Последствия

      Чигур знал, что это повторится не раз и не два. И повторилось, даже уже не десять.       Марсело и Джеронимо сменяли друг друга вразнобой, стремясь запутать Антона во времени, но его отрастающая щетина давала некоторое представление о ходе дней. Когда она начала царапаться, пока Чигур скрёб щекой о плечо, он решил, что прошло ещё двое суток, или около того. Антон не сомневался, что за это время можно успеть многое — даже, как выяснилось, отыскать на него дюжину приверженцев противоестественного совокупления.       В появлении новых мужчин Чигур тоже не отметил никакой периодичности. Значит, они приходили как днём, так и ночью. Марси и Апач запускали их в подвал через ту же дверь, в которую провели и Чигура, по одному или сразу по несколько, без оружия и других вещей, что могли бы за него сойти: шпоры, часы, карманные цепи, ремни с тяжёлыми пряжками — всё изымалось на входе. Мексиканцы знали, что Чигур найдёт хитроумное применение всему, до чего сможет добраться, и стремились таким образом, как говорил Апач, предотвратить его сучьи выходки. Это позволило Антону сделать закономерный вывод, что он продемонстрировал своим конвоирам достойный уровень находчивости.       Чигур был уверен, что не только мексиканцы ощущают исходящую от него опасность. Его врождённая способность выглядеть жутким вселяла неясную тревогу и в некоторых клиентов. Они действительно его побаивались, и не могли понять, в чём дело, ведь на нём были цепи и ничем не скрытые следы насилия. Это странно, неправильно! — думалось им, это ему должно быть страшно! он жертва, жертва! Но мир Чигура был лишён установок, что повсеместно считались правильными и логичными, поэтому такой оборот казался ему естественным. Это ожесточало клиентов, пытавшихся убедить себя в его бессилии через причинение ему боли, но вместе с тем и утверждало Антона как человека исключительного, что неизменно подпитывало его столь же исключительный, чудовищный эгоизм.       Неослабевающий рассудок позволял понять, что посредством грубой силы он вряд ли отсюда выберется, поэтому Чигур больше рассчитывал на свои ухищрения, или на чьё-нибудь сотрудничество. Можно было попробовать развести на это Гектора; док кажется наивным, как щенок. Последнее было маловероятно, но, как показывал опыт, всё же возможно. Антон не кидался на всех, кто приближался к нему, и не метался из угла в угол, попусту растрачивая энергию, но и не бездействовал, не сидел в ожидании чуда и презираемого им милосердия. Чигур выискивал новые лазейки, осматривал, провоцировал, эмоционально прощупывал каждого нового человека, проверяя, не сможет ли очередной клиент, сам того не ведая, помочь ему. Несколько раз Антону везло, и он стягивал зубами импровизированные отмычки для своих цепей. Освободить руки было не главной задачей, но с этого следовало начать. Правда, кампания каждый раз проваливалась, ибо Марси не врал: мексиканцы действительно не спускали с Чигура глаз, и отнимали его добычу. Можно было пропустить наручники через низ, переместив кисти вперёд, как он когда-то успешно делал в полицейском участке, а потом попробовать разорвать сцепку между браслетами, зацепив звенья на излом и надавив по принципу рычага. Он много раз начинал осуществлять свою задумку, однако из-за сломанной руки это требовало определённого положения, которое сразу бросалось в глаза, поэтому Марси и Апач осаживали его раньше, чем Антон успевал завершить свой трюк.       Словом, мексиканцам удавалось мгновенно отрезать ему все пути к освобождению, тем самым, однако, не ввергая его в отчаяние, о котором Чигур имел только самое поверхностное представление, но побуждая придумать что-нибудь новое.       Перед каждым разом его стаскивали на пол и обливали водой, — уже не солёной, но настолько холодной, что сводило желваки — а потом наскоро обтирали ветошью с головы до колен. Чтобы не утратил товарный вид — говорил Апач. Антона это никак не задевало. Слова не сделают его ни лжецом, ни животным, ни шлюхой. К тому же, он был не против смыть пот, налипшую грязь, засохшую кровь и потёки семенной жидкости. От пресловутых водных процедур был и вред, но простуда не казалась ему самым значительным из неудобств.       Для клиентов, которым продавали его мексиканцы, он был как живая игрушка. Едва их отпускало необъяснимое беспокойство, которое Чигур умел нагонять, даже будучи голым и скованным, его ставили, укладывали и разворачивали, как кому вздумается, а потом долго и безжалостно насиловали, срывая на нём свою злость и преисполняясь в своей омерзительности. Антон не сопротивлялся им на протяжении всего акта, чтобы не тратить силы, но всегда находил момент, чтобы выказать свой протест, устраивая своеобразный обмен насилием. Мексиканцам они платят за это деньгами, ему же пусть платят иную, более соразмерную цену. Он то и дело разбивал носы, ударяя назад затылком, прокусывал пальцы за попытку принудить его взять в рот, или придумывал что-нибудь ещё, в зависимости от ситуации. Так было справедливо, хотя Антон ничего с этого не выигрывал. Скорее, даже наоборот, ведь его уравнивание прав принималось за простое упрямство. А чтобы подчинить его волю своей, унизить его и заставить поверить в то, что он лжец, животное и шлюха, все они выбирали одинаковые, предсказуемые методы: приказы, угрозы, манипуляции и побои.       