Кротек

Потерял себя, нет душе покоя. На круги своя жизнь мне не вернуть. Возвращаюсь я в лес ночной порою. К тёмной красоте ведёт лишь тёмный путь. Эх, дурак, ступай покайся И к пруду тропу забудь. Говорил себе я: «Справься С этой мукой как-нибудь». Дурак — Князь

После прошедшего как по маслу концерта Мишка чуть подуспокоился. Обошлось без полётов, паничек и прочих подсечек от с*чки-судьбы. Энергия, которая шла от зала, освещала ему путь не хуже прожекторов. Ирония в том, что свет их он, может, толком и не видел, а вот тепло ощущал. Казалось, всё плохое позади: как в сказке — злодеи ожидают наказания, Княже поправляется, вон, бодрячком уже ползает по квартире, даже приходится эту его активность Агате пресекать время от времени. Жаль, манежей для поправляющихся панков не продают, ха! Да и у него самого всё… Тоже неплохо. Да, ещё сохраняются некоторые эффекты от общения с Гордеем, но всё же… паничек таких нет, хорошо же? Хорошо! А остальное — пройдет. Совершенно точно. И Мишка вообще до такой степени расхрабрился, что всё же позволил пришедшему мастеру с шевелюрой поработать — а то ведь надо и дальше выступать: Шурка за***тся каждый раз вытворять из обрезков волос что-нибудь. К тому же Балу тоже не вечно с ним рядом будет. Пока, конечно, этот вопрос прямо не поднимался, но навострённые лыжи он ощущал почти физически. Короче, неудивительно, что Горшочек себя в кулак собрал, да и доверился парикмахеру — как он сильно надеялся без всяких там демонических приставок. Ну, а то, что всю процедуру просидел, вцепившись в руку Андрея — как ребенок, ё-моё — так об этом старался не думать. Если не думать, оно легче. А может и пройдет как-нибудь, само собой. Нет, не само собой: с помощью этих сеансов психотерапии — а полезная, блин, штука. Зря, похоже, раньше недооценивал — многих бы проблем, если не избежать, так уменьшить урон можно было б. А сейчас хотя бы кошмары не снятся, с закапыванием — и то хлеб. Потому что задолбался каждый раз во сне в гробу просыпаться, с таким чувством страха, что, казалось, сердце сейчас разорвётся, но… моторчик как-то выдерживал. Поразительно даже. Насколько ему запасов прочности ещё хватит? Хотелось бы всё же подольше, чтобы Князь нормально оправиться успел… Да и самому хотелось. Тем более жизнь понемногу налаживалась. Настолько, что, вскоре после концерта, с удивлением обнаружил, что с каким-то удовольствием даже думает о приближающейся днюхе. Понимаешь ли, 41 будет. Сказать бы ему лет двадцать назад, да даже год назад, что доживет до этих цифр, а самое главное — будет и дальнейшую жизнь как-то планировать (план не развалиться, выступая, пока Андрей не оправился — тоже план. А потом Миха робко загадывал, что можно и совместно попеть… А чего б нет-то, ё-моё? Или жить ему значит с Князем можно, а на одной сцене стоять нет! Бред же…) — не поверил бы. А вот так вот. В отличие от предыдущего года и мрачной больницы вместе с дарами непутёвыми (до сих пор Лось ему разбитую вонючку припоминал, в шутку больше, но обиду, похоже, реально затаил какую-никакую) — планировал в этот день отрываться. С родными и друзьями, в число которых входили и некоторые парнокопытные товарищи. Решено было на дачу к Горшенёвым уехать. Немного внутри подсасывало, говоря, что там всё отцом пропахло, но… Лучше места вряд ли можно найти. Да и он захочет — а не увидит того, что лишние воспоминания нагоняет. Потому особо бояться не стоило. Всё будет — зашибись! Места много, шашлыки, минералочка, бегающие дети — даже Оля согласилась приехать и привезти дочек. Они, в общем-то, неплохо поговорили с бывшей несколько раз. Оля его больше за бревно неразумное не считала, как видно. Та к нему даже в больницу приезжала, и вообще — похоже, получится у них какое-то общение, если оба будут идти на компромиссы и козлить перестанут. А общение это очень Мишке было нужно. Точнее — девчонки — Настюха с Сашкой нужны были. Слишком острым было пройденное осознание за те дни в плену, когда он думал, что всё — допрыгался, кротик. Короче, понял Горшочек, что дочки почти не получали внимания, и вообще… Любит же он их, своих малявок, быстрорастущих, кстати. Надо побольше времени бы с ними, а то Настя, например, вообще уже большущая, ещё лет 5-6, да и улетит строить свою жизнь. Или с ним чего случится, что куда как скорее произойти может и без всяких там помощников в виде Гордея. Нет, конечно, у него в планах проскрипеть сколько надо, но и реалистом быть приходилось — угробленное за много лет здоровье восстанавливалось плохо, долго, а в некоторых пунктах уж всё было: поздно, Горшок. Вот, как со зрением. Тени так и останутся тенями и размытыми силуэтами — пояснили врачи. И, по их словам, это уже было чудом. Повезло в какой-то степени. Да и все вокруг так же думали. А он… он был доволен, что хоть как-то. И что Андро не ушёл (хотя щас скорее уполз), не выдохнул с облегчением, что может от докуки избавиться. — Мих, — Князев был от такого начатого не им разговора скорее жутко расстроен, судя по голосу, нежели готовился бежать, радостно подпрыгивая, в суд или опеку там — хер знает, куда по такому вопросу обращаться. — Ну, вот когда ты уже уяснишь, уложишь в своей голове лохматой, что мне ты нужен, вот такой, друг мой, Мишка Горшенёв, со зрением, без… — Ну, дурак, — отбурчался Горшенёв, пряча лицо. А и в самом деле — дурак, лучше не скажешь. Только и ступать каяться неохота было. С чего он вообще решил, замалчивая о появившемся тоннельном или каком-там зрении, что Князь избавиться захочет от него? После всего того, что с ними было, когда тот единственный боролся и вытягивал, когда не сдавался и боролся даже с ним самим. Особенно с ним самим. Когда даже не двое против всех расклад был. Короче, давно пора было понять, но он всё ходил, как в воду опушенный и после плена боялся. Пока вот не насмелился и не затеял сей предметный разговор. Иваныч, кстати, с которым он пару раз на эту тему хорошенько так побеседовал, провёл небольшую, но интересную лекцию о самооценке заниженной и об уловках организма, пытающегося всё это дело компенсировать. В общем, Мишка в очередной раз понял, что копание в мозгах — штука весьма полезная. Мозг — материя плохо изученная, так что работы у психиатров непочатый край. Поэтому до самого дня рождения Горшочек пребывал в почти отличном расположении духа. Да и сам день рождения начался чудесно. Так, что и верилось-то с трудом. Он, признаться, ожидал гром и молнии вместе с ураганным ветром, но то ли все народные поверия реально бред (так и есть, ё-моё!), то ли не такой уж он вредный, проблемный человек… Насчет первого можно было поспорить, а второе — ха! Стоял необыкновенно жаркий августовский день. Солнце пекло так, словно отыгрывалось сразу за все летние месяцы, обычно в Питере бледноватые и умеренно-теплые. Хотя этот год был исключением. Мишка поёжился, невольно вспоминая зной, что выпал на его похищение… Большинство гостей этому факту радовались. Погоде, то бишь, реально летней и не унылой. Впрочем, они все сегодня чуть ли не фонтанировали счастьем, он это чувствовал так же хорошо, как и палящие солнечные лучи. Давно повод искали вместе, что ли, собраться? — Гаврила, — Шурундель аж вздохнул тяжко, видимо, заприметив замешательство на его лице, — мы радуемся, что есть кому справлять эту дату. Дружище, перестань загоняться и ступай наслаждаться. Жизнью, — он похлопал его легонько по плечу. Горшенёв чуть вздрогнул, но тут же заставил себя расслабиться. Забывал порой Балу предупредить, а руки сами себя распускали… Но ничего. Он улыбнулся — ведь тот был прав. Надо наслаждаться, раз уж может. Всем Гордеям назло. Прислушался к происходящему вокруг, что-то и по силуэтам догнал. Девчонки веселились и носились по всему участку, народ болтал и смеялся (праздновали не особо широко — самые близкие, да обе группы). Сам Мишка стоял рядом с мангалом, на котором, споря из-за способов маринования и жарки, два самопровозглашённых эксперта — Сашка Леонтьев и Шурка Балунов готовили мясо, добровольно вызвавшись осуществить эту почётную миссию. Горшочек в тайне наслаждался их дружелюбным переругиванием и шутливыми подколками. Что-то было привычное и тёплое во всем этом. И, нет — то был не исходящий от мангала жар и легкий дымок, которым он слегка подкоптился. — Мих, тебе тепла не хватает? — подошедший Князев звучал скептически. Ему-то как раз и надлежало сейчас в теньке находиться со своей черепушкой бедовой, но нет же — его спасать приплёлся, ё-моё! Но не успел Горшенёв ответит, как Андрей вдруг продолжил: — Ты ж сейчас почти в угли войдешь. А на солнце, между прочим, за тридцать. Тут впору охладиться бы… Горшок вздрогнул, едва в эти самые угли не ныряя. Его повело. В ушах моментально зашумело, он уже почти и не слышал, что говорят вокруг. «Охладиться» — и он ясно ощутил на своем загривке чужие грубые руки, раз за разом погружающие в воду. Летний день куда-то делся, его снова окружали кафельные стены, от которых холодом могильным разило. Вместо приятного дымка воздух вдруг стал стремительно исчезать, его нехватка ощущалась физически. Грудную клетку болезненно стиснуло, отдышаться не получалось. Звуки, шумы, сливались в сплошную какофонию, словно накрытую плотной тканью. Голова заболела, кожа резко остыла, по ней стекали капельки ледяного же пота. А может, это была та самая вода из ванны — Мишка не понимал… Что-то дотронулось до его руки, и Мишка отшатнулся, падая на землю. Хотелось уползти, закрыться, спрятаться. Но ещё больше хотелось дышать, а не получалось, никак не получалось справиться с дыханием. Внутри всё плыло, мысли метались заполошно, будучи не в силах сосредоточиться ни на одной — он совершенно потерял контроль над ситуацией. Уползти не позволили — чьи-то руки крепко обхватили, прижали к себе. Тёплые, знакомые. Они не позволяли отдалиться, одновременно массируя попеременно судорожно напряженные пальцы, шею, плечи, нехитрыми действиями этими немного замедляя бешено стучащее сердце. И заземляя его самого. — Миш, Мишка, — сквозь толщу наконец-то пробился хоть один разборчивый звук. Голос Андрея словно разрушил какую-то часть холодных, выложенных плиткой стен. — Послушай меня, всё хорошо, ты на даче, здесь все — друзья. Ты в безопасности. Светит солнце, Чувствуешь его тепло? И странно, но стоило Князю это сказать, как он действительно вновь ощутил пробегающие по телу тёплые лучики. Мишка кивнул, впрочем, продолжая ещё зайцем трястись. — А мои руки чувствуешь? — Княже явно этим приободрился и продолжал, добиваясь хотя бы кивка на каждый ответ. — А запах травы? Запах мяса? Давай теперь немного подышим, вместе, да? Вдох, задержали и выдох, плавно. Давай ещё разочек, чтоб выдох был плавнее, мягче. Слушать голос и совершать небольшие действия, согласно командам друга, оказалось не так сложно. Воздух вдруг нашелся, сердце хоть и билось ещё ненормально быстро, но уже не пыталось покинуть тело. Кто-то, очевидно, принёс воды — с помощью Андрея Мишке удалось сделать пару глотков — и в нос сразу же попал аромат чего-то лекарственного, валерьянки какой, что ли. Мож чего и пожестче, но сил злиться не было… Напугал он всех, должно быть… Праздник испортил. Сознание понемногу возвращалось вместе с осознанием, что такие шалости небезобидные его организм выкинул прямо при девочках. Но сил сейчас переживать об этом не было, он сделал глоток побольше из стакана — может, и слону дробина, а психологически легче. — Лучше? — тихонько спросил Андрей, продолжая обнимать. Мишка снова кивнул, говорить он пока не мог, но стены ванной постепенно удалялись, возвращая Горшенёва в тёплый летний августовский день. А внезапно ткнувшийся в руку мокрый собачий нос окончательно развеял тяжкое наваждение.

