The One with the Right Guy (История про того самого парня)

Чендлер потер глаза ладонями. Алкогольный туман уже начал рассеиваться, и в голове запульсировала тупая боль. Он мимоходом бросил взгляд на иллюминатор рядом со своим местом, не слишком даже осознавая, что именно ищет в темноте ночного неба. Все, что ему удалось заметить — лишь несколько мигающих огоньков на крыле самолета. Они были в воздухе уже два часа, но казалось, что прошло куда больше времени, поскольку приятное чувство опьянения начало покидать его, едва только самолет вылетел из аэропорта Кеннеди. Легкая эйфория неотвратимо испарялась, сменяясь привычным раздражением, и малейший шум со стороны других пассажиров лишь усугублял омерзительность надвигающейся на него перемены в настроении. Что-то, старательно скрываемое им в самых глубинах рассудка, пыталось теперь вырваться наружу — может быть, проблески совести или здравого смысла, а может быть, просто его вторая сущность, тот парень, который отчаянно ненавидел всех окружающих, и которого он надежно похоронил глубоко в сознании в тот момент, когда увидел скорбь и страдание на лице Моники этим вечером. Ему, как правило, удавалось ненадолго лишить своего внутреннего мизантропа жизненных сил, всего лишь перестав использовать по любому поводу свой острый ум и ядовитый язык, однако сейчас, стоило алкогольному блаженству пойти на убыль, этот парень снова готовился выбраться наружу. Он был все так же озлоблен и уязвлен бесславным завершением своего виртуального романа, намереваясь в любую минуту включить хандру на полную мощь и отправить Чендлера в крутую нисходящую спираль. Тогда ему ничего не останется, кроме как не снимать неделями старые спортивные штаны, целый день спать, а по ночам слушать грустные песни. И стараться сделать несчастными всех остальных, отталкивая их от себя и огрызаясь на попытки позаботиться о нем. Откуда-то вдруг появилась Моника, рухнула на свое место рядом с Чендлером и одарила его озорной оживленной улыбкой. Он кисло ухмыльнулся в ответ. — Господи, я даже не думал, что похмелье может наступить еще до того, как протрезвеешь, но головная боль скоро доконает меня окончательно. Моника опустила столик на спинке сиденья перед собой и вывалила на него несколько крошечных бутылочек. Они тут же начали с бульканьем кататься по столику неровными кругами. Она растопырила пальцы, чтобы поймать их, и на лице ее заиграла плутоватая улыбка. — Смотри, что я нашла! Чендлер удивленно задрал брови, нервно провел рукой по волосам и достаточно язвительно поинтересовался. — Нашла? Или украла? — Что значит — украла? Их разве не раздают всем подряд? — Да нет же, не всем подряд. За алкоголь потом берут отдельную плату. Это только содовая бесплатно. — Не будем вдаваться в детали! Моника подняла голову и тут же заметила стюардессу, медленно идущую по проходу в их сторону. Глаза ее заметались туда-сюда, и, ощутив вдруг присущий истинным преступникам прилив азарта, она принялась торопливо перекладывать добытую ею контрабанду на колени Чендлеру. Он сел поудобнее и недоверчиво уставился на соседку. — Ты что делаешь? — Тихо! — Моника продолжила швырять бутылочки Чендлеру на колени, не оставляя ему другого выбора, кроме как постараться не уронить ничего на пол. Он на секунду чуть не запаниковал, почувствовав себя каким-то незадачливым жонглером, которому катастрофически недостает свободных рук, но все же у него получилось наконец сгрести добычу в одну кучу. Моника набросила сверху свою куртку, откинулась на спинку кресла и начала насвистывать, пытаясь, очевидно, выглядеть абсолютно беззаботной, пока стюардесса не пройдет мимо. Чендлер пристально посмотрел на нее. — Мне как-то совсем не нравится пьяная Моника. Моника усмехнулась и ответила ему таким взглядом, будто бы он хотел заставить ее поверить во что-то ну совершенно неправдоподобное. — Ты врешь. Всем нравится пьяная Моника. Фиби всегда говорит, что