Последствия

      После собеседования Гектор ещё несколько дней приходил в себя. Дëргался от каждого скрипа, по пять раз просыпался ночью и, забываясь, тëр свои впалые щёки, пытаясь разогнать фантомное болезненное напряжение в желваках. Он не был поклонником гуакамоле, но подумал, что в ближайшее время есть его точно не станет, а флаг Мексики до конца жизни будет внушать ему самые неприятные ассоциации. Гектор и без того утопал в триггерах, а новый куратор любезно подкинул ему ещё пару штук. Но они с ним, безусловно, друзья, сомнений быть не может.       Инесса, как это было ей свойственно, горячо поддерживала его. Они с ней гуляли по вечерам по просторным, большей частью безлюдным улицам Ван-Хорна, и сестра Флор успешно забалтывала доктора, усыпляя его тревогу. Говорила, что порвёт этого мудака Курро на мексиканский флаг со всеми его татуировками и чипсами, и сделает из его лысой черепушки ларец для бисера: ему-то, мол, всё равно нечего в ней хранить. Рассказывала, что учит Мими играть в техасский холдем¹, и маленькая картëжница уже готова выйти против самого Дойла Брансона на следующем покерном чемпионате. Доктор считал, что азартные игры не подходят для детей, но сдерживал своё занудство, и слушал всё, что говорила Инесса, с задумчивой тёплой улыбкой. Хоть они временно жили порознь, Сильверман чувствовал, что потерял её, уже не так остро. Он бы с радостью вывез их обоих куда-нибудь, или сидел бы до вечера в каких-нибудь гостях, или играл бы в покер с Инессой и Мими на леденцы, но Гектор ждал звонка от прихвостней Курро, и был привязан к своей частной клинике.       Отпуск у доктора ещё не кончился, но сидеть без дела было ему в тягость. Поэтому Гектор, вдохновившись выдумкой Инессы про учебное пособие, действительно начал собирать материал для новой книги и заранее связался со знакомым издательством. Без хирургии он чувствовал себя несчастным, и решил, что, с его-то работой и загруженностью, это совершенно точно к лучшему.       С Чигуром они практически не разговаривали, и жили почитай что независимо друг от друга. Всё их взаимодействие сводилось к вопросам Гектора о самочувствии и уколам пенициллина. Однако, если им случалось находиться в одном помещении дольше минуты, Сильверман, не в силах совладать со своим исследовательским порывом, рассматривал его до ряби в глазах, как биоптат на предметном стекле, будто пытаясь разглядеть устройство его особенности; в какой части мозга она находится, как выглядит, как работает. Антон пугал его, ведь человек, сошедший со страниц «Аморального десанта», никого не мог оставить равнодушным, но вместе с тем продолжал вызывать у доктора и профессиональный интерес. Взгляд Гектора был достаточно мягок и ненавязчив, чтобы Чигур не замечал его, и Сильверман украдкой поглощал и анализировал его жуткую странность.       Но, чем внимательнее Гектор смотрел, тем больнее его искушëнный разум ударялся в нерушимую стену. Чигур был непроницаем, как Забор Без Зазора вокруг их дома. Сильверман рассмотрел его так тщательно, что образ Антона во всех проекциях отпечатался на его сетчатке. Если бы глаз Гектора работал как дагерротип, он смог бы даже воспроизвести его портретное изображение. Он изучил Чигура вплоть до ямки от перенесённой ветряной оспы в самом центре его крупного кошачьего носа. И всё равно не мог пробраться в царство его суждений, не видел на его лице ни одного признака одушевлëнности, помимо кукольного моргания, не замечал за ним ни единого бесцельного движения. Все люди иногда в задумчивости чешут бровь, поправляют волосы или воротник, морщатся, стучат пальцами по столу. Все, кроме этого.       Гектор был уже на грани исследовательского отчаяния, когда вдруг понял: да ведь это и есть разгадка его безжизненности. Все мыслительные процессы Чигура направлены на здесь и сейчас. Он не размышляет о чём-то эфемерном, о будущем, или о том, чего изменить нельзя, не возвращается к одной и той же мысли по сотне раз, не мечтает, не жалеет и не вспоминает с тоской. Он живёт лишь в движении, и тот самый внутренний мир, та вселенная в миниатюре, заключённая в каждом живом человеке, тот микрокосм из учений Сенеки и Гераклита — как ни назови, но в организации Чигура всё это так примитивно устроено, так скудно заполнено и так притеснено холодным материализмом, что он кажется живым мертвецом. Одинокий, неприкаянный, не знающий жалости, пустой, как полая статуя, ни в ком не нуждающийся и не осознающий своего несчастья бесчувственности, Чигур был гораздо страшнее Лисарди, Курро, Рокки и всех рэбаньо.       