***

Верно говорят — дома и стены лечат. Андрей прочувствовал это на себе. В больничке еле-еле душа в теле, даже когда сидел — голова кружилась. А дома, смотрите-ка, ещё немного и побежит. Куда и зачем — неважно, главное, чтоб не от злодея какого и не в поисках Горшочка своего золотого. К слову, а может он это от Мишкиных успехов так воспрял? Не ожидал ведь, что Миха так стойко будет со своими испытаниями справляться. Да ещё и на концерт выползет, причем не где-то, а в Юбилейном целом! И проведёт же! Правда, был моментик, когда позвонил Балу перед самым выступлением, да и заявил: — Андрюх, Миха сейчас, не ровен час, когти дернёт в тайгу какую, — а ведь слово-то какое использовал. Поди, пойми: как герой Шварца укрыться решил их слегка косолапый Мишка, или же как Игорь Летов. — Дай ему телефон, — помнится, сердце тогда забилось как сумасшедшее: знал же, что идея с концертом может этим и окончиться. И чем похлеще… Но, поговорив с Мишкой, внезапно обнаружил, что Горшочек его, хоть и взволнован и напуган (не обмануть за столько-то лет — слышит даже по одному только голосу), но прям–таки во время звонка и собирается с духом. Молодец! — Ну, ты сияешь, как медный пряник, или гордый отец, — подозрительно взглянув на него, засмеялась Агата. — Видно, у Мишки всё получится? А я и не сомневалась, — прибавила хитро. — Ага, а сама тогда о чём шепталась утром полчаса с Балу? — поддел её легонько Князев. — Иль не ты шипела кошкой, что Миха не готов и, вообще, мы все сошли с ума? — Это были эмоции, — а жёнка-то его не хуже умеет бровь выгибать. Да, пожалуй, лучше согласиться, что это всего лишь были… нервы! К тому же, итак слегка сердита она на него — за желание не ползать, а бегать. Всячески пресекает его попытки к слишком самостоятельному и быстрому передвижению. А ведь ему невыносимо просто уже квёлой мухой по стенкам ползать! И че, что после ускорений перед глазами натуральные мухи и даже тараканы проплывают… всё равно — замучило! Так что после концерта — в Юбилейном — между прочим, знак! — Андрей почти поверил, что они на правильном пути. Да и самому заметно лучше становилось. Не такие уж и жирные тараканы теперь проплывали из-за переутруждений. И до самой Мишкиной днюхи сохранялась в нём эта уверенность. Несмотря на то, что не всё гладко было с Горшочком. Всё равно нервничал ещё бывало, когда надо было куда-то из дома выходить (без находящегося под домашним больничным арестом Князя), всё равно просыпался часто посреди ночи, иногда и небольшие приступы паники случались. На ровном, казалось бы, месте. Вот уж было отчего голову поломать — чего его так морозит при входе в ванную? И от воды вообще? Не той, что в стакане — по счастью, бури ещё и в нём не наблюдалось, но всё равно ситуация настораживала. Мыться-то надо. Ясен пень — дело всё в Гордее. Чёт там произошло, что Миху триггерит — это словечко ему Алёнка подогнала. Короче, срабатывает какой-то фактор, что заставляет заново переживать какие-то неприятные минуты, если не часы… Но как понять, что именно так из равновесия выводит?! Может, помочь бы и не смог, но хоть бы сам уже не гадал… Вряд ли ему от знаний этих горьких хоть сколько-нибудь полегчает, но знать надо. Чтобы понимать, чего примерно ожидать можно в будущем! Напрямую не спросишь — итак зажимается… У Иваныча — тоже, тайна медицинская вам не хухры-мухры. Хотя, наверное, как раз у Иваныча и можно — Князь же его опекун, значит, теоретически право знать у него есть. Только вот ради этого рисковать разрушить Михино доверие нельзя было. Так и оставалось голову ломать. И удовлетворяться тем, что психотерапию переваривал Горшочек не слишком охотно, но посещал регулярно. И даже сам, добровольно. Заставлять не приходилось. Уговаривать тоже. Это разве не хорошо?! Конечно, хорошо, как и то, что ему самому вскоре разрешили выползать из дома. Особо Андрюша не усердствовал — доползал до скамейки: в сторону злополучного парка он и смотреть-то опасался. В общем, падая на скамейку, Князь, как правило легонько трещал с местными бабульками да мамочками. Просто потому что отпускать «двух калечных» одних Агата пока опасалась, а следить сразу за двумя было сложновато. Вот и выходило, что в парк Горшок теперь тоже ни ногой не соглашался соваться, а гулять животину надо. Если чё, то сейчас про Адельку речь. Хотя, если вспомнить цель, с которой собакена брали, то и Миху выгуливать надо было, да. А с этим, несложно догадаться сложности возникали, и только бедняга Агата в этом доме вынужденно гуляла за троих, если не за семерых… В любом случае выползать из дома Князю было можно. Поэтому Мишкина днюха вообще должна была стать прекрасным днём, который все бы вспоминали с улыбками. Самое, что ни на есть наглядное свидетельство того, что всё ещё у них будет. Что Горшочек — грёбаный феникс. Ага, Князев, расслабился, бл*дь. Нет, начиналось-то всё мирно: Андрей, заныкавшись под крону дарующего прохладцу дерева, с удовольствием наблюдал, как чуть в стороне дорвавшийся Горшочек общается с девчоночками своими — Настя с Сашкой облепили папку, рассказывая ему наперебой свои девчачьи новости. Соскучились, сразу видно. Ну, ладно, в прямом смысле облепила, забравшись чуть ли не на горбушку, Сашка, а вот Настасья наблюдала за этой картиной, улыбаясь, чуть поодаль. Конечно, большой совсем стала. Хмыкнув насчет такой вот мнимой взрослости, когда мордой дергаешь на телячьи нежности, а потом ходишь злой, Князь нашёл глазами Ольгу, что так же зорко наблюдала поблизости, и благодарно ей кивнул — женщина вообще его удивила и посещением больнички, и желанием пойти навстречу в возобновлении общения между Горшком и дочками. Убедившись, что всё хорошо, откинулся назад на шезлонг. Да-да, ему такое чудо откуда-то друзья товарищи достали. Причем судя по солидности конструкции — это ранее была собственность какого-то отеля на югах. Впрочем, ему-то какое дело, как к его дружине это добро попало? В чем-то всё же меньшее знаешь — крепче спишь… Но только не в случае с Горшком, там в любой момент могли трещины пойти — необходимо представлять хоть примерно откуда… Князь поморщился. Вот не хотел же вспоминать… А какой чудесный день — аж лето чувствовалось! Потому, вальяжно развалившись в тенёчке — чтоб сберечь свою, по выражению Балу, «бедовую голову» от солнцепёка — всё равно тихонько наблюдал за перемещениями Мишки по участку. Тот — молодчик — не загонялся, со всеми друзьями-товарищами поболтал. Женька вон, смущающегося ещё слегка, и вовсе потрепал по загривку. Парнишка, выручивший их, судя по отзывам, да и записям парней, вполне-таки грозил стать их постоянным барабанщиком. Вахтанг тактично ждал, пока Князь оклемается и сам послушает, посмотрит, чтоб подписать договор бессрочный. В любом случае — Горшочек сам захотел его пригласить, так что… Может, Андрей и опасался чутка привета от тех обстоятельств, в коих они впервые повстречались, но, кажется, с этим всё было в полном порядке. Другое дело, что Поручик взялся испытывать молодого кадра, утянув Женька шашлыки нанизывать… Впрочем, оказалось, что зря переживали — не робкого десятка парниша был. Это скорее Сашку надо было спасать, ибо, осмелев, тот начал донимать эту скалу расспросами. Горшочек это услыхал, и Пора спас, приставив мелкого к дамам поручения выполнять. Немного поболтал с последними, упорхнул к чернильным пятном выделяющемуся на зелёной травке Лёхе. Тот, кажется, только-только намеревался приложиться к небольшой фляжке… Ай-ай, понятно дело — народу нелегко было смириться, что на шашлыки ничего крепче кваса брать нельзя… Потому и протащили тихонько в термосках… Это Князь срисовал безошибочно по лицам раздобревшим, от прикладывания к «чайку»… Но чтоб сам брательник так удружил! Ладно, Миха либо ничего не понял, либо сделал вид, что не понял, но с Ягодкой их любезностями обменялся да дальше бодро потопал. Остановился рядом с чуть поодаль шаманящим над специально привезённым своим собственным мангалом Димой. Тот, судя по виду, никому такое дело, как прожарку мяса не доверил бы… Да и выходило у него очень ловко орудовать. Даже Мишка чуток, постояв, дальше двинулся. И видно было — доволен и радостен друже его. Вот и ладненько. А сейчас вот завис рядом с Сашками и мангалом. Да-да, эти двое оккупировали дачный стационарный и давай в разные стороны тянуть это несчастное мясо, громко споря, как две хозяйки на кухне… Ладно, хоть Димка есть, голодными не останутся… Потому переживал Андрей вовсе не из-за этого. А потому что, сцепившись Балу и Ренник, могли забыть обо всём, в том числе и о подгрёбшем к ним свои сучья Мишке, что, казалось, вот-вот залезет куда-нибудь не туда и сам… А там — угли, острые шампура! Теперь уже Княже занервничал немного — а ну как обожжётся случайно кротик его? Вот и решил подстраховать — заодно пройтись, размять затёкшие ноги (движение — жизнь, и чего Агатка его почти сразу назад на диван гонит?!), ну и, конечно, Горшочка проконтролировать. На всякий пожарный (ой, не, ток ожогов им и не хватало — Мишка и так собрал всё, че можно и нельзя!) случай. Не глядя подхватив трость — как бы он на неё не фыркал, но опираться при ходьбе, когда всё же ещё кружило немного, было весьма удобно, — и пошагал к шашлычной группке спорщиков (жаль, не сварщиков — эй, сварите мне пожрать! Проще было б!). — Мих, тебе тепла не хватает? — спросил шутливо, глядя, как подопечный его уже почти впритык к мангалу стоит. Жар, что ли, не чувствует? А эти-то шеф-гитаристы хреновы куда глядят? — Тут впору наоборот, охладиться бы… Он всё продолжал говорить, не сразу заметив, как Миха побледнел и часто-часто задышал. Впрочем, как только осознал — тут же растерял всё веселье. — Мих, — осторожно попробовал достучаться, надеясь, что это просто так всё, что, может, перегрелся, действительно. Жара такая, ещё и у мангалов тёрся… Но Горшок не реагировал, застыл, как статуя. Тут уже и Леонтьев с Балуновым спохватились, заткнувшись и уставившись на них. Позабытое мясо горело на вспыхнувшем угольке, истончая аромат гари… — Миш, можно дотронуться? — Князь не терял надежды, хотя Миха, казалось, не