Дижонская горчица

1988

      — Манул, — мадам обводит носогубные складки указательным пальцем. — Большой и пушистый котик.       — Манул — это дикий кот. Разве я такой?       — Для мадам он не дикий.       Как кошка, она тянется на мне, обвивает шею и целует в щёку. Наше утро прекрасное.       — Паскаль, — мадам приподнимается на локтях, упирается в грудь, — ты когда-нибудь меня обманывал?       — Нет. Всегда говорю правду.       — И если я тебя сейчас спрошу, ты вновь ответишь правду?       — Да.       — Хорошо, — мадам подставляет ладонь под щёку, — тогда скажи: у тебя встаёт на меня?       Отлично. Я влип. Не отвертеться.       — Паскаль, да или нет?       Я закрываю глаза и открываю через пару секунд:       — Такая правда Вас удовлетворит?       Она хищно улыбается:       — Да, это хороший ответ.       В белой майке на тонких лямках и хлопковых штанах мадам садится за стол и берёт мою расчёску. Начинается рабочий день. Я обожаю её длинные волнистые волосы — они пахнут свежесваренным кофе. Нет ничего проще, чем причесать мадам. Она знает, как заплетать французские косы, поэтому проговаривает вслух мои действия. За ручку мы идём в ванную комнату умываться. Мадам не любит чистить себе зубы, поэтому пользуется колдовством. Мадам любит чистить зубы мне — водит щёткой аккуратно, не даёт захлебнуться пастой.       — Котик с чистыми зубками, — она целует меня в верхнюю губу.       В моей комнате мадам снимает майку. Стоит спиной. Я застёгиваю бюстгальтер и целую в плечо. Пижамные штаны она меняет на нижнее бельё белого цвета. Мадам разрешает мне видеть её нагой, но я предпочитаю формы сзади. Я не знаю, как выглядит грудь без бюстгальтера, какая мадам спереди без одежды. Я лишён визуального и тактильного блаженства.       Она берёт в руки зеркальце и тушь. Я ложусь на кровать, подкладывая под голову кисти. Мне нравится наблюдать, как мадам наносит макияж. Ведьма в белом нижнем белье сидит на деревянном стуле и красит полные губы, которыми меня целует по утрам и вечерам. Длинные пальцы с острыми бордовыми ногтями расстёгивают на мне пижамную рубашку. Мои кисти всё также под головой. Мадам проводит когтями от груди до резинки штанов. Я мурчу от удовольствия.       «Кошка», — восхищаюсь.       «Ми-яу».       Мадам Жозефина готовится к открытию в Лионе Пансиона Благородных Девиц. Часть ведьм и дворецких отправятся туда.       — Не тормозим! Не тормозим! — командует дворецкими мадам Бут. — Идём забирать своих мадам!       Новые мальчики, новые девочки. Старые подрастают, новоиспечённые учатся. Микаела и Жамель убивают невиновных. Мы с мадам Бут забираем из домов и школ юных ведьм. У Дидьё хорошее будущее, он — старательный ученик, его успехами довольны мадам Селестин и мадам Бут.       — Бут, мадам Шедид — вылитая ты! Такая же вечно недовольная! — смеётся мадам Фату, обводя взглядом маленькую ведьму, которую мы доставили в пансион в прошлом месяце.       — И красивая! Ха-ха-ха! — мадам Бут хватает за руку мадам Фату. Они обе смеются.       — Ох, красавчики мои, — старая ведьма берёт нас под локти, — пойдёмте покурим! День только начался, впереди столько всего!       Когда ведьме исполняется 50 лет, художник пишет её портрет. Сегодня директору Жозефине — 50. Статная мадам в белом платье и с браслетами из камней на запястьях сидит в кожаном кресле перед художником. Не думаю, что мадам Бут через тридцать лет будет выглядеть, как мать. Гайя Бут другая.       