Уайтчепел: Рассказчик

      Чандлер застал сцену задержания Уилсона и Уортона с момента, как Харт заявил, что он Рассказчик. Весь оставшийся день был театром абсурда – в котором обоих подозреваемых в присутствии адвокатов по отдельности допрашивали детектив-сержант Майлз и детектив-инспектор Чандлер.       Уилсон молчал и почти ничего не рассказывал, за исключением того, что ему было известно из материалов расследования. Продуманная ли это линия защиты или просто невезучесть, Майлз не определил – пока не поговорил с Чандлером, обалдевшим от повествования Харта.       Вина Уортона была очевидна, у него дома – склад маскировочных принадлежностей, он слишком осведомлен о деталях, которые следствие еще не брало во внимание, но содержало в заметках, а вопиющая слепота детективов с убийцей под носом окончательно добивала.       Он даже сказал, что заказал еду из китайского ресторана под названием «Красный дракон», чтобы доставщик вовремя обнаружил трупы – и успел сообщить в полицию около полуночи, в разгар вечеринки в участке.       Единственное, что оставалось неясным – с чего вдруг Уортон внезапно решил сдаться – придя на работу, ведя милые беседы с доктором Ллевелин – которая со слезами на глазах утверждала, что Харт всегда был ангелом, даже в своих остроумных шутках.       На Уилсона у них ничего не было – даже если бы они задержали его по подозрению в убийствах – кроме косвенных улик. На прямой вопрос, знал ли он, что Уортон Рассказчик, Уилсон отвечал отрицательно – и по его скорбному виду сложно было предположить обратное.       Ближе к вечеру с доктора Уилсона сняли наручники и сказали ему идти на все четыре стороны – временно отстранив от работы, запретив любые взаимодействия с прессой и посторонними, с обязательством явиться в Уайтчепел, как только возникнет необходимость.       Пускать в участок без предварительного разрешения доктора Уилсона тоже запретили.       Уилсон ревел и умывался в рабочем туалете, за все эти несколько часов он так ничего и не придумал, это был конец. Он не знал, что Харт наговорил в комнате допроса, но чувствовал, что ничего хорошего – потому что в отчаянной браваде и бескомпромиссной уверенности Харт хотел быть убедительным до последнего.       Какая глупость. Они могли бы придумать как быть – если бы полиция не обвинила Уилсона… У них просто не было времени – и навыков – работать вместе.       Вместе. Странно, но вовсе не пугающе. Быть соавтором преступлений, быть союзником преступника, тем, кто покрывает – просто потому что желание спасти и не отдавать на растерзание сильнее всего остального.       Здравого смысла давно нет, его размозжили наковальней категоричных суждений, попыток собрать мозаику из несовместимых кусков.       Рационально решить не получится – и у алхимика, увы, один путь – изгоя, колдующего по ту сторону, за гранью сознания, за чертой понимания – но влияя на вещественный мир.       Харт лежал на жесткой лавке камеры, уставившись в потолок невидящим взором. Он уже продумал план самоубийства, его скоро должны перевезти в более подходящее для него место – с более надежной охраной – до суда. Он сделает все до суда, возможно даже, накануне суда – если прокурор потребует ускоренных процедур и немедленного торжества справедливости.       Они называют правосудие справедливостью… Настоящие ослы.       Харт закрылся от Уилсона, положил образ Уилсона в отдельную коробочку на полке своего дворца памяти, замка альбедо, упорядоченного пространства в сознании, с ключами в бессознательное. Уилсон поймет – и когда-нибудь прекратит горевать, – а пока горевание Уилсона Харта будет отвлекать.       Они связаны – теперь сильнее, чем прежде, – однако, все же, самообладание Харта сильнее этих заново обретенных чувств. Чувства как неокрепшие новорожденные жеребята, сразу же пытающиеся резво скакать, подворачивая нетвердые ноги.       Уилсон в безопасности и на свободе. Теперь все будет хорошо – он же исполнил обещание… Теперь можно закрыть глаза и уснуть.       Через день, после множественных экспертиз и бюрократических проволочек, Харта Уортона было решено перевезти в Белмарш, тюрьму для преступников категории А, в корпус предварительного заключения. Харт не оказывал сопротивления, сразу выполнял все указания, в фургоне, направлявшемся на восток Лондона, на противоположном берегу Темзы, он был с двумя охранниками.       