Кромешный мрак выбросил его из своей темницы, как шторм выбрасывает на берег обломки судна. Перед глазами возник сплошной красный цвет без перелива оттенков и очертаний — одна краснота, и ничего больше. Он допустил, что это может быть кровь. Но кровь стынет быстро, а этот красный цвет был горячим, он пожирал его и изничтожал, чтобы отобрать жизнь даже у жалких обломков. Может, он уже в аду?..
Гектор дёрнулся, было, стремясь выпутаться из жарких щупалец, когда вдруг понял — он всё ещё жив, и лежит на красных Инессиных простынях. Сестра Флор обожала агрессивные цвета. Он скатился с подушки, и утыкался носом прямо в хлопковую красноту. И горячим было не постельное бельё — это он сам горел, и простыня нагревалась под ним, как кружка со свежим глинтвейном.
— Проснулся, — родной голос из-за спины окончательно согнал липкий морок, и Гектор ощутил, как Инесса садится рядом, отложив шитьё. — Доброе… день. Да-да, уже второй час. Дрыхнешь, как подросток с гулянки.
Осознав, что она действительно здесь, а не прибредилась ему ночью возле жаровни, Сильверман почувствовал, как выпотрошенное сердце его оживает и радостно вздрагивает.
— Инес, — произнёс доктор, так нежно и доверчиво, что Флор не удержалась и мягко погладила его по сбившимся волосам.
Всё тело ломило. Гектор с великим трудом развернулся на спину и взобрался на подушку, чтобы лечь по-человечески. Зрение замутняла противная пелена, и он осторожно потëр воспалённые веки.
— Я думал, ты мне приснилась, — дневной свет, бойко заливший спальню Инессы, резал глаза, и Гектор прикрыл их. Он нашарил её руку, поглаживая мягкие ловкие пальцы, чтобы она не думала, что он снова уснул. Его самоощущение полностью включилось в работу, и Сильверман осознал, что на нём надеты одни трусы. Но с Инессой он бы не чувствовал себя беззащитным, даже если бы с него сняли кожу. — Вернее, что меня совсем переклинило.
— Я слишком неповторима, чтобы присниться, — по-доброму усмехнулась Флор, и приложила губы к его лбу. — Ты гляди, всё никак не полегчает. Всю ночь лихорадило тебя, бедняжку. Я с утра об тебя обожглась. И не в смысле, что ты разбил мне сердце. Шпарило, как от сосиски-барбекю. Ты не заболел?
Отстранившись, Инесса, по звукам, отжала тряпицу и бережно обтëрла его лоб, виски и впалые щëки.
— Это от нервов, — догадался Гектор, припомнив Чигура на краю пропасти, реки крови и свои ночные откровения. Что было после того, как он сжёг свой окровавленный костюм и клеëнки, оставило в памяти лишь полупрозрачный шлейф. Его трясло, он задыхался, и рёбра трещали от биения надрывающегося сердца. Он думал, что умрёт в водовороте своего срыва. Но тело, сердце, душа и разум выстояли. На этот раз.
Тело всё ещё болело, и сердце всё ещё покалывало, но дышалось ему свободно. За грудиной ощущалось непривычное пространство, ничем не заполненное, невесомое, чистое, словно из него что-то выдрали — или сняли с нутра многолетний слой копоти. Сильверман так и не определился, что чувствует — лёгкость или пустоту.
— Пока не будем о твоих нервах, — сочувственно сказала Инесса. — Потом расскажешь, если захочешь. Не надо мне было тебя одного бросать.
— Нет, ты всё правильно сделала, — Гектор не хотел даже задумываться, какая роль досталась бы Инессе, прими она участие во вчерашнем происшествии.
— Судя по тому, сколько на тебе и в коридоре было кровищи, я явно пропустила что-то интересное. Неужто вы тут снимали ремейк «
Хэллоуина». Это ведь не твоя кровь? Я посмотрела, ты вроде не ранен.
— Не моя, — на долю его разбитого носа приходилась весьма не большая часть из всей крови, что пролилась у них в доме.
— Ну и слава богу. Тут с утра звонил этот…
Гектор чуть не ослеп, распахнув глаза на ярком свету. В страхе стиснул руку Инессы, будто над ними нависла тысяча единиц огнестрела.
— Нейт из гостиницы, — вспомнила Флор. — Ты чего так ошалел?
— Я… нет, ничего, — выдохнул Гектор, и вновь расслабленно повалился на красные простыни. Он был уверен, что звонил Курро, справляясь о благополучии своих друзей. Он, конечно, ещё позвонит. Но Гектор предпочёл бы сам объясниться с куратором.
