ɪ ɴᴇᴇᴅ ᴀ ʜᴇʀᴏ
ɪ'ᴍ ʜᴏʟᴅɪɴɢ ᴏᴜᴛ ꜰᴏʀ ᴀ ʜᴇʀᴏ ᴛɪʟʟ ᴛʜᴇ ᴍᴏʀɴɪɴɢ ʟɪɢʜᴛ.
ʜᴇ's ɢᴏᴛᴛᴀ ʙᴇ sᴜʀᴇ
ᴀɴᴅ ɪᴛ's ɢᴏᴛᴛᴀ ʙᴇ sᴏᴏɴ
ᴀɴᴅ ʜᴇ's ɢᴏᴛᴛᴀ ʙᴇ ʟᴀʀɢᴇʀ ᴛʜᴀɴ ʟɪꜰᴇ
ʟᴀʀɢᴇʀ ᴛʜᴀɴ ʟɪꜰᴇ.
Они телепортируются на лужайку перед пансионом. Я подбегаю к окну и вижу размытые тела в прыжке. Фату уносит Паскаля высоко-высоко на облака. — Бенуа! — зову я. Старичок Бенуа выбегает из кухни, вытирая крошки с губ. Опять жрёт в рабочее время. Бенуа оттягивает пиджак и поправляет синий галстук. — Исполняешь обязанности мажордома в отсутствие Паскаля. — Слушаюсь, мадам Бут! — он выпрямляет спину и выпячивает живот. Наел пузо на кухне Анн Ле. — А что мне делать? — спрашивает неуверенно. — Быть крутым дворецким. Да какой он крутой? Это ж, блин, Бенуа! — Подготовь алкоголь и закуску ко дню рождения Фату. Вино, сыр, фрукты, ягоды. Если чего не хватает, поезжай в магазин. — А-а, а на какой машине? Я не умею водить. А какие фрукты и ягоды? Апельсины с крепов подойдут? И как он стал дворецким? Чему научился, учась на дворецкого? В саду ковыряться и соски успокаивать? Анн Ле выходит с кружкой кофе в коридор: — Его нельзя отправлять одного в магазин, потеряется не доехав. Он не знает, на какой остановке выходить. Пошлю Дэни за покупками, сделает в лучшем виде — быстро, качественно. Нечего прохлаждаться в будничный день. Если у него сегодня выходной, это не значит, что до ночи можно по пансиону слоняться. Бенуа смеётся, поджав губы и стреляя карими глазками по сторонам. — Это ты про кого? — пытаюсь увидеть того, кого высматривает Бенуа. — Да про одного ушастого, на подсосе у меня. Бенуа продолжает заливаться смехом, но прекращает, словно что-то осознаёт: — Ой, мне влетит. Простите! Через час мы с Руайе разбираем бумажные пакеты на кухне под надзором Анн Ле. Четыре вида сыра, мясо, красное и белое вино, до идеальности идеальные ягоды. — Дороговато вышло, — в уме прикладываю потраченную сумму. — Посидели, называется, простенько после «отбоя». — Посидим, не переживай, — Анн Ле убирает бутылки в холодильник. — День рождения Фату один раз в году. — А пьём мы больше одного раза в год. Анн Ле подозрительно смотрит на молчаливого Руайе: — А ты не подслушивай. — Простите, мадам, — он склоняет голову. — Я ничего не слышал. Слишком правильный, ему не хватает чуть-чуть остроты. Слишком похож на Паскаля в юности — не считая происшествия с «хоботом» на занятиях спортом. — Ой, у меня окошки в кабинете открыты с вечера, — вспоминаю я. — Проветрила, блин! На мраморной лестнице меня догоняет Руайе: — Мадам Бут! Мадам Бут! Можно Вас на секундочку? — Говори. Мои шаги большие и громкие из-за каблука, его — маленькие и быстрые, семенит. Идеальные дворецкие так не ходят. — Подскажите, к кому обратиться за обучением: к директору Илоне или к мадам Фату? — Чему ты хочешь обучиться? — флирту? Размечталась, ведьма! Руайе воспитанный, добрый, вежливый. Он не даёт мне закрыть окна в кабинете, сам закрывает. Чёрный цвет костюма и галстука скучный. Мальчику с белыми волосами и девочке с непослушной копной следует придумать что-нибудь запоминающееся. — Мне бы хотелось научиться водить машину. Мажордом Паскаль обучает меня «машинному» искусству, но за руль «Богини» не сажает. Со следующего года я бы смог ездить в магазин по просьбе мадам Анн Ле, закупаться продуктами или семенами для сада дворецкого Бенуа, но я не умею… крутить руль и нажимать на