Пассажиров в кузове иногда потряхивало на стыках дорожных покрытий, раскачивало на поворотах. Харт был улыбчивым и дружелюбным, лица охранников были непроницаемо постными.       – Не знал, что у «Побега из Шоушенка» есть экранизация, – рассказывал Харт. – Я всегда считал, что образ Дюфрейна преувеличенно оптимистичен…       Мыслить как преступник – не фигура речи. Нейтральная и неприметная черная одежда, куртка, штаны, перчатки, капюшон; косые взгляды, сумерки и переулки Ист-Энда, где торгуют всем, что взбредет в голову – в том числе и нелегальным; пистолет, два магазина – и наблюдающая за ним репродукция «Красного Дракона и Женщины, облаченной в Солнце» на стене оружейной лавки.       Отпереть автомобиль с механическим замком на стоянке около гипермаркета, завести двигатель без ключа, поменять номера, занять наблюдательную позицию на одном из поворотов маршрута полицейского фургона – и поехать за ним вслед… Планировать похищение опасного преступника у группы охранников из бронированного фургона – пусть с даже известным путем следования – было непросто. Водитель не дурак, он едет безопасным маршрутом, где нет тоннелей, отрезков, проходящих через леса или парки, через городские кварталы, где есть дома и люди.       Удача была на стороне доктора Уилсона. На части пути – если двигаться через Гринвич Парк – есть поле без зданий поблизости, на открытом пространстве и с редким движением автомобилей. Дальний свет и противотуманные фары выдавали его в подступавших сумерках, однако фургону все равно было некуда деться.       Водитель заметил, что автомобиль, шедший следом, равняется с ними, он замедлился и дал себя обогнать, подаваясь еще глубже к обочине. Машина впереди отдалялась, затем вдруг резко взяла вправо, затем влево и перегородила дорогу, остановившись.       Водитель затормозил, его напарник, сидевший в кабине, схватился за пистолет.       Из машины никто не вышел.       Охранники в кузове тоже потянулись за пистолетами, Харт сперва даже не понял, почему они встали, и что произошло – а когда вдруг догадка, как вспышка, ворвалась в мысли, ему стало страшно.       «Нет, это не может быть Уилсон, – думал он. – Он же не такой тупой!»       Он не понял, хотел ли он ошибиться в своей догадке.       На подобные случаи есть четкие правила – охранять перевозимого преступника, как если бы он был ценным грузом или тем, кого надо защищать от угрозы извне. Охранник вышел из кабины с поднятым на уровень груди пистолетом и проорал, чтобы неизвестный – по-прежнему остававшийся внутри, справа, за рулем, с дальней стороны машины – дал проехать вооруженной полиции.       Поскольку никакой реакции не последовало – как если бы в автомобиле посреди дороги никого не было, – охранник направился к машине и обошел ее, чтобы оказаться со стороны водителя.       Неизвестный был в маске-балаклаве, охранник наклонился к окну с опустившимся стеклом – и в следующее мгновение ему в лицо брызнули перцовым баллончиком. Затем дверь резко отворилась – ударяя охранника и опрокидывая на его задницу, в дезориентации он уже получил по ушам, по яйцам, за спиной защелкнулись наручники.       Уилсон тренировался дома по секундомеру – долго и так, чтобы не терять ни секунды.       Водитель фургона в ошеломлении выскочил наружу, выставляя пистолет – и пока он возился, Уилсон был за машиной, прикрытый он грохочущего, ударяющего в крышу выстрела.       Скрученный охранник, с красным лицом и слезящимися глазами, хрипел, Уилсон отобрал у него оружие и поднял его тяжелую тушу перед собой, закрываясь как щитом.       – Открой фургон! – крикнул он. – Живо!       Он был убедителен – с приставленным пистолетом к виску охранника.       Когда люди не знают, как быть, они следуют за большинством; на экстренные случаи придуманы протоколы – заранее дающие ответ на вопрос выбора. Охранникам внутри положено охранять перевозимого преступника, их запирают вместе с ним в кузове, их задача не дать преступнику совершить глупости – однако их самих никто не охраняет.       Харт мысленно обозвал Уилсона всеми возможными словами – и уже лягал одного охранника в бедро, толкал на второго. Увернуться, ногой по кисти, выбить пистолет; ударить скрещенными запястьями, оглохнуть от выстрела в замкнутом пространстве, захватить сзади, недопридушить цепью наручников, отбиться, укусить…       – Пистолет на землю.       