь, потому что и жена, и Сашка от неожиданности его отпустили. — Куда увезли? — Не знаем, — виновато сказала девушка, потупив взгляд. — Мы во-о-он там стояли, — кивнула на находившийся на приличном удалении столб. — Налетели из кустов, вот ему, — кивок на побелевшего Князя. — По голове чем-то дали, собаку отогнали, битой, кажется, а второму руки связали и в багажник быстренько запихнули — тут парковка недалеко… Мы и пикнуть не успели. А на них капюшоны были низко надвинуты. Шурка неразборчиво выругался. Князев поражённо застыл, обессилено заваливаясь на Агату. Вера, моментально вытащив телефон, уже звонила в полицию. — Пожалуйста, — обратилась она к подросткам, — не уходите никуда. Сейчас приедут дежурные, расскажете, что видели. Те согласно закивали. Да уж… Погуляли ребятки вечерком с собачкой в парке… А ведь явно не одни они тут были — только остальные сдрыснули, подальше от проблем, а подростки эти… То ли человечность ещё не выветрилась, то ли не сталкивались ещё с затаскиваниями по отделениям и дачей показаний. Навела госпожа адвокат шороха… Уже через минут двадцать всё вокруг наполнилось шумом и суетой. Андрея осматривали в подъехавшей скорой, полицейские со служебной овчаркой рыскали вокруг и опрашивали свидетелей и потерпевшего. Подоспевший весьма скоро Лёшка, вызванный Аллой, был бледен и уже не ворона напоминал, в концертном-то своём обличии, а призрака одинокого. Вся компания стихийно столпилась у кареты скорой, где медики в два голоса уговаривали Андрея поехать в больницу. — Да поймите же, — горячился молодой фельдшер, — Надо исключить, — он начал угрожающе загибать пальцы: — Кровоизлияние, трещину в черепе… Да в конце-то концов! Нужен осмотр, у нас условий нет, рентген, как минимум. Может, томография. Голова у вас одна, закрытая ЧМТ — коварная вещь. Это сейчас — терпимо, а потом кровоизлияние распространится, некроз пойдет — вот я был, и вот меня не стало, так же поёте? — экий упрямец попался… Ещё и признавший горе-музыканта. — Не поеду, — рявкнул Князев, — где подписать? — Андрей… — начала было Агата, понимая, впрочем и его чувства, но нагнетали медики — будь здоров. — Пожалуйста… — Нет, Агат, не могу! — извиняющееся бросил ей, и по взгляду его поняла Нигровская — бесполезно. Не поедет он в больничку ни в какую, когда у него Мишку, вот так, из рук выдрали невесть кто. — Настоятельно рекомендую… в затишье, — врач покосился на снующих полицейских. — Показаться травматологу, а, если боли усилятся — звоните в скорую, — устало проинструктировал врач, видимо, тоже осознав, что уговоры тут бесполезны. А — раз пациент в сознании — увезти без согласия не могли. Тут хозяин — барин, или как там говорят? Моё тело — моё дело? Получив отказ от госпитализации, медики уехали на помощь к другим, более сговорчивым пациентам. Андреем же плотно занялась полиция — впрочем, ненадолго: сообщить ему почти и не было ничего. Удар пришёлся сзади, кто и зачем это сделал — понятия не имел. Но свои предположение об одичавших фанатах высказал, не стесняясь в выражениях, и плевать на административку ему было… Впрочем, стражи порядка понимающие попались, показания, исключая обсценную лексику, со слов потерпевшего зафиксировали. Пообещав, что свяжутся, полицейские отправились выполнять следственные действия, оставив растерянную компанию осмысливать произошедшее. — Нам надо… надо, — Агата никак не могла сообразить, что именно надо было сделать. В голове было пусто, слова никак не подбирались. Но сидеть на месте… Она едва не поперхнулась. — Девчата, давайте домой, — лихорадочно попросил Князев, — и Адель заберите. А мне надо съездить кое-куда. — Куда? — Нигровская вцепилась в него. Интересный её муж кадр — в больницу ему значит не надо, а вот в таинственное «кое-куда» — пожалуйста. — Андрей, что ты задумал? — И правда, Андро, — Балу встал перед другом. — Ну, куда ты собрался с проломленной башкой? Полиция ищет, найдут. А ты отдохни, или, ещё лучше, давай в больничку тебя скатаем. — В Америке, твоей, бл*дь, — прошипел Князев. И тут же поморщился — каждый звук в башке молотком отбойным отдавался. Но было у него одно подозрение, настолько странное, что даже полиции не сказал. А сам проверить — обязан был. — Есть один вариант. Надо к одному Лосю заехать. — Брось, Андрей, — тут уж не стерпев, заговорил Лёшка. — Ты же не думаешь, в самом деле, что это он… — Именно это я и думаю, — Князь резко вырвал руку из хватки Агаты. Может, в нём говорила травма башки, а, может, и последняя надежда, что это глупая и жестокая шутка. Ренник — какой бы падлой не был, а Мише вреда не причинит. В отличие от неведомого неха, потому думать так было для него душеспасением. Вот и уцепился клещом. — Некому больше. И я поеду. Точка, — обвёл всех лихорадочным взглядом и решительно направился к, как оказалось, уже ожидавшему его такси. Парни переглянулись. — Хорошо, давай вместе съездим, — Горшенёв отступил с дороги, а в лице у него читалось: съездим, если тебе так легче, но Леонтьева на растерзание тебе не отдадим. Как башка на место встанет — сам же и пожалеешь о выводах скоропалительных. Ну, или… Чем чёрт не шутит. Можно и проверить — делом заняться всяко лучше, чем сидеть и ждать. — Дамы, подождите нас, пожалуйста, дома, — Балу обратился к трём девицам с умоляющим взглядом кота из Шрека и, дождавшись согласия во взглядах, схватил покачивающегося, но всё также рвущегося к такси Андрюху под локоток. — Спасибо, — только и выдохнул Князев.***
Миша не понимал, долго ли они ехали. Казалось, что время для него слилось в единую трубу без начала и конца, где вокруг напирали, сдавливая, одни лишь только стены… Но то была иллюзия от багажника. Кто не верит, пусть сам попробует, скрючившись, поместиться, имея солидный рост и габариты. Вдобавок его сильно укачивало, голова кружилась, жесткая веревка болезненно натирала шею и запястья. Всё, что он мог — пытаться не паниковать. Хотя получалось плохо. Эта поездка в неизвестность не являлась чем-то обыденным, не правда ли? Но хуже всего было, когда Горшочек вновь начинал думать об Андрее. И Адель. Сразу накатывала дикая волна ужаса, он пытался говорить себе, что парк тот — не безлюдное место, их обязательно найдут и окажут помощь. Если… И тут внутри всё холодело, словно снова зима та, страшная… Есть ещё кому. «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, — бесконечно шептал про себя, — пусть они будут в порядке!» А сам толком не понимал, кого так умоляет, до кого пытается достучаться. Кому-нибудь же должно быть не всё равно, а?! А Богу, дьяволу, самому мирозданию — всё равно. Лишь бы помогло. Лишь бы узнать, что они живы, а не… Мишка прикусил щеку. Машина тем временем явно свернула с хорошей дороги — скорость замедлилась, а качать стало больше. На особо больших выбоинах Горшенёва пару раз ощутимо приложило о стенки. Будто и так погано не было, а?! Наконец, безумная поездка закончилась. Такого опыта с ним не было — вот уж, действительно, жизнь проворачивалась с разных сторон. На скуку, помнится, жаловался, ха! Верните всё назад, бл*ди! Зрение оставьте — он его честно про*бал, а вот Андро и псину не трожьте, с*ки. Они тут вообще не причём… Попали под раздачу, да сразу в жернова из-за него, бл*дь. Двигатель фыркнул и смолк. Дверцы хлопнули, и, через мгновение, крышка с коротким клацаньем открылась. Мишку весьма бесцеремонно вытащили наружу. К несчастью, его «силуэтное» зрение сейчас оказалось бесполезным. А ведь была в его сердце робкая надежда попытаться понять, где он очутился, но на улице, очевидно, совсем стемнело, и тени окончательно расплывались. А, может, и к счастью — в голове внезапно всплыла фраза из какой-то дурацкой телепередачи, что видевших своих похитителей жертв обычно в живых не оставляют. Странно, вот только не давно был готов добровольно… Да что там — он мечтал о смерти, а сейчас… Цеплялся всеми конечностями. Потому что жаждал знать, что Князю за него башку не проломили, что животину неповинную не загубили, бл*дь. Да и вообще… Правда, была в том, что жить хотелось уже и просто так. Может, в этом его наказание? Прочувствовать, потянуться, и в итоге поломаться-обломаться… Пап, неужели… Это всё? Стоило ли меня ради этого на путь истинный направлять? Кольнувшее кратко сердце подсказало — да, стоило. В голове снова прокрутились все их разговоры задушевные последних месяцев с Андро, налаживающееся общение с Лёшкой, Мусик, что от