с ней веселее. — Ну, в мои представления о веселье обычно не входит арест за кражу десяти унций выпивки. Да что с тобой вообще такое? У тебя будто шило в попе с той минуты, как мы сели в самолет. — Я знаю! Мы просто обязаны так путешествовать! Каждый год! Можно назвать это… годо-лёто-вщиной. — Прямо-таки обязаны? Моника смотрела куда-то вдаль перед собой, все еще улыбаясь своей новообретенной страсти к путешествиям. — Я чувствую себя настоящей сорвиголовой! Я в самолете, и у меня с собой ничего нет. Ни дорожных чеков, ни смены одежды, ни зубной щетки, ни футляра для зубной щетки, ни зубной пасты, ни футляра для зубной пасты… — Футляры для зубной пасты тоже бывают? Моника повернулась к Чендлеру и схватила его за рубашку, притягивая к себе. — Я же с ума сойду! Как тебе в голову вообще такое пришло? — Мне? — Чендлер возмущенно взмахнул руками. — Да ты о чем вообще? Это была твоя идея! Моника отпустила его и откинулась на спинку кресла. Протянула руку, схватила одну из бутылочек с колен Чендлера, открутила крышку, даже не взглянув на этикетку, и выпила залпом почти половину. — Эй, притормози, чемпион. Так ты никогда не доберешься до Вегаса. Чендлер засунул оставшиеся бутылочки в карман на спинке переднего сиденья, аккуратно разместив их между брошюрками о безопасности полетов и журналами, тоже откинулся на спинку кресла и пристально посмотрел на Монику. Даже сейчас, в центре пьяного безумного приключения, которое совершенно не соответствовало ее характеру, в ее глазах прекрасно читалось то, что она чувствовала на самом деле. Он чуть склонил голову и осторожно поинтересовался: — Ну а вообще ты как, нормально держишься? Моника демонстративно помотала головой. — Нет. Этого мы не будем делать. Единственная причина, почему мы здесь, заключается в том, что мне совсем не нужно делать этого. — Что делать? — Да всю вот эту вот тягомотину… «Что там случилось у тебя с Ричардом…» Поэтому я здесь с тобой. Потому что ты никогда не занимаешься подобными вещами. Тебя не волнуют все эти тонкости в отношениях. Чендлер обиженно скрестил на груди руки. — Эй! Еще как волнуют. Моника вдруг хихикнула и снова поднесла к губам бутылочку. — Ну да. Конечно. И почему же я рассталась с Кипом? — Пришла домой слишком рано и обнаружила, что он разгуливает по кухне в твоем платье? — Что? Чендлер задумчиво поднял глаза и побарабанил пальцами по подбородку. — Хотя, это скорее история про моих родителей. — Вот видишь, ты не знаешь этого, потому что никогда не обращаешь внимания на подобные вещи. Чендлер хмыкнул и посмотрел в иллюминатор. — Может, я просто не люблю говорить об этом. — Ну да, ты не занимаешься всеми этими «давай поговорим о наших чувствах». Ты не копаешь глубоко. Ты Чендлер. — Моника игриво шлепнула его по руке. — Ну, понимаешь? Чендлер! — Ой, классно. Мы выяснили, как меня зовут, и заодно слегка меня побили. — Он на мгновение замолчал и снова посмотрел на нее. — Значит, вы все видите меня именно таким? Поверхностным? Моника ласково погладила его по руке. — Нет. Ты не поверхностный, ты просто не заводишь отношений и не ведешь серьезных разговоров о важных вещах. — Ага. Значит, я не поверхностный, а просто отстраненный. От этого я чувствую себя гораздо лучше. — Чендлер, тебе становится не по себе, если… не знаю… нужно влезать в реальность. Мы с Рэйчел часами можем говорить о наших чувствах, о том, что у нас происходит, о неудачных свиданиях… Даже Росс, когда они с Кэрол расстались, приходил ко мне, чтобы поговорить об этом. А к тебе он ходил смотреть «Робокопа». Чендлер слегка расслабился и посмотрел под ноги. — Может, я не говорю о таких вещах, потому что мне не нравится видеть, как люди страдают. Когда обсуждаешь подобное, всем обычно становится грустно. Моника улыбнулась и склонила голову ему на плечо. — Да ладно. Это же я. Просто признайся. В этом нет ничего особенного. Ты не обращаешь внимания на все эти вещи, потому что