— Спрашивал, что твоя тачка забыла у них под окнами, — туманно проговорила Инесса. — Я сказала, что мой муж сам следит за своими игрушками. А дубликат ключей от дома ты ему не подарил, случайно?
— Это не подарок, — разумеется, Инесса не могла не понять, кто колесит на его машине. Как не могла не понять и того, что Гектор не смог бы убить Антона. — Он бы угнал чужую.
— Заодно выпиши ему счёт за дверной замок. Чем он его так вынес?
— Не знаю, — на ум почему-то пришёл странный вентильный баллон. С какой силой нужно пустить кислород, чтобы цилиндр вылетел, как пробка? — Я схожу к нему, сегодня же.
— Нет уж, лежи, — отрезала Инесса. — Выглядишь кошмарно. По тебе будто каток проехался. А потом все рэбаньо по очереди отпинали.
Гектор невесело засмеялся. Затосковать в обществе сестры Флор было решительно невозможно.
— Мне всё равно нужно забрать машину.
— Мне что, привязать тебя к кровати? Это можно устроить. Помнишь наши игры с поясом от халата? — Инесса нахально ему подмигнула, а Гектор нахально облизнулся кончиком языка. Такому плену никто из них не хотел противиться.
— Можно хоть за водичкой встать? — он состроил лицо попрошайки. — И в душ бы. Я весь потный и липкий.
— Как облизанная карамелька.
Умилившись, Гектор снова заулыбался, хотя безобидное сравнение Инессы было весьма трагичной метафорой. Для Чигура доктор действительно был конфетой, которую тот как следует обсосал и выбросил на асфальт, когда она уже потеряла кондитерскую резьбу и наполовину растаяла. Но Чигур не ест сладкое — он пьёт кровь.
Подумав об этом, Гектор понял, что и сам ужасно хочет есть. Чигур подождёт. Он так скучал по Инессе, и теперь она здесь — вот что главное.
Весь день они с ней занимались приятной ерундой, наслаждаясь друг другом после недельной разлуки — и отсутствием в доме вездесущего Чигура, конечно. У себя в спальне, стоявшей теперь без замка, Гектор нашёл свой пустой «Питон», зарядил заново и убрал его в органайзер до худших времён. Рядом с Инессой не хотелось думать о перестрелках. Вместе они готовили тушёное мясо с картошкой, и смертельно голодный Гектор, не в силах переносить аромат ещё не готовой еды, жевал солёные крендельки. Играли в нарды, и Инесса швыряла в него свои фишки и сокрушалась, что он заколдовал кости, когда понимала, что проигрывает. До вечера смотрели старую чёрно-белую комедию в спальне у сестры Флор. Она лежала головой на его коленях, и Гектор бережно игрался длиннющими волнами её чёрных кудрей. Инесса находила у себя всего один седой волос, но доктор заметил их ещё несколько, и не стал ничего говорить ей. Ему вспомнился день, когда неутомимая Флор в очередной раз вытягивала его из самообвинительных топей. Гектор, познавший все ужасы службы Хуаресу, был убеждён, что он сам ужасен, раз смеет ходить на поклон к рэбаньо. А Инесса в ответ подвела его к зеркалу. «
Ну и где ты видишь ужасного человека?» — вопросила она с очаровательной заносчивостью девчонки, которая знает чей-то страшный секрет. «
Он рядом с тобой», — произнёс Гектор, как приговор, глядя больше на её прекрасное отражение, чем на своё, никчёмное. «
Где?!» — Инесса театрально крутанула головой, с деланным испугом смотря туда, где никто не стоял, и свет сверкнул в её взметнувшихся волосах лоснящейся молнией. Такой невинной, но одновременно мудрой и самоотверженной была она в тот момент, что Гектор понял, что будет любить эту женщину до конца жизни. В тёмные времена она была для него солнцем — как когда-то Джоанна. Сильверман не пытался воскресить её образ в Инессе, но каждый день благодарил судьбу, что ему был ниспослан ещё один ангел.
Вместе с тем, Гектор не мог избавиться от больной, опасной уверенности в том, что и в Чигуре есть нечто посланническое. Зачем бы ещё бог свёл их через столько лет, в месте заточения их обоих. Искупление и спасение здесь ни при чëм — Гектор выяснил это слишком большой ценой, и волей-неволей должен был признать ошибочность своего озарения; когда в его жизни вновь появился Эдвин Дрейк, всё сделалось ещё хуже. Быть может, небесные силы хотят научить его стойкости? Он ведь только и делает, что жалеет себя, льёт слëзы на плече сестры Флор и заставляет её заботиться о нём, как о немощном. Да, так и есть. Всё сходится. Инесса ушла от него, оставив наедине с Антоном, не просто так. Значит ли её возвращение, что он на верном пути?