Но на Чигура их испробованный подход не действовал. Антон был совершенно не восприимчив к острасткам и настойчивому внушению. Он просто не делал ничего из того, что от него ожидали и требовали, не верил в то, что сам не считал правильным, и непринуждённо отстаивал свою гордость, не позволяя вовлекать себя в процесс их жестокого развлечения. Его всё равно насиловали или били, а он всё равно оставался при своём, и воспринимал происходящее как часть одного непредвиденного неудобства. Всего лишь временное состояние, не мешающее ему чувствовать превосходство над ними.       За молчаливый отказ подчиняться, или в наказание за редкие, но устойчивые протесты, а иногда и просто ради забавы и самоутверждения, Марси и Джеронимо дёргали его током, демонстрируя клиентам свою мнимую власть над ним. Чтобы те глумливо смеялись, пока Чигур выгибался в изнуряющей судороге. Шокер был достоянием охранников, и клиентам его не давали, так что они выбирали самый распространённый предсказуемый метод, для которого не требовался никакой инструмент. Одни били его хлёстко, с оттяжкой, отчего щека или висок вспыхивали, а голова дёргалась в сторону удара. Другие били до крови и пронзительного свиста в ушах, так сильно, что Антон терял равновесие и падал к чужим ногам, едва успевая сгруппироваться. После таких Чигур сразу проверял языком свои дёсны, убеждаясь, что всё на месте. Выбитым зубом можно сильно подавиться, а ориентироваться на металлический привкус было нецелесообразно, так как Антон ощущал его постоянно, облизывая разбитые, потрескавшиеся губы.       Болезненным ранам, что оставил кнут Бороздца, не давали зажить, срывая швы Гектора и подсохшую струпную корочку, и Чигур сам оставлял на чужих телах свою кровь. Его так часто таскали или тянули за волосы, что кожа на голове ныла, даже когда их не трогали. У него отекали и сильно болели руки, за которые его постоянно дёргали, поднимали или заламывали их наверх, выкручивая суставы. Его по-прежнему не кормили, а воду — не солёную, и даже не слишком холодную — он должен был, что называется, заслужить, делая что-нибудь беспримерно унизительное. Пить всегда хотелось больше всего, но Чигур предоставлял Марси и Джеронимо сдаваться первыми. Он станет бесполезен, если умрёт, а без воды в таких условиях даже исключительный человек не протянет долго. Мексиканцы тоже понимали это, и как-то раз Марси, совершенно отчаявшись раздразнить Антона демонстративно разлитой полулитровкой, в бешенстве свалил его на пол, вцепился в загривок и возил носом по сырому бетону в том месте, куда пролилась вода, называя Чигура тупым, неблагодарным ублюдком и пытаясь заставить слизывать. Весь ужас его положения, насилие и бесконечные издевательства сломили бы любого, но Антон сказал бы, что ему это надоело.       Когда он чувствовал, что вот-вот потеряет сознание, Чигур вцеплялся в уплывающую реальность, отнимая её у забытья. Он совсем запутается во времени и утратит контроль над происходящим, если будет позволять себе отключаться. Антон умел просыпаться в заданное время, но с возвращением сознания так не получится. Чигур не был беззащитен во сне, и мигом приходил в себя, стоило кому-нибудь зазвенеть цепью или слишком увесисто пройтись по бетонному полу; обморок же не будет зависеть от его желаний и сам решит, когда отступить. Антон не любил не подвластных ему вещей, и принципиально избегал бессознательного состояния.       Чигур бывал так сконцентрирован на попытках не сорваться в забвение, что совершенно переставал обращать внимание на то, что с ним делают. Клиенты, видя такое вопиющее безразличие к их стараниям, пытались всячески расшевелить его: вздёргивали за цепи так, что левый локоть разрывался от боли, гасили об его тело тлеющие бычки, чтобы он еле уловимо вздрагивал, поджигали ему сырые после обливания волосы, которые только шипели и обугливались вместо того, чтобы загореться по-настоящему, или просто грубо хватали, сжимали и кусали до синяков. Они насиловали его и хотели, чтобы он двигался и реагировал, но злились, если он начинал сопротивляться, и делали ему ещё больнее, рассчитывая, что он перестанет, хотя самозащита была самым закономерным ответом на насилие. Странные люди с противоестественными желаниями, которых он не собирался осуществлять. Чигур сам выбирал, как ему отвечать на внешние раздражители, и отвечать ли вообще. Если растрачивать себя на всё подряд, у него не останется сил даже на свой честный обмен.       Все надругательства Антон сносил молча, не кричал от боли, не молился и никого не звал. Привыкший подолгу обходиться без словесного общения, Чигур не испытывал в этом ни малейшей потребности. Он ни с кем не разговаривал и ничего не терял, сутками сохраняя пугающее молчание. Только хрипел саднящим, простуженным горлом, срываясь иногда на болезненный кашель.       