пытаешься избежать даже мысли о них. Чендлер посмотрел на нее сверху вниз. — И что же это за вещи? — Отношения, обязательства, будущее. То, что делает тебя честным и уязвимым. Ты этого не хочешь. Ты хочешь, чтобы Ясмин Блит бежала по пляжу в купальнике. Поэтому ты и не помнишь, из-за чего мы с Кипом расстались. Потому что, когда это случилось, я говорила не с тобой, а с Фиби и Россом. Просто они лучше разбираются в подобных вещах. А ты — ну, понимаешь… Чендлер. Чендлер резко дернул плечом, стряхнув ее голову и изрядно этим ее удивив. Она бросила на него недовольный взгляд, но тут же смягчилась, заметив, как сильно его расстроила данная ею характеристика. — Ты не права. Знаешь, почему я не говорил с тобой о вашем с Кипом расставании? Вовсе не потому, что мне было неловко. Просто я не хотел видеть, как ты лишний раз себя ранишь. Моника посмотрела на Чендлера с легким оттенком жалости. Похоже, он все-таки не понимал, что она пыталась ему донести… И она ему даже немного сочувствовала — все-таки кое-чему людям предстоит учиться самостоятельно. — Чендлер, я только что рассталась со своим парнем. Мои чувства и так были изрядно задеты. — Да, но видишь ли, в этом-то и проблема. Что касалось тебя, то ты рассталась со своим любимым парнем. Но что касалось Кипа — он просто перестал видеться с девчонкой, с которой до этого спал. Моника застыла на мгновение, широко открыв рот. — Что? — Кип никогда не видел тебя своей девушкой. Он просто… не знаю… пользовался случаем. Ты же предпочитала думать, что в ваших отношениях есть что-то большее, чем на самом деле. Именно поэтому вы и расстались, ребята. Потому что ты хотела чего-то большего, а он — нет. Моника уставилась на Чендлера с каменным выражением на лице, пытаясь осмыслить то, что он только что сказал. — А после того, как вы расстались, я не мог говорить об этом с тобой, потому что мне пришлось бы либо лгать тебе и рассказывать, что он так же страдает, либо сказать тебе правду. В любом случае я причинил бы тебе боль. Поэтому я и отошел на второй план, уступив место Фиби и Россу. Моника посмотрела на Чендлера таким беспощадным взглядом, которого мог бы удостоиться лишь предатель, доверие к которому никогда не вернется. Он откинулся на спинку кресла, ощущая всю тяжесть ее обвинения, но все же угадывая, что центром ее ненависти является вовсе не он. Не он был источником предательства, которое разоблачило это его откровение, а она сама. Ее обманули ее же собственные ожидания того, какими должны быть любовь и семейные узы. И им подыграли все читанные ею любовные романы, все смотренные ею романтические комедии и все слышанные ею песни о любви. Они убеждали ее в том, что нужно всего лишь найти в этом мире своего единственного, влюбиться в него и прожить вместе долгую и счастливую жизнь. Но все это было невыполнимо! Даже тот факт, что ее представление о романе с Кипом, оказывается, было далеко от действительности, стал лишь еще одним доказательством лежащего на ней проклятия. — И ты всегда это знал? Кип говорил тебе это, пока мы встречались? Видя отчаяние в ее глазах, Чендлер снова задался вопросом, так ли уж нужен был этот разговор здесь и сейчас, в самолете до Вегаса, куда она села, чтобы сбежать от болезненных мыслей. И все же промолчать он теперь не смог бы. — Ну, так много слов он не говорил, но что-то похожее иногда звучало. — Почему ты мне ничего не сказал? Чендлер вздохнул. — Мон… — Нет, ну серьезно, если ты был так уверен, что он не собирается продолжать наши отношения, ты должен был рассказать мне об этом. Вроде как подразумевается, что ты мой лучший друг. Чендлер взял ее за руку и ласково провел большим пальцем по коже. — Мон… Я, вообще-то, пытался сказать тебе это. Она смущенно наморщила лоб. — Что? — Да ладно. Сначала ты приходила ко мне поговорить, пока его не было дома, и я постоянно повторял что-то вроде «здорово, но особо не надейся» или «хорошо, но мне не