В любом случае, Сильверман обещал помогать ему, даже если это обозначает ещё одно рабство. И среди тайн личности Эдвина Дрейка ещё оставались те, которые Гектор хотел бы выяснить. Визит к нему, как всегда, обещал быть изнурительным. Антон не только психопат и убийца — он и вампир, сосущий ментальную кровь. Но, если пробудить в себе жёсткость, которой Гектор отнюдь не был лишён, сделать вид, что душа в нём мертва — можно если не заручиться неуязвимостью, то обойтись малыми потерями. Больше Чигур не получит от него ни грамма «сладкого». Пусть узнает, каково это — врезаться в непреодолимую стену чужого бесчувствия.
К вечеру Сильверман отживел, и нервный жар отступил. Курро так и не позвонил. Что ж, мобильники придумали не просто для красоты. Натренировав перед зеркалом не свойственное ему безразличное выражение, доктор взял свой органайзер, до которого каким-то чудом не добрался Чигур, и собрался к нему в гостиницу, пока не стемнело совсем. Инесса не пыталась удержать или отговорить его, только сказала с печальной усмешкой:
— Ты похож на сердобольного гринписа. Только вытравил тараканов — и тут же идëшь смотреть, как у них там дела.
— Обратно не принесу, — с той же печальной усмешкой ответил Гектор и, чувствуя, что взгляд Инессы вновь насылает на него колдовской морок, остановился в дверях. — Что, говори?
— Лукавый испытывает нас, — напутственно сказала она, и Сильверман ощутил, как эти слова заполняют его сознание клубами дыма, а пространство вокруг сгущается и темнеет. — Но он нужен только за тем, чтобы изгнать его из своей души. А если изгнать не можешь — притворись, что души в тебе не осталось. Он изведётся и зачахнет без своего хлеба насущного.
— Я так и сделаю, — произнёс Гектор смиренным полушёпотом. — Хоть он и знает, какой я плакса.
— Ну и что. Кто-то плачет, кто-то злится, кто-то держит в себе, пока голова не взорвётся. А Антон не чувствует ничего. Откуда ему знать, что чувствуешь ты.
— Сделаю вид, что я такой же.
— Вот, возьми, — Флор изящно стянула через голову свой языческий амулет на чёрной бечëвке и положила ему в карман. — Это огнеглаз. Он защищает от зла. Если крест не спасает, не грех обратиться к другим богам.
После этих слов всё вокруг прояснилось, будто в передней зажёгся свет, а Инесса из могущественной колдуньи вновь стала его необыкновенной медсестрой.
— Спасибо, моя госпожа, — доктор глубоко кивнул, будто бы кланялся в благодарность. Ни к каким богам он обращаться больше не будет, но амулет Инессы поможет ему сохранить уверенность в своих силах. Как и она сама.
До гостиницы Гектор прошёл пешком по вечерней прохладе, чтобы проветрить голову и размяться. Он не думал о том, как будет говорить с Антоном. Продумывать все моменты взаимодействия — удел нервных и мнительных, а Гектор сегодня избрал своей миссией быть твёрдым и уверенным, как его рука со скальпелем.
Нейта на ресепшене сменил Билли Крейн — человек, похожий на лысеющего журавля в очках, который всегда играл сам с собой в шахматы. И, надо полагать, всегда выигрывал.
— Заезжаете, док? — без интереса, что было к лучшему, спросил Билли. Все в Ван-Хорне называли Сильвермана доктором, но знали его как учëного-исследователя, а не как практикующего врача. Прознав, что у них тут завёлся настоящий хирург, соседи устроят Гектору террор, начнут названивать с бесконечными просьбами о консультациях и выпрашивать рецепты. В Сан-Антонио он уже прошёл через подобное, и не хотел плавать в этом снова. С него хватало частной клиники для рэбаньо.
— Привет, Билли, — Гектор остановился возле стойки. — К вам вчера заехал мой сослуживец. Не из наших мест. Такой косолапый и с сумасшедшей причёской.
— Знаешь же, что нам не положено, — насупился Крейн, в большей степени недовольный тем, что Гектор отрывал его от шахмат.
— Знаю, — Сильверман выложил на стойку купюру. — Он на моей машине. Мне бы только ключи забрать.
— Шестая комната, — недолго думая, отрапортовал Билли Крейн, и сгрëб свои чаевые.
— Благодарю.
Пройдя по тускло освещённому коридору, Гектор нашёл нужный номер и открыл дверь, даже не останавливаясь у порога, чтобы собраться с мыслями.
— Антон? — позвал Сильверман. Инстинктивно сработал вежливый ритуал, и доктор постучал по двери костяшкой пальца.