Водитель медленно наклонился, положил пистолет на асфальт, попятился и поднял руки на уровень головы. Под звуки возни, выстрел и грохот изнутри фургона он отступал к створкам кузова, Уилсон двигался на него, обошел по дуге, почти волоча охранника, толкая его вперед – потому что тот не соображал, куда идти.       Звон ключей, лязганье замка… Как только водитель отпер дверь, его отбросило назад открывшейся створкой – так, что он потерял сознание.       В проеме стоял Харт, в наручниках, с блестящим взглядом и окровавленным ртом, у него за спиной стонали два охранника на полу, похожие на сломанных кукол. Харт сплюнул в сторону кровь и что-то, похожее на кусок плоти.       Уилсон тут же отпихнул более ненужного охранника, тот упал навзничь, слепо моргая, даже не желая двигаться.       – Ты похищен. Иди в машину.       Уилсон засунул пистолет за спину, указал в направлении автомобиля.       – Ты решил быть со мной в одной камере? – насмешливо спросил Харт.       Он начал неторопливо выбираться из фургона, но потом остановился, ставя одну ногу на землю, второй все еще упираясь в порожек.       – Мы и так в одной камере.       Уилсон был все еще в балаклаве, он не ждал благодарностей, он просто хотел поскорее убраться подальше.       – Мой хитрый план состоял в том, что ты не сядешь! – гневно отозвался Харт.       – Я и так не сяду, потому что я никого не убивал. Иди в машину, Харт.       Охранник с красным лицом, наконец, нашел в себе силы куда-то наугад поползти.       – Не надо спасать меня. Спасай себя!       Харту хотелось перейти на крик, он все еще противился вылезать, застыв на подножке, ему пришлось наклониться, чтобы оказаться вровень с подошедшим к фургону Уилсоном.       Уилсон стащил балаклаву, просто схватил Харта и потащил на себя. Он был готов, что его постигнет участь охранников – но Харт тут же смягчился, мышцы его расслабились, он прислонился лбом ко лбу Уилсона.       – Ну почему ты такой придурок? – проговорил он убито.       Уилсон взял его за щеки и поцеловал в губы. Во рту была кровь – чужая кровь, – и Харт обомлел, окунулся в облегчение от ощущения безопасности и прикосновений рук к лицу, даже через кожаные перчатки.       Глаза закрывались сами, руки в наручниках, согнутые в локтях, мазнули окровавленными пальцами Уилсона по подбородку.       Поцелуй был долгим, Уилсон опомнился и нехотя оторвался.       – Сними наручники и иди в машину, – сказал он.       Он, наконец, увидел, что охранник ползет к кабине фургона с распахнутой дверью. Уилсон надел маску, подошел к нему, забрал ключи от наручников – и кинул их Харту. Потом он схватил охранника под руки и потащил к кабине. Через несколько секунд он уже снимал рацию и совал ее охраннику под нос.       Водитель был по-прежнему в отключке, но дышал, охранники в кузове подавали признаки жизни.       Харт бросил наручники и ключи на водителя, молча пошел к машине и уселся на заднее сиденье.       Охраннику не нужно было ничего объяснять – он сообщил по рации, что на них напали и увезли преступника, сообщил сектор местонахождения. Уилсону он был более не нужен – он оставил охранника у фургона и направился к машине – с вмятиной от выстрела на крыше.       Он завел двигатель и резко стартанул с места. Пока они ехали без поворотов по прямому участку дороги, Уилсон достал из-за спины пистолет охранника и отдал его Харту – на всякий случай.       – Вода, еда, кофе в термосе, одежда, чтобы переодеться, в сумке, – произнес он скороговоркой. – На восток, в Дартфорт. На пути надо объехать Лондон с юга и бросить машину на окружной трассе, взять новую. Там есть дом, о нем никто не знает.       Харт пил воду из бутылки залпом, стаскивал тюремную одежду, вытирал ей кровь со рта.       – А потом что? Тебя же за это все-таки посадят.       Уилсон усмехнулся.       – У них порвет башку от парадокса. А тебе придется постараться выкрутиться так, чтобы потом все подумали, что ты не Рассказчик, но хороший выдумщик, – он взглянул на Харта в зеркало заднего вида. – Они поймут, что это я тебя похитил – на это и расчет. И они поймут, что мы делаем это от отчаяния и недалекого ума. У нас есть время придумать, кому подарить твою работу. Продать… – он хмыкнул. – Нам нужна шумиха, теперь все будут знать о Рассказчике, я набиваю тебе цену.       Харт тяжко вздохнул.       – Про вещдоки в квартире я не врал, – он помолчал, натягивая одежду, снова сделал глоток воды и откинулся без сил на сиденье. – Спасибо тебе огромное, Виктор. Но если ты после этого сядешь, я тебя сам убью. Понял?       