кажется, что он хочет с кем-то серьезных отношений». А ты не хотела этого слышать. Девушки никогда не любят, если их друзья-парни рассказывают им подобные вещи о тех, кто им нравится. Они считают, что мы просто ревнуем, может быть, влюблены в них, ну или просто не слушают наши слова. — Ох, — Моника опустила глаза и рассеянно кивнула. Она уже начала связывать в уме нити между собой и всеми мужчинами, с которыми когда-то встречалась, и теперь задавалась вопросом — правильно ли она их оценивала? Чендлер, видя, что она погрузилась в невеселые мысли, только пробормотал в ответ: — Прости, мне так жаль. Моника снова подняла на него глаза и одарила задумчивой полуулыбкой. — Да нет. Ты прав. Я бы тебя не послушала. То есть, понятное дело, я и не слушала тебя тогда. — Она опять опустила глаза, слегка поколебалась, но все же продолжила. — А ты… а что насчет Ричарда? — А? Она схватила его за руку, крепко переплетая пальцы, будто бы опасаясь, что ее в любую секунду могут выставить из самолета, а он тут — единственный, кто способен ее удержать. — О нем ты тоже думал что-то такое? Чендлер покрутил головой, озираясь по сторонам, в тщетной попытке отвлечь ее внимание на что-то еще. — Мон, я не могу… — Ты можешь мне рассказать. Я не буду на тебя злиться. Чендлер вздохнул и кивнул головой. — Ну… Вроде того. — Почему? Из-за того, что он сильно старше меня? — Нет, там были, скорее, всякие мелочи. — Например? Чендлер отвел глаза, вздохнул и снова серьезно посмотрел ей в лицо. — Ладно. Но ты обещаешь не злиться. — Я обещаю. — Ну, в общем, ты не была рядом с ним самой собой. — В каком смысле? — Ты становилась какой-то… чересчур взрослой. Моника отстранилась и раздраженно выгнула бровь. — Что? — Вот видишь, похоже, ты все-таки начинаешь злиться. Моника закрыла глаза и сделала глубокий вдох. Затем снова открыла их и улыбнулась Чендлеру, стараясь говорить как можно мягче. — Я не злюсь. Это не гнев, это удивление. — Ага… Моника стиснула зубы и резко продолжила. — Удивление от того, что мой друг назвал меня старушенцией. — Вот видишь. Я все еще вызываю в тебе злость. Моника снова натянула на лицо преувеличенно спокойное выражение. — Пожалуйста. Продолжай. Чендлер взглянул на нее с подозрением. — Ладно. Помнишь, мы с Джоуи вроде как пробовали тусоваться с ним? — Ага? — Ну вот, а ты в это время готовила ужин и убирала за ним квартиру. — Тебе я тоже готовлю ужин! И убираю за тобой! Это что, делает из меня старуху? Чендлер закатил глаза. — Ты дашь мне закончить, женщина! Моника еще раз закрыла глаза, чтобы успокоиться, и кивнула. — Хорошо. Конечно же, ты всегда готовишь нам ужин. И ты обычно убираешь квартиру, но тут это выглядело по-другому. — И как же? — Это было похоже… не знаю, на сцены из «Предоставьте это Биверу». — На старое телешоу? — Ну да. Ты уже не была Моникой, которая любит порядок, которая заботится обо всех, но ей все равно весело. Ты была Моникой-домохозяйкой. Ты не была собой. И я никогда не видел, чтобы ты была такой… не знаю… покорной, что ли. Ты выглядела как женщина Ричарда, которая моет посуду, пока он выкуривает на балконе сигару. Ты была похожа на чью-то супругу и мать из телешоу пятидесятых. — Что? — глаза Моники опасно расширились. — Похоже, ты снова заводишься. Моника отпустила руку Чендлера и посмотрела на него, прищурившись. — Ты чертовски прав, я злюсь. Ты ведь не ожидал, что у нас с Ричардом все получится, хотя у нас были стабильные и здоровые отношения. Прости уж, что мне слегка надоело проводить все свое время у телевизора и за чашечкой кофе в Центральной Кофейне. — Мон… Там было немного другое, нечто большее. Тебе уже не было весело. И дело не в том, что Ричард тебя намного старше, скорее, ты сама стала старше. Будто бы перескочила из двадцати лет сразу в сорок. Моника скрестила руки на груди. — Тебе это не поможет! Чендлер неловко хмыкнул, пытаясь собрать в уме воедино все то, что могло бы успокоить