Помимо всего прочего, Антона изматывала лихорадка. Всё становилось особенно утомительным, когда у него поднималась температура. Клиентам это нравилось: нравилось плотно заполнять собой чрезмерно горячее тело, нравилось, как дрожащий Чигур невольно сжимал их в себе, когда мышцы сокращались в ознобе. Его уже не держали колени, разодранные, отбитые о твёрдый пол и налившиеся пурпурными синяками, поэтому на него просто ложились сверху, прижимая всей тяжестью, чтобы он чувствовал насильника всем телом, от первого проникновения до удовлетворённой пульсации. Антона раздражало, когда ему издевательски сопели в самое ухо, но, если он делал попытку отстраниться, каждый второй клиент оскорблялся и хватал его за волосы на затылке, оттягивая так, что хрустела шея. Размашистые толчки, от которых его протаскивало по тюфяку или полу, делали дыхание прерывистым, и это тоже раздражало Чигура. Ещё неприятнее было, когда ему сжимали горло, пока у него не темнело в глазах, оттесняя его к черте избегаемого им забвения. Поддавшись и перейдя её, он смог бы на время исчезнуть и отдохнуть, но не желал отпускать от себя сознательность и контроль. Хватаясь за полную боли реальность, как за выступ на ребристой скале, который резал ладони, но позволял не упасть, Антон едва удерживал обрывки сознания, пока чужие сомкнутые пальцы ощущали внутри его шеи застрявший стон. А потом ему позволяли вдохнуть, избавляли его от своей раздражающей, болезненной близости, и швыряли в него использованный контрацептив.       Тем не менее, Чигур держался, со свойственными ему решимостью и упрямством. И голова у него оставалась холодной, даже если всё остальное горело. Пусть он прикован к стене и измотан, Чигур, так он сам считал, всегда будет в выигрыше. Он не только силён и вынослив, но и умён. И теперь его главным преимуществом сделался разум.       Пока он может думать, они не справятся с ним.

***

      Гектор вскинулся на простыне, влажной от его холодного пота, и прерывисто задышал пересохшим горлом. Не соображая, где он находится, Сильверман распахнул глаза, и ещё несколько мучительных мгновений наблюдал, как неохотно рассасываются ошмётки изнуряющего кошмара открывая взгляду белый, кое-где покрытый трещинками потолок гостиничного номера.       Сны Гектору снились часто. Одни были наполнены занимательными образами и действами, пестрели красками, будто Микеланджело расписывал обратную сторону его век, как потолки Сикстинской капеллы. Такие сны Гектор смотрел с интересом. Другие же, невыносимо страшные и тяжёлые, пробуждали в его мозгу некогда подавленные ужас и скорбь, вскрывали старые раны и заставляли ощущать свою никчёмность особенно остро. Таких снов Гектор боялся, проклинал их и гасил таблетками, если они начинали приходить регулярно. Верно, его подсознание, растревоженное встречей с Чигуром, отозвалось на последние события своеобразным взрывом.       Сон начинался скучно, и был наполнен смиренной апатией, привычной для человека, обитающего среди руин. Гектор медленно поднимался на какую-то чёрную гору, шаг за шагом, методично и выверенно, как идут часовые стрелки. Он был один, на своём пути и во всём мире. Там, где чёрная глыба, на которую он взбирался, не заслоняла ему обзор, была видна только мутная серость из дыма, пыли и пепла, словно у подножия горы что-то сгорело.       Внезапно склон под ним с громом треснул и разъехался надвое, и Гектор провалился в образовавшуюся черноту. При падении он не ушибся, ещё наделённый той безоговорочной неуязвимостью, какая бывает во снах. Пространство озарил тусклый свет, как в подвале Каноссы, и доктор нашёл себя в огромном замкнутом помещении. Что-то вроде залы в королевском замке. Вокруг вставали стены, в которых привычный архитектурный кирпич перемежался уродливой, тошнотворной органикой. Повсюду пульсировало что-то красное, слизко-розовое и кровоточащее, свисали внутренности, белели натянутые сухожилия. В этой жуткой зале Гектор был уже не один. Из неосвещённых углов полезли какие-то твари, похожие на освежёванных собак. Он потерял свою неуязвимость, когда вся адская свора кинулась на него, разгрызая одежду и тело. Он неслышно кричал от неописуемой боли, а стены из кирпичей и органов впитывали его кровь, чтобы Сильверман навсегда растворился в своём кошмаре. Его оглушал звон цепей, треск разрываемой плоти и чавкающий звук падения чего-то мокрого и желеобразного. В конце концов, Гектор свалился на пол, липкий от его крови и внутренностей. Он всё ещё мог видеть, хотя от него почти ничего не осталось. Перед глазами мелькнул красный силуэт, покрытый чёрными полосами. Тигр. «Видишь, док — я говорил, что твою шкуру сожрут собаки», — сказал хищник голосом Лисарди, а его собственная шкура была красной от крови растерзанных им жертв. Гектор молчал. У палача даже во сне бесполезно просить пощады.       А потом всё исчезло. И страшная зала, и подобия собак без кожи, и тигр-Лисарди. В темноте расцвёл белый лучистый нимб, окаймлявший лицо Джоанны. Невыносимо прекрасная в мерцающей неземной красоте, она нежно улыбалась, смотря на его останки. «Джоанна. Солнце. Любимая. Не оставляй меня», — скулил Гектор, простирая к ней то, что осталось от его руки с обручальным кольцом. В ответ Джоанна протянула ему срубленную белоглазую голову Чигура с кровоточащим срезом на месте шеи.       