слышал. Он будто снова откатился в ту пору, когда его из раковины не выдернешь. Внезапно стало не по себе, а холод той зимы пронзил внутренности. Не получив ответа, решился всё же — аккуратно и спокойно дотронулся. Горшок отреагировал… как напуганный зверек — отпрянул так резко, что, потеряв равновесие, грохнулся на землю — хорошо, мангал не задел. Поймать его Князев при всём желании бы не смог — не та форма… Да и парни не поспели, быстро всё произошло, крайне быстро. Теперь его уже пробовали дозваться несколько голосов — всё с тем же результатом — никак. Даже казалось, что этим делают хуже — Мишка, казалось, ещё немного и уползать начнёт. Ещё, глядишь, реально нору найдет и кротом станет. На сей раз и юмор успокоиться не помог. Андрей ощущал, как набухают виски. — Тихо, блин, все, — рявкнул Князев, чувствуя, как этот крик, подобный грому, отдался у него в затылке где-то. Увы, предательски пока хлипок его череп. Точнее его содержимое на место до конца не встало. — Не говорите разом, не сбивайте. Отбросив сейчас мешающуюся трость, почти подполз к мелко дрожащему на земле Мишке и обхватил в надежные и крепкие объятия, пытаясь прикосновениями и словами успокоить. Повезло ему, что Миха в паничках своих не буйствовать начинал, брыкаясь и всех отталкивая, а, наоборот, цепенел, лишь слегка трепыхаясь. Иначе не удержал бы. Сразу вспомнил рекомендации Иваныча — заземлить, наладить телесный контакт, переключить внимание. С первым — сложно, конечно, Горшочек — та ещё молния… Но плавали — знаем. Поэтому начал легкий массажик, параллельно пытаясь дозваться и, добившись хоть какой-то реакции, стал по одному переключать все ощущения. Наверное, это напоминало саундчек, если б не было так страшно. Только вот сам паниковать Андрей не имел никакого права, поэтому запрятал страх туда, куда солнце не светит… И вскоре усилия дали плоды: хоть Мишка ничего не говорил, но кивал. И сердце у него стучало чуть ровнее. Краем глаза успел отметить, что Олька увела девчонок подальше. Правильно, молодец. Не стоит им видеть Мишку в таком состоянии. Да и не только им… Но Татьяну Ивановну тоже отвлекли Аллочка и беспокойно оглядывающаяся Агата. Лёшка, очутившийся рядом, словно по мановению волшебной палочки, протянул стакан с водой. И валерьянкой, вероятно — уж слишком запах был характерным. Князев порадовался, что приобрел некоторый опыт в том, чтобы Горшочка напоить. По крайней мере, всё содержимое стакана по большей части в Мишке оказалось. А не на нём, что ещё сильнее напугать бы могло, учитывая как он на воду реагировал, ну точно кот какой. Почувствовав, как расслабились, наконец, зажатые мышцы, понимая, что удалось-таки паническую атаку купировать, подозвал поближе Сашку с Лёшкой. Вместе им удалось Миху в дом увести. И самому Андрею подсобить пришлось. Оказалось, что силы резко его покинули. От нервов, наверное. Что ж, главное, что приступ у Горшочка прошёл. А силы восстановятся. У обоих. Он не планировал допытываться, что там случилось, чего перемкнуло. Сейчас не это важно. Просто хотелось обеспечить Мишке комфорт. Поэтому и попросил оставить всех переживающих их вдвоём. Странно, но спорить никто не стал. Несмотря на жару, схватил пледик и укутал Горшенёва — тот выглядел так, будто только из морозилки вылез. Бледный, и зуб на зуб не попадал. Коротко вздохнув — больше Князь ничего сделать не мог — завалился в кресло напротив, молча наблюдать, пока тому не станет лучше. Историями или просто трескотней в эфире тут не поможешь. Нужен покой. И Андрей был намерен его охранять столько, сколько Михе потребуется, чтоб прийти в себя. Прошло с полчаса, а то и больше, когда до Князя долетело тихое: — Прости, — прошептал потерянно Горшочек да снова замолк. — Мих, да что ты, — ну, вот ведь, мало будто загонов, теперь ещё и виноватым себя чувствует… Этого только не хватало. Но Мишка упрямо головой мотнул и продолжил виновато: — Мог случайно тебя как-то ранить… Оттолкнул бы, или ещё что… Головой бы ударился… Прости! — протараторил и открыл было рот, чтоб ещё перечислить, что, по его мнению, могло бы с Андреем произойти, но тот его прервал: — Мишка, это случайность, недоразумение, состояние такое… Не за что извиняться, да и ничего не случилось. Слышишь? — он осторожно, придерживаясь стенки, уселся рядышком. — Это всё из-за меня, — точно не слыша его, продолжил самобичевание Горшок. И тут Князев немного рассердился: — Ну, тогда и ты прости — я тебя явно чем-то спровоцировал! — Да, блин, Андрюх, — уже почти жалобно сказал Мишка, — не то это… — А что? — Князев понимал, что так, наверное, неправильно — наседать на человека, почти только что словившего паничку, но в самом деле! Что теперь делать — каждого слова опасаться? Легче знать причину, и уметь её либо обходить, либо проживать! Он вообще-то думал, что Мишка сейчас опять замкнётся, но тот его опять удивил — помолчав, выдал: — Ты не виноват, — лбом своим холодным подался к нему, Андрей с готовностью подставил плечо, на котором тот заёрзал, выбирая положение поудобнее. — Просто, ну, понимаешь, — запнулся, даже ёрзать прекратил, видимо, собирая всю смелость в кулак, а затем тяжко продолжил: — Да, блин. Вода это. Слово это. Охладиться — именно так этот ублюдок говорил, когда… И снова пауза, перемежаемая лишь тяжкими-тяжкими вздохами в плечо. А Князев замер — неужели именно сейчас ему Горшочек откроется? Только бы не передумал — как бы больно не было слышать, но лучше знать! Да и вдруг Михе легче станет, если не только с врачами да следователем поделится… — Да просто… Да нормально всё, на самом деле, — сначала прерывисто выдохнул, а потом добил признанием — себя или Князя ли, или обоих разом: — Меня того, ну… Топил короче Гордей до отключки почти в ванной. Слишком много… раз. Водичка эта, слово это — снова повторил. Признаться, чего-то такого он подспудно и ожидал, но до последнего надеялся, что ошибся… Выходит, Мишка прошел не только через огонь — грёбаное тушение окурков, воздух — душил ведь наверняка, землю — закапывание в гробу, но и воду — чёрт возьми, этот ублюдок его топил! Андрей внезапно почувствовал дикое желание прям сейчас отправиться к Гордееву, где б его не содержали, да если не притопить, то придушить хотя б! Но мерзкого директора их сейчас не достать, да и важнее были вещи… Например, притихший Горшочек, что замер у него на плече. Аккуратно приобнял его и, не видя отторжения, слегка покачал, приговаривая на ухо: — Всё, Мих, всё. Всё позади. Мы справимся. Ты не виноват, ничего не случилось. Мы вместе, мы сможем. Гордеев далеко, ты в безопасности, — всё говорил и говорил Князь, и кажется, понемногу и сам начинал в это верить. Он вообще ещё довольно долго болтал — убеждая Мишу. Кажется, вот такая вот болтовня ни о чем и обо всём сразу помогала. Расслабляло. И не только Мишку, но и его самого — потому что как бы ни старался, но фантазия так и подкидывала эти стрёмные сцены, эту дурацкую ванную и лохматика своего, захлебывающегося водой. Приходилось одёргивать себя, мысленно напоминая, что Миха сейчас в безопасности, в окружении людей, которые его любят. А в данный момент вообще — у него в руках. Конечно, что-то такое — подобную историю и предполагал, но, когда слышишь вживую — всё почему-то намного страшнее. И самое печальное в том, что чего бы Князев сейчас ни сказал — это не поможет. Может хоть сотни раз попугайчиком бодрым повторить, что всё закончилось, всё безопасно. А потом опять что-то ненароком напомнит и будет новая паничка. И вот как, как с этим быть-то? Вопрос, на который ответов ему, наверное, и не найти. В одиночку во всяком случае… Но и они как бы не одни. Это хорошо… Потому что да, на время разговоры помогают. До нового срыва. И Андрей почти уверен, что он будет. В момент счастья и веселья, на ровном, почитай, месте… В какое-нибудь самое неожиданное время, вот как сегодня, когда была полная уверенность, что день прекрасный и ничего случиться не может. Да… Закон подлости никто не отменял! За тягостными мыслями не сразу заметил, что Мишка затих, глаза прикрыв, стал откровенно клевать носом — его эти приступы всегда выматывали жутко, обычно после отсыпался пару часов. Вот и сейчас, совсем уж на него завалился, расслабившись, квёлый зяблик его… Эх, Княже тихонько вздохнул, да и сделал себе заметочку мысленную побеседовать на эту тему с Иванычем — может, чё дельное посоветует. А пока следовало отпустить да и не забыть совсем, конечно, но постараться сосредоточиться на других важных вещах, которых было немало. — Ложись, Мих, спи, — помог улечься поудобнее на диванчике, подушку нашарил, плед поправил… Посидел рядом немного, дождавшись, пока дыхание Горшочка станет мерным и ровным и, цепляясь за стены, кое-как выполз из дома — опять начала кружиться голова, слишком много резких движений и волнений. Ох, и задаст ему Агата… У неё на его боль головную взгляд намётан, но и не выйти к остальным — означает и дальше мучить неизвестностью… Из двух зол он всё же выбрал родную жену. И в самом деле у крылечка, умостившись на ступеньках и перилах, уже поджидала вся шайка-лейка. — Ну, что там? — резко спросил Балу. Между бровей у него залегла морщинка, прибавлявшая ему пяток лет. Ох, не молодеют друзья-товарищи, как и сам он! — Спит, — ответил Князь, одновременно принимая протянутую Лосем трость, забытую в суматохе снаружи, — спасибо. Но я вообще не понимаю, что с этим делать, — неожиданно вырвалось. — Может, время нужно? — спросил Яшка. Остальные молчали угрюмо. Взгляд у него против воли зацепился за Агату, что поджала губы. Снова тихонько вздохнул. Время в самом деле нужно было. Хотя бы ему. Здоровым кабанчиком эти испытания проходить сподручнее. — Ну, может и так, — пожал плечами Андрей. Хотя в глубине души чувствовал, что время в случае с Мишкой не поможет. Нужно убирать причину. А как это сделать? Непонятно. Это с ним понятно — голова физически повреждена, а у Горшочка — нет. С тонким планом и разборки тонкие. Потому и решил, пока Мишка спит, позвонить психиатру. Договориться о переносе следующего визита поближе к нынешнему дню. Да и посоветоваться.