выпущенного на волю дикого зверя. — Послушай, может быть, я… — Видишь ли, твоя проблема в том, что ты даже не знаешь, на что это должно быть похоже. Ты никогда ни с кем не встречался дольше пяти минут. Откуда тебе знать, что такое взрослые отношения? Мы с Ричардом думали о будущем, по крайней мере, я думала об этом. О том, что будет дальше. О браке, детях, о жизни. А ты не думаешь о таких вещах. Поэтому ты и не смог увидеть этого в нас. А вовсе не потому, что я стала другой. Или старой! Чендлер дернул плечом, откидываясь на спинку кресла, а Моника села прямо, уставившись перед собой. Волны негодования захлестывали теперь их обоих — спокойно отреагировать на слова собеседника не получалось ни у кого. Они были рассержены. И недовольны. И нетрезвы. Моника прикрыла ненадолго глаза, а затем первой взглянула на Чендлера. Тот прислонил голову к иллюминатору, уставившись на мигающие в темном ночном небе огни. Он был похож на обиженного ребенка, который даже не мог точно осознать, что с ним случилось. Она вдруг почувствовала вину за свое поведение — ведь это она настояла на разговоре, к тому же, все, что он говорил, она и так знала, просто ей трудно было это принять. Оставить сейчас все, как есть, она не могла. Он такого не заслуживал. — Чендлер, прости. Я просто расстроилась. И я пьяная. Чендлер обернулся. Тот беспечный нетрезвый друг, который пару часов назад восторгался глупым фильмом в баре аэропорта, исчез. Его заменил насмешливый и язвительный двойник, всегда вылезающий наружу, когда ему требовалось защитить себя. Когда он чувствовал, что на него нападают. Когда он чувствовал, что его предают… — Да нет, ты права. Ну что я могу обо всем этом знать? Возьмем хотя бы ту девушку из чата. Я правда думал, что мы с ней на одной волне. Я был открытым и честным, я был самим собой. Я хотел познакомиться с ней в реальности, начать встречаться. Не знаю, может быть, она стала бы для меня той самой женщиной, которой я, наконец-то, смогу посвятить свою жизнь. Я переехал бы в пригород, растил с ней детей. Разорился, пытаясь устроить их в колледж. Но все оказалось не так. У меня с ней не было даже первого свидания. — Чендлер снова отвернулся к иллюминатору. Его дыхание было отрывистым, а взглядом, казалось, можно было прожечь в самолете дыру. Моника протянула руку и нежно погладила его по спине между лопатками. Ей очень хотелось дать ему понять, как ей жаль, но все мысли лишь скатывались к картине, на которой Чендлер жил в пригороде и воспитывал детей, поэтому, несмотря на все усилия, она не смогла не рассмеяться. — Значит, ты тоже думаешь о таких вещах? Чендлер закатил глаза и снова повернулся к ней лицом. — Конечно. — Стоило ему увидеть ее улыбку, и его настроение сразу улучшилось, но он не стал улыбаться в ответ, лишь чуть скривил губы. Моника сжала его руку, глаза ее загорелись. — И сколько у тебя будет детей? — Четыре. Мальчик, девочки-близняшки и еще один мальчик. Они оба рассмеялись, и Моника протиснулась под его локоть. Он сжал ее плечо и притянул поближе к себе. — А знаешь, ты и в самом деле единственный человек, с кем бы я хотела быть прямо сейчас. Из всех моих знакомых. Чендлер посмотрел на нее сверху вниз и улыбнулся. — Серьезно? Моника рассмеялась. — Можешь представить, как меня попыталась бы подбодрить Фиби? Наверное, воскурила бы благовония и стукнула в гонг. И приказала бы мне найти свое счастливое место. Росс втайне радовался бы. Мне кажется, ему изначально не понравилась идея, что мы с Ричардом вместе. От него точно не было бы никакой помощи. Рэйчел стала бы выпытывать все детали и заставлять меня переживать эту историю снова и снова. А что сделал бы Джоуи, я даже понятия не имею. — Наверное, предложил бы тебе утешительный секс. Моника кивнула и рассмеялась. — А ты бы не стал делать ничего из этого. — Ну да, я же такой поверхностный. Моника игриво толкнула его в бок. — Прекращай. Она поднесла руку к его щеке и