педали. — А почему Паскаль тебя не учит водить? — скрещиваю кисти, сижу за столом, Руайе стоит напротив. — Мажордом Паскаль учит водить дворецкого Дидьё, ему нужно больше времени, он маленький, а я уже взрослый. — И где логика? Паскаль в детстве рассекал на «Акуле» по Дижону с наставником, а десятилетнему Дидьё ничего не светит ни сейчас, ни в ближайшем будущем, — я не посвечу. — Замолвлю за тебя словечко, чернобровенький, не переживай, будешь возить свою мадам на свидания. — Свидания? — Руайе в испуге поднимает сексуальные брови — брови могут быть сексуальными. — С твоей штучкой, — киваю на пах, — инцидентов больше не случалось? — Я… — он скрещивает кисти в замок под ремнём. — Нет, мадам Бут, я контролирую организм. — А сердечко? Твоё и Шедид? — Мадам Бут, — Руайе расстроен, — два сердца не бьются одним ударом. Чешу нижнюю губу длинными ногтями: — Шедид пьёт кофе? — Нет, только чай и какао. Мадам Анн Ле не разрешает детям пить кофе, — конечно, оно же меня вштырило в детстве! — А ты сделай Шедид не крепкий кофе или какао покрепче. — Мадам Шедид нельзя, — на лице беспокойство. — Мадам Лерми́тт строго запретила ей перетруждаться, нервничать и пить крепкие напитки. — А что такое? — лекарская ведьма просто так не запрещает. — У мадам Шедид нездоровое сердце, мадам Лермитт нашла аномалию или… отклонение, да, отклонение, очень опасное, вплоть до… — Плохого исхода? Я и не задумывалась, что непоседа-Шедид больна. Ведьмы умирают от взаимной любви, от невзаимной любви и человеческих заболеваний. Одиннадцатилетняя ведьмочка хорошо кушает, старается не отставать от сверстников на занятиях, в меру не слушается и плохо встаёт по утрам. Одиннадцатилетняя девочка серьёзно больна. — Да, мадам Бут, — Руайе опускает голову. — Ты боишься одного удара сердец? Боишься, что болезнь Шедид заберёт вас обоих? — Нет, мадам Бут, — взгляд уверенный, взрослый, осознанный. — Я буду с мадам Шедид столько, сколько нам отведено времени. До конца четвёртого занятия двадцать минут. Что за привычка у Илоны ставить Предвидение либо первым, либо пятым уроком в расписании? Звук взрыва и девичьи крики, в коридоре громко открывается дверь. Плач, паника. У Руайе расширяются зрачки: — Шедид, — взволнованно произносит. — Простите, мадам Бут, — он выбегает из кабинета. Плач принадлежит Шедид. Она набрасывается на Руайе, невнятно рассказывает о произошедшем. Ученицы-ведьмочки выстраиваются у стены. Мадам Эспóсьти, учительница Пирокинеза, тушит парту в среднем ряду. — Немедленно в кабинет директора! Отстранена от Пирокинеза на два месяца! Старушка Эспосьти прибыла в Лионский пансион из Бланкенберга — бельгийского Пансиона Благородных Девиц. Ведьма мечтает о спокойной старости. До 30-и лет дар Пирокинеза не проявлялся от слова совсем, а потом что-то ёкнуло в способностях. Эспосьти не ест лионские морепродукты, заказывает исключительно из Бланкенберга — города на побережье. Фату сказала мне по секрету, что Эспосьти десять лет работала на саму Хорхолле, видимо поставляла бельгийские креветки и устрицы. Эспосьти никогда не кричит на учеников, никогда не ругает за промахи, не повышает голос. Она и мухи не обидит — не прихлопнет, прогонит ладошкой. — Что случилось? — я подхожу к обнимающему Шедид Руайе и оглядываю ведьмочек у стены. — Кто бомбанул? — на второй этаж телепортируется Ги Оси́лья, девятнадцатилетняя