В тот день Гектор, должно быть, сверлил его взглядом слишком долго и неприкрыто. Чигур сидел за столом с книгой, допивая кофе, пока Сильверман стоял возле раковины, послойно сканируя его каменное лицо. И, блуждая по архивам своего выдающегося разума в поисках ещё какой-нибудь зацепки, Гектор не сразу понял, что Чигур смотрит на него в ответ.       — Запоминаешь? — Антон говорил невыразительно, и разница в доступных ему интонациях, скорее, чувствовалась интуитивно, нежели воспринималась на слух. Но Гектору почудилось, что он слышит в его словах некий суррогат насмешливого пренебрежения.       Доктор осëкся, заморгал и рефлекторно отшатнулся назад, упираясь бёдрами в столешницу.       — Смотрю, как заживают раны, — соврал Гектор, деловито сунув руки в карманы домашних штанов. В последнее время он настоящий болтун. — Завтра можно снимать швы с брови.       Неизвестно, умел ли Чигур распознавать ложь, или, с его параноидным складом личности, он отовсюду ждал нападения.       — Ты врëшь, — он медленно поднялся со стула, будто хищная сирена из морских вод. Гектор догадался, что Антон хочет таким образом сравнять силы. — Я сказал, что мне врать нельзя.       Так Чигуру сказал команданте, ещё в подвале. Он сказал, что палачам врать нельзя — они сразу чувствуют ложь, и причиняют лжецам ещё больше боли. Антон решил, что ему врать тоже нельзя. Он не задумывался о том, уместно ли ему называться палачом. Наверно, нет, ведь он не заинтересован в добывании сведений и причинении боли. Он отнимает сразу всё. Он — страшнее.       — А мне врать можно? — слишком злобно для себя произнёс Гектор. Наверняка, если он тщательно обследует дом, выяснится, что Чигур стащил не только его «Питон».       — Ты не говорил, что нельзя. Если у тебя есть условия — обозначай их сразу. Потом может быть уже поздно.       — Будто тебе не плевать на мои условия.       — Если и так. Ты сам это выбрал. Сам выбрал для себя цель. Если она тебе не по силам, может, и пытаться не стоит.       — Знаешь, что? — доктору было присуще поистине хирургическое терпение, но Чигур так сильно его достал, что Сильверману становилось всё сложнее сдерживать закипающий гнев. Гектор молил небеса о спасении, а теперь, получив его, бесплодно пытался дознаться у Господа, отчего Он выбрал для его второго шанса такую омерзительную ипостась. — Не подходи ко мне, если не хочешь, чтобы я на тебя смотрел.       — Не хочу, — Чигур расслышал только ту часть, которая его интересовала, неподвижно стоя напротив него. Гектор в очередной раз убедился, что договориться с ним невозможно — как и разговаривать вообще.       — Не бойся, я не вижу насквозь, как Лисарди, — сардонически хмыкнул Гектор и устремил свой исследующий взгляд в пол, чтобы Антон не видел его страх. Можно подделать интонацию, но не взгляд.       — Смотри на меня, — приказал ему Чигур после продолжительной паузы. Сильверман, недолго думая, повиновался. Антон хочет, чтобы его боялись. Если дать ему то, что он хочет — даст бог, отстанет быстрее.       — Лисарди тоже не видит насквозь, — продолжал Чигур, чуть приподняв массивные брови. — Никто не видит насквозь. Человека нужно узнать. Понаблюдать за ним. Только тогда он станет понятен.       — Лисарди тоже говорил нечто подобное.       — Мы с ним не похожи. Я знаю свои возможности. И всем целям, за которыми я шёл, было, за что ответить. Лисарди говорил мне, что видит меня насквозь, но в действительности не видел даже того, что рэбаньо не в чем меня обвинить. Про ложь он тоже говорил. Но я не лгал ему. Невозможно лгать, если ты молчишь.       — И не поспоришь. Выходит, команданте не так и страшен.       — Да, — Гектор отшатнулся, когда Антон заметил его взгляд. Чигур же, напротив, подался вперёд, придавая себе ещё большую внушительность. — Но я не команданте.       Сказав это, он отвернулся, и немного отросшие волосы зашуршали о воротник. Вновь сел на свой стул и вернулся к книге. Он дочитывал Ганнушкина.       Гектор растерянно потëр загривок — непроизвольный жест человека, нуждающегося в утешении и поддержке. Доктор не узнал ничего принципиально нового. Лисарди и рядом не стоял с Чигуром. Ладья и ферзь.       Вечером с ним связались приятели Курро, и сообщили, что через пару часов привезут ему немного свинца. Операция предстояла нетрудная — всего-то и нужно было извлечь пулю из чужого бедра. Поэтому Гектор решил, что справится сам, и нет нужды беспокоить Инессу.       Перед тем, как начать подготовку в операционной, Сильверман зашёл к Чигуру.       — Антон, — начал он как можно более серьёзно. — Через пару часов ко мне приедут пациенты. Я буду в операционной…       — Из рэбаньо? — осведомился тот, соизволив даже посмотреть на доктора.       — Можно и так сказать. Друзья моего куратора. Ты понимаешь, что это значит?       Глаза Чигура затянул непроницаемый блестящий налёт.       — Они не должны меня видеть, — голос его звучал монотонно, но демонический, чересчур живой блеск в его зрачках свидетельствовал о крайней степени возбуждения.       — Да, верно. Я не знаю, что это за парни, были ли они в Каноссе, и знают ли они тебя в лицо. Но умоляю, Антон, не высовывайся. Если меня сдадут, то нам обоим конец.       Чигур молча блестел глазами, и будто его не видел. Докапываться до его понимания времени не было, и Гектор сказал:       — Я запру тебя, когда они приедут, нравится тебе это или нет, — «ты сидел на цепи четыре дня — посидишь на месте и ещё немного», — пищал в его разуме Мистер Нитрат, но доктор не собирался декларировать вовне гадкие речи своего злобного альтер-эго. Твердолобость Чигура того не стоила.       Для начала, Гектор застелил непроницаемыми клеëнками весь путь от передней до дивана в гостиной, заменявшего ему смотровую. Сам диван тоже закрыл чехлом; как-никак, доктору ещё предстоит спать на нём. Включил весь возможный свет, потому как уже опускались сумерки. Отперев зону строгого режима и операционную, Сильверман не без раздражения понял, что Чигур похозяйничал и тут. Операционная — отражение хирурга; они с Инессой собственноручно отделывали здесь каждый угол. И Гектор, слишком хорошо знавший своё домашнее рабочее место, повсюду видел следы ревизии. Это было ожидаемо, но похождения Антона подрывали ту самую строгость режима, для которой и задумывалась смежная комната между операционной и остальным домом. Как бы качественно доктор ни лечил Чигура, тот был далёк от состояния полной стерильности, и теперь притащил сюда мириады бактерий, грибков и микроскопических частиц грязи.       Заниматься генеральной уборкой времени не было, и Гектор вычистил помещение лишь поверхностно, попросив свой антибактериальный фильтр постараться как следует. Отобрал и поставил дезинфицироваться инструменты. Расставил на манипуляционном столе необходимые рецептурные препараты из сейфа. На миг задумался, как быть с завязками на спине хирургического халата, чтобы не возиться с ними целую вечность. Снаряжать хирурга положено медсестре, но не дëргать же Инессу из-за одних завязок. Вспомнив, что звонивший мексиканец сказал «мы», он решил, что попросит ассистентской помощи у кого-нибудь из этих «мы».       Гектор покинул строгую зону как раз вовремя, чтобы услышать с улицы визг чужого сигнала. Перед тем, как выйти к своим гостям, он зашёл в спальню, гремя ключами, чтобы убедиться, что Чигур всё ещё внутри.       — Они здесь. Сиди тихо, — коротко проинструктировал Антона Гектор и запер его снаружи.       Открыв ворота, он запустил во двор «шевроле». Парней оказалось двое. Водитель, остановив машину, подошёл к дверце со стороны штурмана, чтобы помочь выбраться своему подстреленному приятелю. Гектор, не думая, тоже стал помогать, и они втащили раненого бойца на крыльцо и усадили на закрытый чехлом диван.       Несмотря на пулю в бедре, друг Курро пребывал в бодром расположении духа. Бледный, весь потный и оставлявший повсюду внушительные кровавые пятна, он не прекращал улыбаться, и, пока Сильверман осматривал входное отверстие, тотчас возобновил разговор со своим напарником, начавшийся, по всей видимости, ещё в Эсперансе. Возможно, он воспринимал свою рану как часть боевого крещения или посвящения в банду, распространённых среди гангстеров.       Осмотр показал, что новоиспечённый член этого огнестрельного сообщества находится в лёгком шоке. Но Гектор был действительно рад, что хоть кто-то может похвастаться неподрываемым хорошим настроением.       — И кто только научил этого козла стрелять по ногам, — шутливо сетовал раненый Санти — тоже Сантьяго, тёзка психоаналитика Монтейеро. — Я-то думал, он для этого слишком тупой.       — Был бы умный — стрелял бы в яйца, — со смехом отзывался второй. Он назвался Динито — от слова «деньги»². Почему «деньги», Гектору было не интересно. Он уже наслушался про грозные символы, скрытые во флаге Мексики и в татуировках куратора.       — Он туда целился, я отвечаю! А знаешь, почему не попал?       — Потому что он косой хрен.       — Не только! Мама утром благословила меня, вот почему.       — И погладила твою рубашечку?       — Зачем вообще гладить рубашки. Всё равно изомнëтся, пока носишь…       — Я прошу прощения, — прервал Гектор их оживлённую дискуссию. — Динито, мне понадобится твоя помощь. Я дам тебе костюм, будешь ассистировать.       — Это типа помогать?       — Типа да.       — Круто. Никогда не был на операциях.       — Понравится — приходи ко мне в ординаторы. Давайте ускоримся. Санти теряет много крови.       Для хирурга его рана была несложной, но для самого Санти — довольно тяжёлой. Бедро горело, сильно опухло и безостановочно кровоточило. Нарядив Динито в костюм и попросив его помочь с завязками на халате, Сильверман ввёл пациенту анестезию, разложил готовые инструменты и стал вылавливать пулю.       Минут через сорок Санти, стойко вытерпевший операцию, уже шутил, что ему придётся ехать домой в трусах, так как доктор разрезал ему всю штанину. Гектор посмотрел бы ему какие-нибудь старые брюки, если бы весь его гардероб не был заперт в спальне вместе с Чигуром. Динито понравилось ассистировать, и Сильверман, узнав об этом, впервые за день улыбнулся. Эти парни сегодня убили человека, но не были так уж ужасны, и не заслуживали того, чтобы его слепая неприязнь к Мексике распространялась и на них тоже. Ненавидеть слепо может только Лисарди. Он палач, и не может допустить мысль о том, что жертва его невиновна, пусть даже в чём-нибудь абстрактном.       А Чигур вообще не запрограммирован растрачивать себя на ненависть, или другие чувства, что, на свой лад, было ещё страшнее.       Однако в данный момент времени Гектор не имел к нему претензий: Антон, как было велено, сидел тихо, и ничем не выдал своего присутствия. Может, он всë-таки не так безнадёжен…       — Спасибо, док. Ты классный парень, Курро правду сказал, — радостно улыбался Санти, опираясь на друга, пока Динито отсчитывал доктору выручку.       Секундную тишину прервал непонятный звук. Что-то вдруг глухо звякнуло и, дребезжа, покатилось по деревянному полу. Мексиканцы умолкли, а Гектор бессознательно обернулся назад, чтобы посмотреть, что упало. Может, статуэтка с камина, или какая железка в операционной.       В следующий миг распахнулась от удара дверь в спальню. Из коридора выкатился выбитый цилиндр дверного замка, а вслед за ним на свет вышел Чигур с пистолетом в правой руке.       — Что за… — только и успел сказать Санти, в то время как Динито успел лишь поднять голову, отрывая взгляд от долларовых купюр.       Выверенно двигая корпусом, как наводящийся стреломëт-скорпион, Чигур выстрелил дважды, и двое парней из рэбаньо замертво повалились на спины. Ещё двое людей пали перед его силой и исключительностью, порождая в пустой душе убийцы суррогат удовлетворения от созерцания смерти.       Гектора он не задел, но доктор по старой военной привычке свалился на колени, защищая руками голову. Хирургический халат обильно сбрызнула алая кровь, будто посреди операции у кого-то открылось фонтанирующее кровотечение. Припавший к полу и безнадëжно оглушëнный, как это бывает у контуженных, Гектор был полностью в его власти. Чигур мог бы убить его, положив начало вершению своей справедливости. Но в том не было необходимости. К чему искать ещё одного врача, готового сделать нелегальную операцию. Тем более, мёртвые пациенты не могут оставить Гектора безучастным. Интересно, что он на это скажет, и какими ресурсами поделится с бесчувственным, ненасытным Чигуром. Так ли он одержим Эдвином Дрейком, чтобы не отречься от своей цели даже после кровопролития под своей крышей.       Доктор молчал, подрагивая от неконтролируемого ужаса и напряжения. Психика, когда-то подвергнутая контузии, заковала его в неподъëмные ментальные доспехи в ответ на травмирующий стимул извне. Пленник в собственном теле, он не мог двинуться с места, пока вновь наступившая тишина, принятая сознанием за безопасность, не высвободила его из ступора.       Однако, едва Гектор выпрямил шею, взгляд его наткнулся на мёртвые тела Санти и Динито. И новая волна ужаса поразила всё его естество, что-то едкое и отравленное заполнило грудь, будто у него загорелось и зачадило сердце. На висках проступила испарина, на глазах — горячие слёзы бессилия. И ненависти.       — Ты… — надрывно прохрипел Гектор, и подорвался с пола так стремительно, что от перепада кровяного давления закружилась голова. — Ты жестокая тварь! Ты чёртова ненормальная тварь! Что ты сделал! Зачем, зачем!..       Пошатываясь, Гектор бросился на него, как зверь, забыв о том, что Чигур всё ещё вооружён. Его безнаказанность должна, наконец, обрести предел. Убив Санти и Динито, Чигур не только подставил Гектора и Инессу под страшный удар. Он убил его пациентов. Гибель больного, даже самого тяжёлого, терминального, почти мëртвого — отдельная трагедия для всякого добросовестного врача. Гектор действительно горевал, теряя своих пациентов, и как ребёнок молился о том, чтобы недуги перестали терзать человечество, навсегда оставив его без работы. Но в этот раз его пациентов забрала не болезнь. Бесполезно злиться и кричать на раковую опухоль, но Чигур, этот проклятый гнойник на обществе, был подходящим объектом для злости доктора.       