За завтраком, когда я расставляю тарелки с кашей, мадам Бут проводит ладонью по моему бедру. Это замечает мадам Фату, потому они сидят рядом, но делает вид, что ничего не произошло. Это замечает мадам Селестин.       — Мадам Фату, а почему мадам Бут трогает Паскаля под столом?       — Селестин, ешь кашу и не смотри под стол! — кричит та.       Начальство никогда не приходит просто так. Начальство у ведьм — Совет, состоящий из двух мадам и колдуна. Это салемские ведьмы, пережившие арест в 17-м веке. Они не стареют. А колдун… Сильвен и сам не помнил, откуда в Совете появился колдун. Сильвен мне многое рассказал до ухода.       — Ради всего святого и сатанинского не опозорьте Дижонский Пансион! — молится мадам Фату в центральном зале перед дворецкими и ведьмами.       Начальство — страшные люди. Они пришли к нам, чтобы выбрать девушку-ведьму на пост директора нового пансиона в Лионе. Первый и единственный претендент — мадам Бут. Это понимают все. Однако сама мадам Бут не горит желанием становиться директором, как её мать. Моя мадам хочет смеяться и подшучивать над ученицами вместе с мадам Фату.       Мадам Дармóн — ведьма в чёрном платье от Кристиана Диор. Лицо прячется за вуалью, на руках перчатки до локтей. Она — летописец. Пишет историю ведьм со времён Салема: передвижения, рождения, смерти, нарушения, подвиги.       Мадам Хорхóлле — ведьма в элегантном комплекте из пиджака и юбки ниже колена. Она носит только изделия из кожи. Под широкими полями огромной шляпы мадам прячет фиолетовые глаза. Она — глава Совета. Ведьма всех ведьм.       Господин Габи́н недолюбливает, когда к нему обращаются «месье». Это высокий костлявый мужчина в костюме-тройке без галстука. Руки, шея и голова покрыты грубыми шрамами. В 17-м веке его забили до смерти камнями. Он — изувер, мучитель.       Все трое выжили после смерти. Подобных людей необходимо бояться.       Ведьмы и дворецкие стоят парами перед Советом в центральном зале. Мадам Бут справа от меня. Персонал — старшие дворецкие и ведьмы во главе с директором находятся в стороне.       «Паскаль, мне страшно, — мадам Бут заламывает за спиной пальцы. — Можно сразу сказать, что я — непутёвая ведьма, и изъявить желание не ехать в Лион? Я хочу остаться тут. Тут мой дом».       «Наш дом там, где мы вдвоём, мадам. Я никогда Вас не брошу. Потерпите несколько долгих минут. Скоро все вздохнут полной грудью».       Мадам Фату строит гримасы, чтобы подбодрить мадам Бут.       Совет, в лице трёх людей, по очереди проходят мимо пар.       — О-о, — вытягивает губы мадам Хорхолле, — да у нас тут, — заглядывает в глаза Жамелю, — нарушение.       Мадам Жозефина сжимает челюсти. Фиолетовые глаза главы Совета выискивают не тех людей.       — Это хорошо, — господин Габин расстёгивает и застёгивает пуговицу на двубортном пиджаке. — Не найдём нового директора, найдём будущие трупы.       — Нарушение на нарушении, — мадам Хорхолле улыбается, глядя на мадам Микаелу.       Мадам Дармон достаёт из перчаток свиток с пером:       — Дворецкий Жамель Троллет и ведьма Микаела Ле Баннер. Записала.       Мадам Фату поворачивает голову в сторону и вытирает слезу.       «Паскаль, возьми меня за руку», — голос мадам Бут дрожит.       «Не могу. Простите».       «Это неправда. Это ложь. Нас пугали. Людей не убивают за любовь».       Совет проходит ещё две пары — чистые. Франсуа выглядывает из ряда — мы встречаемся глазами. Он выпячивает нижнюю губу. Я держусь, чтобы не заплакать.       — Посмотри на меня, — передо мной мадам Хорхолле. Я подчиняюсь. — Какой хороший мальчик. Манул, — её глаза гипнотические. — У тебя сильные душа и тело.       