В его номере стоял полумрак, как в подвале Каноссы. Работал только подмигивающий прикроватный светильник, да крался жёлто-белый свет из приоткрытой ванной комнаты.
— Чего, — глухо отозвался невидимый Антон из глубины номера, будто ему отвечал бестелесный демон, заполнявший собой всю комнату. Чигур знал, что он придёт. Что у Гектора, в отличие от него, сохранились остатки совести.
Чигур стоял у зеркала в ванной комнате, добавив себе света при помощи пристроенного на раковине фонаря, и щипцами вытягивал стежок из зашитой брови. Может, весь кейс Гектора он не вынес, но немного подчистил его содержимое. К бортику ванной был прислонëн его грозный Ремингтон.
С шовными материалами Антон обращался не так уверенно, как с оружием. Действовал аккуратно, но видно, что наугад. Интересно посмотреть, как бы он справился со своей спиной.
— Ты сказал, сегодня можно снимать швы с брови, — можно было решить, что Чигур оправдывается, но в действительности это была укоризна; мол, какого чёрта ты заявился так поздно, мне пришлось обокрасть тебя и поднять к зеркалу свою императорскую задницу.
— Ты не снимаешь швы. Ты портишь мою работу. Сядь.
Не оборачиваясь, Чигур молча посмотрел на него в отражении. Обеззаразив незаметное отверстие от нити антисептиком, он всë-таки уселся на крышку унитаза. Надев фонарь, Гектор намочил пятерню и сгрëб на темя его нелепую длинную чёлку, надел перчатки и принялся заканчивать работу.
— Во всеоружии, — заметил доктор. Чигур, сильно сощурившись на свету, неотрывно смотрел в сторону ружья. Мог бы и прикрыть два своих всевидящих ока ради своего же удобства, но для хищника закрыть глаза обозначает подвергнуться риску, а Чигур выбрал жить — и творить его — в мире, в котором нет безопасности.
— Кто знает, кого ещё принесёт.
— И не запираешь дверь.
— Дверь не остановит того, кто действительно хочет войти. Моя жизнь — залог твоего предательства, — Гектор уже привык к его манере общения, и не растерялся, когда Антон резко переменил тему. — Твои мексиканские друзья не обрадуются обману. Если я снова окажусь в Каноссе, будь добр разделить плен со мной, ведь ты этого заслуживаешь. Попробуй сказать, что я не прав.
Решил отомстить за замечание о грязной работе со швами. Или, скорее, вновь пытается добыть себе невещественное пропитание уловками и провокациями.
— И разделю. Мне плевать на то, что парни вздëрнут меня.
— Не плевать. На себя — может быть, но не на меня. Иначе что ты здесь делаешь.
«
Сука», — вспылил в его разуме давеча разбуженный Мистер Нитрат, но Гектор смолчал. Он уверен в себе и твёрд, он больше не позволит Чигуру высасывать из себя соки.
— Моя часть сделки за мной, — спокойно отозвался доктор, цепляя вытянутую нить на тыл резиновой перчатки.
Антон замолчал. Не получив желаемой отдачи, он всё же не выглядел уязвлëнным, потому что располагал монструозной уверенностью в своих силах. Этот раунд Чигур проиграл, но он не сдастся, пока не умрëт.
Закончив с бровью, Гектор осмотрел спину, и счёл несколько ран достаточно зажившими, чтобы снять швы и с них. Зажить-то заживут все, но кнут Фелипе страшно его изуродовал. Антон, конечно, не станет заморачиваться по этому поводу, но всего тут не скроешь, даже если делать пластику.
— Будут шрамы. Много шрамов. Говори женщинам, что спал с великаншей, и был так хорош, что она тебя поцарапала в порыве страсти.
Антон не ответил. На женщин он обращал внимание не больше, чем на мужчин, и никогда не задумывался о собственной мужской, и вообще человеческой привлекательности. У Гектора глупый юмор. Земной и низменный.
Обыкновенный.
— Если ты вообще с кем-нибудь спишь, — в продолжение шутки хмыкнул доктор, беззлобно, но неуместно.
— Возможно, у меня есть дети, — сказал Антон. Чтобы понять, что ему неинтересен секс, стоило несколько раз попробовать. — Уже взрослые.
— Не обижайся, но я надеюсь, что их нет, — Гектор сказал так не столько из неприязни к нему, сколько из надежды на то, что дефективный род Чигуров прервётся на самом Антоне. Если патология ядерная¹, асоциальное расстройство личности прекрасно наследуется. — Ты был похож на своего отца?
— Он наверняка был мужчиной. Значит, в некотором роде похож.