***

Мишка просыпался тяжело — сил не было совсем. Всегда, с*ка, эти атаки делали его почти беспомощным и слабым. Не то, чтоб он и в обычное время излучал здоровье и атлетизм, но… Всё познаётся в сравнении, как бы это не звучало. А сейчас это чувство усиливалось, как только начал припоминать, как Андрюхе всю правду-матку выложил. Снова проблемы на него навесил. Будто тому своих мало. Да, конечно, после разговора стало чуть легче, но не ушёл никуда склизкий, обволакивающий внутренности страх. Засел где-то в нем, цепляясь скользкими мокрыми пальцами-струпьями. А теперь ещё и вина присоединилась к грузу на душе. Поэтому в какой-то степени был Андро благодарен — не стал тот дальше тему развивать, да подробностей каких выпытывать. Не стоит всё же тому слышать. Мишке оставалось только надеяться, что подобная слабость с ним больше не случится. К тому же — и вот это тоже заставляло гореть от стыда — испортил всем чудесный день. И только потому, что не может свои мозги или че там отвечает за всё это — в одну кучу собрать, да не допускать подобных приступов. Девчонки опять же… Наверняка видели всё. А ведь только-только пошло на лад у них: Оля стала чаще в гости дочек привозить. Мишка уж было обречённо подумал, что теперь всё, закончатся визиты. Отошла коту масленица, толком начаться не успев. Может, это и правильно — не следует Настю с Сашкой пугать. Поэтому когда женка бывшая тихонько заходит к нему — уже готов мысленно: и к неизбежности старой-новой боли, и со всем согласиться. А Оля неловко интересуется — как он. — Да давай уже, ё-моё, — требует, будучи не в силах дольше всё это расшаркивание нелепое затягивать — уж лучше сразу рубить, — скажи мне всё. Я пойму, Ольк. — Интересно что? — женщина как-то странно вздохнула. — Девчонки сильно испугались? — и всё равно он немного трусит, что так скоро выслушает вердикт, поэтому разговор чуть в сторону смещает. К тому же знать — это необходимо, да. Насколько он отвратительный отец. — Нет, я их увела, успела, — неожиданно отвечает Ольга, а он слушает внимательно… Нет, лжи во спасение от бывшей Мишка точно не ожидает — значит, правда. И дальше выслушивает, уже чуть успокоившись. — Ну, Настька-то ещё почуяла что-то нехорошее, спрашивала, я ей, вроде, зубы заговорила. Да и знает она… они, что ты болеешь. А Сашка бодра и весела, думаю, её головушка на тот момент чем–то другим была серьёзно занята. — Хорошо, — и Мишка растерялся. А дальше-то что говорить? Но говорить надо. Он не видит, но чует, что вон стоит, смотрит внимательно — не уходит… Да и приговора это не отменяло. Сегодня не напугал — так завтра может. Наконец, решается и прямо спрашивает: — Ты ж теперь все, да? Не привезёшь их долго, после такого-то… — роняет голову на грудь, не выдержав, но потом собирается и всё же поднимает её прямо. — Ну, ты из меня монстра-то не делай, ладно? — даже в голосе слышна какая-то обида, что ли. — Будете вы с девочками видеться, — Оля взяла паузу, видимо, чтоб он лучше всё прочухал. Да Горшок и в самом деле заёрзал на диванчике нетерпеливо, пока та, наконец, не продолжила: — Только с одним условием — ты лечишься. Не бросаешь свою терапию. Регулярно занимаешься с этим твоим врачом. Психиатром, — и всё же на обозначении специализации дока голос бывшей чуть дрогнул. Ну, да — не так легко признать, что отец твоего ребёнка — шиз. Ладно, диагноз у него другой — посттравматическое расстройство, но сам факт лечения у данного спеца… Для большинства — сродни ярлыку, который не снимается. — Да я и так, — не мог не возмутиться Миша. В самом-то деле, в этом плане он почти прилежный пациент… Что она, ё-моё?! — Я просто предупреждаю, — Оля помедлила, — но необходимость лечения не обсуждается. Будешь лечиться — будешь и девчонок видеть. Не будешь — ну, извини. Но я не могу рисковать их психикой. Чувство облегчения неожиданно притупило страх — не лишит его Шаботова общения столь необходимого и желанного. И всё равно Миша не может не думать, что, возможно, его не отпустит. Даже со всей этой психотерапией. Но ради девчонок своих, ради Княже — у которого в голосе искренняя обеспокоенность, ради того, чтоб друзья перестали постоянно переживать — готов попробовать. Как тогда, на вокзале папа говорил — ради тех, кто тебя любит, можно и нужно пробовать. Оля уже вышла, он один в этой комнатке, на старой даче отца, но отчего-то Горшочку не кажется, что он одинок. На секунду даже кажется, что в глубине дома он слышит родное тяжелое дыхание. Болезненно сглатывает — нет, Мишка не забыл. Он больше не сдастся, пройдет до конца весь тот путь, что намерила пьяная судьба. А ещё… Неожиданно вдруг осознал он, что и ради самого себя хочется собрать насколько возможно свой пазл в одну картинку — и быть счастливым. Всем бедам на зло. Борец он со злым роком или нет?!