Антон безмолвно ждал приближения Гектора, а прожорливая сущность его жадно глотала чужие страдания и гнев — гнев, который доктор до последнего сдерживал, и поток которого становился ещё слаще от этой застоявшейся насыщенности. Взбешённый, но ещё не отошедший от потрясения Гектор был неустойчив и бил неверно, поэтому Чигуру не составило труда уйти от его наскока, вывести руку с оружием и ударить доктора в нос рукояткой «Питона». Антон завершил контратаку сильным толчком каблука, вновь опрокинув Гектора на пол.       Сильверман спрашивал его — «зачем», и на то у Чигура нашёлся бы ряд ответов. Потому что он жаждал нести свою справедливость, и люди, пришедшие к Гектору, были его врагами. Потому что он никому не позволял безнаказанно себя ограничивать, и Гектор, заперший его в комнате, ничем не отличался от рэбаньо, посадивших Чигура на цепь. Потому что он нуждался в нематериальной подпитке, и благоденствовал только тогда, когда все вокруг страдали. И просто потому что он был насквозь пропитан злом.       Но растолковывать всё это Гектору было ниже его достоинства, поэтому Чигур только предупреждающе нацелил дуло ему в лицо, когда доктор упрямо завозился у его ног, захлёбываясь своей кровью. Посмотрев в дуло, он инстинктивно вскинул к голове руки, но, опомнившись, почти расслабленно перевалился на лопатки. С губ его сорвался клокочущий резкий смех.       — Давай же, стреляй. Я всё равно труп. И ты тоже. Один раз они настигли тебя. И сделают это снова.       — Ты ещё нужен мне, — просто и ровно сказал Чигур, и опустил револьвер.       — Да неужели, — Сильверман подобрался с пола и встал, подпирая костяшками кровоточащий нос. — Как это дьявольски мило. Но знаешь, что? Плевать мне на твои одолжения. Я больше не стану тебе помогать. Слышишь? Не будет тебе никакой операции. Ты больной ублюдок, Антон Чигур. Я смотрю, ты уже достаточно поправился, чтобы убивать моих пациентов. Значит, ты сегодня же свалишь из нашего дома, и ноги твоей здесь больше не будет. А может, сослать тебя обратно в Каноссу? Да, верно. Даже если для этого мне придëтся идти к ним с повинной. Если проблемы с тобой продолжатся — я так и сделаю, будь уверен. И не скули потом у меня под порогом с разорванной задницей. Я умею убивать не хуже тебя.       Гектор говорил и говорил, злился, взмахивал руками, пружинисто сновал перед Чигуром полукругами, как животное за решёткой, но больше не кидался. Оно и немудрено. Антон знал, что имеет в его глазах особое положение. Что бы он ни творил, Гектор не отступится от него. А выменять обратно свою операцию было проще простого.       — Я тоже нужен тебе.       — Ты — дьявол.       — Я помогу тебе, если ты поможешь мне.       — Я же сказал, что не стану…       — Ты часто избавлялся от тел? Я — да.       — Если бы не ты, не пришлось бы ни от чего избавляться.       — Так ты согласен?       Как же невыносимо Гектору хотелось придушить его, уничтожить; на худой конец — отрезать ему пальцы на правой руке, как сделали палачи Лисарди, чтобы он не смог держать пушку. Но рациональная часть доктора знала, что он пожалеет об этом. Нечего пачкать руки, и без того до локтей замаранные всяким дерьмом, кровью этого психа. А ещё позже, когда аффект схлынет, а безраздельный гнев остынет и выветрится, Гектор ужаснëтся тому, что первопричиной его нежелания убивать Антона стало именно нежелание пачкать руки.       Сильверман понимал и то, что, каким бы ублюдком ни был Чигур, он всё-таки прав. Чтобы попытаться избежать казни, трупы следует спрятать — и явно не в Инессином цветнике.       — И что ты планируешь с этим делать? — с морозным спокойствием спросил Гектор, хотя душа его исходила кровью и плакала, забившись в самый далёкий угол.       Чигур не стал утруждать себя развёрнутым ответом.       — Переоденься, — сказал он, сунул его «Питон» за ремень и пошёл к Санти и Динито своей роботизированной походкой. Лёгкая хромота прошла, и теперь Чигур ничем не отличался в движениях от какого-нибудь штамповочного станка.       Гектор машинально скинул окровавленную хирургическую форму сразу в мусорный пакет, в одном белье добрëл до спальни, забыв о навязчивой мысли об уязвимости своего обнажённого тела. Машинально оделся в то, что было «не жалко», как на ремонт, и впихнул в кровоточащую ноздрю ватный тампон. Вышел во двор к Чигуру, и машинально помог ему вместить в салон «шевроле» тело Санти. Машинально оглядел Забор Без Зазора, убеждаясь, что ворота закрыты.       — Тачку с трупами поведёшь сам. Мне всё равно, что у тебя нет одной руки, — доктор понятия не имел, откуда у него взялись силы на это бескомпромиссное изречение. Откуда он знал, что Антон хочет избавиться от трупов вместе с машиной. У его души был шок, и она онемела. В нём говорило что-то другое, чуждое его нраву и подавляемое. Кто-то другой. Тот, кто придёт из недр его существа на замену его души, если она умрёт прежде смерти самого Гектора. Его тёмная сторона. Незнакомец в зеркале. Мистер Нитрат.       Он удачно задел эгоцентризм Антона, усомнившись в его способностях к однорукому вождению, и Чигур демонстративно уселся за руль «шевроле».       — Откуда они приехали? — гулко осведомился он из салона.       — Эсперанса. На юг по прямой. С указателем сообразишь, или тебе посигналить?       Молча захлопнув дверцу, Чигур «завёлся», ожидая, когда Гектор откроет ворота и оседлает свой «форд».       Ночь была тепла и приятна, в отличие от того, во что Гектора втянул Антон. Звёзды окрашивали кромки растительности серебристым свечением и выбеливали гипсовый песок. От дороги с шорохом разбегалась техасская мелкая фауна. Откуда-то выпорхнула потревоженная сова-сипуха. Должно быть, они испортили ей охоту.       О том, что они с Чигуром сами могут стать добычей патрульных служб, Гектор не думал. В их, как говорила Инесса, дыре служители закона даже в дневное время встречались редко. Такому негодяю как он как раз приличествует жить в таких вот малонаселённых районах.       Эсперанса была местечком почти необитаемым. В этом городе-призраке жило от силы человек восемьдесят. Не доезжая до неё несколько миль, Чигур затормозил, и ехавший следом Гектор последовал его примеру.       — Ну, и что дальше? — безжизненно спросил Сильверман, выходя из машины. Он был неправильно спокоен, и выпотрошенное сердце стучало ровно. Но скоро его ледяной барьер, дававший ему защитное хладнокровие, начнёт таять, и хорошо бы вернуться домой до того, как его накроет истерика.       — Помоги, — распорядился Чигур, и они переместили уже похолодевшего Динито на водительское сиденье. Будто создавали инсталляцию для какой-то чудовищной выставки.       Из машины разило запахом крови — густым, тяжёлым, въедливым. Хирургу и убийце было не привыкать, но Гектор всё равно ощутил в глотке тошнотворный спазм.       — Этот был за рулём, — проронил Чигур, явно не страдавший от дурноты.       — Этот. Ты бы ещё завтра спросил. Если доживём.       — Я не спросил, — Чигур всегда был внимателен к бытовым деталям, а душевные потрясения были ему недоступны. Поэтому он легко сопоставил факты и сделал вывод, что машину вёл человек без пули в ноге. То, что он сам четверть суток ездил по городу с простреленным бедром, не обозначало, что на это способен каждый.       Встав перед машиной, Чигур вытащил из-за пояса револьвер и всадил все оставшиеся патроны в лобовое стекло и капот «шевроле». С таким лицом, с каким люди варят кофе. Сильвермана оглушил звук выпущенных снарядов, бьющегося стекла и продырявленной стали. Он пришёл в себя только когда Антон вновь залез внутрь, завёл двигатель, переключил рычаг скоростей, вывернул руль налево. Машина и сама вот-вот скатилась бы вбок с небольшого склона, где заканчивался съезд и начинался крутой откос. Чигур, помогая ей, навалился плечом на крыло возле зеркала, чуть сместив морду автомобиля в нужную сторону. Силищи у него было немерено, и он в одиночку спихнул дорогой «шевроле» вниз, на камни и песчаные глыбы.       У Гектора свело холодом всё нутро, когда под откосом раздалась страшная мешанина звона, хруста и скрежета. Изуродованная груда металла погребла под собой тела Санти и Динито. Так не должно было случиться. Совсем ещё молодые, полные сил и радующиеся всему на свете, они должны были вернуться домой. Санти должен был вернуться к маме, которая благословила его на удачу во всём. Допускала ли она мысль, что благословляет сына в последний раз? Стоя совсем рядом с обрывом, будто у края могильной ямы, так, что из-под его подошв сыпался вниз песок, Гектор прочёл про себя молитву. Пусть Господь упокоит их души, и пусть все их вольные и невольные прегрешения перейдут к нему.       Поблизости на западе пролегало русло величественной Рио-Гранде. Лишь её блестящее чёрное тело отделяло доктора от Мексики, от Рокки, от Лисарди, от Курро, чьих друзей он не смог защитить. Оттуда, из-за реки, на него зловеще смотрел Хуарес. Хуарес видит его предательство, и с лязганьем точит зубы, чтобы разорвать его в клочья. Сильверман заслужил это. Заслужил их гнев, заслужил расправу. Но почему Чигур, с чьего спасения началось всё это проклятье, с таким рвением способствует тому, чтобы остаток жизни Гектора стал невыносимым?       — Надо уходить, — сказал Антон, отойдя от склона. Гектор почувствовал внезапный укол раздражения от того, что Чигур так часто говорит вещи, с которыми бессмысленно спорить. Может, сесть за руль и переехать его?..       — Да, — хрипло согласился Гектор. Кого он обманывал: когда Антон толкал машину, доктор неподдельно переживал, что Чигур сверзится в пропасть следом за ней.       Сильверман не нашёл сил для протеста, когда Антон занял место водителя в его «форде». Может, оно и к лучшему: Гектор отчётливо ощущал, что плотина спокойствия едва сдерживает бурлящий поток отчаяния, и его может начать колотить, как припадочного, в любой момент.       — Что обещал, я сделал, — сказал молчавший всю дорогу Чигур, когда недалеко впереди показался Забор Без Зазора. — Твоя часть сделки за тобой.       — Сделки? — злобной рептилией прошипел Гектор, обратив на него взгляд в ночной темноте салона. Он тоже молчал весь путь, казавшийся бесконечным, и остолбенело пялился в никуда, даже ни разу не закурил. Но подавший голос Чигур словно пробудил его от коматозного сна, и доктор почувствовал, что больше молчать не может. — Это не сделка, Антон. Это безумие. Твоё безумие!       Поток негодования следовало придержать, хотя бы пока Чигур не остановит машину, но натянутые нервы с душераздирающим звоном начали лопаться, и сквозь эти пробоины заструился обжигающий гнев. Если подержать в руке раскалённый уголь, ладонь покроется волдырями. Гнев так же опалит ему всё нутро, если не извергнуть его наружу.       — Ты убил двух людей в моём доме. Моих пациентов. Ты скинул их с машиной в овраг. И ты хочешь, чтобы я продолжал помогать тебе? Это ты называешь сделкой?!       — Лучше было оставить их в твоём доме?       — Лучше было не трогать их, ненормальный ты псих! — Чигур затормозил у забора, и Гектор утратил всякую сдержанность в выражениях. — Больше ты в дом не вернёшься. Ты чудовище. Ты моральный урод! Ты грязная подвальная шлюха! Так ты платишь мне за своё спасение?!       — Это ты платишь мне, — с нарастающей угрозой отозвался Антон. — Это ты — их шлюха. Какое тебе до них дело. Ты не должен защищать их.       — А ты не такой уж умный, каким кажешься, — Гектор и сам напоминал сумасшедшего, будучи похожим на фотографию больного шизофренией в психозе, приведённую в одном из его учебников в качестве иллюстрации. Блестящие распахнутые глаза, подобранное, готовое к броску тело и оскаленные зубы, с которых готова заструиться пенистая слюна. — Ты убил их! У меня! В доме! Они ехали ко мне, и не вернулись! Что я скажу куратору?!       — Что они были у тебя. Разве не так? А куда дальше направились — уже не твоя забота. Они больше ничего не расскажут.       — Знаешь, что он сделает, если всё вскроется? Со мной. И с Инессой! Нас на части порвут! Я и так до смерти их боюсь!..       Гнев иссякал, не находя больше пищи в изнемогающей душе, и уверенно сменялся беспомощным ужасом. Голос надсаживался, и связки в горле драло напильником. Глаза и слизистую в носу жгло подступающими слезами, и Гектор, загнанно дыша, вынужденно умолк, ощущая, что вот-вот расплачется. Он никогда так ни на кого не срывался, никогда так пронзительно не кричал. Что с ним творится, что овладело его сознанием… впрочем, Гектор уже это знал.       Антон мигом считал выданную им слабину, неясно двинул головой и насмешливо, надтреснуто, неумолимо сказал:       — Судьба у тебя такая — в страхе жить.       Эти слова обратили Гектора в груду пепла. Как подсечëнный, он прислонился к забору, зрение заволокла пелена, и свет фонаря отразился искорками в его слезах, словно он плакал звёздами. Вот где оно — его настоящее призвание. Не спаситель, не отступник, даже не антигерой — просто жалкое, запуганное создание, всё ещё живое лишь по воле своих господ. Не Антона следовало винить в давящей на него безысходности. Антон не лебезил перед ним, не заставлял, не выпрашивал пощады, не притворялся кем-то другим. Чёрту не пристало извиняться за то, что он чёрт, не пристало прикидываться ангелом — у него есть свои способы. Только сам Сильверман, вздумавший обрести спасение через чужую душу и впустивший в их дом беспросветное зло, был повинен во всём случившемся. В том, что его собственная душа и сердце рвутся, подтачиваемые бесконечным страданием от чувства вины и никчёмности, виноват только он. Можно ли быть таким наивным, и таким одновременно высокомерным? Наверняка бог смеётся над ним, удивляясь разнообразию своих творений. Как он, бесчестная крыса, смел что-то просить у Него?       — Мне нужна машина, — прервал Чигур его изощрённое самобичевание, и Гектор, опомнившись, не сумел ни разозлиться на его ненасытность, ни поразиться ей. — Или я возьму чью-то другую.       С трудом сообразив, что это значит, Гектор лишь зажмурился и покачал неподъëмно тяжёлой головой. Получалось, что он призвал эту нечисть на весь Ван-Хорн. На весь Техас. Обрёк мир на сосуществование бок о бок с этим монстром, стремясь отстранить свою горелую шкуру от адской жаровни. Идиот несчастный.       — Да бери ты что хочешь, — сказал Гектор не своим голосом. Он больше не вынесет его присутствия. — Только убирайся.       Чигур уехал в ночь на его «форде». Не в Мексику — на восток, в сторону единственной здешней гостиницы. Гектор разжёг на заднем дворе жаровню — такую же, какая ждала его после смерти — и побросал в огонь все доказательства кровопролития. Подумал даже, не утопить ли в пламени и себя тоже, как вероотступника. Но вместо этого сел в бессилии на холодную землю и опустошил все самые укромные уголки своего измученного существа, будто выскользнул у него из лёгких противный сгусток слежавшейся нефти. Он рыдал в ярости, проклиная Чигура, рэбаньо, а больше всего — самого себя. Позади него взметался в звёздное небо столп дыма, будто заживо сгорала его душа, возносясь к Джоанне.       Впрочем, нет. Не дано ему найти там покой и воссоединиться с любимой — Гектор уже давно знал, что от сущего её отделяет другая грань. Незачем ему бросаться в огонь раньше времени. Огонь не очистит его от страданий и страхов — лишь вплавит их глубже, сделав с ним одним целым. Его судьба — жить в страхе. Не только перед рэбаньо, но теперь и перед Господом — за свои позорные стремления и кровь на своих руках.       Бедный, бедный Гектор. Все святые, должно быть, плакали с ним заодно, удивляясь, отчего он так себя не жалеет. Богу незачем было его наказывать — Гектор наказывал себя сам, возводя вокруг себя непроходимую стену чужих грехов. Не было у него власти над помыслами его мучителей, и он взваливал на себя непосильно много, стремясь добиться и так присущей ему невиновности в делах Хуареса и Чигура. Покаяться ему следовало, разве что, в своей надежде на то, что Чигур сумеет возлюбить ближнего и отступится от своей природы.       Но даже увидев его истинное лицо, Гектор не переставал во всём быть ему помощником, как когда-то обещал в молитвах. Пусть в речах доктора был яд злобы, гнев не мог сравниться по силе с его всепрощающей добротой. Он был искренне рад, что Антон выздоравливает, когда тот, в качестве смертельной разминки, отнял две жизни под кровом, что Гектор предоставил ему. Сильверман был действительно рад, что Чигур может встать и уверенно держать оружие, в чём была вся его жизнь. Чигур хотел жить по своим законам, и Гектору не пристало убиваться из-за того, что он не смог привить ему что-то правильное и возвышенное. Антон измотал его, ведь его натуре было свойственно пользоваться чужими ресурсами: добротой, слабостью, средствами — чем угодно. Но если бы Чигур позвал его, чтобы продолжить беззастенчиво опустошать, доктор тотчас откликнулся бы. Гектор бы пришёл и без зова, не в силах совладать со своим милосердием и не в силах нарушить данное себе слово. Гектор совершенно не был похож на него в этой беспринципности; одна мысль о том, что он, как и Чигур, способен на ужасные вещи, приводила его в тоскливое исступление. И тем больше Гектор страдал от своей неспособности перенаправить все разрушительные обвинения с себя на того, кто действительно их заслуживал.       Сильверман продолжал топить себя в бездне чужой виновности и не сдерживал рыданий, зная, что никто не сможет услышать его горестный вой.       Но Инесса услышала. Гектор не знал, откуда она взялась, и что делает здесь среди ночи, но она оказалась рядом — как и всегда, когда он смертельно нуждался в ней. Подняла его едва ли не бьющееся в конвульсиях тело с холодной земли и обняла, так отчаянно и надёжно, будто в нём был весь мир. Дознаваться, что он наделал, и за что опять истязает себя, резона не было — лишь бы не задохнулся в судорогах, лишь бы стучащее дятлом сердце не отказало. Таких кошмарных припадков с ним не случалось уже года три.       Укачав его и успокоив, Инесса кое-как подняла его на ноги и отвела в дом. Сначала в ванную, потому что Гектор весь извалялся в земле и кровище, а потом в спальню — в ту, что наверху, что раньше была для них общей, чтобы приглядеть за ним ночью. Залила жестяную жаровню, потушив заодно и снедающие его мучения.       «Дура я. Нельзя было бросать его одного. Ну да хоть Чигур сгинул. Может, ещё заживём спокойно. Может…».