Мадам Хорхолле делает шаг в сторону и переходит к мадам Бут. Перо мадам Дармон наготове. Мадам Бут не моргает, стойко выносит взгляд главы Совета. Достойный соперник.       — Бунтар-р-ка, — скалится мадам Хорхолле. — Копия отца в юности. Габин хотел размозжить ему голову камнями двадцать лет назад. Я сжалилась.       — Но он продолжает от меня бегать, — стучащий смех господина Габина. — Глупый человечишка. Такую красоту сотворил, — изувер касается косички мадам Бут.       — Ты не будешь директором, не переживай, — мадам Хорхолле качает головой под широкополой шляпой. — Тебе это не нужно. Я выполню твоё желание.       Совет переходит к другой паре. Мадам Бут вскидывает подбородок. Мы ни в чём не виноваты, потому что наша любовь — невинна. Восемь лет дворецкий Ригер любит ведьму Бут. Восхищение выше плоти.       Мадам Селестин и Дидьё чистые, три пары также невинны.       — Дворецкий Франсуа Сегура и ведьма Орор Лафитт, — мадам Дармон записывает пером новые имена.       Он нервно всхлипывает и сжимает веки. Она от страха мочится. Мадам Бут выглядывает из ряда на них.       — Нет… нет-нет… — готова выбежать и вонзить каблуки в головы Совета.       — Ведьма, — мадам Орор заливается слезами и смотрит на подругу, — прости меня.       — Нет! Этого не будет! — мадам Бут выбегает из ряда. Я удерживаю её, обнимаю и отхожу на место. — Вы не заберёте их! Вы никого не заберёте! Засуньте в задницы свои дурацкие правила!       — Бут! — обрушивает гнев мадам Жозефина. — На место! — она ведёт мои ноги назад и крепко сжимает руки. Удерживает дочь с помощью меня.       — Вся в отца! — распыляется господин Габин.       Цепи появляются на руках Жамеля и Микаелы, а также на Франсуа и Орор.       — Две пары приговариваются к сожжению на костре, — выносит вердикт мадам Хорхолле. — Директором пансиона в Лионе становится ведьма Илона Астье. Со следующей недели она заступает в свои обязанности. Дворецкий Оди Пенгерн сопровождает мадам в Лион.       — Не будет никакого сожжения! — кричит мадам Бут. Директор Жозефина склеивает ей губы.       — Благодарю, Жозефина, — глава Совета делает поклон головой. — У тебя очень интересные девочки и мальчики. Всего хорошего! До встречи!       Господин Габин ведёт за цепи две пары нарушителей.       — Прощай, ведьма, — последнее, что говорит мадам Орор.       — Прощай, дружище, — Франсуа нервно смеётся.       — Франсуа… — я провожаю их взглядом, не веря, что они больше никогда не вернутся в пансион.       Четырнадцатилетняя мадам Селестин неожиданно подбегает к мадам Хорхолле и дёргает за рукав пиджака:       — Мадам-мадам, а можно посмотреть сожжение?       — О, прелестное дитя, тебе? Конечно можно.       — Дидьё, — мадам Селестин подзывает к себе моего ученика — семилетнего мальчика.       Она любит огонь. Она желает увидеть сожжение четырёх человек.       Как только начальство, нарушители и зрители покидают пансион, мадам Бут вырывается из моих рук и переворачивает с ног на голову мебель в центральном зале. Стены трещат.       — Ко мне в кабинет немедленно! — такой злой я ещё никогда не видел директора Жозефину. — Все остальные, идите спать!       При помощи телепортации мать и дочь исчезают. Я ловлю на себе взгляды мадам Анн Ле и мадам Фату. Они набрасываются на меня, чтобы утешить, потому что я захлёбываюсь слезами. Две ведьмы утопают вместе со мной в горе. Кухня. Бутылка виски, три стакана. Нам жалко паршивцев Жамеля и Микаелу. Что можно сказать про Франсуа и Орор? Парень, с которым я дружу двадцать лет, больше не переступит порог пансиона.       — Не знаю, что со мной было, если бы на их месте оказались вы с Гайей, — впервые мадам Фату не кричит. Она пьёт, но не пьянеет.       Через несколько минут на кухню заходит мадам Бут. Тушь растеклась, помада стёрта. Блузка мокрая от слёз. Ведьма продолжает плакать. О чём она говорила с матерью? Настроение явно ухудшилось.       — Лучше бы ты меня трахнул, — мадам Бут чётко выговаривает слова, — потому что я не желаю жить в этом долбанутом мире!       Она уходит. Где-то вновь потеряла каблуки. Звук телепортации в коридоре.       — Мадам Бут! — радостный голос мадам Селестин. — Они так классно горели! Так красиво!       Новая волна истерики накатывает на мою мадам. Она уходит в старую уборную, где мы колдовали. Мадам Фату слышит, как ведьма громко хлопает дверью и в слезах падает на плитку.       Через полчаса я поднимаюсь по мраморной лестнице в никому не нужную уборную на третьем этаже. Сажусь на пол спиной к закрытой двери.       — Мадам? — на мне расслабленный галстук и распахнутый пиджак. — Мадам, как Вы?       Она не отвечает. Я не слышу плач за спиной. Надеюсь, она успокоилась, хотя мало в это верю. Мадам Бут и мадам Орор дружили с детства. Они мечтали, чтобы их портреты после пятидесятилетия висели рядышком.       — Мадам, мне очень жаль, — поднимаю голову, царапаю макушку деревяшками. — Сильвен и старые ведьмы не стали бы нас пугать попусту. В каждом страхе таится великое горе. Мадам, — сажусь боком и дотрагиваюсь до двери, — я переживаю. Вы здесь одна. Я не могу без Вас.       Виски окутывает меня чёрным плащом. Я засыпаю у двери. Раскат грома за окном пробуждает. Ночь. Я не на чердаке, не в кровати, слегка опьянён. За спиной деревянная дверь.       — Мадам? — нет ответа.       «Мадам?» — она не отвечает.       — Мадам, — стучу в дверь. — Уже поздно, Вам пора спать. Завтра занятия. Вам необходимо выспаться, — тишина по ту сторону. — Мадам, можно зайти? — нет разрешения. Я волнуюсь. — Мадам, я открываю дверь.       Её нет. Чёрные капли на белой плитке. Она плакала, и я не смог её пожалеть. Как мадам прошла мимо меня? В какой момент покинула уборную?       Она в комнате девочек. Да, она спит. Так я думаю, но должен быть уверен. Замираю у комнаты девочек. Дворецкому запрещено входить в комнату ведьм. Вода шумит в туалете по коридору. С закрытыми глаза оттуда выходит мадам Илона.       — Мадам Илона, — подхожу к ней, — мадам Бут в комнате девочек?       — Паскаль? — она протирает глаза.       — Да, это я. Мадам Бут спит в своей кровати?       — Не знаю, сейчас посмотрю.       Через пять секунд я слышу самое страшное: «Её кровать заправлена. Гайи нет в комнате».       «Мадам!»       Я бегу по лестнице на чердак. Она заснула там. Ей больше нравится быть в моей комнате, чем в общей. Чердак пуст. В воздухе не витает аромат острого перца.       На крыше никто не курит. Я промокаю под дождём. На кухню — никого. В танцевальном зале с бутылкой глинтвейна на барном стуле сидит пьяная мадам Клотильд. Она напевает губами и перебирает в пальцах цветочек белой фиалки.       — Мадам Клотильд, Вы видели мадам Бут?       — Ригер? — ведьма поднимает на меня затуманенный взгляд. — Нет, я никого не видела.       Я ищу её по пансиону, но не нахожу. Ничто не говорит о моей мадам. Необходимо срочно оповестить о пропаже ведьмы директора. Что сделает с дочерью мадам Жозефина?       Я стучу в комнату мадам Фату:       — Мадам Фату! Мадам Фату!       Через минуту дверь открывает ведьма в халате. Бутылка виски, выпитая несколько часов назад, даёт о себе знать.       — Ригер? — она щурится.       — Мадам Бут пропала. Мадам Фату, мадам Бут нет в пансионе!       — Как нет?! — пьянство вон из глаз. — Ты всё проверил?       — Да.       — Ох, неуправляемая, взбалмошная девчонка сейчас наделает дел!       Тёплая рука гладит меня по бедру. Я чувствую, что карман не пуст. Карманы всегда пустые — дворецкому нечего класть. Я достаю две зелёные резиночки для волос.       — Найдите мне Гайю! — подношу резиночки под нос полной ведьме.       Гроза прекратилась. С неба капает беспрерывный дождь. Я еду на автобусную остановку. На руле «Богини» мои руки с зелёными резиночками на запястьях. Тонкая фигура в леопардовом платье и чёрной косухе сидит под крышей на остановке. Не её одежда. Туфли на каблуке валяются под лавочкой. Ноги устали бежать от горя. На асфальте бутылка пива. Мадам ест клаб-сэндвич. Она проголодалась. Моя мадам голодная. Почему ты мне не сказала, что хочешь есть? Я бы тебе приготовил клаб-сэндвич с курицей, соусом, беконом, помидорами и сыром. Поджарил тосты, чтобы слышать хруст. Почему ты не попросила тебя накормить? Мадам жуёт невкусный сэндвич и курит. Моё пальто становится мокрым под дождём. Красная помада стёрта хлебом. По острым скулам течёт подводка. Мадам сбрила коричневые волосы. Короткий ёжик. Больше я не заплету тебе французские косы.       — Мадам? — сажусь на колено перед ней и снимаю с плеч косуху. Моё пальто прячет вульгарное леопардовое платье.       Пахнет дешёвыми горчицей и майонезом. Пахнет быстрым сексом и кислой спермой. Использованный презерватив валяется в углу остановки.       — Ты нашёл меня, — она отбрасывает сэндвич и обводит сломанным ногтем зелёную резиночку на запястье.       — Что произошло?       — Я накрасилась, надела леопардовое платье Микаелы и телепортировалась в кабак. Меня трахнул парень на остановке, которого я подцепила за игрой в бильярд. Он забрал мои трусики, но оставил свою косуху, чтобы я не мёрзла, и ушёл. Я проголодалась. Вместо магазина пошла в парикмахерскую. Представляешь?       — Ночью не работают парикмахерские, мадам, они закрыты.       — Я воспользовалась оставленными ножницами и острой бритвой, — она зажимает сигарету губами и проводит ладонью по короткому ёжику. — Зачем я это сделала, Паскаль?       — Вам с детства не нравились непослушные волосы, — я улыбаюсь, чтобы успокоить её.       — Я сделала то, чего бы ты никогда не сделал. Орор смеялась над тобой, говорила: «Паскаль вечно боится». Нужно было бояться, Паскаль. Бояться — это правильно. Они не боялись, поэтому умерли. Мы остались в живых.       — Мы всё делали правильно, мадам, — я вытаскиваю из её губ кончик сигареты и беру за руки.       — Я люблю тебя, но была с другим.       — Это правильно. Ведьмы должны так делать. У ведьмы есть личная жизнь, у дворецкого — нет.       — И ты будешь выбрасывать гондоны, оставленные самовлюблёнными гондонами?       — Да, — киваю, — потому что это мои обязанности.       — Я была с другим, — она плачет. — Я изменила тебе. Причинила боль.       — Нет, мадам, вовсе нет. Мне не больно. Если бы мы переспали, то сейчас не сидели на остановке.       — Если бы нам сказали, что завтра мы умрём, ты бы переспал со мной сегодня?       — Без сомнений.       — Их привязали к соседним столбам на расстоянии метра. Они смотрели друг другу в глаза и горели. Вот почему Орор никогда не встретится с фаворитом. Орор умерла любящей и любимой.       Мадам спускается с лавочки и бросается мне на грудь. Чтобы она не испачкала колени, я подставляю бёдра. Сижу на асфальте с обмякшей ведьмой. Обнимаю крепко-крепко и грею.       — Мне остаться бунтаркой или превратиться в идеальную ведьму, Паскаль? — шепчет мадам в рубашку на груди.       — Чтобы быть идеальной, нужно быть плохой. В Ваших жилах течёт рок-н-ролл.       — Паскаль, я хочу в Лион, — она заглядывает мне в глаза, беря в руки лицо. От неё пахнет сигаретами, чужим потом и майонезом. — Пансион Дижона хранит чудесные воспоминания: здесь мы выросли, здесь мы любим. Я не хочу жить в Дижоне. Давай уедем в Лион? Заберём мадам Фату, — она смеётся, — и будем до идеальности плохими. Мадам Илона станет хорошим директором. Мы зажжём Лион рок-н-роллом.       — Отличная идея. Думаю, мадам Фату и мадам Илона с удовольствием согласятся.       — Мне холодно, — она зарывается носом в рубашку. — Отвези меня домой.       На руках я несу мадам в «Богиню». Чёрные туфли на каблуках остаются под лавочкой. На руках я вношу мадам в ванную комнату, подготовленную мадам Фату, и оставляю двух ведьм. Подъезжая к пансиону, я заметил свет в кабинете директора Жозефины. За столом в белом халате сидит мадам Жозефина. Она курит и пьёт виски. Приглушённый свет. Её дочь дома. Я провинился.       — Мадам Жозефина, мадам Бут в пансионе. Я готов к наказанию.       — За что?       — Я упустил мадам. Ведьма сидела в одиночестве на остановке.       — Почему она это сделала? — директор сидит ко мне боком.       — Мадам Бут всего лишь хочет любить и быть любимой. Не скрываться, не бояться. Не жить по расписанию, по раскладу звёзд.       — Ты обижен на неё?       — Ни в коем случае.       — Она лишилась невинности с первым встречным.       — Мадам Микаела лишилась невинности с дворецким Жамелем. Мадам Орор лишилась невинности с дворецким Франсуа. Меня воспитали в строгости. Меня воспитывали ведьмы и дворецкие. Меня не учили любить. Мадам Жозефина, преданность выше любви.       — Я всегда питала к тебе особые чувства, Паскаль, — она тушит сигарету и допивает виски в стакане. — Сердце Гайи билось у меня в животе. Я искала тебя, нашла идеального зеленоглазого мальчика, — садится прямо за столом. — Я всегда была в тебе уверена. Моя дочь — импульсивная, неукротимая девочка. Я разрешала ей любить тебя, но знала, что ты не поддашься её соблазну.       — Это невероятно сложно, мадам.       Директор Жозефина встаёт из-за стола и подходит ко мне:       — Сильвен в юности был сущим адом. Самый худший дворецкий в пансионе. Бунтарь. Мы не дружили с ним, не находили общего языка до 13-и лет. Ненавидели друг друга. Нас раздражали общие удары сердец. А потом звёзды показали мне фаворита. Я возненавидела Сильвена ещё больше. В 13 лет я впервые надела белое платье. Не переживай, дворецкие и ведьмы в то время тоже нарушали правила. Когда я была в белом платье, Сильвен поцеловал меня, за что получил десять ударов розгами. Он сказал: «Ты станешь моей, Жозефина. Я буду делать всё, чтобы ты стала моей. Пускай сдирают кожу со спины, но ты будешь моей. Запомни это и считай время. А если мы не будем вместе, убей меня. Но ты не убьёшь, потому что сама не хочешь умереть. У нас один путь».       Сильвен не рассказывал об этом. Мы никогда не говорили о его служении мадам Жозефине.       — Сильвена били розгами, а он смотрел на меня. И знаешь что? Я влюблялась в него. В его разъярённые карие глаза невозможно было не влюбиться. Ради него я стала носить белое. Ради поцелуя он покупал мне шоколадки. Впервые мы переспали, когда мне было 30. Бунтарь оказался самым нежным мужчиной, хоть и со шрамами на спине. Проблема заключалась в том, что Сильвен являлся одновременно и моим дворецким, и моим фаворитом. Однако известие о том, что он — фаворит, звёзды показали мне гораздо позже. Сильвен уже десять лет прислуживал дворецким. «Зефирка, мы не можем быть вместе, но я подарю тебе мою любовь», — слова Сильвена. Я забеременела. Почему ушёл Сильвен, Паскаль?       — Потому что он — отец мадам Бут.       — Между ними невероятная схожесть. Гайя росла и с каждым годом больше и больше приобретала черты Сильвена. «Наша дочь не потеряет мать из-за отца. Я уйду, и все останутся в живых», — сказал Сильвен за день до ухода. Совет в курсе, кто отец Гайи. Нас сожгли на костре, Паскаль, после рождения Гайи.       Это было двадцать лет назад. Что я помню в 2 годика? Я бы запомнил двух обгоревших людей в огромном доме.       — Мадам Хорхолле в превосходстве владеет всеми стихиями. «У девочки должны быть родители, пример». Глава Совета нас воскресила. В 17-м веке она знала мою прапрапрапрабабку Бут. Ведьмы родом из Салема обладают особыми дружескими связями. Почему ушёл Сильвен, Паскаль? Девочка-ведьма не узнает, что её отец — дворецкий.       — И Вы считаете, что за двадцать лет мадам Бут не догадалась?       — Дурной пример заразен. Я не хочу, чтобы Гайя следовала моему пути. Мой мужчина, мой единственный в жизни мужчина, моя любовь в бегах. Сильвен пытается убежать от меня, но не может, возвращается. Мы видимся раз в год, он спрашивает о дочери и о тебе. Люби Гайю, Паскаль, — мадам Жозефина, она же «Зефирка», кладёт руку мне на галстук. — Я тебе не запрещаю любить Гайю, но помни, к чему способна привести любовь.       Мадам Жозефина до сих любит Сильвена. Я вижу печаль. Она скучает по нему. Смогу ли я видеть раз в год мадам Бут?       — Либо ты видишь Гайю каждый день, Паскаль, — она берёт моё лицо, как это сделала её дочь на остановке, — либо раз в год. Либо ваши сердца одинаково стучат, либо болят.       — «Никогда не обижай Гайю, Паскаль», — сказал мне двадцать лет назад Сильвен. Я никогда не обижу Вашу дочь, мадам Жозефина.       На кухне я готовлю клаб-сэндвич. Половина четвёртого ночи. Подъём через три часа. В тостере подрумяниваю три тоста. Смешиваю лёгкий майонез и дижонскую горчицу. Обжариваю кусочки курицы и бекон. Собираю. Соус, салат фризе, два ломтика бекона, три кружка помидора и слайс сыра. Второй сэндвич делаю таким же, лишь меняю бекон на курицу. Соединяю в один два сэндвича.       В танцевальном зале на барном стуле мадам Клотильд. Я ставлю тарелку на крышку рояля и сажусь за инструмент. Касаюсь пальцами клавиш.       — Ригер, сыграй Стиви, — крохотная белая фиалка в руках мадам Клотильд исчезает.       Я играю без очков. Играю не пальцами, а душой. Пансион спит. Лишь одна девушка услышит мою игру.       — Has anyone ever written anything for you in all your darkest hours? — запевает мадам Клотильд. — Have you ever heard me sing? Listen to me now.       «You know I'd rather be alone than be without you. Don't you know?»       Никогда не обижай Гайю, Паскаль. Единственное правило, по которому следует жить. Преданность выше плоти. Меня воспитали дворецким, тебя — мадам. Я живу по расписанию, ты — по желанию. Мадам Орор не улетела от огня, не подняла в небо Франсуа. Мы не сгорим в чёрном пламени. Я хочу, чтобы ты жила. Воскрешение не твоя стихия. Ты и лягушку не сможешь препарировать, чтобы потом оживить. Мадам Хорхолле к тебе предвзята. Знаешь почему? Потому что ты — салемская ведьма с острыми зубами. Твои зубы рано выросли, мои ещё не вылезли из дёсен. Мы уедем в Лион. Я посажу помидоры, а ты будешь топтать грядки, поедая дижонскую горчицу из банки. Нам суждено умереть в один день. Нам ещё рано умирать. Пожалуйста, подари мне счастливый день перед смертью.       