***

Август пролетает быстро и относительно спокойно. Мишка с нетерпением каким-то ожидает второго после эпичного возвращения концерта. Тот намечен на начало сентября. Клуб уже поменьше, но и там давно все билеты раскуплены. Вообще где-то в мозгах настойчиво шевелится мысль, что пока он в такой относительно хорошей форме, надо бы выступать чаще. Князю помочь, да. А то поиздержался тот с ним страшно… Прямо это не говорил никто, но по лицу Вахтанга это легко читалось. Живём не в сказке, сами понимаете. Так что покамест Мишка был в сознанке, то надо было выступать. Даже пробовал эту тему Андрюхе задвинуть, но не прокатило. Андрей был не просто против, он был категорически против такой затеи. Даже чуть не поругались, да у Михи внезапно перед глазами лес да костерок встали. И лицо мудрого их шута. Ведь ещё ж тогда отказался без него уходить. Сон или не сон, но вместе они вернулись. Да и раньше… Так переживал друже, что на своё здоровье наплевал. Потому и категоричность эта не от вредности какой, не ограничить так желает, а переживает. Оно ж и такому слепцу, как он, теперь заметно. Князь страшно волнуется за каждый его выход «в свет», тем паче, что сам пока вместе с ним выползти не может. Слишком большая нагрузка, слишком сильный и резкий звук. Врачи там что-то говорили о «месяцев через 5, возможно» — подслушал невольно Андрея с Вахтангом. А до тех пор будет Горшок сам справляться. Даже если это не чаще раза в месяц. Мало-мало побарахтаться коллективу это позволяет. Финансы, видимо, просели у Князя ещё тогда, когда с группы когти сделал, только в плюс вышел, как на те — на него поиздержался. Только опять выплывать с долгов начал — и снова здравствуйте: болеть нынче дорого. Правда, теперь и Лёха, и Ренник их песни катали с роялти, да и Шура, что-то выпросил, собрался котяра этот книгу про них написать. Правда, будет это не скоро и разрешили ему скорее просто так, нежели профит какой поиметь, но… В перспективе что-то будет, наверное, если окупится это дело. Перспектива одно, а лечить мозги им надо было сейчас. Роялти худо-бедно покрывали текущие расходы, а вот уже накопленные долги не убывали, скорее наоборот. Вера, впрочем, была полна оптимизма взыскать всё же на суде, если не с Гордеева, то с подельничка его хоть что-то за нанесённый вред. Может, это поможет. Да и концерты эти пусть и редкие, но по наполняемости хорошие тоже должны погоду сделать чуть менее смурной. Вообще может и хорошо, что с такой периодичностью — не мог не думать: а ну как случится у него паничка на сцене? Что делать будет? И самому деваться некуда, и парням стресс (и Ирочке!), и слушателям вряд ли кому приятно станет… Нет, так подводить Андро нельзя. И так уже вывалил на него подробности похищения. Чем явно добавил активности и нервозности. Слышал, как Иванычу стал чаще названивать. А ему ж покой нужен. И Горшок был решительно настроен этот покой вернуть. Так что лучше не рисковать. Можно сказать эволюционировал и сдержался, не стал дальше лай поднимать на тему панковских свобод и собственных сил. А в конце августа провожали Шурку. Санёк задерживался сколько мог, но тоже бесконечно не мог остаться. Ирина соскучилась, коты и прочая скотина. Было немного грустно — за эти пару месяцев Шурундель снова стал необходимой константой. И теперь эта постоянная величина улетала за океан. Конечно, его можно было понять — там теперь была его жизнь. Но грусти это нисколечко не убавляло. Потому что возвращало к тем временам. когда выбор этот случился. Была в нём нехиленькая такая порция его, Мишки, вины. В аэропорт поехали все вместе (даже Князь выполз, а уж подживший Горшочек и подавно), хотя Балу и ворчал в духе «долгие проводы — лишние слёзы». Но видно было, что ему внимание это нравится. — Оставляю вас, друзья мои, со спокойным сердцем, — Сашка обнял каждого перед тем, как уйти на посадку, а затем совершенно серьёзно пообещал: — Постараюсь прилететь зимой, после новогодних праздников, и заценить вашу совместную концертную деятельность, — скорее всего Балунов подмигнул, но Мишка, увы, не мог утверждать это наверняка по вполне понятным причинам. В любом случае он был готов ему это обеспечить… Совместную концертную… Что этот хитрец имел ввиду? Уж не возвращение ли Короля и Шута? Полно, он-то может обеими руками, ногами и невидимым хвостом (Аделькиным!) «за», но вот, как решит Княже — вопрос другой. Пока тот отмалчивался, хоть и читал, наверняка, че там фанаты пишут активно. Да и Вахтанг с ним, поди ж, говорил — как это всё со стороны сейчас выглядит и чего от него ждут все. Но сам Мишка ему этим досаждать, да и хоть как-то навязываться не собирался. Пусть сам решает. На группу его он не покушался. Да и куда там — это сегодня, относительно здоров и может почти что скакать по сцене, заставляя музыкантов материться от такой прыти, а завтра… Может, уже труп или полутруп. В любом случае — раз в месяц — это нормально. Андрей оправится — будут, как прежде гастролировать. Без него. Да, это грустно, но необходимо… Горшочек понимает. Роптать не станет. Но своё выступление раз в месяц отстоит, потому что на сцене он… почти как прежде. Живёт, радуется и наполняется энергией от зала. Пусть и нагрузка эта на организм — физическая и эмоциональная, но ему просто необходимая. Князь поймёт. Что до остального… Решать не Мишке. Может, и будет у них снова, не гастрольная жизнь, конечно, куда там Горшенёву, ё-моё, но… Запись альбома, например. Вот было бы здорово. Он же ещё тогда на студии поисчесался весь, как хотелось… Но и просто снова вместе на одну сцену выйти да пропеть на два голоса… Бесценно для него. Балу тем временем со всеми прощался. О мыслях его, если и подозревал, то Мишка этого не видел, а Сашка ему не сказал. Был он как обычно говорлив и весел, лишь иногда слабо проскальзывали в разговоре нотки грусти. Горшок же впервые за это время подумал, что удивительно вовремя приехал тогда Шурка. Словно чувствовал, что помощь его понадобится — да и заявился на неделю раньше на Родину. Может, не зря ему напели: «Ты как ведьма в своём рыжем платье!» — почуял-то, как заправский ведьмак. Вон какие волосы беленые. Шутки шутками, но и в самом деле ж! Возможно, Андрею пришлось бы гораздо сложнее в сложившихся обстоятельствах, если б не было рядом дружеской руки. И опять-таки общение возобновившееся. Не только с ними двумя, но и с остальными парнями примирились ведь. Шашлыки те, кстати, совсем уж в головешки Сашки не превратили. Хотя умяли полностью только Димкин, но… Каждому своё. Вон у басиста, Князем где-то отловленного, такие вещи как жарка мяса, топка камина и в целом наведение уюта — даже на студии — были заложены на генетическом уровне. Балу и Лось вроде как топор войны свой прикопали. И переругивались, обвиняя один другого в порче продукта, скорее дружно. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Хоть что-то хорошее надо было получить от всей этой истории. И было в его отъезде, несмотря на грусть, что-то правильное. Словно показывало, что да, они справятся. Всё возвращается в нормальный ритм. Жизнь налаживается.

***

После того, что Мишка ему рассказал, Андрей не раз, и не два мысленно к этому возвращался. Не то, чтоб его зациклило, хотя нет — именно это с ним и произошло. Словно магнитофон зажевал плёнку, и вместо слов издавал невнятное мычание. А доставать кассету и аккуратно разматывать пленку — не у каждого терпения хватит. Но деваться некуда — Князев медленно разматывал этот клубок, пытаясь всё понять и принять. Дико мешала злость на Гордея, усиливающаяся с каждым разом, но, с учётом вот таких недавно вскрывшихся фактов, знатно полыхающая тёмным пламенем в душе. Как оказалось, её чувствуют и другие. Сначала это были лишь догадки. Но, когда Князь внезапно осознал, что, вместо того, чтобы поговорить с Иванычем о Мишке и способах помощи ему, они индивидуально говорят о чувствах самого Андрея, понял: точно видят окружающие. По крайней мере, специалисты, хотя Агата тоже явно догадывалась о зревшем у него внутри. Могла и доктора надоумить, кстати… А, может, реально у него всё в глазах отражается, или аура какая-то стала другая… Злобный шут. Понял, и испугался. Быстро и неловко свернул разговор, стремясь поскорее распрощаться. Не нужна ему психотерапия. Совсем. Ни капельки. В душу лезть не позволит. И вообще, — это естественно злиться на ублюдка, что самозабвенно мучил и убил бы его родного человека, если бы им сказочно не повезло. Да, в кои-то веки! Сначала с Женьком, потом с пустыми дорогами, потом наткнуться на место… захоронения. Князя передёрнуло от воспоминаний, голову прострелило болью, но он всё равно дополнил этот список. Повезло. И с удачной реанимацией, и перед всем этим его странно-реальным сном-подсказкой. И ведь он знал, по сути, только несколько эпизодов из всех тех долгих-предолгих, тяжелым мраком подёрнутых дней. Что там было ещё? А что было что-то — Князев не сомневался. Может, другим это не так очевидно было, но для него самого — чуть ли не прожекторами освещено. Мишка к гитаре не прикасался. Совсем. А ведь в последние перед похищением дни снова с ней стал проводить много времени, время от времени снова извлекая свои мелодии из воздуха. Миха и гитара — это некое неделимое целое. А сейчас верная музыкальная подруга тоскливо покрывалась пылью в углу. Это был маленький, но явный звоночек. Что-то произошло. Уж не гитарой ли этот ублюдок его бил?.. Знать не хотелось совершенно, но и не узнать было бы преступлением. Вот и находился Князь в подвешенном состоянии. В остальном же, проблем с музыкой у Горшочка, по счастью, не наблюдалось. Он с жаром обсуждал княжеские композиции, вносил поправки на словах, весьма дельные, кстати. Но всячески избегал касания пресловутого музыкального инструмента. Будто тот током бился или раскалён до бела. Андрей пробовал было посоветоваться на эту тему в разное время и с Агатой, и с Лёхой, и с Балу, пока тот не уехал. Но все они твердили примерно одно и то же: Князюшка, ты слишком драматизируешь. Мишка пережил чудовищный стресс, да, немного сейчас со странностями, нужно время. Может, они и правы, конечно. Чудил Горшочек и раньше, чего уж там. И всё дело в том, что его желание защитить, его обеспокоенность совсем уж во что-то гипертрофировалось — спасибо, ещё раз, Алёнушка, за психологический ликбез. Но, порой, ему было так невыносимо, что он размышлял даже о том, чтобы каким-то образом добиться свиданки в психушке с Гордеевым, да вытрясти из него всю правду. Каждую деталь, чтоб поминутно расписал. Хорошо, однако, что это было невозможно — Князь по-прежнему не был уверен, что не попытается причинить физических увечий последнему. На самочувствие злодея ему плевать. Но будет печально, если он застрянет в соседней с их бывшим директором палате. С другой стороны — есть и другой способ всё узнать. Следствие по делу когда-нибудь закончится, должен быть суд. Осознав это, вот туда-то Андрей решительно и засобирался. Там ведь должны материалы следствия как-то оглашаться? Должны. Князев был в этом почти уверен — хотя, к счастью, его взаимодействие с судебной системой ограничилось пока только тем самым процессом по опеке. С Алёнкой то их развели прямо в ЗАГСе без особых проблем. Поэтому только этот вот громкий, чтоб его процесс, что был год, а кажется, что вечность назад. Ну, ещё всевозможными то тут, то там увиденными отрывками из разных американских фильмов, но… На этом месте он тяжело вздохнул — это, пожалуй, самый ненадежный источник информации. Даже ролики в ютьюбе могли снабдить его более достоверной информацией по незакрытым заседаниям. Как показала практика, на деле всё немного (много!) иначе смотрится. Поэтому Андрей даже у Веры спросил. О Мишкиных показаниях. Ну, точнее, будут ли они зачитаны. Защитница, проницательно на него поглядев, пояснила, что это будет зависеть от вида процесса. Если будет через присяжных — да, вполне могут и огласить. В противном случае всё будет зависеть от линии обвинения и защиты. Так, необходимую информацию для себя Князь уяснил и на время успокоился. Будет у него шанс уроду в глаза посмотреть, да узнать, что ж там было. А за сохранность Гордейки можно не переживать — не перемкнет же его в самом деле на глазах у суда. Жизнь, впрочем, вносила свои коррективы. В сентябре, возвращаясь с репточки (наконец-то, спасибо всем божествам, Князя стали из дома выпускать, хотя бы на репетиции. А то это уже не больничный был, а какой-то домашний арест!), они с Мишкой неожиданно застали дома свою адвокатессу. К слову, визит внеплановый: Вера, как человек занятой, не имела привычки внезапно заезжать «в гости», поэтому явно по делу ж примчалась. Внутри что-то сжалось. Поэтому, едва завершив традиционные ритуалы вежливости, Князев с нетерпением поинтересовался: — Вера, что-то случилось? — Дело сдвинулось с мёртвой точки, — эта женщина, как всегда, была лаконична, — следствие официально закончено. Назначена дата суда — 1 ноября. Будут присяжные заседатели, — с этими словами она в упор посмотрела на Андрея, словно говоря: «Как ты и хотел». — Ну, вот, правильно, — неуверенно сказал Князь, поглядывая на затихшего Миху, — надо поставить точку в этой истории. Отправить подонков туда, где им самое место. — Подонка, — чётко выделила слово адвокат, слегка поморщившись, словно от зубной боли. — Чего? — Андрей нутром чувствовал какой-то подвох, но не догонял. Кто-то из этих двоих что ли сумел на себя руки наложить? Досадно… что так легко отделался. — Гордеева судить не будут, — очень чётко, почти по слогам произнесла Вера, — пришло заключение судебной психиатрической экспертизы, он признан невменяемым и вскоре отправится на принудительное лечение учреждения более закрытого типа. Специально для совершивших преступления, опасных для общества душевнобольных. А вот это, хоть и не было совсем уж неожиданностью — адвокат их предупреждала уже о возможности такого исхода, но разозлило до чертиков. Невменяем он, как же! Просто мстительная и злобная тварь, а теперь ещё и наказания за свои действия избежит. Хотя… тут Князев вспомнил, что психушка — не курорт, тем более такая вот особая, да и принудительное лечение может быть гораздо страшнее тюрьмы. И сразу что-то в глубине души удовлетворенно закивало. Так ему! Однако это мимолетное удовлетворение почти сразу же выветрилось… Стоило заметить, как Мишка резко встал и, придерживаясь за стену, тяжело выходит из кухни. — Миш, — вот теперь точно наплевать, че там с Гордеем проклятым и этим Гогом-педагогом будет. Горшочка явно опять что-то зацепило. Вот только приступов очередных не хватало. Он остановил его уже у комнаты: — Мишк, поговори со мной! — почти взмолился. — Что тебя беспокоит? — ясно было, что как-то с вестями от Веры связано, но… Он же лучше него должен понимать, что такое психлечебница! Или… нет? — Не сейчас, — очень тихо сказал Горшок, едва размыкая побелевшие губы. — Надо побыть одному. И, как бы не беспокоился Андрей, как бы не хотелось прояснить всё здесь и сейчас, но чувствовал, что сейчас лезть — не самый лучший вариант. Надо дать Горшочку остыть, успокоиться немного, переварить то, что он сейчас перекручивает в своей голове. Тогда, наверное, и слова найдутся. Поэтому и не протестовал особо, когда дверь комнаты закрылась прям перед носом. Хотя, наткнувшись на вопросительный взгляд Адельки, что к ним прибежала, Князь ответа не нашел. Лишь коротко потрепал по холке, намереваясь вернуться к Вере, чтоб ещё раз уточнить, что за учреждение Гордею грозит и на примерно какое будущее. Уже уходя, заметил, как собака скребется в дверь — и — о, чудо — её-то Миха впустил! Легкий укол ревности отрезвил и заставил Андрея сдавленно чертыхаться… Так, глядишь, чего доброго, он скоро слова Карлсона повторять начнёт! Малыш, но я ведь лучше собаки!