Теперь он начал чувствовать каждую мышцу, усталость навалилась на него каменной плитой. Он и не замечал, что продрог в фургоне, что охранники успели оставить ему синяки, что он, оказывается, перенервничал.       – Договорились, – отозвался Уилсон. – С вещдоками ты играл в детектива… Мы играли в детективов.       – Хорошо, что я их помыл… – Харт уже полулежал, глаза сами закрывались. – Кент за тебя заступится. Это тоже хорошо.       – Почему?       – Ты Кенту нравишься, – Харт фыркнул и тихо рассмеялся. – Шучу, но не шучу. Он тебя уважает. И Чандлер тоже адекватный. Наверное, я вел себя немного… нелогично, поэтому, может, они не распознают во мне убийцу.       Он уже бормотал себе под нос, его клонило в сон, он опустился и лег щекой на сиденье и тут же задремал. Уилсон улыбнулся, обернулся на него, затем снова уставился на дорогу.       Стемнело, мимо проносились огни жилых домов и вывесок, загорались и переключались светофоры, они затерялись в потоке.       Когда Уилсон притормозил у мотеля, была уже глубокая ночь.       – Харт, – позвал он осторожно. – Нам надо сменить машину, и потом еще не больше часа.       Харт встрепенулся и сперва испугался, он сел, ошарашенно озираясь. Потом его взгляд прояснился.       – Угу. Ты умеешь угонять машины?       Он тер лицо руками, чтобы проснуться.       – Теперь умею.       Уилсон тихо рассмеялся и открыл дверь, вышел, огляделся, будто проверяя, все ли на месте. Он вынул универсальный ключ из личинки, снял фальшивый номер на магнитах.       Харт покачал головой и пробормотал себе под нос:       – Дай мне хоть тебе до конца в следующий раз дососать за это.       Он достал сумку из салона и хлопнул дверью, в темноте, с ярким пятном единственного фонаря парковки было не видно, как у Уилсона, издавшего сдавленный смешок, загорелись уши.       Помимо их автомобиля у мотеля было еще две машины – и Уилсон направился к той, что выглядела проще. Он заглянул в салон, протянул руку, Харт подал ему сумку, прислушиваясь к тому, что происходит вокруг.       Уилсон вставил отмычку, напоминающую металлическую линейку, в щель стекла водительского места – так, чтобы нажать на рычаг стеклоподъемника, – затем просунул руку в отверстие опустившегося окна и открыл изнутри.       – Ты не устал вести? – спросил Харт.       – Нет, – Уилсон покачал головой. – Осталось немного.       Он сел за руль, Харт сел на переднее пассажирское сиденье и прислонился щекой к спинке, наблюдая, как Уилсон возится с проводами под рулевой колонкой. Несколько минут спустя они уже тронулись с места.       Через полчаса Уилсон уже хмурился и плохо понимал, как ехать, в темноте все казалось одинаковым, он переживал, что пропустил нужный поворот. Они уже проехали Дартфорт насквозь и выехали за его пределы.       Делать вид, что он уверен, уже не осталось сил.       – А вот теперь нам нужен навигатор. В сумке, – промолвил он.       Харт не спал, он подал ему навигатор с вгруженными картами, выключенный телефон валялся там же, где-то на дне под остальными вещами. Через четверть часа они оставляли автомобиль на подъезде к большому дому, стоящему в молчаливом окружении яблонь заброшенного сада, и шли по тропинке к крыльцу.       У Уилсона не было ключей, он отпер дверь отмычкой. Луч фонарика выхватывал парадный холл, широкую резную лестницу наверх – в черноту спрятавшихся потревоженных призраков, – гостиную, камин, антикварную мебель, барахло безделушек, некогда служивших украшениями интерьера – и портрет пожилой женщины в тяжелой раме на стене – с осуждающим, даже презрительным взглядом.       От портрета Уилсона передернуло.       В доме было затхло, душно и холодно. Он прошел дальше, чтобы открыть занавешенное окно.       У Харта от холода уже стучали зубы, он сдерживал дрожь, взгляд остановился на изображении в раме. У него было ощущение, что он знает, чей это дом.       – Кто тут жил? – спросил он.       – Фрэнсис Долархайд.       – Если он тут вырос… – Харт пытался сформулировать мысль – однако правда, какая она есть, была слишком проста. – Мне очень жаль.       Первым, что пошло на растопку камина, был надменный портрет бабки. Уилсон был уверен, Фрэнсис бы понял и вовсе не возражал – потому что порой отомстить за себя уже не получается, и для этого есть друг-алхимик.