— Вот как, — кивнул Гектор самому себе, ведь Чигур сидел спиной и не видел его. В слово «мужчина» Антон явно не вкладывал ничего, кроме половой принадлежности. Сегодня он был необычайно словоохотлив. Наверно, успел по-своему заскучать без возможности компостировать кому-то мозги. — Я подумал, может, у него тоже были подобные наклонности.
— Он тоже был на войне. Как знать. Но это не наклонности. Это дар судьбы. Миру нужны орудия для баланса.
На этот раз промолчал Гектор. Чигур — резонëр, а резонëры обожают мудрствовать. Пусть себе размышляет, а Сильверман в который раз подивится тому, насколько бесчеловечна его мораль.
— Дар — в смысле способность убить?
— Это полезное умение. Если хочешь отстоять себя, уметь убивать — самый надёжный способ. Война не только во Вьетнаме. Война — везде.
— Очень радикально. А ты не думал о том, что подобное притягивает подобное?
Иными словами, что Чигур сам распространяет хаос. Что ему доставляет удовлетворение чувствовать себя жнецом. Что иерархия из жертв и забойщиков существует только в его сознании. Теперь ясно, зачем ему нужен символичный баллон для забоя скота.
— Своими действиями ты неизменно кому-то мешаешь. Что ты сделаешь, если тебя захотят убрать?
— Я бы выбрал компромисс. Зачастую можно согласовать деятельность так, чтобы никто никому не мешал.
— Компромисс, — вибрирующе протянул Чигур, и Гектору показалось, что он вот-вот разразится презрительным смехом. — Договариваются только в тех случаях, когда понимают, что все ресурсы исчерпаны.
Антон прервался, но после продолжительной паузы завершил мысль:
— От меня не убежать. И не защитить то, что дорого. Знаешь, почему? Знаешь, знаешь.
— Догадываюсь. Но опустим войну, даже если она повсюду. Ты убиваешь не только тех, кто тебе мешает. Ты получаешь от этого удовольствие, — сказав это, Гектор мысленно попросил прощения у Санти и Динито, и с трудом совладал с нахлынувшей горькой тоской. Что-то оборвалось в нём после их гибели с жестокой подачи Чигура. Невесомое пространство за грудиной определённо было пустотой.
— Я бы иначе выразился. Бывает так, что неулаженное дело не мешает мне напрямую, и не входит в мои обязанности. Но, чтобы остаться честным перед собой, я должен выйти на перекрёсток и быть готовым к тому, что судьба распорядится убить.
Какой же бред.
— Ладно. Я, честно сказать, мало что понял.
— Оно и ясно. Но ты поймёшь. Даю слово.
Только этого не хватало. Но самое главное Сильверман уже понял сам. Гектор, конечно, не воспринимал всерьёз убеждённость Антона в том, что его жестокостью руководит некая высшая сила. Что Чигур заходит ровно настолько далеко, насколько простирается длань судьбы. Искусство снимать с себя ответственность за свои злодеяния — у ядерных психопатов это дело врождённое. А Гектор как последний идиот подкреплял уверенность Чигура в его несгибаемой исключительности. Он искал у него спасения, будто Чигур был богом, и не видел в упор, что поперёк его крупного кошачьего носа размашисто расчеркнулся сам дьявол.
Последние стежки из его тела Гектор извлекал в тишине. Чигур был неподвижен, но расслаблен, и в то же время готов ко всему. Ужасное, жестокое, но по-своему удивительное и непостижимое создание. На войне такому рациональному и бесстрашному ублюдку действительно нет цены. Вот только для Чигура весь мир — одна большая война.
— Ключи, — потребовал Гектор, собравшись уходить.
— У меня будет машина. Твоя, или чья-то ещё, — напомнил Чигур, неторопливо, но довольно сноровисто застёгивая рубашку одной рукой.
— Мне всё равно. Ты не мой сын, чтобы я отвечал за твои преступления.
Лицо и поза его не переменились, но Антон впал в некоторое замешательство. Привыкший манипулировать альтруистичностью доктора, он не ожидал такого вопиющего равнодушия.
Ключи он вернул, и буры его безжизненных глаз проделывали в спине Гектора глубокие скважины, пока тот не закрыл за собой дверь шестого номера. Не хлопнул ею, и не робко прикрыл, но обыкновенно закрыл, будто у себя дома.
— Кто выигрывает, Билли? — почти беспечно осведомился Гектор, проходя мимо стойки, за которой прятался местный гроссмейстер. После общения с Антоном нестерпимо хотелось поговорить с другим человеком.
— Я так долго думал, что забыл, кто ходил последним — чёрные или белые, — беспомощно отозвался Билли Крейн. — Пришлось заново начинать.