***

Ощущения были просто ужасными. Мишка понимал, что ещё немного и начнется паника. И было отчего — Гордеева даже судить не будут. Так, лечить. И люди из психушки выходят, да, он сам тому пример. Значит, когда-нибудь… Когда-нибудь их пути снова могут пересечься. И даже не оттого в дрожь так бросало, что сумасшедший похититель решит завершить начатое, а оттого, что опять могут пострадать его близкие. И в этот раз мстительный ублюдок явно постарается причинить как можно больше боли. И вреда. Князь и так пока не оправился… Вот и осознание, что сам Горшок ничего не сможет сделать, никак не сможет защитить самого себя, не то что их — вот это по-настоящему сводило с ума и нагнетало удушливую волну паники. И опять же Андрею это своё состояние показывать никак нельзя было, и так хлопот хватало. Поэтому предпочёл сбежать. Хотя бы в комнату, авось там успокоиться худо-бедно удастся. Неожиданно, но это сработало. А может помогла, неожиданно поскребшаяся в дверь Аделька — впустил. И долго сидел на полу у кровати, уткнувшись в теплый собачий бок. С ней хорошо было — вопросов та не задавала, в душу не лезла. А вот понимать, кажется, поболее иных субъектов двуногих понимала. Вот и начал он негромко все свои страхи Адельке вышептывать. Помогло. Потом вспомнил, что Иваныч что-то про такой вид терапии задвигал. Ну вот не зря, видать. Вздохнул тяжко, поблагодарил собакена да потрепал по головке ласково. Поэтому по выходу из комнаты удалось нацепить на себя маску «всё хорошо». Впрочем, как выяснилось — никого она не обманула. Кроме явно беспокоящегося Князева, и так, и этак выспрашивать его, осторожно, намеками, взялись и Агата, и Лёшка с Аллочкой, не говоря уж о тех, кому вообще по роду деятельности положено копаться в мозгах. Да всё оттуда выуживать гнилое да отравляющее своим смрадом организм. Павел Иванович сразу понял, что у пациента его очередной кризис мировосприятия, как он один раз полусерьезно заметил. И допытался-таки до причины. В результате, устав бодаться, выложил ему Миха всё, как на духу, под осторожные вопросы. Да и в целом… Доктору было почему-то легче рассказывать. Не так легко, как Адельке, но… Та, как верно отметил сам Миха, ни советов, ни оценок выдать не могла. А совет, как оказалось, необходим был. Сам он это не вывозил. Поэтому человек тут всё-таки нужен был. Андрюхе или ещё кому не мог, тревожить не хотел, да и быть ещё более слабым представать в их глазах — тоже. А тут — и человек, в целом, незнакомый, несмотря на всё то время, что общаются, но это не дружеское общение, а профессиональное, даже если Иваныч и нравится ему. И потом — тайна медицинская же, да? Захочешь — не расскажешь. Правда, и тут его снова кусало сомнение, а ну как на опекунов та не распространяется… Вдруг так заусит Князя всё узнать, что злоупотребит он положением? Впрочем, оставалось только довериться. Им обоим. Вот и разговорился. Благо, что слушать — профессиональное умение. И успокаивать — тоже. Павел Иванович аккуратно напомнил ему (хотя даже не напомнил, а, скорее, помог увидеть), что и сам он после подобного заведения был в состоянии нестояния. И это ж его лечили не как психа конченого, по уголовке. Что же будет с человеком, которого признают психически опасным для других? Мишка невольно поёжился и предпочел не представлять. Даже если и выйдет — то очень большой вопрос в каком состоянии. И когда — совершенно точно неизвестно. В тюряге хоть срок отмерян и условно-досрочное, амнистии всякие бывают, иные возможности и поблажки за «хорошее поведение». А тут другие совсем «игрушки». Так просто не выйдешь, пока не признают готовым вернуться в общество. А дураков подставляться и принимать такие решения безосновательно — наверное, не очень много. В общем, успокоил. А окончательно успокоила Вера. Та тоже весьма профессионально объяснила, что после таких выкидонов, как у Гордеева, лечить его будут долго и упорно, и просто так выйти вряд ли сможет. Тяжелых вообще не очень-то охотно признают излечившимися. А, учитывая всю шумиху, поднятую вокруг этого дела, у Гордея вообще шансов мало. Так что, хотя, конечно, вариант «излечиться и выйти» есть, но в данном случае он очень маловероятен. Можно выдохнуть.