счастья, что он относительно в порядке, украдкой плакала… Ощущение почти родных струн и древка гитары под рукой… Новые мелодии, что неожиданно настучало отогретое сердце… Мягкая, короткая шерсть животины, с которой, как будто судьбой предназначенные, быстро спелись… Нет, не зря. Вокруг не было тихо — звуки просто били по ушам. Мяуканье котов, плач ребёнка вдалеке, ругань каких-то, похоже, алконавтов — характерные такие говорки. Миха сразу мордой дёрнул, признавая… В разные местечки заносило — да. Впрочем, как следует прислушаться ему не дали и, схватив за верёвку у шеи, подталкивая в спину, повели куда-то вперёд, не обращая внимания на слегка задыхающегося и спотыкающегося — вообще-то — слепого пленника. Миша даже не мог подумать о сопротивлении — тут не задохнуться бы от впившейся в горло удавкой петли… Поэтому его достаточно быстро протащили в… подъезд, судя по всему, затем заставили подняться по лестнице — Горшок пробовал посчитать хотя бы ступеньки, понять, на какой этаж его ведут, но быстро сбился — нехватка воздуха и паника не способствуют столь занимательным математическим упражнениям. Наконец, его впихнули ещё куда-то, где уже было чуть светлее — лампочка горела. Тени стали чуточку различимее, но всё равно без подробностей, оставшись лишь незнакомыми силуэтами. Сзади громко хлопнула дверь, оставив ощущение захлопнувшейся крышки гроба. Миша был в западне, скорее всего, гибельной, но всё же… В смерть не верить — пока было спасением для готовящегося к отсоединению колпаку. Не останавливаясь, его затянули дальше, в одну из комнат — он уже сообразил, что находится в квартире какой-то. Ну, а чё… Логично, хотя мрачных замков в Питере хватает, как и домиков жутеньких… Но живём не в сказке, что Андрюха напридумывал. Эх, знать бы только, что там всё обошлось… Насколько легче было бы! Но, нет — муки неизвестности впивались в него со всем смаком, причмокивая. Ешьте меня, вот он я… — Принимайте товар, — почти весело сказал один из тех, кто держал за плечо. — Доставили в целости и сохранности. — Отлично, — вот же ж, бл*дь, голос, исходивший от новой тени в комнате, был знаком, хорошо знаком. Но легче от этого не стало ни на йоту, а стало, клянусь, только хуже. — Деньги свои получите на кухне. Верёвку отпустили, и Мишка смог нормально почти вдохнуть. — Саня?! — пораженно выдохнул он, прежде, чем осознать, что своё узнавание лучше бы и не показывать… Но поздно — имя с языка уже вспорхнуло. Эх, везло ему по жизни на Александров и Александр… Преследовали, словно, ё-моё. Не мудрено, что и точку в истории его поставит тоже обладатель сего имени.***
Всю дорогу, пока неслись в такси по ночному Питеру, Андрей чувствовал, как сильно болит и пульсирует голова. Или то был страх, сжигавший его изнутри? По тонкому льду ходил ранее?! Предпочел бы снова по нему ходить, лишь бы не сгорать в костре ужаса и неизвестности. Времени, сколько времени они уже потеряли? Часа три уже прошло. Мишку могли и… Про того и этого — думать было невыносимо. Потому свернул Княже мысли свои в сторону… Могли увезти далеко за город, в какой-нибудь подвал заныкать. На дачу там, к кому, или ещё куда. Но как бы он старательно не отгонял более страшную мысль, ту, в которой его давнишний сон с крематорием мог стать реальностью, та всё равно возвращалась. Будто бумеранг какой. Думать о таком было до тошноты страшно. «Опять прячем голову в песок, да, Андрюша?» — раздался отдалённый усталый голосок на краю сознания. М-да, а голову всё же стоит потом проверить. Потом. Когда Мишка будет дома, а Лося ретивого он отделает так, что вовек не забудет. Но это при условии, что вспыхнувшее спасительной нитью подозрение подтвердится… В пользу этого пока говорило только то, что Ренник зуб имел… Но только на него, вот ведь, да, а не на Горшка, хотя на него, возможно, тоже. Была курочка, несущая золотые яйца, выпила палёночки, и вся вышла. А у Леонтьева детей столько, что без скорлупки золотой — никак. Обидно — да. Из-за какого-то старого алконавта заработка стабильного лишиться. Вот и отомстил — сразу обоим. Потому что знал его Сашка, и что Андрей себя живьём съест — тоже. Логично? Ну, если совсем извращенно подбираться, то да. Он, ведь, чё сделал… Как только Горшок малость оклемался, то Андрей и музыкантам запретил под именем Король и Шут выступать. Ибо нехер — это только их с Михой, бл*дь. Ему он позволить мог, но этим бывшим коллегам — хрена лысого им, а не его шута на афишу, бл*дь. Насчет же репертуара… Тут Князь занял позицию принципиальную — пусть Мишка решает, но тот не хотел, вот и получалось, что вот уже пару месяцев, как те Тоддом одним перебивались. Там с правами вещь позапутаннее была. И то не в театре, а играли и пели его, гастролируя. Вот… А подозрений добавил тот факт, что Ренегат взял и переехал после Нового года в Питер. Спрашивается, нахрена? Он и до Тодда в Москве жил, а тут… Чего назад потянуло? Не замыслил ли уже тогда преступление? Хотя, наверное, всё проще… И Князев просто крепко стукнут башкой. Просто Сашка хотел всё контролировать с судом и правами, а здесь, живя, это проще делать. Ну и, в конце-то концов, че он, что ли, просто так не мог вернуться? И всё равно, бл*дь, Князь надеялся Горшочка своего у Лося сумасшедшего обнаружить. Кажется, его группа поддержки — а скорее всего группа присмотра — была крайне обеспокоена всей ситуацией и сомневалась явно в правильности выводов… А, и чёрт с ними, главное — молчат и не пытаются вразумить. Хотя тут, в наёмной тачке, это проблематично. Добравшись до нужного дома, Князев, каким-то образом просочившись в парадную (камешек кто-то из жильцов оставил, чтоб дверь не захлопнулась), молниеносно взлетел на нужный этаж и отчаянно зазвонил, а затем и вовсе, ополоумевши, замолотил в дверь. Не отстававший хвост в виде крыла ворона и кошачьих лапок на фоне что-то говорили, к счастью, человечьими словами (не настолько Андро по башке треснули!), но он так и оставлял их за гранью слышимости. Наконец, дверь открылась, и на пороге показался заспанный, всклокоченный, не похожий на только что зверски похитившего своего друга Сашка Леонтьев в широких семейниках и наспех наброшенном халате. — Где он? — всё равно заорал Андрей, не дав хозяину квартиры и слова вымолвить, рванувшись вперёд с четким желанием в горло вцепиться. — Где Мишка, с*кин сын? — Ты с дуба рухнул, Князев? — заспанный или нет, но отскочить Лось успел-таки. И шанс свой Андрей упустил, так как его перехватил, не давая дотянуться, Лёшка. — Какой Мишка? Чё ты вламываешься посреди ночи? Допился до чёртиков, что ли? — Реник, — Балу тоже влез между брыкающимся в медвежьей хватке Андреем, и Леонтьевым. — Мишку похитили, часа два-три назад, в парке… Пока с этим кадром и собакой гуляли, — он вздохнул тяжело. — Князю по башке крепко прилетело — не обессудь, если бы к тебе не помчали — не ровен час делов каких бы натворил. А так, пусть убедится, что у тебя Горшка под кроватью нет — и пойдем… Или, — Шурик посерьезнел чуток. — Есть? Тогда я тебя сам, скотину такую парнокопытную, разделаю и башку в качестве трофея повешаю! — Чё? — Сашка растерянно заморгал — Похитили? Казалось, он отчаянно пытался, но всё равно не понимал, что только что произнёс Балунов. Хотя однозначно проснулся. — Саша, бл*дь, — Князя охватило дикое отчаяние, он вновь рванулся из хватки пыхтящего натужно Ягоды, и на сей раз преуспел. Но вцепляться в глотку Ренику не стал, застыл прямо перед ним и, глядя влажными глазами, проревел: — Забирай всё: группу, название, логотип, тексты, музло — всё! Я тебе ещё напишу! Только Мишку отпусти! У него же сердце больное, лекарства, стресс, нельзя… — зачастил уже совсем бессвязно и осёкся, тяжело вздыхая. — Андрей, ты серьёзно решил, что это я? — дрогнувшим голосом спросил Леонтьев, глядя на него затравленно. — Ты ох**л? — с жуткой обидой проговорил, а затем тоже сорвался: — Миша, он же не чужой мне, я бы не стал… Не такими методами… — Ренегат вновь на него посмотрел и замолк, видимо, подмечая жуткий вид. Андрей уже и сам понимал всю абсурдность ситуации. Он перестал трепыхаться и застонал. Канули в бездну глупые надежды — не врал Сашка, чуял он это, с глазу на глаз оказавшись. Где теперь искать Горшочка его, куда бежать?! Каким силам молиться? — Заходите, — нервно буркнул Лось, закрывая дверь и продолжая странно коситься на Князя. — Всех соседей разбудили, наверное. Ладно ещё — моих сегодня нет. На кухню топайте, расскажете всё, думать будем… Эй, — окликнул он Андрея неуверенно. — Тебе прилечь может? — ответом ему послужил красноречивый взгляд пленённых горем глаз. Вздохнув, Ренник протопал ставить чайник — вот тебе и выспался.***
