Горизонты

Здешний скотч — вещь совершенно удивительная, одной катушкой возможно в несколько слоев обмотать человека, и ещё останется достаточно, чтобы привязать к нему балласт. Но Сема этим не пользуется. Он дотошно наматывает ещё один слой, удостоверяется, что лицо не закрыто, и скотч не душит, а потом прорезает между ног отверстие. Федя хмыкает. Надёжно, как мартеновская сталь... Зря они с бинтами возились, заматывая повреждённый глаз, из которого еле-еле достали осколок. Тоже надо было скотчем. — Все, теперь тебе не страшно? — интересуется он у брата. — Мне и не было. — Сема аккуратно вытирает нож от клея. — Это ты предлагал ее просто убить. Федя раздражённо выдыхает. Вот поэтому он обычно днём предпочитает играть, а с этой девкой они провозились до рассвета, и начинать раунд было уже поздно. — Разбудишь спящую красавицу поцелуем? — интересуется Федя вместо ответа. — Она мне язык откусит... — Тебе пойдет. Будет гораздо лучше, если он останется без языка. Хотя, в таком случае, трахаться с ним будет ещё скучнее. — Ты вообще придумал, что с ней делать? — переводит тему Федя. — У меня всегда было неплохо с фантазией... Но для начала пускай соизволит объяснить, откуда такая пташка по твою задницу? — Может, по твою. Просто перепутала. — Я ей ничего не делал. — Да я тоже... — В таком случае, именно это мы ей объясним и отпустим. — Рехнулся? — Я шучу, Федь... — Сёма добродушно усмехается. — Но вдруг всё это не просто так, и мы сможем выяснить, кто отдаст за такую очаровательную головку столько золота, сколько она весит... — Нас бы не заказали ей. — А вдруг нам просто повезло? — Повезло? Да любой нормальный убийца тебя бы просто пристрелил... — Ну, нормальных мы перебили, Федь... — Сёма складывает руки на груди и смотрит на брата внимательно. — Не кипишуй, и дай думать тому, кто это умеет, ладно? Жалко, что скотч закончился. И выпивка тоже. Это бы всё сейчас пригодилось. — Делай, что хочешь. — машет рукой Федя. — Оставить вас? Могу через пару недель вернуться. — Езжай. — взгляд у Сёмы становится нехорошим, таким же острым, угловатым, как и он сам. — Вилена со мной не пропадёт, я ее съем. — В ней жрать нечего. — Похудею... — Сём. Федя взрывает песок ногой. Никуда он не денется с этого пляжа. И Сема, самое отвратительное, об этом прекрасно в курсе. Калифорния слишком большая, затеряться проще простого... Они ни разу не разлучались — здесь, где из-за каждой пальмы норовят пальнуть, а солнце светит так, что Челябинский городской крематорий отдыхает. Им бы свалить отсюда по-хорошему: если пробралась даже эта дура с дробовиком, значит, место уже известное, и уже не вариант коротать тут отпуск, пока копы на все каналы орут, что пытаются "разыскать опаснейших преступников", а на деле отсиживаются где-то в своих норках, пожирая пончики и предоставляя охоту за охотниками "драконам". Нехорошее у Феди предчувствие, ох нехорошее... Надо севернее, к ядовитым озёрам. Но мало ли, что за начинка у девчонки? Может, гео-датчик, а может, полные сисьски взрывчатки. Для того, чтобы разобраться, ее придется расчленять. И не факт, что они это переживут. — Надо бы разбудить ее и допросить. — наконец, решает Федя. Просто чтобы последнее слово было за ним. Сема послушно кивает. От нескольких его пощёчин Вилена приходит в себя. Взгляд у неё не соображающий вовсе, как будто под наркотой. — Доброе утро. — приветствует ее Сёма и пинает ногой в рану, оставленную накануне им же. Неизвестно, попадает ли, но Вилена, обмотанная скотчем, сгибается в позу эмбриона. Федя наблюдает молча. Мысль о том, чем могли ее накачать, не оставляет. И о том, что все это от подобных ударов может сдетонировать... — А теперь... — Сема вытаскивает из заднего кармана пистолет. — Рассказывай. По чью душу явилась? Взгляд у Вилены становится чуть более осмысленным, направленным на Федю, и она слабо скулит: — По тв-вою-у... Федя хмыкает. Говорят, у близнецов одна на двоих душа, вот только свою они потеряли где-то лет семь назад, а может и больше. Душа — это балласт, особенно такая