***

Князев, в принципе, рад был, что Мишка не совсем замкнулся. Сначала Адели выговорился. Вышёл почти спокойный, только не учёл, что шерсть у собакена примятая и мокрая с одного бока… Нет, в чём-то собака всё-таки лучше. Те слушать умеют. Знал, что с Иванычем поговорил, опять же, Вера Дмитриевна расстаралась, этакой лисичкой хитрой пролезла, да расспросила-успокоила. От неё и получил примерную картину, царившую в неспокойной голове. Ну, как получил — прямо она тоже не говорила, принципиальная же. Но общий смысл обрисовать сумела. Хотя, как заявила, Андрей как опекун мог и спросить у врача, что происходит, если уж сам не догадался. Князев на пару минут даже снова задумался — ну, в самом деле, он же отвечает за Миху. Имеет право знать. И тут же внутренне устыдился. В конце концов он и так многое за Мишку решает, хотелось оставить ему хоть что-то личное, если он пока не готов делиться. Вот, прорвало же его уже однажды, приоткрылся, рассказал немного, что в квартире той происходило. И остальное расскажет постепенно, когда готов будет. А сам Андрей лучше тем, чем сможет, доверия не разрушая, поможет. Вот с судом тем… Вера, хоть и всем видом выражала сожаление, но настаивала, что Мишу надо вытащить на процесс — так весомее будет. Личные показания жертвы всегда доказательнее для присяжных. Жертвы, бл*ть. Слово-то какое! Сразу представлялась зловещая кинохроника — побитые женщины, зарёванные младенцы… Хотя… и тут он нервно сглотнул — Мишка его тоже с гроба того вынутый выглядел не лучше, а то и хуже. И всё же Князев ни в какую не хотел думать о Горшочке своем в этом ключе. Да ни в каком не хотел, особенно, касаясь этого процесса. Ни жертвой называть, ни пострадавшим, ни как там ещё могут назвать? Потерпевший, ага, бедствие. Как баркас, какой. И в этом вопросе он неплохо считывал Мишку — тот явно не горел желанием исполнять чуть ли не главную роль в этом… театре. Если не цирке уродов. Может, по этой логике ему ещё к Малахову его сводить? Тоже нашлись уникумы в сети — предлагали так финансовую дырку подштопать. Да, не увидит он своих… своего мучителя, но что с того? Услышит. И его, и всякие там зачитанные показания по делу. Это наверняка ухудшит всю ситуацию в целом. Итак уже… наметился откат. Андрей подмечал всё — и что спать Мишка начал хуже, опять кошмары стали сниться, и что замыкаться больше стал. Аппетит вот тоже, то есть, то нет. Скачет, бл*. То на него зверский голод нападает — и они его заставали на кухне среди ночи, не желавшего их будить и тем самым рисковавшего себе либо пальцы оттяпать либо полхолодильника на себя перевернуть. То дурной пример Алисе подавал, вяло ковыряясь ложкой за столом. А то и вовсе по-детски поступая, под шумок всё собакенам сгребая… Будто они не замечали, что потом уже псинки уминали без особо аппетита. И всё это с того самого дня, как Верочка им принесла новости. Хорошо хоть панички пока не повторялись (и не ключевое ли тут слово — «пока»?). Поэтому Князь был категорически против. Так и заявлял всем и каждому, кто решался что-то ему бякнуть. Пусть и аргументированно. Плевать. — Андрей Сергеевич, — в один из скучных осенних дней попробовала снова продавить своё адвокат, — мы же можем вызвать только на время показаний. Ничего больше Михаил Юрьевич не услышит. Я понимаю, что это всё очень болезненно, именно поэтому хочу убедиться, что все получат по заслугам, — тут она сделала паузу, заметив, как слегка пламя возмущения у него попригасло. А потом продолжила, довольная эффектом: — Сейчас второй проходит как сообщник, ему могут вполне и условное дать, фактически обвинить его почти не в чем — похищать — не похищал, удерживал, да. Ну, а если адвокат защиты будет настаивать, что действовал под влиянием Гордеева? Побои тоже надо натягивать, как сову на глобус… — применила та для живости наглядную метафору. Князю отчего-то сразу представилась эта несчастная птица. Ну, живое воображение — ничего не попишешь. — Потому что даже Михаил Юрьевич не сможет, к сожалению, подтвердить, что Иванов (да-да, вот такая вовсе не уникальная фамилия была у Гоги-педагога) наносил побои. Ну, вот, видео с бритвой, да… И то, собственно, особо не доказывает злой умысел, — закончила, слегка задохнувшись от долгой речи адвокат. Князь потёр лоб, голова от этих фактов слегка гудела. Не признать правоту Веры Дмитриевны не мог. Но всё же… Тащить Мишку в суд было по-прежнему не вариантом. Не его вариантом. Не для того Андрей столько тянул, чтоб сейчас продавиться, всем рискуя… и ради чего? Наказать злодея, ха? Да какой там злодей… Главный уже, поди, давно в своей особой психушке осваивается. А этот… так. На бэк-вокале. — Я его здоровьем рисковать не буду, — твердо сказал, глядя в глаза. — Мне сейчас даже важнее не виновного наказать, а сделать так, чтоб Миха не расклеился. Поэтому доверимся судебной системе и присяжным. Что нарешают — так тому и быть, — помолчал немного и добавил: — Но мне пропуск закажи. Я хочу присутствовать. Вера, кажется, совсем не удивилась возникшему не сегодня желанию и, вздохнув, пообещала обеспечить доступ. Ёмкая речь, видно, тоже оказала свой эффект, так как с того дня вопрос об участии Миши в суде она не поднимала. Зато домашние резко взбушевались, узнав о подобном выпаде со стороны Андрея. Видимо, дамы это за чашкой кофе меж собой обсудили… И теперь его осаждала волнующаяся жена. — Князев, тебе не кажется, что ты совершаешь большую ошибку? Тебе в суде понравилось, да? Ты мазохист патологический — ну так раньше бы сказал, есть иные способы… Менее травматичные для психики! И более приятные в постели! — первой, как всегда, высказалась Агата, что с непрошибаемой уверенностью напирала на него всеми доступными средствами. — Зачем тебе это знать и себя мучить? Чем ты Мишке этим поможешь? Вдвоём будете страдать? — Я должен, — угрюмо, но с решимостью заявил, а у него и в самом деле не было ответа зачем. Какое-то импульсивное интуитивное решение, менять которое Князев не собирался. Может, и в самом деле мазохист и мало ему… Только не в том смысле, на который изволила намекнуть Агатка! С кайфом располосованная ёлкой спина — не в счёт! Там другое, кхм. — Ты, в первую очередь, должен быть его якорем и заземлением, — жена явно злилась, имела право, что ж. Несладко ей пришлось последний год. — Кто если не ты? Ему уверенность нужна, а не трясущийся от гнева и других эмоций друг рядом. А я тебя знаю, ты не сможешь спокойно отреагировать на всё, что там услышишь. И сделать ничего не сможешь… И куда злость выливать прикажешь? — Агат, — ну, во всём права, и всё же… — я не могу иначе, — с обреченностью повторил, проникновенно глядя в глаза. Нигровская на этот его взгляд кота из Шрэка лишь глаза закатила. Впрочем, не перестала уговаривать отказаться от этой безумной затеи. Был у неё иммунитет к таким его взглядам и речам откровенно колдунским. Позже в схожем ключе высказался и Вахтанг — он, впрочем, попробовал зайти с рациональной стороны: — Андрей, я понимаю, это важно. Но если ты опять расклеишься, сколько Миша будет в состоянии на сцене прыгать? Пока сам не свалится? А он же свалится, сам знаешь, никогда не делает ничего наполовину. Взялся помогать — будет тянуть до последнего. Ему нужен рядом надежный соратник. У тебя другие задачи должны быть в приоритете. Например, скорее на ноги стать, чтоб вместе группу двигать. Потому что это и тебе, и Мишке нужно. — В смысле, группу? — а вот уже тут настоящий момент удивления случился. Нет, Андрей, конечно, изредка воображал, что они с Горшком снова вместе будут сцену делить, да только никакой конкретики в мечтаниях этих размытых не проскальзывало. Всё казалось, что до этого далеко ещё. Да и других проблем полно было. — Андрей, — Вахтанг всем телом вздохнул. — Ты сейчас, верно, не читаешь же, что в сети пишут. Иначе бы не удивлялся. Да и на концерты пока ходить не можешь. Многое не знаешь. — Например? — слегка напрягся Князь, кое-чё он читал. Про Малахова, например. Эту гениальную в кавычках идею отправить пострадавших панков на «Пусть не свистят», или как там эта бесовская передача именуется… — Ну, например, что публика орёт не Князь, а Король и Шут на выступление твоей группы, что даже не блогеры какие мамкины, а издания всякие пишут, что ребрендинг уже не за горами, да и вообще, некоторые ретивые журналисты сообщают, что уже даже бумаги подписаны. А некоторые рукастые фанаты так вообще зачеркивают название группы на плакатах и пишут сверху «Король и Шут» красной такой краской, — поведал ему директор, не щадя. Или наоборот щадя и о многом умалчивая. Например, что его самого из собственной группы давно выперли и одного лишь Горшка на сцене видеть желают. Ага, фантазия у него бурная — помним же? — Круто. — кисло ответил Андрей, и с опаской поинтересовался: — Ещё есть прекрасные новости? — Нет, но, когда твоя голова придет в норму — эти моменты тоже придется осветить и продумать. Хорошо подумать, как дальше быть, — внимательно на него посмотрел Вахтанг. Вообще, Князев к такому готов не был. С одной стороны — прекрасно же, что Мишку после всех его приключений и треволнений так хорошо принимают. С другой — результат его двухлетней работы мог вылететь куда-то на х*р. Стоило ли трепыхаться, если всем нужен только Король и Шут и Горшок? Впрочем, если всё пойдет с процессом коту под хвост, то может и не придётся думать об этом: замкнётся Мишка в своей раковине, не то, что на сцену не достанешь, из комнаты-то не выколупаешь. Или из разума собственного. Этого, честно говоря, Андрей боялся больше. Чем даже того, что вытеснил тот его. Плавали — знаем, уж с этим-то бороться он поднаторел. Главное, было бы с кем. И в шутку подобные противостояния оборачивать… Чтоб не ранить друг друга, бл*дь. Как у них в последние годы выступлений выходило-то. Этого повторения он тоже боялся сильно. И всё же все эти волнения меркли перед надвигающимся судом. В общем, решил Князев решать вопросы по мере поступления. А сейчас на повестке дня важнее были другие вопросы.

***

К слову, время пролетело подозрительно быстро и незаметно. Может, потому что больше никакими эксцессами отмечено не было. И первое ноября вот уж действительно оказалось… завтра. Андрей же чувствовал, что маловато времени было морально подготовиться — ибо удавить некоторых субъектов хотелось по-прежнему сильно. Впрочем, вряд ли б ещё месяц-два сделали погоду. Кое-что сроков давности не имеет. Ну, да, ладно, справится как-нибудь. Не впервой себя в руки брать. К зданию суда отправился в компании Веры и Вахтанга. Последнему был особенно благодарен, ведь совершенно незачем ему тащиться было. Невольно он сравнивал собственную проходку менее года назад. В этот раз обстановка около суда была намного спокойнее и сдержаннее. В голову всякие там Казни шута не лезли — и на том спасибо, да и осознание, что Мишка у него дома, грело душу. Да, журналисты были, но в ограниченном количестве, немногочисленные пробравшиеся фаны не буйствовали, а лишь почти скромно пожелали удачи. Что-то там ещё про «справедливый приговор» и «наказать виновных» прокричали. Ну-ну, помнит Андрей, как они в том году неистовали, крови его желали всенепременно, да. Может, оттого успокоились, что получили, а? Он рассеяно потёр проломленный череп. Плевать. Как внутри оказался, зарегистрировался — не помнил. И опять нудное представление всех участников, включая теперь уже председателя суда. Князев мельком оценил — женщина, судя по всему, какая-то творческая личность, вон какие сережки заковыристые, лет 30. Наверное, это хорошо. Женщины вообще больше проникнуться могут. Правда и в обратную сторону, к психопатам или преступникам… И такое бывает. Наудачу скрестил пальцы. Глупо, но так легче, чем совсем никак. В целом, первые пару часов процесс был скучен до безобразия. Князь даже задремал пару раз, потому что ночь без сна почти провёл — крутился да так, что пару раз локтем под бок от Агаты схлопотал, потом Мишку проведать несколько раз ходил — подозрительно тихо у того было, но докапываться не стал. Коли уж решил тот изображать из себя спящего, хотя не услышать напряженно сопящее дыхание Князева было невозможно, то он лезть не стал. Краем сознания отмечал, что, конечно же, позиция защиты настаивала на запуганности гражданина Иванова неким гражданином Гордеевым, полным психопатом. Мутить резко стряхнувшего сон Андрея начало на третьем часу, когда показания Мишки зачитывали. И про пресловутую ванну, и про ожоги и побои, и про попытку побега… надо сказать, что не один он испытывал физиологические проблемы — у некоторых особо впечатлительных присяжных также наблюдалась легкая степень позеленения. Впрочем, большая часть старалась держаться безучастно. Интересно, что б было, если бы услышали про эпизод с гробом, а? Его, по понятным причинам, защита смогла вывести из дела. Смогли бы тогда так старательно лицо держать? Или Князеву плохо от того, что это личное, что это не какие-то описания на бумаге, зачитанные монотонным голосом, а страдания близкого человека, умещенные на пару страниц? А вот Женьку, барабанщика, вызвали. И кто бы мог подумать — адвокат подсудимого! У Князева, как он это услышал, чуть мозг не вскипел. Нет, тот ему на репе сказал, что суд показания с него запросил, но Андрей как-то не думал, что это может быть вывернуто в другую сторону. Но Верочка — молодец, вместе с представителем прокуратуры, смогли выкрутить и его показания в нужную сторону. Не заталкивал в квартиру, но и не мешал же противоправным действиям Гога… И опять все эти речи о необходимости снисхождения — у подсудимого ребёнок, и вообще «не виноватый он, его заставили». Положительные характеристики, бл*. Имеет домашних животных — кто б знал, что это всё плюсики не только в карму, но и основания для суда, а?! Вот так, живешь рядом с человеком, тихий, семейный, ответственный к жизни брошенных котят, а он, гляди-ка, на досуге похищениями да пытками промышляет. Хотя, с учетом того, что Гога-педагог сдал всех: и Гордея, и тех двоих, что Мишку непосредственно умыкнули да Андрею по черепу настучали — тут уж в самом деле ворох оснований для смягчения приговора. В общем, несмотря на все старания их адвоката и следователя, Князь чувствовал — дело плохо. Реально ведь могут штраф какой присудить и гуляй. По глазам Веры видел, что да, прав. Она, конечно, молодец, билась как львица, но фактов всё же мало было. Против всей сдачи подельников и линии «меня самого запугали» и «во всем виноват Гордей!» Как не Волдеморт-то… Так и присудили Гоше… условное. С поправкой — потому как по юности срок уже был, тоже условный, то считается уже рецидивистом. Поэтому отправится Гога-педагог на пять лет в колонию-поселение. Если б не это давнее удачное обстоятельство, Князев бы явно мог всем тут показать, что ни один Горшок в ярости может ухреначить всё вокруг. Это было несправедливо, но это было и то, о чём Вера неоднократно предупреждала. Выдохнув, ничуть не успокоившись, (поэтому пусть Гога спасибо скажет, что под стражу его взяли и вообще не выпустили под отметки у участкового), Андрей под пристальным надзором Вахтанга отправился домой. Где застал совсем уж чудную картину — Мишка с Настюхой, Сашкой и Алиской валялись на ковре в их с Агатой комнате и, слушая какую-то сказку, щедро приправляемую комментариями Михи, смеялись. Рядом валялись собаки, чуть в стороне дурковала кошка, Агата с Олей что-то там обсуждали на кухне — не по-дружески трещали, но вполне мирно общались. И только остановившись в дверях, Андрей сумел по-настоящему выдохнуть. Изменил бы он решение, зная итог? Потащил бы Горшочка в суд? Теперь точно знал — нет. И пусть кажется несправедливым решение — смех Мишкин главнее. И его спокойствие.