Знакомая тень шагнула прямо к Михе. Понадобились все силы, всё самообладание, чтобы не отшатнуться. Нельзя было показывать, что хоть как-то видит. Не то, чтобы ему это могло сильно помочь, но всё же лучше иметь хоть какой-то козырь в рукаве, чем сидеть с пустыми картами. Когда такой вот джокер из прошлого объявляется… С*ка, думал же, что покончили с этим, но нет — вот он, бл*дь. — Узнал, Мишаня, старого друга, — глумливо хмыкнул Саша Гордеев, останавливаясь пугающе близко. — А я уж думал, забыл ты: не звонил, не писал. — Жизнь такая, — пробормотал Горшок, судорожно пытаясь сообразить, что же ему теперь делать. Похитителя он опознал, более того, конкретно в этом, не сомневался, что и грохнуть может. И пока не видел ни одной причины ему этого не сделать. Ведь знал тот Мишку, очень хорошо знал, что компромисс не для него. Следовательно, Гордею он этого так не оставит. — Я не звонил, а ты меня очень круто приглашаешь на дружеские посиделки. — Внутри всё переворачивалось от нехороших ощущений, но страх показывать этому мудаку Горшенёв не собирался. — Ну, извини, надо было поболтать без сторожевых псинок вокруг, — протянул упырь всё тем же издевательским тоном. Мишка не нашёлся, что ответить. При столь явном намёке на Княже и Адель, в сердце опять словно иголка воткнулась. — Да ты присаживайся, гость дорогой! — продолжал корчить из себя радушного хозяина Гордеев. — В ногах правды нет, ах, впрочем, в глазах тоже, да? Для тебя сейчас это проблематично, извини, запамятовал… Резко приблизился вплотную и, дернув за веревку, как за поводок, почти швырнул зашедшегося в кашле пленника на что-то мягкое. Мишке было пофиг на что, честно говоря, гораздо больше его волновало, что же будет дальше в этой сраной пьесе о возвращении Блудного директора. Гордей тем временем приблизился ещё сильнее, хотя, казалось, куда там… Почти в лицо ему выдохнул: — Невовремя ты, друг мой, с палёнкой решил побаловаться. Людей подвёл на деньги, приличные такие, — деловито так, как раньше почти, сообщил. Вот, мол де, Мишаня, погромил номер — меня снова на деньги развёл… Че ты за человек такой. И фанаты у тебя под стать — снова в зале стулья поломали. Одни убытки! — Каких людей? — просипел Мишка, он действительно не понимал. Старая песня давно закончилась, с упырём этим он дел давно не имел. А тут предъявы такие. — Ты что думаешь, что Тодд твой за спасибо собирался? — взвился занозой острой Сашка. Знакомо-то как, бл*дь, ещё бы в положении Миша не находился в таком угрожающем… Хотя бы руки бы развязал — посмотрели б ещё, кто кого, с*ка. — Миром правят бабки, так тобою презираемые. И нужно было отбить вложенное. А тут ты, как всегда, решил поотмачивать приколы, до психиатрички довёл себя, постановочка главной звезды лишилась… Мне продолжать? — наверняка осклабившись, спросил тот, наседая. — Да понял я, — огрызнулся Горшок. — А ты-то тут с какого бока? — нахмурился он, всё ещё не догоняя. — О, я всего лишь являюсь старым товарищем одного бедного человека, пострадавшего из-за твоих необдуманных действий, — да уж, добрый самаритянин с Гордеева так себе. Наверняка, гнида и процент имеет, и за своё старое унижение отомстить решил. Ну, а че — Мишка разве сейчас не слаб? Слаб. Вот и время ответный удар нанести. Месть ситха, бл*дь. — Вызвался помочь разъяснить как всё исправить. Деньги хоть вернуть, да, Гоша? У двери кто-то неразборчиво хмыкнул. Дуболомы-наёмники ушли, он думал — наедине остались… А нет — выплывает, словно айсберг из тумана на Титаник, Гога какой-то, как не педагог-то?! — Посмотри на себя, дружочек, ничуть не изменился, как ломал судьбы, так и продолжаешь. — Гордей внезапно перешёл от обманчивого полушутливого тона к холодной стали в голосе. Мишка с комком в горле осознал, что теперь с Санька полезло личное. Очень. — Всю жизнь, ты, с*ка, жизнь всем портишь. Некоторым повезло — вовремя съ*бались, как Балунов, например, или Князев твой любимый. Хотя ты же снова нашёл варик, как ему жизнь испортить… А вот другие не смогли, увы. Отца родного до смерти довёл, не так, что ли? Знал, урод, на что давить. Горшенёв и сам себя виноватил, а этот просто озвучил. Но от другого человека слышать это было в сто раз больнее. Там-то все его… Жалели, что ли. Даже Лёшка. А вот директор бывший зло затаил и теперь вдоволь отыгрывался. Саня отошёл, аж дышать от этого его ухода полегче стало. Но, к несчастью, недалеко… Судя по звукам, взял бутылку воды (а может и другого чего жидкого), шумно глотнул и продолжил: — Так, о чем это мы? А, да. В сорок лет пора бы и начать исправлять то, что натворил. Слышал я, что к тебя вдохновение снова приходит, надо пользоваться. Жизнью надо пользоваться, пока она есть, да, Горшочек? Мишку передёрнуло. Жуткий смысл таился в этих словах. И слишком отвратно звучало от него это прозвище: — Чё ты хочешь? — коротко спросил, старательно отгоняя мысли о правоте всех слов. — Немногого, — спокойно сказал Гордей. — 3-4 новые композиции в демках. После твоей трагической гибели, на определённом пространстве они будут очень высоко цениться. «Ага, вот мы и прояснили главное, — мрачно подумал Мишка, — из этой норы мне не выбраться живым. Музыку ему, бл*дь, пиши!» Всё его естество восставало против такого: писать для ублюдка, из-за которого, возможно, и Андрей, и Адель… Нет, не будет он об этом думать, не сейчас! — Да пошёл ты, — вслух устало сказал, — не будет тебе музла. — Ну, мы можем и поуговаривать, — Гордеев снова перешел на ласково-приторный тон. — В конце концов, звезде положено покапризничать. Плавали — знаем, — кинул он намёчище на Бунт на корабле. Злопамятная с*ка, у-у. Ещё и сволочь такая — заметил, видать, как Горшенёва ведёт аж от его приближения, поэтому сел рядышком, максимально близко, закуривая. Обхватил одной рукой за плечи, притягивая к себе: — Ты вот скажи, чего хочешь, Мишенька, что в райдер нынче твой входит, а? Бухло? Иль там укольчик расслабляющий… О, а, может, девка какая, прекрасная, вся такая фигуристая? — он глумливо рассмеялся, продолжая удерживать пытающегося отодвинуться Горшка: — Ну, что же ты морду-то на всё кривишь? Знаю, знаю — держал тебя Княже твой в чёрном теле, на ЗОЖ вот перевёл. На, хоть, курни, болезный, — выпуская струйку дыма прям Мишке в лицо, поднёс руку с сигаретой максимально близко к его лицу: — Не хочешь? Ай-яй-яй, какие мы привереды, зря, значит, раскуривал, старался, — кажется, этот недоартист даже головой покачал, произнося со странным торжеством: — Ну, ладно… Внезапная вспышка огненной боли обожгла нежную кожу между ключицей и шеей. Мишка рванулся было в сторону, но Гордеев лишь крепче прижимал к себе, одновременно продолжая вдавливать окурок в кожу, прожигая, кажется, до мяса… Больно было очень — впрочем, Миха всегда знал, что болевой порог у него слабоват… От невыносимых ощущений уткнулся головой в плечо — не родное Княжеское, место законное, теплом согревающее, а слишком чужое, безысходностью отдающее. Хотелось подвывать, но такого удовольствия выродку доставлять было нельзя. И так, с*ка, к нему в плечо уткнулся от бессилия. Боль завершилась так же внезапно, как и началась. — Да, Мишк, — протянул Саня, будто не он только что его мучил. — Всегда меня удивляло это твоё сочетание — желание рубиться за свои идеалы, зубов не жалея, и нежность какая-то, нетерпимость к боли. Впрочем, ты нам здоровый нужен. А вот Княже твоего, если он, конечно, жив, можно и у тебя на глазах, пардон, тут вернее сказать — на ушах, покалечить немного, или много — как получится. Гордей опять довольно хмыкнул, а у Мишки в груди всё обрывалось от таких перспектив. Даже пульсирующая боль от ожога почти не ощущалась. — Ну, а если нет, — и уточнил, — если перестарались мальчики, когда тебя забирали, — так они могут и кого другого привезти, понимаешь, да? — передразнил его ублюдок. — Малявку Князевскую, иль жёнку… А, может, Мусика твоего, а Мишенька? — С*ка, — выдохнул Горшенёв, отчетливо чувствуя, как холодеет всё внутри. Этот — может. Бл*дь. — Просто умею вести дела, — заржал Гордеев. — Ну, как, капризничать будем, или напишем всё, что требуется? — Напишу, — с трудом выдавил Миха, ясно понимая, что сейчас тот самый случай, когда выбора нет — не при таком раскладе. — Умничка, — Гордей почти ласково потрепал его по голове. Горшка затошнило.***