вот общая, которой стоило достаться всего одному из них, конкретно — Феде. Душа цепляется за жалость, справедливость, нормальность… А ещё цепляет их друг за друга. — Ну и что же с тобой делать? — интересуется Сёма, по-ковбойски проворачивая на пальце пистолет. — Отпускать не вариант, убивать не хочу. — Глаз за глаз? — скучающим тоном предлагает Федя. — Так мы далеко не уедем… — Сема оглядывает Федю. — Тогда тебя придется кромсать, чтобы у нас было право ее калечить… — Мрази. — выплёвывает Вилена, ее белые зубки в выхарканной крови. — Сама такая. — откликаются оба. Вилена кривит губы в подобии маньячной улыбки. Того и гляди, вскочит, вырвется из скотча и их обоих придушит его обрывками. Федя выдыхает через нос и злобно смотрит на Сёму. Такое случается — они говорят вместе, подхватывают фразы друг за другом. Кто принес именно это — уже не вспомнить, но кто-то точно был первым, и значит, этот кто-то проник во второго, пустил то ли щупальца, то ли шипы внутрь и засел там, выдавая свое присутствие только такими вот моментами. — Мы арестовали её. — произносит Сёма после нескольких секунд размышления. — А теперь будем судить. Справедливо, раз уж наша доблестная полиция с этим не справилась. — Я пострадавший. — тут же обозначает Федя. — Значит, буду прокурором. — Думаю, я, как главный свидетель и судья, не смогу стать ее адвокатом. — Предоставь ей право говорить самой за себя? — Верно. Вилена Соколова, вам предоставляется право ответа. — Сема лезет в багажник и вытаскивает небольшой молоточек. — Но не злоупотребляйте им, за порядком я буду следить строго. — Следи, ублюдок. — Вилена дёргается на песке, как гигантский червяк. — Оскорбление судьи. — монотонно замечает Сёма и с хорошего размаха бьёт в колено Вилене, кровь выступает под скотчем, расползается темным пятном, но наружу не вытекает. Не обращая внимания на крик, Сема аккуратно убирает молоток за пояс и поворачивает к Феде. — Ничего, что подставка у нас сегодня такая? — Подойдёт, господин судья… — Вы, Вилена Соколова, обвиняетесь в нападении на моего брата, Федора Немцева, а также нанесении ему тяжкого физического ущерба. Это тянет на утопление в бассейне с пираньями. Вам есть, что сказать в свое оправдание? — Что вы твари. — Оскорбление судьи и прокурора. — молоточек дважды опускается на уже раздробленное колено. — У меня нет вопросов к обвиняемой. — Федя смотрит на кровь, от которой скотч промокает изнутри. — Приведем приговор в исполнение? — Вы опережаете события, господин прокурор… — замечает Сёма. — Приговора ещё никакого не было. Вы его даже не требовали. — Я требовал её пристрелить. — напоминает Федя. — И требую всё ещё. — Скучно. — У тебя были идеи, как именно. — Всё равно скучно. — Сёма демонстративно и совершенно ненатурально зевает. — Суд за ночь сильно поумнел и отклоняет ваше предложение. Так что, обвиняемая… Быть может, вы примете предложение что-нибудь нам рассказать? — Приму. — Вилена делает попытку сесть, но с приклеенными к туловищу руками и перебитым коленом эта попытка обречена на провал. — Может, один из вас тогда пристрелит другого. — Один из нас точно пристрелит второго. — замечает Федя. — Вопрос времени. — Вопрос времени… — повторяет Сёма. Вот только кроме застарелой злости на брата, в его интонации — липучая жестокая забота. Вроде «дорогой брат, однажды мы выпрыгнем с тобой из самолёта без парашюта, у нас будет с собой только один пистолет с одной завалявшейся пулей, я пристрелю тебя, чтобы твоя смерть была чуть менее мучительной, чем моя». — Ты такая интересная, Вилен… — Федя присаживается перед ней на одно колено. — Такая… Загадочная. Столько недоговариваешь… Он наклоняет голову на один бок, потом на другой, буравя прямым взглядом. Что-то в поведении человека, из-за которого их затаскали по запросам, обещая все неразглашаемые кары, если они не признаются. Они не признались. Что-то в поведении их главного обвинителя не клеится. — Вам есть, что добавить к преступлениям нашей дорогой Вилены? — подаёт голос Сёма. — Мне, кажется, есть, что сказать