***

Первое ноября стало для Мишки некой чертой, как ни странно. Как бы не хотелось признаваться в этом, но ему до дрожи не хотелось являться в суд и вот это всё заново проживать. Ещё и слабость свою обнажать, пусть и на закрытом процессе, но всё равно. И так не отпускает. Поэтому он с облегчением услышал принципиальную позицию Княже — никаких явок в зал заседаний для него. И в недееспособности есть свои плюсы, что ж, факт есть факт. Тем не менее он нервничал. И не только из-за возможного неудачного исхода дела. Хрен с этим Гогой, главное, Гордей в дурке, а один этот хрен ни на что не сподобится. Кишка тонка. Другое дело — неожиданное желание Андрея непременно посетить сие сомнительное мероприятие местами вгоняло в ужас. Миша примерно представлял, что он там увидит и услышит. Не хотелось ему, чтоб вот так, как обухом по голове, всё вываливали на многострадальную голову Андрея. Лучше бы уж сам рассказал. И, возможно, это был бы правильный вариант, но… Горшенёв просто не решился. Не чувствовал он ещё в себе сил преодолеть этот барьер. Всё равно, что со скалы прыгнуть, а высоты он всегда боялся. Пытался, да, и несколько раз разговор оказывался у опасной черты, стоило лишь шаг сделать — и вперёд с песней, дико страшной. Но именно это простейшее, как кажется, действие и не получалось. Что-то внутри словно зажималось и не давало ни шага, ни слова в эту сторону сделать. В день суда он был на взводе задолго до того, как Андрей уехал, но стоило хлопнуть входной двери его окончательно прорвало. Нет, то была не паничка, хотя её подступающий ком Мишка и ощущал. Всё просто валилось из рук, и прежде-то не слишком ловко ещё справлявшихся с бытовыми моментами. Агата как могла ходила вокруг и пробовала достучаться, успокоить как-то. Не помогало. Ни ему, ни несчастным битым кружкам. Впрочем, он как-то умудрился не порезаться — и то хорошо. А то возвращается Андро, а там картина маслом: битая посуда и его замотанные пальцы. Хорош — ничё не скажешь. Чтоб уменьшить урон от себя подсел к Алиске мультики слушать. Очень скоро слова мультяшек начали эхом от коробки черепной отражаться — не выдержал, вскочил, по пути снёс стул. Судя по мявку обиженному — кошка еле убраться успела. Так бы и дёргался до возвращения Князева, да судьба неожиданных визитеров подкинула. Через пару часов после отбытия Андро в гости приехала Оля с детьми. Этот незапланированный (а может и запланированный, просто его не посвятили в свои хитрые планы дамы!) визит оказался просто спасением. Мишка и сам не заметил, как переключился и чуть позже с удивлением обнаружил себя слушающим и обсуждающим очередную детскую сказку. Даром, что не про лисят, да. Настюха что-то притащила да читать взялась бойко. То ли с детьми ему всегда было комфортно, то ли звонкие родные голоса вселяли оптимизм, но он расслабился. Шутил, смеялся. Смеялись девчонки. Время от времени в комнате затевалась шуточная борьба, с участием всех хвостиков, когда сюжет сказочки вызывал горячие споры у всех слушателей. Кто бы мог подумать, что спорить интересно не только за Анархию да иные «взрослые» понятия, серьёзные и не очень! Хотя, выходит, забыл он с чего начинал. И в истоках тех — напротив, взрослость и наносимость, шелуха всех условностей осуждались ими. Не хотел ведь взрослеть никогда… А сам чуть с Тоддом этим из Питер Пэна окончательно в Крюка несчастного не перевоплотился! Взрослость — это же состояние души такое, не тела. То и разваливаться может, а мозгов всё одно не прибавится. Хотя иной раз дети куда как мудрее. И Мишка неожиданно поймал себя на мысли, что счастье может быть ближе, чем кажется. Оно достижимо. Даже для него, даже с условием наличия в этом страшном мире всех возможных мудаков и превратностей судьбы, что могут свалиться на голову. Ощущение это окончательно окрепло, когда вернувшийся Князь — вот время-то пролетело — взял, да и присоединился к их маленькой банде.

***

После даты суда Мишу словно отпустило. Как пружина разжалась, никого не задев. Его не слишком огорчило сравнительное мягкое наказание для одного из мучителей. Пофиг, пять лет — будет, о чём подумать. Гораздо больше его волновал Андрей, который, хоть и остыл вроде, но время от времени полыхал так ярко, что, казалось, огонь этот Горшок может увидеть. И это пугало. С удивлением поймал себя Миха на странной мысли, что надо бы Княже тоже сеансы психотерапии организовать. В любом случае после всех этих весьма тревожащих дел попустило. Всех — каждого в своей степени. Андрюха всё больше и больше разгонялся, уже ни одна репетиция не обходилась без него. Новый год же не за горами, как и концерты группы, которые планировалось провести и в Москве, отыгрываясь за предыдущий отмененный, и в Питере. Горшенёв чувствовал небольшие угрызения совести, так как догадывался из-за чего сорвался предыдущий концерт. Конечно, прямо никто не говорил, но тут не нужно было быть суперумным. Князь попросту отложил свои дела, свою жизнь, свою группу ради него. Не зря ж Каспер отчалил, барабанщик и гитарист. А он всё равно не бросил. И, наверное, никогда и не бросал по-настоящему, в сторонку отошёл — это да, но не предавал. Это Мишка сам накрутил себя, изговнился весь, и вместо: делаем сольники, но крупняки даём вместе — получил декабрьский манифест. Сук надломился. Страшная ирония судьбы: чтобы это увидеть и понять, надо было лишиться зрения. Естественно, втайне Горшок очень надеялся ещё на один подарок судьбы — возвращение на сцену Андрюхи, да и возможность выступать вместе. Единым целым, а не делить сцену, как было в последние годы до раскола. В плане выползания на стену, а не их отношений… То тут вообще очень многое зависело от врачей — разрешат ли выступать, дадут ли согласие на дорогу, пусть и не такую дальнюю, но всё же… Но ведь должен же быть у него новогодний подарок? Или чудо какое-то? Да всё равно, как назвать. Результат главное. Так что концерт в первопрестольной был под большим вопросом. Все понимали, что если Князев поехать не сможет, не сможет и Миха — просто потому, что, несмотря на все его успехи и маленькие победы, эмоционально к такой поездке без надежного источника уверенности рядом он не готов. Наверное, если долго просить, кто-то да услышит. Потому что неожиданно, без особых хлопот, врачи разрешения все дали, справки выписали. Да, с ограничениями — никаких самолетов, никаких бешенных скачков по сцене. Но — разрешили. И вот уже 24 декабря группа в полном составе погрузилась в поезд, с расчетом, чтобы приехать, отдохнуть и 25-го выступить. Как раньше — приехать утром, вечером дать концерт и уехать — теперь это был явно не их вариант. Беречь себя надо, да. Не мальчики уже… Да, может и станет их вариантом, но потом. Мишка, кажется, вообще нервничал больше всех. Но только Андрюха в этот раз правильно считал эмоцию — шепнул на ухо: — Я в порядке. И что-то такое в голосе было тёплое. Кажется, Андрею… приятно, что он, Миха, переживает за его самочувствие? Но от этого почему-то и Мишке стало вдруг тепло и спокойно.

***

Концертный зал был битком. Андрей вообще, несмотря на то, что повторил каждому (маме и Агате по телефону, парням — лично) и, особенно, Михе, раз двадцать, что всё нормально, чувствовал некую неуверенность. Всё ж первый «выход в свет», так сказать. Начать сначала практически. Хотя ему не привыкать. Однако, бросив взгляд мельком вбок, на Мишку, поймал себя на мысли, что начинать заново не так уж и страшно, если с тобой одновременно в ту же сторону шагает давний друг. Двое против всех, и так далее. И в этот раз не нужно было защищаться, отмахиваясь от всех и каждого, вырывая своё право быть. Себе он уже всё доказал. А на отдельных субъектов, которым только Горшок и нужен был — плевать. Ознакомился он недавно, о чём общественное мнение сейчас поёт. То поделено было. И если б он всегда весь тот хейт, что вокруг его фигуры витал, впитывал, то давно б на сцену выползать перестал. А так… Толпа за кулисами приглашающее ревела, изнывая от нетерпения. Большая часть этот концерт ждала. Их обоих. Вместе. Может, поэтому и на сцену они вышли спокойные и собранные. А перед глазами — сотни лиц, едва угадывавшихся в темноте зала. И флаги — почти все с символикой Короля и Шута, хотя вот дружина на танцполе сплошь в полосатых футболках. На несколько минут всё же Князь ощутил небольшой укол где-то глубоко внутри. Но об этом можно было поразмышлять и потом. Потому что сейчас был их праздник, не крови, конечно, а дружбы. Снова быть как единый организм — снова петь вместе — на этот подарок он и не рассчитывал. Что ж, видимо, Судьба устала подкидывать им каверзы и, наконец-то, готова оценить и вознаградить по достоинству. Именно на этой сцене у Андрея вдруг появилась окончательная уверенность, что они со всем справятся. И не только с концертом, а и с жизнью и вопросами, что, порой, такие подковыристые бывают, что ни в сказке сказать, ни пером описать. И не раз ещё споют вместе. Всё можно решить, если готов слушать и слышать.