Всё время, пока друзья обрисовывали разбуженному хозяину подробности произошедшего пздца, Андрей сидел в каком-то отупении на кухне у Леонтьева и, невидящим взглядом уставясь на кружку с чаем, машинально сжимал её в руках. Он не замечал, как искоса поглядывали на него все присутствующие, не понимал, что делать дальше. Мир сузился до этого дома, этой кухни, этой чашки. Сил не было. Ни на что не было. Жажда действия и безумная надежда, что пригнали его сюда, теперь оставили его, растворившись, как намешанный Балуновым в его чашке сахар. Вместе с поднявшейся вдруг чаинкой, всплыло в памяти и сегодняшнее утро, казавшееся теперь таким бесконечно далеким. Счастливым, бл*дь. И чего не хватало, спрашивается?! Словив Мишку на напевании мелодии, очень похожей на Норманнов, Князь тогда шутки ради предложил ему «заплести те самые косички, как у викингов — нужен же сценический образ». Как ни странно, но Горшочек его не только не стушевался, а даже наоборот — с легкостью согласился. И вот две тонкие косички (Княже наш и жнец, и чтец, и на дуде дудец — помним, да?! Чё ему какой-то там колосок!) просто идеально дополнили облик друже. Тот довольно покрутился и, ощупав результат, кивнул, затянув Норманнов уже по-настоящему. Идёт ему всё же вся эта образность. Андрей невольно улыбнулся мыслям, но тут же с болью подумал о том, что не только образ, а и самого Мишутку больше может вообще не увидеть. Он вздрогнул. Опять под ногами был тонкий ледок — вот, шагнёшь сейчас, дернёшься — и всё, провалишься. От треска жуткого закладывало уши, а дна под ногами не видать… — Андрей, — донеслось внезапно до слуха. Князев машинально поднял голову. Балу и Лёшка обеспокоенно уставились на него, а хозяин дома протягивал ему пакет какой-то замороженной хрени: — Приложи к голове. И тебе б это, в больничку всё же, — медленно выговорил Леонтьев то, что ему сегодня ленивый только не твердил. Князь молча помотал головой, но заморозку всё же взял и прислонил к ней уставшую, гудящую голову. Вот бы и чувства также приморозить, что внутри бесновались. — Ну, чё, — снова нарушил неловкое молчание всё также топчущийся вокруг него Ренник, — что делать будем? Делать. Будем. Вроде бы простая фраза, но подразумевает участие всех, будто это общая беда, а не только Княжеская. Хотя, наверное, так и было — правильно Лось заметил — не чужой Мишка, им всем не чужой. Ну, он, по крайней мере, надеялся на это. Значит, с этим разобрались. Другой вопрос, что делать… Ответа не было. — Может, в самом деле фанаты? — тихо спросил Ягода. — Бывают же не вполне адекватные… — Фанаты, не фанаты, — протянул Балу, — сути дела не меняет. Миха неизвестно где, неизвестно с кем, если вообще… — Он резко оборвал фразу, но каждый в комнате прекрасно понял невыговоренную часть — если вообще жив. — Мне кажется, Андрей, тебе надо домой поехать, — неловко вступил снова Лёша, а собеседник его, вскинувшись было на предложение, как он понял, скататься до больнички, прижух. Это было что-то новенькое. Дом-то. Но Ягода идею свою пояснил: — Если вдруг там требования какие пришлют… Выкуп? Князев невольно отмахнулся от этой бредовой мысли — ну, в самом деле, не миллионеры же! А, впрочем, откуда людям-то знать? Если для части публики Князь до сих пор узурпатор и тиран, посадивший практически бедного Горшочка в клетку. — Я пока позвоню Яшке и Пору, — Леонтьев тоже внес свою лепту, — может, у них какие идеи будут… Андрей вздохнул, понимая, что это сказано больше для некого утешения всех присутствующих — видимость деятельности… А в реальности они ничего не могут сделать. Совсем. Вызвав такси и наскоро распрощавшись с Сашкой, павшая духом троица поехала обратно в Купчино. Где, едва, войдя в квартиру, Князев, не разуваясь, прошёл до Мишкиной комнаты. В какой-то момент он, остановившись на входе, тяжело прислонившись к дверному косяку, ещё надеялся увидеть мирно спящего Миху. Желание это было столь велико, что, обнаружив пустую и тёмную комнату, разочарование накрыло его полностью. Мишки нет, его комната темна и пуста. Горшочка не было и, видимо, не будет уже этой ночью. А может быть и никогда. Стиснув зубы, Андрей удержал рвущийся наружу вой. Хотелось что-нибудь разбить, но башка всё ещё болела так, что мысль о бьющемся стекле, вызывала тошноту. Да и не псих он — громить родной дом, где ему с семьей ещё жить… «А вот Мишке — не факт», — нашептало подсознание… Князь тихонько заскулил в кулак. Нельзя было… Даже дома нельзя. Он мельком слышал, как Лёшка, забрав Аллу, уехал всё же домой, пообещав с утра снова прибыть. Надо ему там было что-то решить. Балу же, напротив, снял обувь и, видимо, решил остаться. Он почти дошёл до Андрея, но замер почему-то, не решаясь подходить. Видимо, вид у него сейчас был соответствующий — только надписи, как на электрощитке, не хватало — не влезай, убьёт… Ну, убить — не убьёт, но лезть в самом деле чревато, когда вся фигура сгорбившаяся, казалось, дышала болью. Только вот животные читают иначе. Потому в руку Князя внезапно ткнулся мокрый холодный нос. Аделька. Обратил он своё внимание. Собака смотрела на него умными тоскливыми глазами, тихонько поскуливая. Машинально погладил, отметив, что надо бы её к ветеринару свозить, вдруг что повредили животинке уроды… Странно, но эту мысль Князев поместил в разряд обязательных с утра, в то время, как сам он тратить время на больничку упрямо отказывался… Но ведь он не собака. Поплохеет — скорую вызовет. И вообще Адель Агата свозить может, а ему тут разруливать надо. Вздохнул тяжко. Было б ещё что… А так сверху — дно, и снизу — дно. Лишь бы только не всё предрешено… Темнота комнаты становилась нестерпимой. Опять Андрей стоял на какой-то границе света и тени, словно опять должен был что-то выбирать. Что? Жизнь с Михой, или жизнь без него, так, что ли? Отстойный выбор, честно сказать. Да и не было никогда в его обители такой тьмы, будто и в самом деле хозяин её больше не вернется. Князев решительно шагнул в комнату и резко, охваченный какой-то внутренней яростью, включил ночник. — Пусть горит, ладно? — спросил, обернувшись на Агату и Балу, что за это время, опасливо на него глядя, подошли ближе и, как ранее он сам, остановились в дверях.***
Утро было туманным и мрачным. И даже солнце, светившее во все окна, не делало его светлее. Кое-как, то отключаясь, то просыпаясь, они все — Агата, Балу и сам Андрей — сумели немного поспать. Пришлось себя заставить — никто не знал, что грядущий день готовит. Да и вымотались все. И физически, но больше того — морально. Разбудил окончательно их звонок в дверь. Верочка, уехавшая ещё до возвращения мужчин, вернулась, проинформировав, что потормошила немного своих знакомых в полиции, но результатов пока никаких. Лиц преступников свидетели не видели, машину тоже почти не разглядели — цвет да модель… Примерное направление смогли указать, но этого было крайне мало. Камеры ничего не зафиксировали, потому что там была слепая зона. Сейчас прочесывают номера авто с ближайших, но это огромный пласт работы. К тому же выборку ведут по наличию подозрительного хвоста за владельцами — будь то учёт в психиатричке или погашенная судимость… А машина вполне могла быть и чистой. Более того, именно такой та, скорее всего, и была. Потому что, сказали в полиции, сработали чисто. А ещё она, помявшись, с неохотой сообщила, что происшествие это утекло в сми, и передается по всем местным каналам. Только этого, бл*дь, не хватало! Однако, включив телевизор, Князев с ужасом убедился, что да, их беда стала общенародной. В интернет вообще было не зайти. Один заголовок другого краше. Он мельком мазнул взглядом по нескольким: «Камнем по голове, или выиграть Горшка в суде, но проиграть гопникам», «Спасительная операция или похищение?», «Движение «Свободу Горшку»: это не мы!» — журналисты отрабатывали свой хлеб с маслом по полной… А ведь, по-хорошему, надо было со всем этим ознакомиться — вдруг в ворохе слухов, домыслов и жаренных фактов проскользнёт что-то дельное?.. Но моральных сил на это у него лично не было. Знакомые и друзья начали названивать чуть позже. Неожиданно в голову пришла дельная мысль, и Князь посадил позвонивших с вопросом, чем помочь, Егорыча с Димкой за «поиск иголки в стоге сена». Пожелал помочь даже новый гитарист Альберт — тому была