в её оправдание. — Ого, неожиданный поворот в развитии дела, господа присяжные заседатели… — А я говорила, я говорила, что у него не все дома! — ликует Вилена. — У меня дома все, включая господ присяжных заседателей. — снова молоточек, снова крик. Федя даже не отвлекается на них. Ему кажется, что над его головой загорается не просто лампочка, а прямо-таки допросная лампа, которую можно поворачивать, как хочешь. — Вилена, а ты в бога случайно не веришь? — вкрадчиво спрашивает Федя спустя несколько минут тишины, когда Вилена прекращает выть. — Откуда такое христианское всепрощение? — Всепрощение? — переспрашивает Сёма. — Федь, у тебя заражение не пошло? Что ты несёшь, она же пыталась тебя убить… — Только меня. — уточняет он. — Помнится, в года нашей утраченной юности, она свидетельствовала против нас обоих. А теперь надеется на смерть одного. При чем, желательно… — Хрен она дождется. — обрывает Сёма. — Она — точно нет. Но вот те, кто ее прислал… — Меня никто не присылал. — чересчур поспешно отвечает Вилена. — Я пришла… — По собственной воле, милая, конечно… — Федя хмыкает. — И твоя воля была столь сильна, что цепь странных, а может быть даже невероятных событий завела тебя именно в Калифорнию прямиком из Нарьян-Мара. Да ещё и на наш пляж. Случайные попутчики, оброненные фразы, забрызганные грязью указатели, опущенные некстати шлакбаумы… — Все это вело к вам, уб… Молоточек появляется у Сёмы в руках, но наученная опытом Вилена на этот раз проглатывает оскорбление. — А дробовик, полагаю, оставил неведомый поклонник? — Я купила его сама! — Без лицензии на оружие. — кажется, даже до Сёмы начинает доходить. — А мы мучаемся каждый раз, Федь… Может, одну руку ей отвязать, пускай адрес напишет? — Рискни здоровьем. — мрачно предлагает Федя. — И кто-то по дороге убедил её, что Семён невиновен… И вообще пушистая овечка под воздействием злого брата близнеца. — Ты! — рычит Вилена. — Это всё ты… — Половина, Вилен, ровно половина. — Сёма хмыкает. — Из того, что мы действительно совершали. — Он подорвал школу. — А в прошлый раз ты говорила, что мы действовали совместно. — напоминает Сёма. — И поэтому оба сбежали с урока. — Ты вышел за ним. — она мотает головой сначала на Федю, потом на Сёму. — Я всё поняла, он хотел тебя убить. И весь класс… — Ну да, а я его — трахнуть. — Сёма проводит рукой по волосам, откидывая отросшие пряди назад. — Ты даже не представляешь, как романтично отсасывать собственному убийце, пока вокруг вас рушится школа. Но, боюсь, я тебе такой радости не доставлю. Хотя какую-нибудь школу взорвать могу… Ты же не видела взрыва. — Была дома. — поддакивает Федя. — Заболела, верно? — На первом же уроке. И пришлось идти домой. — Как будто предчувствие… — что-то острое снова мелькает во взгляде Сёмы. — С кем ты спала, чтобы этой чуши поверили? — Я не… — Ты не помнишь, верно. — успокаивающе шепчет Федя, гладя её по локонам. — Как не помнишь, что именно грозилась выпить во время ссоры с матушкой на перемене. И что потом насыпала в колбочки для опытов на уроке. — А мы очень хорошо вспоминали. — Сёма переворачивает молоточек в руке и надавливает на нижнее ребро Вилены. Давит до тех пор, пока оно не щёлкает и не ломается. — Когда грозят электричеством, очень хорошо вспоминаешь… — А нам не верили. — припоминает Федя. — Хотя химию я знаю получше тебя. И поэтому ушёл. — Иногда наша память милостива. — Сёма закусывает губу и, улыбаясь, глядит на Федю. — А ты ещё и красивая. Понятно, в какой именно плоскости тебя допрашивали, и почему верили. — И почему ты этого не помнишь. — Вы уже устраивали взрывы на уроках. — А ещё мы гиперактивные жестокие неблагонадёжные хулиганы. — Федя переводит взгляд на Вилену. — Ещё и фамилия такая, от которой ветераны сознание теряют. Как всё ловко выходит. И, главное, как удобно. — Вы… — Лжесвидетельство против нас обоих. А также действие в составе вооружённой группировки, и вишенкой… — смешок всё-таки срывается с его губ. — Так вот, вишенкой на торте — нападение на моего брата. Чистосердечное