помощница Фату. Ги — первая ведьмочка, которую мы с Паскалем привезли в Дижонский пансион, соотвественно её родители — первые, кого убили Жамель и Микаела. Ги белоснежная: белая кожа, белые длинные волосы с чёлкой до белых бровей, белые ресницы. Цвет — голубой, дар — «выход в астрал». Дворецкий Ведáт Барáтас — её полная противоположность. Пятидесятилетний турок с чёрной бородой и карими глазами — гроза всех старух-ведьм. Красавец! Не будем об этом, и ни слова Паскалю. Невозмутимая Селестин выходит из кабинета с ехидной улыбкой: — Она попалась мне под руку, близко сидела. — Я сижу в соседнем ряду, — захлёбывается слезами Шедид, не размыкая рук с талии Руайе, — за последней партой! Под какую руку я тебе попалась?! — Ты хотела новую причёску — вот и получай. — Кабрера! К директору живо! — буйствует Эспосьти. Я заглядываю в кабинет — парта превратилась в угли. Ги грубо хватает Селестин за руку: — Ведьмы так не поступают, — Белоснежка телепортирует шлёндру в кабинет Илоны. — На перемену! — Эспосьти открывает окна. — Занятие окончено! Ведьмы отходят от стены кто куда: в уборную, в общую комнату, старшие покурить. — Сопли вытираем, — глажу Шедид по остаткам волос на голове. Ну как бы… Небольшую ямку можно было бы прикрыть, а тут ровно половина сожжена — слева есть, справа чуть больше, чем у меня. — Через пару минут будем все ржать. Телепортирую Шедид и Руайе в свою комнату. Хнычущая девочка садится на стул без спинки. Руайе отрывает от блузки обгорелый воротничок. — На, — передаю Шедид стакан воды, — а за это прости, — выливаю второй на голову. Неожиданно, не спорю. Парикмахерские ножницы щёлкают в пальцах. — Запомни, — тычу ими в Руайе, — на сухую плохо. — Что плохо? Объяснить или промолчать? Сойду за умную. Сжимаю в кулак волосы на левой стороне — состригаю. Лучше не стало. И ирокез не сделаешь. Руайе следит с улыбкой, как я кромсаю-кромсаю-кромсаю. Примерно так же я делала себе стрижку в Дижоне. — А волосики у тебя хорошие: и цвет красивый, и жёсткие, и крепкие настолько, что не хотят тебя покидать! — Мадам Бут, разве я заслужила? — кисти на коленях вверх ладошками, плечи опущены, голос тихий. Руайе накрывает ладони Шедид своими. О-о, у нас тут намечается… — Что произошло? — перестаю заниматься неумелым сводничеством, из длинных волос делаю короткие. — Мадам Эспосьти поставила каждой ведьме на парту колбу с огнём, попросила мысленно потушить. Первой потушила Селестин, мадам Эспосьти её за это похвалила. У меня не получалось. Огонь почему-то не потухал, а наоборот, вылезал из колбы. Потом произошёл взрыв — именно в тот момент, когда я склонилась над горлышком. — Ты поранилась?! — вдруг я опомнилась. Трогаю Шедид через блузку. — Нет, — она трёт чёрную щёку, — чешется немного. Руайе достаёт из нагрудного кармана пиджака платок, слюнявит кончик и вытирает Шедид. Наполненный водой стакан ему в помощь. — Нет ожога, лишь небольшие царапины, — вердикт заботливого мужчины. — Сходи к Лермитт, она посмотрит тебя. — Хорошо, — кивает Шедид. — Нет! — с остервенением смотрит на Руайе. — Не надо. Пожалуйста. А, вы болтаете между собой. — Я не оставлю это просто так, — у Руайе горят щёки от злости. — Что задумал? — отвлекаюсь на него, задеваю ножницами ноготь. Безрукая! — Поговорить по-мужски с Дидьё? — Да-а-а, — прищур. — У тебя возрастное преимущество. Пятнадцатилетка с лёгкостью