Сегодня Чигур остался без ужина. Ужин уехал домой на своей машине. Но не было на душе у Гектора радостного триумфа — одно злорадство, несущее лишь короткое удовлетворение. Антон не так уж утомителен, если не обращать на него внимания. Но, пока Сильверман посещает его как врач, влекомый своим обещанием возвратить пациенту здоровье, Чигур не оставит попыток его достать, и к этому следует быть готовым. Коварная, неутомимая тварь.
Инесса была искренне рада, что Гектор отбил все незримые атаки Антона, но доктор отчего-то не мог за себя порадоваться. Это же всë не по-настоящему. Ему по-прежнему было стыдно, больно и страшно, а чтобы сдерживать натиск и не терять уверенности, Гектор был вынужден призвать на помощь всё зло, что собралось в нём за годы его личностного упадка. Не стоит увлекаться этим театром, не стоит так часто будить Мистера Нитрата, не то он никогда больше не заснёт. Гектор отчаянно не желал делить свой разум со своим собственным демоном. Это плохо кончится.
Курро позвонил на следующий день.
—
Здорово, док, — голос куратора заставил всплыть неприятный осадок от их последней беседы. —
Парни мои подевались куда-то. Уж третий день от них ни слуху ни духу. Они до тебя доехали?
— Да сеньор. Они были у меня, позапрошлым вечером. Я зашил Сантьяго бедро. Потом уехали, — солгал Гектор по задуманному сценарию. Но Хуарес всё видит. Он не в первый раз предаёт рэбаньо. Рано или поздно его обман вскроется.
—
Хм. Ну да ладно. Поди объявятся. Хотя кто знает. Может, ты и им расковырял черепушки, хе-хе.
— Я больше этим не занимаюсь, сеньор. Надеюсь, ваши парни найдутся.
— Я так понимаю, мальчишки до дома не добрались, — тотчас сделала вывод Инесса, когда звонок завершился.
— Нет, — покачал головой Гектор, обнял телефон и ткнулся лбом в спинку трубки. — Я знаю, где они лежат. Вперемешку с машиной. Как в гробу. Просто немыслимо…
— Ты не виноват, Гектóр, — это как посмотреть. Оставь он Антона умирать в Каноссе — несколько человек могли бы продолжать жить. И Марси тоже, его прежний куратор, не такой жуткий, как Курро. — И смотри не вздумай признаться им, если всё гладко. А то нас с тобой порежут в салат «Акапулько» вместо курочки.
— Они всё равно узнают.
— Ох, Гектóр, — Инесса зашла ему за спину и мягко размяла напряжённые надплечья. — Не нравится мне этот упаднический дух. Не подумай, что я жалуюсь. Любят и в горе, и в радости. Но тебе нужна помощь кого-то поопытнее, чем пожилая цыганская хиромантка. Не хочешь сходить к своему врачу?
«
Зачем тебе врач, когда у тебя есть я», — спрашивал разгулявшийся Мистер Нитрат. «
Мне не стыдно, не больно и не страшно. Будь мной — и всё пройдёт».
Гектор распрямился и мелко потряс головой, завалив его комками мыслительных жвачек. Он может пойти к врачу, и лишний раз потравиться таблетками. Может даже лечь в клинику, но что толку. Он виновен и перед людьми, и перед богами. В нём живёт и говорит нечто, похожее на Чигура. Его уже не спасти.
***
У Чигура он был ещё несколько раз. Приходил только по выходным: Гектор, наконец, вышел на работу, где мог спокойно отдаваться делу и не думать ни о чём лишнем — во всяком случае, не думать так много. Сильверман не давал ему ни наличности, ни кредиток, ни чеков, и понятия не имел, откуда Чигур берёт деньги, хотя бы чтобы элементарно оплачивать номер, и где шатается целыми днями. Доктор знал лишь то, что Антону было ужасно скучно. Он выражал это через всё более изощрённые попытки развлечься со своей некогда питательной жертвой. Он покушался на то, чего не имел сам — на внутреннюю жизнь Гектора, от которой и так мало что осталось. И Сильверман, постепенно снимая его швы и не реагируя на его нападки, узнавал о Чигуре такие вещи, за знание которых прежде был готов хорошо заплатить.
— Знаешь, кто такой Эдвин Дрейк? — почти вкрадчиво спрашивал Антон, сидя к нему спиной.
— Нет, — равнодушно отвечал Гектор. Если не выказывать заинтересованности, он расскажет всё сам. А если спросить — будет говорить о чём угодно, кроме того, о чём спросили.
Эдвин Дрейк когда-то существовал отдельно от Антона Чигура. Он сказал, что Эдвин Дрейк был его другом — в том уродливом виде, что Антон понимал под дружбой. Дружеское отношение Чигура представляло собой откровенное паразитирование на чужих средствах и ресурсах до той поры, пока эти средства и ресурсы были Чигуру необходимы.