Этот сон был один из тех, что надолго оседают в душе омерзительным, скользким налётом. Понимая, что уснуть сразу ему не грозит, Гектор сел на кровати и с отвращением стянул липшую к телу футболку.       С тяжёлой головой Сильверман поднялся и надел свежий пижамный верх — он чувствовал себя более защищённым, когда был одет полностью, и не любил ходить полуголым. Глотнул бутилированной воды, смачивая сухое горло и запивая лекарство. Ополоснул лицо в уборной, зачесав влажной пятернёй сбившиеся на лоб всё ещё густые тёмные волосы. Ненароком заметил в зеркале, как углубились его морщины, особенно между бровями. Может, со сна так кажется, или свет неудачно падает. Надо сказать Инессе, пусть намажет его чем-нибудь омолаживающим. Они созванивались вечером, но о Чигуре он ей пока не рассказывал.       Раскрыв пошире окно, Гектор прислонился к раме и закурил. В Эль-Пасо ночью всегда прохладно, и на его голых предплечьях выступили мурашки. Он не смотрел, который час, но горизонт ещё не светлел. Только рыжие лучи уличных фонарей уползали вверх, к автостраде, где проезжали редкие машины. Кошмары любят такое время; глубокую ночь, когда спасительный рассвет ещё далеко. Снятся ли страшные сны кому-нибудь из рэбаньо? Или Лисарди?       Или Чигуру?       Психопаты, если верить исследованиям, снов не видят. Но Гектор, опознав в нём Эдвина Дрейка, усомнился в правильности вердикта Санти. Не стал бы человек, описанный в «Аморальном десанте», спасать другого. Не стал бы Чигур тащить контуженного Гектора сквозь огонь.       Выдохнув дым в окно, Гектор обернулся и посмотрел в угол, где стояло чигуровское ружьё. Дома Сильверман ещё не был, поэтому пришлось купить для него чехол в туристическом магазине. Очень уж грозным выглядел Ремингтон, чтобы носить его наголо в черте города. Чигур был похож на своë оружие. Такой же невозмутимо смертоносный и твёрдый, как ружьё, и такой же странный, как баллон для забоя скота. Но он не может быть бесчеловечным. Весь мир сделан из противоречивых явлений, соединяющих в себе два начала. Всё зависит от того, под каким углом посмотреть на исходник. Если на Чигура смотрели рэбаньо, они видели коварного ублюдка и вора. Гектор же, со своей точки зрения, видел загадочного, сильного и противоречивого человека, не заслуживающего той смерти, какую готовила ему Каносса.       Хотел бы Гектор и себя назвать всего лишь противоречивым. Однако работа доктора с мексиканцами заходила дальше человеческой противоречивости, и пролегала сквозь его жизнь чертой откровенной раздвоенности. Лишённый возможности отделаться от своих хозяев, и не желающий переходить на сторону беззакония, Сильверман ощущал себя застрявшим между мирами. Как мертвец, вечно ожидающий Харона у чёрных берегов Стикса, не способный ни вернуться к живым, ни попасть к мёртвым. Ничто не изводило его так, как эта гнусная подвешенность, и ничто не имело для Гектора большей ценности, чем возможность реализовать своё предназначение. Лишь помогая, он жил. Такой приоритет помог ему не тронуться умом во Вьетнаме.       И теперь у него наметилось что-то вроде плана, чтобы помочь и Чигуру. Вот поэтому Гектор ничего не сказал Инессе, хотя очень не любил утаивать что-то от близкого человека. Флор ничего не должна Эдвину Дрейку, и посему в этой ситуации здравого смысла у неё не в пример больше. Она скажет, что Сильверман идиот, и прикуëт его к газопроводной трубе, чтобы удержать от опасного безрассудства.       Загасив бычок в пепельнице на тумбочке, Гектор прилёг на сухой угол кровати и приказал себе пытаться заснуть. Если в Каноссе у него всё получится, спать следующей ночью, возможно, уже не придётся.       Вчера Марси сказал не приезжать, мол, «у Перро много работы». Но сегодня вечером врачебный осмотр был в силе. Пошли уже третьи сутки с тех пор, как Каносса приняла в свои стены нового узника. Надо надеяться, у него ещё есть силы посодействовать Гектору, и «работа» его не сломила. Доктору почему-то легко верилось, что Чигур способен выдержать и не такое.       Благо, он всë-таки уснул, и больше снов никаких не видел. С утра он провёл несколько плановых операций, наставляя ординаторов и разделяя работу с ними, потом разобрался с бумагами, которые принесла дежурная медсестра. Как много подписей требуется от заведующего хирургией. Он был преступно рассеян и перепроверял всё, что подписывает, по несколько раз. Время плыло медленно, будто комок водорослей в стоячей воде. Гектор не находил себе места, пока давящее предвкушение выкручивало ему нутро. И сегодняшний сон оставил противный скользкий осадок, что тоже отчасти мешало сосредоточиться.       В обеденный перерыв он позвонил Инессе, чтобы рассказать о своём кошмаре. Флор хорошо читала сны, и с этим разделалась так быстро, будто сама писала к нему сценарий. «Что тебя, собственно, удивляет? — говорила она. — Это ведь твоя жизнь. Гора и серость — это твой путь. Ты идëшь вперёд, хотя и не знаешь, зачем, потому что не видишь будущего. Разлом — это разделение твоей жизни надвое; это написано у тебя на руке, помнишь? Комната из кишок — это то, как ты видишь союз с мексиканцами. В частности, тот заветный подвал. Ободранные собаки — это сами рэбаньо. Тигр — это тот злющий федералюга. У них ведь эмблема с тигром, а ты любитель фигуральных выражений. Джоанна в конце улыбается, потому что ты подсознательно понимаешь, что она приняла бы тебя и таким, растерзанным. Любовь же. А голова этого, как его там… Чугуна? В общем, это благословление на подвиги. Совершишь, наверно, какое-нибудь открытие. Не волнуйся так сильно, Гектóр. И приезжай быстрее».       