нарезана задача отслеживать ютуб. Ближе к десяти утра приехал сумрачный Лёшка, в этот раз один. — Отправил Аллу с мамой и Кириллом в деревню бабушкину отдохнуть, — пояснил он, — там толком нет связи, да и новостей тоже не услышишь… Даже летом там только парочка древних старушек живет, авось не узнает ма, пока мы… Хоть что-то не поймем. Да и Ольге позвонил, предупредил, чтоб девчонок держала подальше от новостей. Сложно было не согласиться. Очередное жуткое потрясение могло стать для Татьяны Ивановны последним. Князев покивал, молча вцепляясь в телефон, будто надеясь, что тот зазвонит и чей-то незнакомый голос предложит обменять Мишку… А на что, бл*дь?! Может, объявление дать, обращение, так сказать… К похитителю записать… Ага, пропеть: всё для вас исполню я! Спустя полчаса заявились и музыканты Короля и шута, поникшие все и раздраженные, видимо, вынужденные также отбиваться от звонков журналистов и знакомых. — Что будем делать? — спросил нервно Цвиркунов, когда все расселись в комнате. — Может, объявление какое дать? — О чем? — вскинулся Князев, которого и самого мучили подобные мысли, но их отсекал, как бредовые. — Потерялся Мишка, верните за вознаграждение? — Андре, — поморщился Балу, — убери зубки. Идея-то неплоха. — В смысле? — вытаращился на него Андрей. Он тут всё утро себя убеждает, что идея выеденного яйца не стоит, а эти вот так, сходу, заявляют — рабочий вариант, берём. «Вот те на!» — пробормотал мужик, бл* дь. — В прямом, — вздохнул друг. — Только не объяву с вознаграждением кидать, а номер телефона. Так, мол, и так, дорогие поклонники, как вы уже знаете, у нас произошла беда. Если кто-то видел или слышал что-то, пожалуйста, позвоните по такому-то номеру. — Может помочь, — кивнул до этого мрачно гипнотизирующий его Лось, — надо сделать. Князев не мог не согласиться, что это хоть какое-то действие. Вера, правда, серьёзно возражала против таких вот действий, аргументируя, что они могут сыграть против похищенного. Но жажда уже хоть что-то сделать была невыносима. И оно могло как навредить, так и помочь. Против этого даже адвокат не нашлась, что сказать. Не угадаешь ведь. Надежда, едва теплившаяся в сердце, разгорелась чуть ярче. Яшка вызвался опубликовать запись на сайте Короля и Шута и первым поотвечать на возможные звонки (поток спама, который на него неизбежно снизойдет, было страшно представить, поэтому и решили меняться у телефона), отдельно же разместили подобные записи и все участники стихийного собрания, а Андрей ещё и на сайт свой закинул. А результаты и в самом деле появились, но не те, на которые все так рьяно надеялись. Звонки действительно поступали, правда, вот незадача — большая часть интересовалась результатами поисков и раздавала «бесценные» советы — всякие там, якобы, полковники МВД в отставке, ха… И лишь некоторые сообщали, что вроде бы видели Миху/машину/странных людей, слышали что-то и т.п. Данные добросовестно принимались, часть сообщалась в полицию — особенно про машину, часть — мужики катались проверять сами. Бесполезно. Всё было не то. К вечеру вымотанная команда разъехались по своим домам, оставив впервые почти за сутки Андрея и Агату одних (Алиску Нигровская попросила пока придержать Надежду Васильевну, ясно предчувствуя, какой дурдом может твориться у них дома).Балу тоже укатил, напоследок давая Агате наставление следить за проломленной башкой Князя. Тот не жаловался, на любые вопросы и попытки затянуть в больничку, хмурил брови… но обезбол из аптечки пропадал. Потому-то приходилось беспокоиться ещё и об этом. Сейчас же Князь, как и накануне ночью, зашёл в Мишкину комнату, включил ночник да и опустился на пол, привалившись к стене. Неслышно подошла жена, уселась рядом. — Не теряй веры, Андрюш, — попросила сдавленно. — Агат, как? — после её слов, словно лопнуло что-то внутри и хлынуло наболевшее, — я ж ведь и виноват… Правильно, там кто-то написал… Слепой, вроде, только один на той прогулке был! — В чём? — Нигровская, обхватив его легонечко, притянула к себе, — виноваты только те мерзавцы, что решили чужими жизнями поиграть. А ты не обязан был параноить и от каждого куста подвоха ожидать. — Он же говорил, — глухо выдавил Андрей, устраивая всё ещё гудящую голову к ней на колени. — Мишка давно говорил, что будто следит кто-то. А я и не верил, думал, фобии всё, страхи пустые. Я ему не верил, Агата! — он попробовал соскочить, но жена не дала, мягко прижав ладонью назад, пригладила взъерошенные волосы. Князеву пришлось сдаться и вновь распластаться по острым коленкам. — А перед тем… — продолжил он хрипло. — У него же в этом чёртовом парке чуть ли не истерика случилась, Мишка чувствовал, понимаешь? Он говорил, что нам срочно надо уходить… Если б я был порасторопнее, если бы верил ему больше… — Андрей замолчал, обрываясь, чувствуя, что у него выступили злые слёзы. — Как мне теперь вообще верить, как верить и говорить самому себе, что всё будет хорошо? — Ты не знал, — любимая покачала головой, — не мог знать. И мы все, не ты один, слышали его опасения, ни один из нас не придал этому значения, списывая на психологическое состояние, — она перевела дух, потому что внезапно очень ясно поняла, почему Андрей так упорствовал в своём нежелании ехать в больницу. Он наказывал себя этой болью. — Да, к несчастью, мы ошиблись, но это не делает нас виноватыми, — продолжала твердо говорить, не зная доходит ли до его страдающего разума хоть что-то. — И не говори себе, что всё кончится хорошо — мы этого не знаем. Но не смей терять веру, слышишь? — Агата наклонилась к самому уху, легонько поцеловала, со страхом отметив, что он болезненно нахмурился. — Эта вера сейчас очень нужна Мише, нужно чтобы кто-нибудь в него верил, не сдавался… И, — Нигровская набрала воздуха, как перед заныриванием в бассейне. — Ты нужен здоровым, а не страдающим от непроходящей головной боли. Андрей, завтра утром мы поедем в больницу — это не обсуждается. Князев, всё же приподнявшись, хотел было возразить, но, подумав, о том, что если уже сутки от обычного обезбола никакого проку — это ненормально… И до финала истории его котелок может и не доварить. Потому лишь бессильно уткнулся ей в шею — жена, конечно, права… Он не имеет права сдаться… Только и где взять силы, чтобы бороться, тоже пока не понимает.***
Несмотря на июнь, Миша зябко поежился — музло не рождалось. Как бы ни старался, получалось что-то маловразумительное. В голове вертелось что-то вроде «не поет птичка в неволе», но высказывать это вслух явно было бесполезно. Спасибо, хоть верёвку сняли, да и то — не по доброте душевной, а гитару в руки сунув, чтоб пахал на благо чужого обогащения. С петлей же на шее особо не забалуешь. Внутри было мерзко и страшно. Гордеев постоянно нависал над душой, не то, что не давая сосредоточиться, а, кажется, радуясь его неудачам. Мишке уже не раз приходило в голову, что музыка — просто предлог. А на самом деле ублюдок совсем оманьячился и хочет насладиться местью и болью. Иначе как объяснить постоянные оплеухи, не только моральные, но и физические. Да и любимое, вероятно, развлечение — прижечь бычок — тоже никуда не делось. Новые ожоги появлялись с завидной регулярностью, словно Гордей задался целью превратить его в далматинца, бл*дь. Впрочем, при всём при том ещё и ощущение было, что Саня сильно сдерживается, чтоб не покалечить. Горшку в этом случае не очень хотелось представлять, что будет дальше: что-то подсказывало, что легко умереть ему не дадут. Заодно и понимал, что чем быстрее сможет сочинить что-то вразумительное, тем скорее узнает, что же станет его финалом. Да и сам Гордей, с обыденным видом взявший привычку почти постоянно вслух рассуждать о способах умерщвления — вовсе не способствовал поднятию настроения. Вот, разглагольствовал о прекрасном способе заживо похоронить — знал же, урод, что всегда подобного Мишка боялся, видел, как его передергивает… И наслаждался — это и по голосу слышно было. А через часок-другой уже мог, притворно-ласково погладив по спине, заявить: — А ведь умирать не обязательно, да, Мишенька? Перебить пару позвонков в шее, и проведешь ты остаток жизни овощем обездвиженным. Представляешь, захочешь — не сможешь выпилиться. А ты захочешь… И хохотал, как помешанный. В то время, как Горшок понимал, что да, в этом случае он точно и захочет, и не сможет. В общем, обеспечивал Гордеев с товарищем пленнику надзор и «веселое» времяпрепровождение. К