Уайтчепел: Рассказчик

      – Доктор Уилсон! Доброе утро.       Уилсон сунул руки под кран перед зеркалом, в отражении в отворившейся двери в помещение туалета появился Харт.       – Утро.       Уилсон не мог не заметить интересную цепочку ассоциативного ряда в своей голове – от имени Харта к сердцу, а следом к делу с панно Боттичелли и только потом – к трупу.       Походка у Харта пружинистая и легкая, он ступает почти неслышно. Он направлялся к писсуарам, Уилсон еще мыл руки. Когда психиатр шел на выход, судмедэксперт уже подходил к раковине и включал воду.       Уилсон ощутил спиной, как Харт обернулся.       – Мы наедине…       Доктор Уилсон остановился, Харт продолжил с руками под краном:       – …в замкнутом пространстве, а вы даже не воспользовались этим, чтобы что-нибудь выведать у судмедэксперта раньше других.       Вчерашний отчет задержали, труп сперва хотели направить в участок, в ведомстве которого находился лес. Подробности детективам обещали рассказать только на следующий день, утром.       Уилсон фыркнул, улыбнулся, повернул голову.       – А что, так можно было?       Харт был очарователен со своей заговорщической ухмылкой, с поднятыми бровями. Уилсон развернулся и подошел ближе.       – Угадывать не посмею. Расскажите.       Теперь Харт выключил воду, подступил к нему, с мокрыми ладонями, почти упираясь в левое плечо, наклонился к уху и понизил голос.       – Сердце, найденное собаками, не принадлежит жертве. Анализ ДНК пока не закончен… Но скоро сообщат о новом убийстве.       Уилсон открыл рот в изумлении, догадки ударялись друг о друга и о превышающие их количеством вопросы в черепной коробке. Он невольно повернул голову к Харту.       – Он не закончил картину, – Уилсон пересилил себя и выдавил ответную реплику. – Сердце свежее?       Взгляд глаза в глаза на близком расстоянии Уилсона не смутил. Харт медленно опустил и поднял веки в знак согласия.       – А вот труп будет свежим недолго, – молвил он. – Предскажу, что снова на природе. Рассказчик хотя бы убивает в жилых домах, не надо ходить по грязи.       – Преступлений против природы он не делает, – задумчиво выговорил Уилсон. – То есть новое тело найдут скоро? И убийство уже произошло, потому что сердце уже есть…       Резонанс от голоса – и тепло.       Харт вновь моргнул вместо ответа.       – Удачи, доктор Уилсон.       Он проскользнул мимо, чтобы взять бумажное полотенце, едва заметно задев Уилсона плечом по груди.       – Спасибо.       Харт смотрел на него из отражения, когда он вышел за дверь.       В морг к судмедэкспертам команда детективов так и не попала – потому что их вскоре вызвали на место преступления, в тот же лес Элмстед. Бегун на утренней тренировке обнаружил труп – замершего в неестественно неустойчивой позе склоненного мужчину в старомодном костюме, с красным плащом, в одеянии благородного всадника.       Чандлер был по обыкновению встревоженный и слышать не мог имени Боттичелли, Майлз уже был ко всему готов. Уилсон шел почти вровень с ними – насколько позволяла ширина грунтовой тропы.       Доктор Ллевелин и Харт были на месте.       – Что тут у вас? – неубедительно бодро спросил Чандлер.       – Тело тяжело анализировать, – развела руками Кэролайн, – но очевидно, что он был бальзамирован, чтобы сохранить форму – введением фиксирующего раствора в сосудистое русло. Одежда закреплена булавками, центр тяжести смещен – и при неосторожном осмотре есть риск его повредить.       – И я не удивлюсь, если под одеждой будет разрез от извлечения сердца, – добавил Харт.       – После экспертизы смогу сказать больше, – резюмировала доктор Ллевелин.       Чандлер глядел на Харта и на Уилсона не вопросительно, а строго – и думал о чем-то своем.       – Лес же небольшой, – возмутился Майлз. – Где был патруль? Черт знает что. Злые умы! Ну и о чем это?       – Продолжение панно, – отозвался Уилсон.       – Сколько времени потребовалось, чтобы его вот так зафиксировать?       Психиатр, как и в прошлый раз, обходил сцену по дуге, пытаясь найти все детали.       – Одежду на заказ шили? – продолжал Майлз. – По ателье и костюмерным распространить.       – Обыкновенное бальзамирование, – терпеливо отвечала Ллевелин, – с последовательной обработкой, пропиткой бальзамирующим раствором из глицерина, уксусно-кислого калия, уксусно-кислого натрия, воды и вспомогательных веществ длится от месяца до двух. Причем не сохраняется естественный цвет кожных покровов и органов. Здесь же срочные меры, вероятно, не направленные на долговременное действие – за десять-двенадцать часов.       Харт стоял у трупа за затылком и что-то щупал пинцетом в волосах.       – Я вижу выпуклость на затылке, – сказал он. – Возможно, в позвоночнике шест – как делают ритуальные службы, чтобы на похоронах усопшие были как живые.       Доктор Ллевелин в согласии кивнула.       – Когда будут переносить труп, будет яснее, но пока вижу, что стопы неестественно прочно стоят на месте.       – Закрепили? – спросил Чандлер.       Майлз заворчал.       – Таксидермист и художник. Десять-двенадцать часов?! Он готовил его заранее? Он полночи возился с ним, и его опять никто не видел. По всем собачникам одно и то же, вечером ходят только собачники.       На его вопросы ответил Финли, подоспевший, чтобы поделиться сведениями.       – Следы от тележки обрываются следами автомобиля, обувь та же, на этот раз не на руках. По протекторам это что-то большое, наподобие вэна, модель уже ищем.       – Почему этот лес? Почему не Сандридж Парк рядом? Он больше.       – Быстрее найти труп, – вздохнул Уилсон.       Майлз возразил:       – Вот все трупы прячут, а эти наоборот.       – Очевидно, что и Рассказчик, и Художник умеют убивать скрытно, – подал голос Харт, – и если бы они хотели, их трупы бы никогда не нашли.       Чандлер схватился бы за голову – но у него было ощущение, что руки уже пропитались этим фиксирующим раствором от несчастного всадника, – и поэтому просто сжимал кулаки.       – То есть у этого тоже есть медицинская экспертиза, и еще и экспертиза сотрудника похоронного бюро, специалиста по бальзамированию. Если подтвердится догадка про извлеченное сердце, возможно, тоже хирург, – рассуждал он. – Убийство опять не по личным мотивам. Опять ради искусства. Доктор Уилсон, это может быть состояние аффекта? Фанатичная преданность художнику?       Уилсона, в отличие от его коллег, редко коробило некорректное использование психологических терминов или основанные на популярной психологии суждения.       – Аффект должен иметь триггер, какой-то повод для действия, – перечислял он, – аффект длится столько, сколько психика может потратить ресурсов на гипервозбуждение. В СМИ за последние недели не было ничего про Боттичелли и итальянских художников.       Предположить, что просто так вспоминать о флорентийском художнике в Лондоне никто не стал бы, было естественным. Однако в новостном пространстве про Боттичелли, действительно, не упоминали.       Остается напомнить о нем самостоятельно.       – Фанатичная преданность может быть, – продолжал доктор Уилсон. – В том, как воссоздается картина. Если он это делает без инфоповода, то это напоминание. О Боттичелли. Или о себе. Кому выгодно напоминать про Боттичелли?       Чандлер переглянулся с Майлзом.       – Ценителям? Профессорам. Коллекционерам искусства.       – И их пиарщикам, – добавил Майлз, а затем повернулся к приблизившейся Меган. – Найти всех, кто торгует репродукциями и всех, кто как-то торгует искусством. Может быть наемник.       Харт вздохнул.       – Страшнее будет, если это какой-нибудь среднестатистический человек, посетитель музея, возможно, врач – абсолютно нормальный, хорошо общающийся с коллегами и способный убивать без следа.       – Прятал бы трупы получше, нам бы было меньше работы, – рассмеялась доктор Ллевелин.       Харт подхватил и тоже рассмеялся.       – Нормальный… – хмыкнул Уилсон. – Или он до этого убивал и ничего в его жизни не изменилось, и тогда он, действительно, будет выглядеть нормальным, или он вдруг начал убивать из-за чего-то, и тогда будет противоречие в его поведении, которое его выдаст.       – Как с педофилами, – скривился Майлз. – На вид хороший человек, никто бы не подумал – а внутри дерьмо.       На фразе про противоречие Чандлер вновь переглянулся с Майлзом.       – Рабочая гипотеза ясна? Продолжаем работу, – скомандовал тот и отошел от места преступления.       На расстоянии нескольких шагов он замедлился – чтобы детектив-инспектор с ним поравнялся.       – Кент тебе уже доложил? – вполголоса спросил догнавший его Чандлер. – Как он?       Майлз невесело покачал головой.       – Ищущий внимания полицейский судмедэксперт… Хуже не придумать. Он проверяет по участкам в Ист-Энде, кто имел доступ к материалам, – он пожал плечами. – И почему нам достается разгребать за всеми, просто потому что у нас это лучше получается?       Чандлер невпопад улыбнулся – но тут же осекся.       – Ты сам ответил на свой вопрос… Майлз. Какова, по-твоему, вероятность, что это один из нас?       «Дело, действительно, досталось нам, – думал он. – У кого Рассказчик – уже коробит от этой клички – может искать обратной связи, если не у нас? Не хочу об этом даже думать!»       – Кому это надо? Психи ненормальные… Док, конечно, первый в списке, но он не псих. А вот его мнение Рассказчику бы понравилось. А мы с тобой болваны, и его искусство не понимаем – и не оценим.       Майлз изобразил жестом кавычки. Чандлер искренне недоумевал.       – Почему первый в списке? Если его мнение Рассказчику бы понравилось… Сам убивает и сам рассказывает?       – Это мысли вслух. Первый в списке, потому что мыслит так же. Философ, появился у нас недавно. Конечно же я так не думаю, я рассуждаю.       Майлз на несколько секунд замолчал. Предположить, что доктор Уилсон пособничает преступнику, было немыслимо – а вот то, что его речи кому-то услаждают слух, было вполне вероятно.       – Если Рассказчик его поклонник, то не первый такой яростный. Ты знаешь, почему его к нам отправили?       Чандлер знал. Как и знал причину, по которой доктор Уилсон после многообещающего начала карьеры врачом-психиатром в лечебнице Бродмур вернулся в родной колледж в качестве преподавателя и зациклился на серийниках – пытаясь описать причины, толкающие людей убивать.       Уилсон был одной из таких причин – пусть и отрицал это. Люди, меняющие мышление, влияющие на умы своими философскими теориями, дают – и забирают – надежду, а преступники становятся одержимыми – как идеями, так и людьми.       Чандлер не завидовал Уилсону – потому что предположил, что немного людей, пережившие то, что пережил доктор Уилсон, не начнут убивать – пусть даже из-за мести.       Уилсон выглядит здоровым и вовсе не одержимым – и Рассказчика с Художником ловит наравне со всеми не для того, чтобы потом выложить из их кишок очередную инсталляцию…       Они их поймают и посадят – или отправят в тот же Бродмур. И все у них получится – потому что они будут продолжать и не остановятся, пока не получится.