Гектор и впрямь почувствовал бы себя лучше, не упомяни Инесса благословление на подвиги. Как же сказать ей… всё так сложно, и ему так страшно за неё. Он или спасёт одну жизнь, или унесёт сразу несколько. Сильверман колебался, стоит ли вообще начинать, но с другой стороны понимал, что иначе не может. Чтобы отвлечься от навязчивой тревоги в редкие минуты передышки, он болтал с коллегами о том, что показывают в кино, пил кофе и курил больше обычного. Но всё валилось у него из рук, и вместо продуктивного участия в происходящих вокруг событиях у него получалась лишь жалкая имитация бурной деятельности, из чего Гектор сделал вывод, что сегодня ему вообще нельзя заниматься ничем серьёзным. Все мысли его заполнял Эдвин Дрейк. Сильверман должен отплатить ему за своё спасение.       А если что-то пойдёт не так, Лисарди сдерëт с него кожу. Поэтому, когда Гектор вышел с работы и позвонил Марси, к давящему предвкушению присоединился страх. Хоть бы не напороться на команданте возле подвала, хоть бы ничем не выказать своё вероломство. Гектор не сомневался, что Лисарди видит его насквозь. Если его убьют, то и Чигур обречён на смерть.       Через несколько часов Сильверман уже был в Каноссе. Сегодня в доме Эль Чичо стояла непривычная тишина. Не мёртвая или траурная — просто умиротворëнная, без лишних звуков, как в солнечный день в лесу. Хозяин отдыхал от своих постоянных приёмов вместе с семьёй. Его единственными гостями были Марси и Джеронимо, посменно охраняющие Чигура, и сам Гектор. Он ощутил неловкость, когда нарушил спокойствие своим появлением, заставив лаять собак.       Кастаньеда, как обычно, встретил его в передней. Завязав короткий бессмысленный разговор, Гектор невзначай спросил, здесь ли ещё команданте Лисарди.       — О, команданте сегодня не будет, — ответил ему хозяин, и понимающе улыбнулся. — Можете не бояться, доктор.       Лучшего случая и представиться не могло. Лисарди нет, и Гектор свободен от досмотров, беспочвенной предвзятости и рассверливающего взгляда жестоких красноватых глаз. И всё же это было странно. Неужели главный палач Каноссы признал себя бессильным перед Чигуром.       Перед входом в подвал Гектор сдал свои наручные часы, как того требовал новый порядок содержания ответчика. Смысл этого был доктору не совсем ясен; если бы рэбаньо опасались взрывчатки и устройств слежения, как Рокки, с него всегда снимали бы аксессуары. А уж Лисарди точно настоял бы, чтобы доктор спускался в подвал нагим.       Чигур неподвижно лежал на правом боку, головой ко входу. Лица его Гектор сперва не увидел, как и в день, когда Марси и Лино привезли его с завязанными глазами. Тогда доктор ещё понятия не имел, кого скрывает лоскут руаны. Сперва он подумал, что Чигур спит, но, подойдя ближе, увидел, что глаза ответчика неотрывно следят за ним — холодные, бесстрастные и почти совсем чёрные при тусклом свете. Грязный тюфяк под Чигуром покрывала кровь и прочие вещества физиологического происхождения. Сильверман сжал ручку своего органайзера, чувствуя, что ему не хватает воздуха. Не из-за его спëртости и навязчивых запахов подземной тюрьмы, а от беспомощной злости и отчаяния. На Чигуре не было живого места.       Тёмная корка засохшей крови широко спускалась от носа к разбитым губам, заползала на подбородок. На виске возле брови расцвёл свежий лиловый синяк. Рассечённая скула налилась болезненной опухолью. Надплечья и шею будто изгрызли дикие звери. Спина лучше выглядеть не стала: наложенные Гектором швы кое-где были вырваны с мясом, и края открывшихся ран едва схватились подсыхающей кровью. Всё тело, особенно нижняя часть, было пёстро расцвечено синяками; каким-то было дня два, какие-то появились сегодня. Как и некоторых предшественников, Чигура явно насиловали.       — Он живой, не подумай, — угрюмо хмыкнул охранник с шокером, снова Марси. — Прикидывается бревном, а как подойдёшь да замешкаешься — останешься без зубов. Как пить дать что-нибудь вытворит. Подлая ленивая шлюха.       — Так и не колется? — тихо спросил Сильверман, завороженно глядя в пронзительные глаза Чигура.       — Да где там. Его пошевелиться-то хер заставишь. Зато когда не надо, рыпается как в последний раз. Всё наоборот у него, дефективного. Как безмозглый, ей-богу. Я его раз двести саданул этой штукой, хоть телевышку от его задницы запускай. А он всё рыпается. Коварный неутомимый ублюдок.       Видя, как разошёлся Марси, разъярëнный упрямством ответчика, Гектор ещё больше убедился в том, что Чигур какой-то совершенно особенный. Его рассудок и спокойная, даже парадоксальная уверенность в собственных силах не разрушались ни под орудиями палачей, ни под гнётом охранников, ни под мерзкой похотью насильников. Для Гектора было бы немыслимым провести в этом кошмаре три дня и сохранить здравый ум.       — И держи от него подальше свою аптечку, — продолжал Марси. — Перро хлебом не корми — дай стащить что-нибудь. Уже целый комплект запонок да булавок у него из пасти вытащили.       — Слушаюсь.       Подождав, когда ему принесут стол, Сильверман разложился на нём, надел фонарь и принялся за работу. Набираясь уверенности, он специально возился долго, надеясь, что Марси этого не замечает. В конце концов, для Гектора этот день может стать последним. На всякий случай, стоило насладиться любимым делом.       — Можешь сесть? — мягко обратился он к Чигуру через некоторое время. — Я посмотрю спину.       Тот, смерив доктора долгим взглядом, медленно подобрался и принял сидячее положение, даже не поморщившись. Его сильно лихорадило, многие его раны были инфицированы. Гектор, с позволения Марси, вколол Чигуру антибиотик. Оставив на столе использованный шприц, доктор собрал шовные материалы для спины. Вернувшись на место, он явственно уловил от Чигура армейский жест — безмолвный и заметный только вблизи. Он просил доктора его прикрыть.       В сложившихся обстоятельствах, это следовало понимать буквально. Гектор сместился на десяток дюймов в сторону и уселся на одно колено, насколько возможно, закрывая Чигура от глаз Марсело своей не самой широкой в мире спиной. Значит, он тоже что-то задумал. Раз он начал действовать первым, Гектор готов был помочь ему любым способом, даже если Чигур пустит его в расход. Может, он ясновидящий — спасти человека, чтобы через тринадцать лет пожертвовать им в затруднительной ситуации. Очень дальновидно.       Пользуясь прикрытием, Чигур подобрался и медленно пропустил под собой скованные за спиной руки. Большая цепь звякнула, но Гектор поспешно притворился, что это он отодвинул её. У Чигура точно был план. Требующий, чтобы его кисти оказались спереди.       Сильверман, намеренно не замечая его возни, нарезал себе синтетических нитей, продел первую в изогнутую иглу, неторопливо сменил перчатки и потянулся за иглодержателем.       Внезапно что-то отдëрнуло Гектора назад и бросило на бетон. Титановый иглодержатель, к которому он тянулся, исчез из поля зрения, и всё помещение крутанулось, будто подвал завалился набок. Налобный фонарь слетел. Горло обожгло холодом и острой болью, и доктор, задыхаясь, инстинктивно потянулся к нему руками в перчатках.       Чигур зажал ему шею сцепкой наручников и тянул на себя, не жалея своих израненных запястий. Он душил его. Гектор отрывисто захрипел и взбрыкнул в «пляске висельника».       — Дьявол! — взревел Марсело и ринулся на Чигура. Антон был готов к новой схватке. Ради этого момента он и берëг силы.       Высвободив доктора и отшвырнув его в сторону согнутым бедром, Чигур молниеносно выставил вперёд руки, намертво упираясь в пол распухшим коленом. Не дав острым электродам ужалить себя, он обвил длинную шейку электрошокера сцепкой наручников, ухватил здоровой рукой двузубец, как голову гадюки. Рванул в сторону, стоически вытерпев сильную боль во всём теле.       — Вот сука рваная!.. — озадаченно ругнулся Марси, не ожидавший такого стремительного манёвра. Чигур завладел инструментом, нацелил зубцы в сторону мексиканца. Интуитивно сообразив, как работает шокер, Антон дал разряд в тот же миг, когда охранник накинулся на него. И не снимал с прицела конвульсирующее тело Марси, пока он не отключился. Это тоже был обмен насилием, но для Марсело этого было недостаточно. Он заслужил смерть.       Гектор надрывно кашлял, стоя на четвереньках и слепо хватаясь за ворот рубашки. Он уже успел подзабыть, каково оно — чувство удушья. Ещё не придя в себя окончательно, он развернулся на коленях, чтобы увидеть, как Чигур перехватывает шокер корпусом вперёд и поднимается во весь рост.       — Стой, стой!.. — севшим голосом воскликнул Гектор. Неведомой силы рывком он добросил себя до Чигура, больно шлëпнувшись на живот, как лягушка. Ухватился за толстую цепь, пристëгнутую к его наручникам. Дёрнул его назад, вложив в это усилие весь свой вес. Чигур пошатнулся, но устоял, вновь опершись о стену. Даже удержал отнятое оружие, хотя Гектор помешал ему нанести удар. Судя по тому, какую хватку использовал Чигур, он явно собирался забить Марси корпусом большого шокера, как прикладом.       Охранник лежал возле ног Чигура, и признаков сознания не выказывал. Длинные дреды разметались по полу, как шершавые чёрные змеи. Никогда ещё Сильверман не видел своего куратора таким беззащитным.       — Марси, — подрагивающим, хриплым голосом позвал Гектор. Если тот что-нибудь услышит…       Цепь вновь натянулась, и Сильверман, за неимением другого выхода, рискнул выйти со своим спасителем на контакт.       — Не надо, остановись, — теперь голос доктора прозвучал внятнее, и Чигур, наконец, обратил на него внимание. В большей степени потому, что Гектор не выпускал цепь. — Выслушай меня. Пожалуйста.       Дёрнув цепь, Сильверман причинил ему боль, что явно не внушало доверия. Поэтому, дабы реабилитироваться в глазах Чигура, он сбивчиво объяснил:       — Нельзя… нельзя убивать охранника. Это ничего не даст. Отсюда просто так не сбежать. Здесь полно другой охраны. И ещё псы, они начнут лаять. Есть только один путь. Я помогу тебе, я не враг…       Он делал у себя в голове наброски этой речи, но все задуманные слова перепутались. Гектор сосредоточенно зажмурился и тряхнул головой, пока Чигур выжидающе смотрел на него с высоты своих шести футов.       — Ты не помнишь меня? — нашёлся, наконец, Гектор. Без объяснения причин такой озабоченности жизнью Чигура, все его дифирамбы теряли смысл.       Чигур молчал, и жёг его непроницаемым взглядом. Его слегка тряхнуло в ознобе, и он взял шокер покрепче.       — Я Сильверман. Гектор Сильверман. Я ветеран, как и ты. В шестьдесят восьмом мы с тобой были в одном отряде. Я знаю, что тебя звали Дрейк. Эдвин Дрейк. Ты спас мне жизнь. А я даже не успел тебя поблагодарить.       Антон не всматривался в его лицо. Всё равно бесполезно. Он не помнил этого человека, и совершенно точно никого никогда не спасал. Во всяком случае, не задавался такой целью. Однако, Антон считал себя приверженцем детерминизма, и допускал, что этот Сильверман — случайное последствие какого-то из действий Чигура. Тем более, Гектор верно назвал его резервное имя. Чигуру не понравилось, что доктор знает о нём что-то личное. Это приближало его слова к правде, но не исключало его прежних намерений.       — Я тоже кое-что знаю о тебе, Гектор Сильверман, — после продолжительного молчания речь выходила медленной. Больное горло саднило, и язык слегка заплетался. — Я был слеп в твоём логове. Но я многое слышал. Тебе нужна моя голова. Ты обойдëшься и без неё. В отличие от меня.       Гектор догадывался, что Чигур знает испанский, и просто применяет умный блеф. Сильверман тяжело вздохнул и виновато закусил губу. Он и сам был в ужасе от того, что не может контролировать возникновение подобных мыслей. Но то, что Чигур открыл ему свой секрет, можно было расценить как доверие, или хотя бы заинтересованность.       — Чëрт. Да, был такой момент. Но забудь об этом. Теперь всё изменилось.       — Что же?       — Ты спас мне жизнь. А я хочу спасти твою. Вернуть долг, если угодно. Ты позволишь мне помочь тебе?       Антон на мгновение задумался. С одной стороны, он сам рассматривал вариант развести Гектора на сотрудничество. С другой же, док, скорее всего, его с кем-то путает. Тем не менее, Чигур был хорошо знаком с концепцией долга, и неотвратимо её поддерживал. Возврат долгов значился среди его принципов. И за доктором, так или иначе, тоже числится долг — ведь он прислуживает мексиканцам. То есть, врагам. Значит, будет честно, если Чигур позволит ему поучаствовать во всём этом. Пусть помогает, если ему так хочется. Можно использовать этого Гектора как запасной, страховочный вариант. Прежде, чем по-настоящему спросить с него за долг.       — Говоришь, выход есть, — сказал, наконец, Чигур.       — Да, вроде того, — Гектор поднялся и сел на колени, глядя на него снизу вверх. Чигур — наверняка человек гордый, пусть почувствует таким образом своё превосходство. — Ты верно понял, мне нужна была твоя голова. Это больше не правда, но твой охранник об этом не знает. Никто не знает. Когда ты… умрёшь, мне позволят забрать тебя. Понимаешь, о чём я?       — Так я должен умереть, — его грубый, надтреснутый голос не поменял интонации, но Гектор чутьём уловил, что Чигур понял его, и говорит в переносном смысле.       — Именно. Даже необязательно «умирать». Я могу сказать, что ты на грани. Предсмертных состояний много. Шок, кома, агония. Что-нибудь такое. Я придумаю. У тебя хорошо получается лежать неподвижно…       — Зачем тебе нужна была моя голова, — внезапно спросил Чигур, будто игнорируя его.       — Ты слышишь меня? Я объясняю, что могу сделать. Только так я могу помочь тебе.       — Зачем тебе нужна была моя голова.       — Боже, Чигур… ладно. Это долгая история. Расскажу, когда выберемся, идёт?       — Зачем.       — Чтоб тебя. Извини. Если тебе так интересно. Не вся голова, только твой мозг. Для… особых целей.       — Мозг есть у всех. Я не первый в списке твоих друзей. Разве что, последний. Такое возможно.       — Чигур, пожалуйста. Сейчас не время. Обещаю, что всё расскажу, как только мы выберемся. Прошу тебя, поверь мне. Я правда хочу помочь.       Антон не отвечал, оглядывая коленопреклонённого доктора. Гектор Сильверман будто бы одержим идеей дать собой воспользоваться. Вот и ладно.       — Помогай.       — Хорошо. Хорошо, я… сделаю, что смогу, — Гектор впервые за долгое время испытал лёгкость, и был готов слёзно благодарить Чигура за то, что тот позволяет ему вмешаться.       Подумав, что они, вроде как, договорились, Гектор неуверенно поднялся с колен и выпустил цепь, держащую Чигура на привязи.       — Отдай мне шокер, хорошо? Сделаем вид, что я тебя обезвредил. Знаю, для тебя это звучит оскорбительно. Но в таком случае охрана, возможно, станет доверять мне больше. Тогда наши шансы существенно возрастут.       Чигур медлил, анализируя ситуацию. Ему доводилось разоружаться по чужому велению. Но Гектор явно не принадлежал к разновидности людей, способных кого-нибудь подчинить. Он просил вместо того, чтобы пойти и взять. Странно, что он всё ещё жив.       — Чигур, я серьёзно. Меня убьют, если решат, что мы заодно. Тогда я точно ничем не смогу помочь.       