вмажет десятилетнему. — Дидьё здесь не при чём, — Шедид убирает руку Руайе от лица. — Что ты этим скажешь ему? — Чтобы следил за своей мадам. — Следи за своей мадам, — угрожаю ножницами. — Хороший дворецкий не следит за чужими мадамами. Хороший дворецкий не дерётся. — А как же мажордом Паскаль и… — Не дерётся! — испепеляю взглядом. Паскаль не дерётся, я дерусь. Паскаль и Фату собираются возвращаться с облаков? Они там что? — Так, твой выход, — передаю ножницы. — За дело, красивые бровки. Ровняй причёску. Чтобы, когда я пришла, у Шедид была самая красивая причёска в пансионе. Звенит звонок с четвёртого урока. Дворецкий Ведат проводит уборку в кабинете Пирокинеза. Пиджак лежит на соседней парте, чёрные волосы до плеч завязаны в пучок, вены вздуваются на мускулистых предплечьях. Укради меня в Турцию! — Мадам Бут, — сильные руки сжимают швабру. Как неловко в его присутствии, как жарко. Какая чёрная борода! Если у Бенуа небольшая аккуратная бородёнка — что в принципе запрещено в пансионе — то кто разрешил Ведату носить мочалку на лице? Пахнет сексуальным мужчиной и чем-то нечистым — фигурально. — А где Эспосьти? — прикрываю расстёгнутую грудь, потому что, клянусь, меня ласкают чарующим взглядом! — Мадам Эспосьти, мадам Ги, — французский с сексуальным акцентом, — и мадам Селестин в кабинете директора Илоны. — А ты — уборщик? — честное слово, я не флиртую, оно само. Паскаль, возвращайся быстрее! — Да, мадам Бут, — рубашка обтягивает грудь. Ты волосатый, да? Конечно с такой бородой и зарослями на предплечьях! Выкуриваю побыстренькому сигаретку на крыльце, иду проверять урок парикмахерства. Надеюсь, малышня не потра… Шедид еле достаёт Руайе до плеч. Она держит его за талию и заглядывает в глаза, две ладони у неё на лопатках, он не отводит взгляда и улыбки. Сработало. Идеально ровная причёска в пять сантиметров со всех сторон. Бритоголовая в пансионе только я. Тем не менее Шедид стала мной — влюблённой в дворецкого. Больное сердце стучит двойным ударом, оно не остановится. Я не ржу, я умиляюсь. — Пойдём к Лермитт, — подхожу к окну с протянутой рукой, — а потом ко мне на занятие раскидывать карты на твоё будущее. Руайе, — киваю на кучу состриженных волос на полу, — приберись, пожалуйста. — Будет исполнено, мадам Бут, — Руайе заливается влюблённостью к Шедид. Чтобы стать лучшим, достаточно услышать сердце своей мадам. Карты показывают ближайшее будущее Шедид — она поцелуется с Руайе. — Это правда?! — она сидит со мной за моим столом. У остальных ведьмочек самостоятельная работа на камнях. — Да, — говорю шёпотом. — Так, не отвлекаемся! — стучу каблуком. Зачем указки, когда есть каблук и новый пол? — Увижу лишнюю трещину, отправлю всех на поиски камней! И мне безразлично, где вы будете их искать. Бенуа следит, как дворецкие накрывают стол к обеду. Старичок вжился в роль мажордома. Тартар из тунца и суп по-провански — томатная паста, рыба, морепродукты, чеснок и зелёный чили. Кто ж откажется от обеда! В пансион влетают Паскаль и Фату с облачными животными на верёвочках — верёвочки тоже из облачков. Слон, жираф, собака. Я встречаю их в центральном зале подозрительным взглядом. — Налетались? — Да-а-а! — Фату с охапкой облачных шаров идёт на меня. — Я, кажется, пару кило сбросила! Ничего не произошло в моё отсутствие? — Иди отдыхай, — подталкиваю её к лестнице. У ведьмы