Антон не сказал, из какой он пришёл страны, но на английском в их широтах не говорил никто. И не сказал, почему ему пришлось оставить родину, к которой он, впрочем, не питал никаких патриотических чувств. Напрашивалась мысль, что причина была в его сомнительном даровании отнимать жизнь безо всякого сожаления. Эдвин Дрейк почти из тех же рыцарских соображений, что и Гектор, впустил его в дом и научил говорить на американском английском. А Чигур взамен пошёл вместо него на войну. Правда, подлинного Эдвина Дрейка «пришлось» убить: чтобы путаницы не возникало, видите ли. Таким образом, Антон Чигур на несколько лет исчез, и под личиной Эдвина Дрейка отшлифовал свою смертоносность в месте, подходящем для этого как нельзя лучше. Чигур быстро обучался всевозможным премудростям, был очень хитёр, силён и совершенно безжалостен, что оставалось с ним и по сей час. В конце службы его непреклонность и хладнокровие отметил некий лейтенант Уэллс. Уэллс предложил ему небезызвестную работу, для которой Антон был создан, и для какой годился лучше всего. А в прошлом году этот Уэллс пал жертвой своего более успешного ставленника.
Особенности мимики — вернее, почти полное её отсутствие — сказывались и на артикуляции, а странная манера говорить немного разорванно и невпопад, с перерывами на пространные экскурсы, придавала речи Антона схожесть с несколько импульсивной недоработанной рукописью. Словом, Чигур был весьма посредственным рассказчиком, но история у него вышла на свой лад поучительная. Через его повествование сквозила вся его суть, всего одна неутешительная истина — все, кто связывался с ним, неминуемо умирали. И не было ни намёка на то, что Гектора эта участь минует.
— Я рад, что хоть кто-то на войне чувствовал себя комфортно, — дослушав его, сказал Гектор. — Отдохни, подвигайся. Я пока перекурю.
— Я сам — война, — Чигур, в отличие от доктора, не устал, и лишь едва уловимо расправил плечи, пересев на кровати лицом к нему. — И я шёл туда не за тем, чтобы кого-то спасать.
В последнюю реплику Антон вложил всю выразительность, на которую был способен, и у Гектора холодно подвело все внутренности. Сейчас он скажет. Сейчас доктор узнает, почему он всё ещё жив. Сейчас он получит ответ на свой самый главный вопрос.
Сильверман очень не вовремя прервался на сигарету: не было возможности скрыть от Чигура взгляд. Нет сомнений, что Антон подгадал этот момент специально. Не желая поддаваться его мастерству разрушать спокойствие, Гектор начал старательно щуриться, будто бы от летящего в лицо дыма, надеясь смазать картинку в перекрестии прицела ледяных глаз напротив.
— Полагаю, кто-то из нас что-то путает, — проговорил Гектор, выдыхая в сторону. Не дымить на Чигура — хороший предлог отвернуться.
— Всё было очень запутано. Поэтому пришлось вытащить и тебя заодно.
Заодно? Неужто раненый Антон ещё кого-то на горбу вынес из пламени. И что у него там было запутано, интересно. Оконтузило, что ли, тоже.
— Тебя, как меня, на мине тряхнуло?
— Я спасал твою сумку. Но вас было не разъединить.
В этот миг всё встало на свои места. Неподходящий кусочек паззла сменился нужным, и картинка сложилась. Гектор не мог знать, что услышит; не мог знать, на какие эмоции его пробьёт. Но теперь, когда Чигур рассказал, как всё было на самом деле, он ощутил только нечто вроде усталого удовлетворения — как учёный, решивший задачу лишь с сотого раза, потому что ошибся в первоначальных расчётах. Всё это время его представление о Чигуре не вполне вязалось с действительностью, а сейчас Сильверман выяснил, что всего-навсего рассматривал картину не под тем углом. Антону даром не сдался контуженный доктор. Но он был ранен, и не смог быстро справиться со множеством ремней, что скрепляли Гектора и его профессиональное снаряжение. Вот и пришлось волочить ненужный балласт. Чигур спасал медицинскую сумку, а не его. И это было естественно. Так было правильно. Это и был настоящий Антон Чигур. Сняв ему швы, Гектор заодно раскроил и свои иллюзии о героическом бесстрашии и достоинстве этого человека. Чигура не интересовала чужая жизнь, чужая страна, слава чужой нации. Он воевал, и продолжает воевать только во имя себя.
— Ясно, — сказал Гектор, больше не боясь смотреть Чигуру в глаза. — Но это ничего не меняет. Ты всё равно меня спас, хоть и не из благородства. И здорово от этого выиграл, не правда ли?