будет? — Нет. Вы врёте… — Отлично. — Сёма порывисто обнимает Федю, проходясь по волосам ладонью. — Всё, прекращай скучать. Суд окончен! На самом деле, скучать Феде приходится очень долго. Скалы, окружающие небольшую бухточку, отражают крики, хотя, надо отдать Вилене должное, она сначала старается не кричать, но потом Сёма увеличивает воздействие. Все рано или поздно кричат. Федя не сомневается в умениях брата. Он умеет доставлять боль. Когда Федя заканчивает с промыванием глаза и возвращается от машины, у Вилены из уха торчит чайная ложечка, а Сёма сосредоточенно поворачивает её по часовой стрелке. Судя по всему, себя жертва уже не слышит. — Отмывать сам будешь. — сообщает Федя и усаживается на песок рядом с ним. У маньяков всегда есть какая-то метафора, но у Сёмы в голове, очевидно, катается перекати поле. Его действия хаотичны. В них отсуствует необходимая для искусства идея. И ложечка в ухе, и даже не разбитые, а почти размолотые в труху пальцы на правой освобождённой от скотча руке, всё это не имеет никакого смысла. Просто Сёме показалось интересным сломать здесь. Будь Феде интересно её мучать, он бы точно додумал что-то красивое. Дескать, ложечкой Фёдор Немцев пытался вытащить дерьмо из твоих ушей, а пальцы поломал, чтобы никогда больше не брала в руки оружие без лицензии. Федя подбирает вчерашнюю «розочку» и, пожав плечами, втыкает острый край ей в бедро, раздирая скотч острыми краями. Просто чтобы что-то сделать. Можно было бы попробовать почитать книгу, но эти двое чересчур шумные. — Проверни. — рекомендует Сёма, не отвлекаясь от своего занятия. — Без тебя знаю. — Федя проворачивает бутылку, получается не очень ровный кружок из скотча, который он аккуратно поддевает ногтями и откладывает в песок. Получившуюся лунку быстро заливает кровь. Видимо, попал по артерии. Что ж, до смерти от кровопотери у неё есть ещё несколько довольно неприятных часов, в которые Сёма может много чего успеть. Федя окунает туда пальцы, брезгливо отряхивает их. Потом снова берёт розочку и принимается отковыривать острым краем разрезанную кожу. Процесс это долгий: кожа целиком поддаваться не желает. Цепляется за мышцы, видимо, и не отходит красивыми кусками, как хочется Феде. Так что ровного кружочка в первый раз не получаются. Какие-то ошмётки. Но Федя не сдаётся и пробует второй раз. Убивают они её после позднего завтрака. Сёма исполняет своё обещание в точности. Единственная эмоция, написанная на его лице в этот момент — скупость. Ему жалко тратить всю обойму, но обещание есть обещание. Дробовик он оставляет торчать из неё. — А теперь давай к главному. — Федя садится рядом с трупом и достаёт нож, разрезая скотч по всей грудной клетке и принимаясь его отклеивать. — Как думаешь, как скоро нам ждать гостей? — Думаю, пара дней, и они приедут проверить, что с ней. — Почему им был нужен ты? — Я красивый. — пожимает плечами Сёма. — А что ты делаешь? — Сюрприз. В разделывании мяса самое важное — чтобы оно не сгнило. Тогда наточенный нож проходит легко, и волокна не распадаются. Кости для его задумки ломать не надо, только сделать аккуратный разрез и потом не очень аккуратно выковырять оттуда лишнее. Сначала в одной груди, потом во второй. Затем запихать туда новую начинку и зашить. Ниток у них не водится — у них достаточно денег, чтобы вместо испорченной одежды покупать новую. Швы по итогу приходится изображать из занесённой неведомо откуда проволоки. Федя даже жалеет, что эта умная мысль пришла ему в голову уже после смерти Вилены. Увы, фарш провернуть назад невозможно, даже если он этого заслуживает. — Не девочка, а бомба… — удовлетворённо комментирует Федя, прикрывая результат своих трудов остатками платья. — Ты ёбнутый. — Я живой гений. — поправляет он, а потом добавляет. — Тебе очень повезло, что живой. — Да ты нихрена для этого не сделал. — самодовольно замечает Сёма. — Зато делаю теперь, пока ты страдаешь хренью. — Долг платежом красен. — Именно. — Федя пинает труп. — И если она думала, что со смертью её долг оплачен, то она очень ошибается.