отпуск, день рождения, а она о работе беспокоится! — Потом расскажу. — За обедом? — После. Фату поднимается в комнату на второй этаж. Я оглядываю Паскаля с ног до головы. — Подошёл, — зову указательным пальцем. — Мадам, — он стирает улыбку с губ, боится моих подозрений, я бы даже сказала, ссыт. Я обнюхиваю шею, галстук, грудь. Ничего не чувствую кроме лаванды. — Ты — девственник? — Конечно, мадам Бут! — он расправляет плечи и выпячивает грудь. — Вы считали, что я и мадам Фату… — А кто вас знает? Ладно, — хлопаю по животу, — возвращайся к обязанностям мажордома, а то Бенуа заставит дворецких сажать деревья в пансионе. Ведьмочки заполняют столовую. Не наблюдаю Селестин и Дидьё. Ведат отставляет стул для Ги, неожиданно меняю место и подсаживаюсь к Белоснежке, ловлю чарующий взгляд Ведата. Турецкие боги, уберите его от меня! — Какие новости? Илона злая, Эспосьти понурая. Они убили шлёндру и дворецкого? Явно что-то нечистое. — Эспосьти отстранена от занятий на неделю, — Ги пододвигает тарелку с тартаром и угощается нарезанным багетом из рук Ведата. Он меня преследует сегодня! Он и его сексуальный шарм. Лучше бы багет. — Эспосьти сама попросила, приведёт нервы в порядок. Селестин отстранена от Пирокинеза на три месяца и наказана до вечера. В кладовке на третьем этаже была? — Нет, — опускаю ложку в суп, — не имею привычку ходить в кладовки. — И не ходи, — Ги улыбается. — Селестин там сидит до вечера — наказана. Ведат освободил кладовку от вёдер и швабр и закрыл Селестин с Дидьё. Дидьё, как истинный дворецкий, вызвался разделить наказание мадам. — Какой Ведат… — Ведат громко дышит за спиной Ги, — молодец. И пол шваброчкой помоет, и кладовку от шваброчек освободит. Молодец. Ничего не скажешь. — Благодарю, мадам Бут, — турецкие специи щекочут бритый затылок и позвоночник. Слава богу у меня не бритый лобок. — Почему только до вечера? На недельку бы, а лучше на две, а в идеале выгнать её из пансиона на ху… — Кхм, — брутально кашляет в кулак Ведат. К нему подходит Паскаль, чтобы поддержать — рядом постоять, не покашлять. — Злая ведьма, — Ги смеётся с кусочком багета во рту. — Ведьм вообще запрещено наказывать, мы ж ведьмы, элита! Илоне ещё свиток отправлять Хорхолле о произошедшем. Давай, злорадствуй, гадюка. — Шлёндра, — прячу улыбку в ложке с камбалой. — Так и надо шлёндре. — Какие мы гадюки, — Ги скалится и прищуривается, голубых глаз не видно под ресницами. Из всех девочек, что мы с Паскалем забрали в пансион, мои любимые — это Ги и Шедид. Ги выросла и стала моей подругой. Ги — одна из немногих, кто понимает мою ненависть в целом и к происходящему. Они с Ведатом приехали в Лион полторы недели назад. «Вертела я Дижон на члене Ведата, там скучно, как в саду Бенуа». Гадюка. А по ней и не скажешь. Ги с Ведатом не спят, Ги говорила, что Ведат неприступный. Сексуальный, но неприступный — странное сочетание. После обеда я ловлю Шедид в западной части пансиона. — Далеко? — Пф! — она по привычке запрокидывает голову, но волосы не падают на лицо. — Если честно, я наелась и хотела поделать уроки на кровати. Я вдеваю ей в мочки две круглые серёжки, как у себя: — Другое дело, — показываю большой палец. — С короткими волосами серёжки смотрятся лучше. Ложись за уроки. Главный урок я преподам тебе позже, Руайе оценит. — Спасибо, — щёки краснеют. — Береги сердечко, отныне оно в двух телах.