слову, о подельнике… Гоша-Гога этот самый больше возмущался от творческого бессилия — тоже какая-то своя идея-фикс была: якобы вернётся к нему жена с дочкой, если он снова будет на финансовом коне. Что сказать — ещё один с потёкшим котелком. Может, если они старые товарищи с директором их бывшим, это заразно? Воздушно-капельным путем передаётся, как вирус какой… Бешенство, бл*дь! Тем не менее, два этих психа почти всё время были рядом, не оставляя шансов даже на попытку сделать ноги. Как бы с одним Мишка может ещё и справился, если б удача повернулась к нему (думать о том, что кроме «справиться», нужно ещё и «выбраться» тоже не хотелось), а с двумя почти без вариантов. Не то, чтобы он не попробовал — ну, скажем так, не пробовал, а просто, улучив редкий момент, когда оба у*бка зачем-то вышли из комнаты, подошёл к окну и ощупал раму. Замков здесь не было, окна простые совсем. Проблема была в другом — какой этаж не понятно, вылезти вслепую проблематично, если только, совсем уж отчаявшись, снова повторить полёт… Но жить как-то пока ещё хотелось. Да и риск был опять же не убиться, а просто переломаться. Да и больно будет. А этого тоже не хочется. Дилемма. За этими невеселыми размышлениями и застал его вернувшийся Гордеев. И, судя по всему, всё сразу понял. — Охладиться решил, Мишаня? — показушно удивился. — А что нам не сказал? Мы ж со всей душой к нашему гостю… Есть способы. Сейчас устроим… Скрытая усмешка в голосе очень не нравилась. Ещё больше не понравилось, когда мучители вдвоем вытащили его в ванную. — В столь жаркий летний день специальная услуга, — прошипел Санёк, — спасительная для горячей башки холодная вода. С этими словами резко толкнул Горшенёва вперёд и, надавив, опустил его голову под воду. И когда успел набрать-то? Заранее готовился, что ли? То есть это даже не расплата за попытку побега, а… Ублюдки решили помучить его просто так. Впрочем, подобные размышления мигом вылетели из головы — в рот и нос хлынула ледяная вода, перекрывая дыхание. Паника от невозможности вдохнуть накрыла полностью, а Гордей и не думал останавливаться — всё удерживал под водой. И только когда Мишка почувствовал, что вот-вот отключится, его резко выдернули. И, минимально дав откашляться-отдышаться, окунули снова. Гордеев явно получал от этого садистское удовольствие, поэтому всё повторялось снова и снова, Миха не считал сколько именно, весь мир сузился до погони за живительным глотком воздуха, который удавалось сделать в промежутках между «погружениями»… Пока внезапно, в какой-то момент не обнаружил себя полусидящим на твёрдой поверхности, на полу, наверное. Легкие горели, несмотря на колотящий всё тело озноб от ледяной воды, рёбра — которыми в процессе он тоже неслабо приложился — болели, в голове плавал туман, всё тело было тяжелым-тяжелым… — Ну, надеюсь, тебе наша прохладительная ванна помогла, — сбито дыша произнес Саня. Умаялся его топить, падла! Конечно, ему никто не дал времени очухаться полностью. Обратно в комнату и гитарку в руки. Играй, сочиняй, на свежую-то голову! Кое-как, преодолевая тошноту и дрожь, он пытался сосредоточиться на поставленной задаче. Проверять на своей шкуре изобретательность Санька не хотелось. А в голове навязчиво билась мысль — почему Гордеева так разозлило, что он подошёл к окну? Опять предлог? Или квартира на одном из нижних этажей и оттуда можно сбежать, теоретически? А если выбраться из квартиры, то небольшую лестницу он сумеет преодолеть… Только бы выпал шанс… Мишка скребанул зубами. Вот, как жизнь интересно изворачивается… А ведь недавно же совсем он смерть, как дорогую гостью ждал… А теперь вот всю башку поломал, как костлявую обхитрить. Хотя бы ради того, чтобы узнать, что Андрей в порядке, живой, даже если не очень здоровый. Возможно, такой шанс представится, если они решат, что всё, Горшок сломался и покорен чужой воле. Расслабятся. И тогда, может быть… Он помотал головой и вновь попытался выудить хоть откуда-нибудь мелодии. А ближе к вечеру — ну, по крайней мере, Мишка предполагал, что это вечер — солнечный свет, делавший темноту, в которой он существовал, не такой плотной, начал тускнеть… и напарник Гордея, Гога-педагог, пришёл в неистовое возбуждение. Вызвал Гордеева из комнаты на разговор. К счастью, далеко они не отошли и Мишка, напрягая свой «суперслух», сумел услышать кое-что интересное. — Теперь все ищут! — шипел Гоша, нервно барабаня пальцами по стенке. — Не только полиция, сами ищут! — Ну и пусть, — равнодушно отвечал Саня, — не найдут. — Они номер телефона опубликовали — позвоните кто, что видел! — продолжал горячиться тот. — А если кто видел и позвонит? Гордей! И на сайте группы же, и у каждого музыканта, от Князя начиная, Сашкой Леонтьевым заканчивая! А вот это было, признаться, неожиданно. Но не успел Мишка нормально раскрутить мысль, как мерзавцы продолжили. — Да кто тут будет звонить, — фыркнул Гордеев, — тут одни алкаши кругом, они только бутылку водки и увидят чётко. И то… — он усмехнулся. — Учитывая, что за бормотуху они пьют, не удивлюсь, если давно уже ничего и не видят. А если и видят, то только белочку. Кто же алконавтам поверит?! — Ну, я не знаю, — а Гога-то не таким храбрецом оказался, как показывал. Или иногда мозги включались? — Не ссы, — усмехнулся Гордей, — кстати, а это интересно даже, беспокоятся, значит, хм… Ну, Андрей-то понятно, а вот другие…. Да, пожалуй, это становится всё захватывающее и захватывающее… Есть у меня счета ко всем к ним. И он резко вернулся обратно в комнату, подошёл к напряженно замершему Горшенёву и спросил: — Ну, что, Мишутка, отправим привет Княже и компании? Сердце упало куда-то в бездну.***
Наутро, после очередной полубессонной ночи, Андрей всё же решил послушаться Агату и скататься в больничку. Да и в конце концов, может, все вокруг, наконец, перестанут смотреть на него так, будто он сейчас сломается, забьётся в судорогах, или ещё что выдаст. Скалу, например, искать отправится. По крайней мере, в глазах приехавших с раннего утра Сашек — Балунова и Леонтьева — он эти опасения ясно прочитал. Они с Агатой уже были на пороге, когда внезапно позвонил Яшка. Цвиркунов с утра снова сидел на телефоне, поэтому ответил Князев, затаив дыхание и с болезненной надеждой. Голос Якова, правда, его не порадовал. — Андрюх, тут это, — он замялся, и это болезненно подстегнуло, — сообщение странное пришло. — Яш, давай. Не тяни, — попросил, а у самого сердце заколотилось в тягостном предчувствии. — В общем, тебя просят заглянуть в почтовый ящик… Окончания Андрей уже не расслышал, выпавший из враз ослабевшей руки телефон поймала Агата, сам он, сквозь подступающую панику, рванул вниз по лестнице. Чудом не запнувшись и не набив новых шишек, дрожащими руками открыл и достал конверт из плотной бумаги. Без адреса и других каких опознавательных меток. И вот сейчас этот конверт, подобно ещё не разорвавшемуся, но уже тикавшему снаряду, лежал на кухонном столе. Вокруг него собралось трое здоровых мужиков, что никак не решались посмотреть, что же там внутри. Нигровская и вовсе — отошла чуть в сторону, побледнев, как полотно, словно даже нахождение рядом с этой вещью ей давалось с большим трудом. — Ну, — нарушил тяжелое молчание Князев, гипнотизируя бумагу так, что, по идее, та должна была начать дымиться. — Вариантов нет… Затем осторожно взял конверт и, надорвав самый краешек, вытащил содержимое. Которое тут же выронил на стол — обыкновенная чёрная флешка и… тонкая длинная косичка полуседых волос, запачканная чем-то бурым. — Бл*ть, — выдохнул, кажется, за всех Балу. — Это его? Андрей молча кивнул — слова не просто застряли где-то — их не было совсем. Он смотрел, не мигая, казалось, что если он это сделает, то мир окончательно схлопнется. Пошли прахом последние его надежды, что это фанаты так освободили Горшочка, тюкнув по голове страшного деспота, тирана и просто дракона Князева… Ведь вот она перед ним… Косичка, так заботливо заплетённая двое суток — а кажется, жизнь назад! Косичка эта вызывала столь резкую боль и в голове, и в сердце, что Князеву показалось, он никогда не сможет больше ни говорить нормально, ни хотя бы дышать. А зрение вновь сузилось до ещё одного страшного предмета, лежавшего на столе. Учитывая косичку, вымаранную в крови, не хотелось даже думать, что может содержать в себе эта несчастная флешка. Какое горе она принесет им. А воображение всё равно упрямо подсовывало