Неопределённо сузив глаза, Чигур бросил шокер к его ногам. Гектор был рад, что инструмент не пришлось забирать у него из рук. Несмотря на своё рвение поучаствовать в его судьбе, он побаивался бывшего сослуживца. Оставалась вероятность, что Чигур вырубит и его, а потом уйдёт из подвала как-нибудь по-своему. При взгляде на него, мысль о человеческих сверхспособностях не казалась такой уж недопустимой.       — Могу я узнать твоё имя? — спросил Гектор, подобрав шокер. — Чигур — фамильное, а твоё?       — Когда выберемся, — отозвался Антон, отпарировав нежелание доктора рассказать про голову.       — Но почему не сейчас? Это ведь быстро. Если ты, конечно, не африканец, или араб.       — Твоим хозяевам не нужно знать, что мы разговаривали?       — Совсем не нужно.       — Хорошо. Есть вещи, которые и тебе пока знать не нужно, дружок. Не смей меня больше ни о чём спрашивать. Или я тебя сдам.       — Что?.. — Гектор ошарашенно заморгал. Он всегда осознавал свою мягкость, которая побуждала многих людей наглеть в его присутствии, но Чигур справился с этой задачей в кратчайшие сроки.       Шорох и невнятное мычание со стороны Марси, лежащего на спине возле тюфяка, заставили доктора вздрогнуть. Спохватившись, Гектор ринулся к своей сумке, чтобы найти в соответствующем отсеке нашатырный спирт. Стоило заставить Марсело думать, что в отключке он пролежал не больше минуты.       — Какого… — гнусаво пробасил мексиканец, ощупывая голову с чёрными дредами. Гектор тотчас оставил поиски и подошёл к нему.       — Ты как? — в этот раз Сильверман не забыл перейти на испанский. Он протянул Марси руку в перчатке, желая помочь подняться, но тот вскинулся сам. Сначала на локоть, потом на бедро, и, наконец, встал, развернув здоровенные плечи во всю боксёрскую стать. Бегло осмотревшись, Марси тут же припомнил всё, что произошло, и в чёрных глазах его засверкали разъярëнные искры.       — Скажи мне, док, — прошипел мексиканец. Если бы у него был звериный хвост, он хлестал бы сейчас не хуже кнута Фелипе. Марси инстинктивно хлопнул рукой по поясу, где он носил пистолет, и, не найдя его, раздосадованно встряхнул запястье. — Куда ты, мать твою, смотришь?!       — Я… — из-за своей контузии Гектор нередко терялся перед громкими звуками любого происхождения, и гнев Марси входил в их число.       — Ты-ты, — Марсело двинулся на доктора, и его слегка повело. Однако он быстро выпрямился и в один миг подошёл вплотную. Вырвал у Гектора свой шокер, метнул злобный взгляд на Чигура. Тот, как ни в чëм не бывало, уселся на свой тюфяк и снисходительно склонил голову. Он явно не собирался приводить их план в действие прямо сейчас. И правильно.       — Остынь, Марси. Всё ведь нормально…       — Да неужели, — он с силой пихнул Гектора так, что тот больно вшибся в кирпич лопатками, подавившись сбитым дыханием. Марси сгрëб его за воротник и намертво впечатал в ребристую стену. — Ты торчишь возле него так близко, что ресницы можешь пересчитать. Что, твою мать, мешало тебе понять, что эта падла что-то замышляет? Ты либо предатель, либо идиот.       — Я идиот! — вскричал Гектор. Он признался бы, что он орангутанг, лишь бы Марси не вызвал на его голову команданте. — Честно.       Марси фыркнул, хватка его ослабла. Безраздельный гнев постепенно сходил, и глаза больше не искрили.       — Если на чëм-нибудь попадëшься — сядешь на цепь рядом с Перро, и твою белую жопу тоже будут драть всякие богатенькие отбросы, ясно тебе?       — Предельно ясно, сеньор.       Тут Марси будто бы осенило. Выпустив рубашку Гектора так же резко, как и вцепился в неё, он вихрем подлетел к своему подопечному.       — Что он тебе сказал, Перро? Что он тут делал? Говори, сука. Или до завтра не увидишь воды.       Гектор оцепенел. Не отходя от стены, он до боли вонзил подушечки пальцев в рельеф холодного и влажного кирпича, готовясь к тому, что эту самую стену вот-вот украсят ошмётки его выдающегося мозга.       — Сказал, чтобы я отдал ему шокер, — равнодушно отозвался Чигур, и Сильверман нашёл ещё одну причину вытащить его из этого склепа. — А до этого — не дал разбить тебе голову.       Марси скривился и, коротко замахнувшись, выписал Чигуру такой удар вдоль скулы, что тот опрокинулся на бок. Кожу под носом, только-только очищенную Гектором от застывшей корки, снова залила кровь. Чигур лишь молча окинул охранника скучающим взглядом, принимая побои как данность. Зато у доктора заныла челюсть от одного глухого звука столкновения костей.       Чтобы скрыть болезненную оскомину, Сильверман деловито отряхнул пыльные пятна с одежды, поправил сбившийся воротник. Верхняя пуговица отвалилась. Повезло, что не голова. Лисарди бы мигом его дожал.       В сущности, всё вышло так, как он и планировал. Просто Чигур ликвидировал охранника более радикальным путём. Но это уже неважно. Главное, что Гектору удалось поговорить с ним с глазу на глаз и не умереть. Осталось не упустить момент, ведь Чигур в самом деле вот-вот окажется на грани. Это столь же мучительно, как и смотреть на «тяжёлого» пациента, когда все операционные заняты, а у единственного свободного хирурга сломаны рёбра.       Сильверман не простит себе, если Чигур умрёт.