— Всякое действие имеет свои последствия, — сказал Антон. Помолчав, он неясно склонил набок голову, и его большой рот растянулся в пустой улыбке. — Что же я сделал с Гектором?
Иными словами, почему Гектор больше не плачет, не злится и не пугается. Чигур считал это своей заслугой. Тот, в ком доктор видел своë спасение, уничтожил и извратил его окончательно. Антон выжрал его до капли. С ним бесполезно играть в равнодушие — Чигура не могло постичь поражение на том поле, где он был абсолютен.
— Ничего ты не сделал, — Сильверман ответил ему той же пустой улыбкой. — Гектор нужен тебе. Без меня ты был бы мёртв.
— Без меня ты был бы мёртв.
По шестому номеру прокатился разноголосый жуткий смешок, одновременно вырвавшийся у них обоих. Лежать бы им обоим в могиле, под завалами модного «шевроле», или в склепе под сводом Каноссы — тогда мир стал бы не в пример чище.
* * *
Инесса ужасно не хотела ассистировать на остеосинтезе, опасаясь, что сорвётся и отрежет Антону руку.
— Если тебя это успокоит, он не расстроится, если потеряет руку, — заверил её Гектор. — Это у нас с тобой вся жизнь — в руках. Я оперирую, а ты мой главный ассистент и превосходная швея. Он найдёт способ быть собой, даже если его четвертовать.
— И то правда, — буркнула Инесса. — Этот не расстроится, даже если его кастрировать. Он наверняка импотент.
После времени ланча Чигур явился «за рукой» по приглашению доктора, и врачебный состав без лишних реверансов принялся за работу, чтобы побыстрее от него избавиться.
Гектор по привычке соорудил ширму вокруг операционного поля, чтобы пациент не видел, как хирург копошится у него внутри, будто могильный червь. Но Антон, как обычно, изъявил желание контролировать происходящее, и провожал взглядом каждый сбритый волос на предплечье, каждый дюйм разреза, каждый титановый винт и каждую каплю своей крови.
— Запоминаешь, чтобы потом самому делать? Или следишь, чтобы не отрезали? — исходя ядом, поинтересовалась Инесса.
И то, и то — понял Гектор, поймав ответный пронизывающий взгляд Чигура.
Левая рука, долго пребывавшая в состоянии бездействия, была ощутимо тоньше и бледнее, чем правая, но, к сожалению, имела хороший потенциал к полному восстановлению. Зашив внутрь Чигура металлические пластины и коротко расписав ему все рекомендации, Гектор выпроводил его из операционной, пока он что-нибудь не украл.
— Прощай, Антон, — доктор ожидал, что Чигур убьёт его сразу, как только получит обещанную операцию, но, не зная зачем, протянул ему руку. — Может, ещё увидимся.
Антон ответил на жест. Один бог знал, сколько в нём было силищи, но его рукопожатие не было грубым и слишком порывистым. Вполне обычное, как у людей. А почему бы, собственно, и нет. Чигур верил, что находится под протекцией высших сил, но в действительности за ним не стояло ничего сверхъестественного. Никакой он не дьявол, и уж тем более не бог — просто сын человеческий, из бренного тела с чёрной, пустой душой. Он смертен и уязвим — Гектор сам видел, как Чигур стремительно теряет силы без еды и воды, как насилие уродует его тело, как гноятся его инфицированные раны. И пусть разум его отличен от человеческого, тому есть земная причина, сокрытая в его мозгу. Сильверман принёс бы больше пользы обществу, если бы сделал из Антона биоптат на предметном стекле, а не искал бы в нём способ освободиться от бремени. В сынах человеческих нет спасения.
— Увидимся, — ответил Антон, и на бесстрастном лице его — Гектор даже не понял, какая именно мышца дрогнула — мелькнул намёк на улыбку.
В тот же день Чигура арестовала полиция. Он разгромил магазин на восточной окраине Ван-Хорна и застрелил продавца, которого знали все местные — и Гектор с Инессой тоже, конечно. Сильверман в жизни не поверил бы, что Антон действительно сядет на электрический стул, или хотя бы получит срок. Не верил даже, что его вообще довезут до участка. Наверняка это его очередной хитрый план, и он сегодня же продолжит свой смертоносный путь. Он слишком умён и опасен, чтобы встретить конец так глупо.
— Считай, что его убил я, — сказал Гектор в ту минуту, когда до них с Инессой дошла весть о гибели продавца.
А сестра Флор всё вспоминала сцену их так называемого прощания. Она не знала, как надолго Антон исчезнет, но знала точно, что он просто так от них не отвяжется. А Гектор… ей следует быть готовой. В их противостоянии выживет только один.