картины — одну страшнее другой. Балу, судорожно выдохнув, протянул было руку, но Андрей, вынырнув из ступора, оттолкнул его, выдавив: — Я сам. Извини. Он должен был сделать это сам. Именно он, потому что это было послание ему. И потому что это он, а не они не уберегли Мишу. Горечь разлилась по горлу. Осторожно, словно ядовитую гадюку, он взял флешку и понёс к компу… Вся компания, молча, словно похоронная процессия, выдвинулась за ним. Сгрудились у ноутбука. Подрагивающими руками, закусив почти до крови губу, Князь вставил флешку. Всего один файл. Видео. Кажется, теперь всё стало совсем хуже некуда… Перед тем, как нажать на «плей», Андрей оглядел всех собравшихся — на побледневших лицах ясно читался испуг. Но они должны были знать… Даже если это был конец всем надеждам. Если им прислали Казнь шута. Видео начало загружаться… А потом… Качество было не очень хорошим, но происходящее — вполне различимым. Комната какая-то, окон в кадре не видать было, почти без мебели — диван, да табуретка. А на табуреточке умостился Мишка, в своей, уже почти исчезнувшей за время их долгого, нелегкого пути, защитной позе. Князь прикрыл на мгновение глаза, лишь усилием воли, заставив себя разлепить веки… И дальше смотреть как Горшочек его сидит, понуро, обхватив себя руками. Весь бледный, с заметными синяками и кровоподтеками… и ожогами? Мелкие такие, они едва виднелись, но оказались весьма характерными и узнаваемыми. Андрей сглотнул. Он знал, что теперь будет мучить его в кошмарах. Кулаки бессильно сжались. Он столько времени, сил и души потратил, чтоб Мишку в чувство привести, а какой-то ублюдок больной… Просто взял и перечеркнул это враз. Внутри поднялось нехорошее чувство, что из психушки того бы не выкрали… А это значит во всём виноват он. Только он — Андрей Князев, возомнивший себя способным вытянуть… Так ведь почти вытянул. Люди — с*ки. — Выход судьи! — торжественно и насмешливо объявил какой-то… металлический, неестественный голос. Видимо, через программу пропустили — осторожные утырки. И в кадре появилась фигура, облачённая в плащ и маску. С бритвой в руках, старинной такой, остро блеснувшей на свету. Палач молча подошёл или подошла (хрен в этой мешковине разберёт) к ещё более съежившемуся Мишке. Рука, обтянутая толстой перчаткой, почти ласково погладила по растрепанной и, кажется, слегка влажной (вспотел от напряжения, что ли?!) голове, провела бритвой по виску, затем по щеке, спустилась на беззащитное горло (Князев на этом моменте не дышал и, кажется, не он один), помедлила, вернулась опять к волосам. Зажав крепко прядь, немного оттянув, человек в маске коротко взмахнул своим орудием — и прядочка упала на пол. Брезгливо вытерев руку о плащ, судья, а скорее — палач, взялся за следующие волосы. Ни сожалений, ни раздумий. Холодные и твёрдые взмахи бритвой. Пол постепенно усеивали криво отрезанные пряди. Миха морщился, но молчал. Андрей внезапно обнаружил, что дышит с каким-то свистом. В голове смешивались воспоминания — вот он аккуратно помогает Горшочку своему побриться. Осторожно, стараясь не напугать, тем более не задеть. Сколько разговоров они за этим делом провели, сколько тем прояснили. А там, на видео, в скорбном молчании не было ни аккуратности, ни осторожности. Только грубая сила, словно говорящая: «Он в моей власти, смогу сделать всё, что хочу». Косички урод оставил напоследок. И, если с одной всё было просто, отчикал — и полетела та в кучу… то с другой, видимо, недоделанный Тодд то ли не рассчитал движений, то ли специально, но резанул слишком близко — на вспоротой коже выступила кровь, а Мишка, сдавленно зашипев, дёрнулся. Наконец показывая, что он живой, а не сломанная кукла, что сносила все издевательства в совершенно необычной для себя манере. Князь, честно, не знал, что и хуже… — Аккуратнее, дружище, — произнёс всё тот же металлический голос. — Эта голова ещё нужна этому телу. Мишаня, передашь привет? Нет? Ну и ладно… И, внезапно, сам обратился к ним, зрителям: — Ищете? Ну-ну, продолжайте. Создавайте видимость деятельности, мушкетёры. Всё равно ничего не сделаете. Абсолютно бесполезны и бессильны, как всегда, впрочем. Не спасли от хмурого и водки — не вытащите и сейчас, — ублюдок взял драматическую паузу. — Тяни, — нараспев произнесла машинная обработка голоса. — Ты всё равно его не вытянешь, верно, Князь?! На этом моменте видео резко оборвалось, оставляя всех присутствующих в состоянии глубокого отчаяния. Ни в какую больницу, естественно, после увиденного Андрей не поехал. Пофиг на голову, на всё — Мишка был ещё жив, но, судя по всему, это могло быть ненадолго. Какая больница, если время уходит! Успокоительное, накапанное трясущейся Агатой, не помогало сбить волнение и ярость. Видео не оставляло сомнений — это не фанаты. Это кто-то знакомый — недаром, трусливо прячут и лица, и голоса. И это — личное. Месть. Причём не только Горшку — тот в истории вляпываться умел… дорогу переходить кому не надо, но видео прислали им — без всяких требований, просто, чтобы помучить. Значит, кому-то насолил ещё, как минимум сам Князь, а то и вся группа… Мушкетёры — чем не намёк?! Но кто?! Андрей задыхался, но не мог отыскать в памяти хоть кого-то столь злопамятного и способного на подобные изуверства. Если кто и был, то давно уже из жизни их исчез, а может и вовсе сгинул. В любом случае — это не мог быть он. Всё же быльём поросло. Да и не было ни у кого информации, где сейчас обретается Сашка Гордеев. Наверняка, мохито попивает где-нибудь на Майями-бич на спи*енные у них деньги.***
Пусть и запоздало, но они сообразили, что надо было бы сообщить в полицию — может, там хоть отпечатки снимут (хотя какие там могут быть следы, если они и конверт, и флешку заляпали уже своими руками? Не трогали только прядку — никто не решался к ней прикоснуться, впрочем — с неё, наверняка, нельзя снять…). Приехавшая полиция, впрочем, подтвердила их опасения — пальчики скатать проблематично будет, да и не известно, есть ли они в базе. Но добросовестно захватили вещдоки с собой, тщательно упаковав и произведя опись. Даже эксперта притащили, который быстренько пальчики у всех отпечатал — Андрей подозревал, что и тут благодаря хорошим знакомствам Веры в правоохранительных кругах все так старались. Ну, или резонансное дело — тоже роль свою это сыграло. За этим увлекательным занятием — снятием отпечатков пальцев — и застал их приехавший Лёшка, при виде которого на всех причастных напала очередная волна ступора. Понимали, что рассказать надо. Однако никто не хотел быть гонцом, приносящим плохие вести. И не потому что Ворон их смурной и без того мог замочить… А просто, бл*дь, не могли и всё. Вызвался всё же скатавший яйца в кулак Реник. Отведя в сторонку, тихо и медленно всё пояснил. Горшенёв-младший, зависнув на несколько минут, молча сгорбился, став ещё больше похож на нахохлившегося ворона. Агата ловко подсунула и ему стаканчик с разведённым лекарством, который тот машинально выпил, похоже, даже не заметив. Затем подошёл к замершему Андрею: — Я хочу увидеть запись, — почти спокойно и очень уверенно заявил. — Зачем? — Князева передернуло. — Потравить себе душу? Смысл? — сам он с удовольствием стёр бы себе память. Но, нет — каждый момент проклятого видео вытатуировался в корчащемся от боли мозге. — Мне надо, — твердо отозвался Лёша. В голосе его внезапно зазвучали очень характерные интонации Юрия Михайловича. Андрей хотел бы сказать, что её нет, мол, забрали товарищи полицейские, но, поглядев в полные боли глаза, понял, что не может так поступить. Да и запись была — Балу, привыкший всё контролировать, перед приездом полиции сделал копию. — Ладно, — кивнул на ноутбук — Сашки тебе покажут. А я, извини, не могу, не могу это второй раз смотреть. И Князь быстро отошёл от казавшегося таким решительным Ягоды, а потом и вовсе — пулей выскочил на балкон — ему срочно нужен был хоть какой-то воздух, так резко его вдруг замутило. И непонятно, то ли эффект от увиденного настиг, то ли непрекращающаяся головная боль вызвала. А может и всё сразу. Высунувшись в окно и подставляя раскалывающуюся голову северному ветру, он впервые за долгое время пожалел, что уничтожил все старые нычки сигарет.***