Мадам Клотильд не поёт. Мадам Клотильд нет в танцевальном зале. Я продолжаю играть на рояле.       «Останься. Не уходи из зала».       Я застёгиваю пиджак и поднимаюсь на сцену. Два года назад здесь танцевали мадам Орор и Франсуа. Возможно, я не выведу тебя на сцену, но отвезу на любой концерт, который ты пожелаешь. Стук каблуков за спиной. Я оборачиваюсь и вижу мадам Бут в длинном чёрном платье на тонких бретельках. Лицо без макияжа. Ей невероятно идёт новая причёска. На моих запястьях две зелёные резиночки.       — Я слышала, как ты играл, — она поднимается на сцену.       — Я приготовил Вам сэндвич. Вы голодная, я переживаю.       — Паскаль, я не знаю, о чём ты говорил с моей матерью. Пусть этот разговор останется между вами. Я не знаю, как ты теперь будешь ко мне относиться после содеянного.       — Без изменений. Я — манул, большой котик, — улыбаюсь. — Пушистый и добрый кот, не дикий.       — Я обманывала тебя. Не говорила о фаворите. Я буду с ним, Паскаль, через очень-очень-очень много лет.       — Это правильно. Так должно случиться.       — Но я также вижу тебя рядом с собой.       — Да, я предполагаю, что и через двадцать лет буду разнашивать для Вас каблуки.       Стараюсь поднять ей настроение глупостями. Успокоить, пожалеть. Не выходит. Мы умираем прямо сейчас.       — Ты всегда говоришь мне правду.       — Всегда.       Из-за каблуков мадам Бут выше меня на полголовы. С мужской причёской черты лица изменились. Это не маленькая девочка-ведьмочка с двумя косичками. Она не опаздывает на уроки, не подсматривает за мальчиками во время занятий спортом. Это салемская ведьма, принявшая строгие законы. И она всё также продолжает приходить ко мне на кухню и смотреть, как я готовлю для неё, и поедать дижонскую горчицу из банки. Сладкая и острая.       — Я — благородная девица из высшего общества. Любовь — это наивысшее чувство.       У мадам в руке появляется серебряное кольцо. Это мужской перстень. Кольцо толстое, с крыльями по бокам. Мы улетим. Я сделаю всё, чтобы мы улетели. Сверху чёрный камень. Он крепится к кольцу с помощью серебряных клыков.       — Паскаль, — мадам держит перстень указательным и большим пальцами, — ты женишься на мне?       Женщина делает предложение руки и сердца мужчине. Бунтарка. Женщина сильнее мужчины. Я бы никогда не преподнёс ей кольцо. Мы не будем в бегах. Я не убегу от неё, потому что люблю. Я хочу видеть лицо мадам Бут каждый день.       — Да.       Она берёт мою правую руку и на безымянный палец надевает перстень:       — У манула выросли зубы.       Мадам показывает ладонь, на котором появляется новое кольцо. Оно тоньше моего, но тоже с чёрным камнем. Едва различимый космос в маленьком драгоценном камешке. Я надеваю кольцо на безымянный палец правой руки и целую. Первое и единственное украшение мадам Бут. Мы целуемся не по правилу церемонии. Наш брак — фальшивый, но не любовь.       Невидимая Стиви Никс играет за роялем.       «Has anyone ever given anything to you in your darkest hours?» — напевает мысленно мадам, прижимаясь ко мне щекой и телом. Она обнимает крепко-крепко. Она не отпустит.       Пахнет дижонской горчицей и беконом. Стиви Никс закончит играть на рояле, и моя мадам съест клаб-сэндвич. Ночью еда вкуснее, чем днём.       Любовь мадам Гайи Бут кусает меня клыками. Любовь дворецкого Паскаля Ригера необъятная, как космос.