Измученный Мишка, сидя опять со связанными руками — психам этим тоже нужно было спать, как всем нормальным людям, а оставлять его без присмотра они всё же не решались — пытался заснуть. Ему нужны были силы, очень, а, после больше суток без сна, практически, их оставалось очень мало. Но сон не шел. Вообще, трудно заснуть, в сидячем положении, привязанным к батарее (блин, Гордеев, похоже, в 90-х застрял — хорошо, хоть до утюга какого или паяльника пока не додумался!). И даже крайняя вымотанность не помогала. Немного согревала мысль о Княже. После своеобразной записи «привета», Горшенёв был почти уверен, что Андрей жив. Это радовало. Но жить теперь ещё больше хотелось, чтобы самому убедиться, что это реально. А для этого нужно держаться. Но сон всё равно не шёл — теперь он уже думал не только об Андрее. После подслушанного, осознав, что его активно ищут и слухи о его похищении явно разнеслись в народе, Мишка стал переживать за других своих близких. Если мама узнает… Он очень надеялся, что Лёшка сумеет от неё это скрыть. Маме нельзя было волноваться, никак! Он не выдержит, если и Мусик из-за него… Пусть в этот раз Мишка как бы и не при делах, но косвенно… Если б он не бухал как чёрт — ничего бы этого не было. Совсем. А Олька с девчонками? Вдруг Настюха что услышит… Сашка-то мелкая, не поймет ещё ничего, а вот Настена и поймет, и испугаться может. А он за всё это время так и не удосужился… Горшок засопел. Да, Князь предлагал договориться с Олей, но он сам не захотел. Всё ещё страшно и стыдно было… Он бесконечно уговаривал себя, что, вот, ещё немного — может, тогда решится. Но сам, кажется, только больше укоренял тот разрыв, когда папа с живого субъекта превращается в непонятный объект с фотографии. Ну, вот, доотказывался… Теперь, может, хоть немного легче девчонкам будет. Они и так от него отвыкли. Как знал, бл*дь. Мишка хрипло рассмеялся. Желание расшибить лоб о батарею было велико… Но та, во-первых, чугунной не была, а, во-вторых, жить по-прежнему хотелось. Мысли опять вернулись к Андрею — у него рядом хотя б Агата, она сумеет поддержать мужа. С ней не пропадет. Ещё и остальных поддержат… в случае чего. А такой случай, увы, мог вполне стать реальностью. Перед съёмками своей нетленки, как он сам выразился… Короче, Гордеев разродился целой речью, что-то там о викингах, обрядах очищения, что именно так они готовились к торжественной гибели. Дебил, блин, хоть бы нормально тему изучил. Мишка невольно хмыкнул. Всё-таки измотанность взяла своё — в какое-то подобие сна он провалился. Неровный, резкий, без сновидений. А жаль, он бы не отказался хотя бы во сне увидеть Княже. Или кого ещё, только не мерзкую рожу Гордея, которого, хоть и не видел сейчас, но прекрасно помнил. А утром резко проснулся, разбуженный громким хлопком двери. Не в «его» комнату — входной. Ну, да, ещё вечером Гордеев собирался самолично отнести послание Князю, видимо, вот и пошёл. Мысленно пожелав тому провалиться в канализационный люк или нарваться на пьяного водятла, Мишка старательно принялся не думать о том, какой эффект такое видео произведет на его близких. Как тут же приоткрылась дверь уже в его камеру — Гога, блин. Хотя он был лучше Гордеева — не было у него жажды помучить без повода. Ну, вот только с бритвой…. Но, там, скорее, Гордейка настоял. Тюремщик молча развязал затекшие слегка Мишкины руки и так же молча сунул в них бутылку воды. К чести, жаждой они его пока не мучили — понимали, видимо, что с обезвоживанием долго не протянет, да и музло не родится, — обеспечивали, так сказать, естественные потребности. Ну, кроме еды — хотя в него бы сейчас вряд ли бы какая пища полезла. Правда, и от воды, после вчерашних охладительных процедур, его слегка мутило, но пить было нужно. Держаться, да? Может, ещё наделают эти орлы-стервятники ошибок. А он сдаваться удумал. Нет, надо было держаться. Даже если не было сил. В конце концов, это не чёрт, а всего лишь Гордей из крови и плоти. Если запастись терпением, то где-нибудь он проколется. Ведь его ищут. А, зная упрямство Андрея, тот не успокоится. Значит, терпи, Горшочек, терпи… Гордеев вернулся довольно скоро, довольный и взбудораженный. Видимо, не только его ему нравилось мучить. Тоже, бл*дь, возомнил себя вершителем судеб — серый кардинал хренов! И снова в руках у Мишки оказалась гитара — кажется, он её скоро возненавидит, в жизни бы такого не подумал! — Петушок пропел давно, а Мишенька ещё ни звука не выдавил из себя, — расхохотался собственной шутке, — впрочем, ты у нас известный лодырь. С таким простейшим делом не можешь справиться! Всего-то выдернуть парочку мелодий из воздуха, так же ты обычно делаешь? Ах, Миша, не стараешься ты совсем! — пожурил его, и ничего хорошего это не несло, бл*дь. — А может ты и жизнь ценить научился, а? Странно, что для этого тебе ослепнуть понадобилось! Миха прикусил губу, чтобы не ляпнуть что-нибудь этакое — покорность, да? Бдительность усыпить… Но прав ублюдок, где-то глубоко прав… Вот ж, с*ка! Это, впрочем, не укрылось от Сани: — Неужели Горшок терпению научился? Вау, посмотрите-ка! И язык свой за зубами держать? Какой эффект! А тебе полезно, однако, на цепи сидеть, — продолжал притворно изумляться тот. — Может, если бы раньше надели ошейник, да и намордник заодно, сейчас здесь бы все вместе не куковали, — кажется, сейчас директор их бывших в красках представлял Мишу в виде раба на галере, плывущего по морю денег. Горшенёва знатно перекосило. И угораздило ж их в такое дерьмо вляпаться… Ворьё, жульё — полбеды, а вот вёрткий и цепкий делец, что обиды не прощал… — Ладно, сочиняй давай, — вновь заговорил Саня, заставляя его вынырнуть из мыслей. — А то у меня появится желание придать тебе дополнительный стимул, — в голосе неприкрытая угроза. И опять всё сначала. Музыка не идёт, Гордеев злится, и из-за этого музыка не идёт ещё упрямее, а ублюдок готов его порвать на месте… Ведь каждый прожитый Мишей день увеличивает риск быть пойманным. А так день сурка какой-то. К вечеру бывший директор вообще всякое терпение потерял: — Что, бл*ть, с тобой не так? — вопрошал он, слегка встряхивая его за плечи. — Может, ты решил так время потянуть, надеешься, что разыщут тебя твои друзья-братья, а? — он выдержал очередную драматическую паузу. Ну, право — театр плачет. Мишка б ему с удовольствием какую-нибудь роль прописал да глотку самолично вспорол, но… Увы, здесь роли иначе распределены. — Так вот, не надейся, — свистящим шепотом выдохнул ему в лицо Санёк. — Отсюда ты выйдешь только одним способом, и будет ли это быстро и безболезненно — только от тебя зависит. Не зли меня, понял? Немного отдышался и с удовольствием продолжил: — Но я готов тебя немного вдохновить. Я добрый — заодно и поисковой бригаде отправим послание. Мишка содрогнулся — если относительно спокойный Гордеев пугал, что же он может придумать в взбешённом состоянии? Надежды выскользнуть самому упирались в липкий страх неудачи… Че он тогда сделает? На цепь посадит? Может статься и так… Горшок весь сжался. Долго ждать ответа не пришлось. Усадив Горшенёва на уже знакомую табуреточку, связав за спиной руки, Гордеев уже сам решил заняться «воспитательным» процессом. Разумеется в наглухо закрытом балахоне и тугой маске — с*ка. — Так, братцы, я кажется понял, в чём дело: Мишане нашему не хватает подзарядки, — весело просвистел тот в камеру, а приборчик на маске до неузнаваемости искажал голос. — Для одной очень важной работы. Устроим небольшой сабантуйчик. После этого подошёл сзади и, обхватив за плечи, грубым рывком прижал к себе. Мишка судорожно выдохнул — непрошенные воспоминания лезли в голову: вот точно также ему впаривали таблетки, когда он отказывался их пить добровольно. Но то была необходимость, а что может подсунуть этот фрукт? Вопреки желанию, у него вырвалось: — Не надо, пожалуйста! — слишком силен был тот глубинный страх — сам того не зная, Саня наступил прямо в зарубцевавшуюся рану, расковыривая её с мясом и хлюпаньем. — Надо, Мишка, надо, — довольно усмехнулся Гордеев. Паника разрасталась, контролировать не получалось. Да, вот теперь стало по-настоящему страшно. И ведь он всё понял правильно — как только рука перекрыла воздух, в рот хлынула обжигающая жидкость. Бл*ть, водка! Возможности выплюнуть не было, он давился, захлебывался ею, отчаянно пытаясь вырваться. В какой-то момент чёртова жидкость потекла совсем уж как-то не туда и не так — рвотный рефлекс не заставил себя ждать. Его вырвало раз, другой. — С*ка, — прошипел взбешённый Гордеев. Прилетевший удар не был столь уж неожиданным, но отправил в спасительную в какой-то степени бессознанку.