повернула его лицо к себе — так, чтобы они могли посмотреть друг другу в глаза. — Ты бы просто позволил мне оставаться собой. Так, как только что и сделал. Ненормальной, грустной, сумасшедшей, тихой. Ты всегда позволяешь мне быть той, кем я должна быть, и не пытаешься меня исправить. Ты просто остаешься рядом со мной — ради меня. Ну вот смотри, ты же не думал, что мы с Ричардом долго продержимся, но вместо того, чтобы пытаться внушить мне это, ты просто доверил мне разобраться во всем самостоятельно. — Вот уж не думал, что меня когда-нибудь будут благодарить за то, что я ничего не сделал. Моника поджала губы, пытаясь сдержать улыбку. — А еще ты никогда не пытаешься сказать постфактум, что так и знал, что ничего не выйдет. Ты просто разрешаешь взять себя за руку и увести гулять по городу. И вообще, смотри, где мы. Летим в самолете, у меня даже нет обдуманного маршрута, над которым я бы неделю трудилась, и это сводит меня с ума. Чендлер усмехнулся, и Моника снова прижалась к нему поближе. — Мон, ты тоже прости, что я на тебя огрызнулся. Моника снова погладила его по щеке. — Все в порядке, Чендлер. Для этого и нужны такие друзья, как мы с тобой. Нам можно время от времени огрызаться и говорить друг другу глупости, это нормально. — Правда? — Да. Ты всегда можешь говорить мне все, что угодно. Только не называй меня больше старухой. Не надо. Чендлер рассмеялся и покачал головой. Пульсация в висках от надвигающегося похмелья приутихла, и он почувствовал вдруг странное умиротворение. Тот, второй парень, снова зарылся поглубже. Он посмотрел на Монику, вспоминая все те глупые ссоры, через которые они успели пройти за годы знакомства. Он даже не был уверен, что их можно назвать настоящими ссорами, им просто всегда было достаточно комфортно друг с другом, чтобы иметь возможность выпустить пар, не особо беспокоясь о том, что будут задеты чьи-то чувства. И он понял вдруг, что такой связи у него не было больше ни с кем другим. Никто из друзей не мог справиться с ним, стоило ему захандрить по-настоящему. Иногда он вел себя просто отвратительно, был ожесточенным и резким, но Моника все равно никогда не избегала его и не держала на него зла. У нее всегда находилось для него ободряющее слово — или диван, на который он мог завалиться спать. Она не задавала лишних вопросов, а просто поддерживала его, и он мог только надеяться, что сейчас будет способен поступить с ней точно так же. — Кому-нибудь из вас требуется одеяло? Моника и Чендлер одновременно подняли глаза на стюардессу, склонившуюся над их креслами. — Да, пожалуйста, — ответили они почти в унисон. Стюардесса повернулась к тележке, достала одеяло и виновато наморщила лоб. — Мне так жаль, осталось всего лишь одно… Чендлер схватил пакет и тут же начал открывать его. Моника уставилась на него недоверчивым взглядом. — Эй, это мое одеяло! — Ага, но у тебя руки короткие, я дотянулся первым. — Чендлер! Ну же! Я замерзла. Чендлер расправил одеяло и натянул его до подбородка. — Я тоже. — Чендлер! Он улыбнулся и приподнял одну сторону одеяла. — Поделиться? Моника кивнула. Губы ее растянула довольная сонная улыбка. Она прижалась к Чендлеру, поджав под себя ноги на кресле, положила голову ему на грудь и закрыла глаза. — Я просто посижу несколько минут с закрытыми глазами. Не давай мне заснуть. Нам нужно еще немного выпить, чтобы не потерять темп, когда доберемся до Вегаса. Чендлер обнял ее и притянул чуть ближе к себе. — Как скажешь. Тело Моники тут же замерло в неподвижности, и она начала тихо похрапывать. Чендлер торопливо поцеловал ее в макушку, чуть повернулся и снова посмотрел в иллюминатор. Рука Моники скользнула под одеяло и обвила его талию, но пальцы, вцепившиеся в рубашку, тут же ослабли, дыхание стало ровным и она моментально заснула. В это самое мгновение Чендлер понял, что она абсолютно права. Рядом с ним она может быть какой угодно, совершенно не опасаясь, что он отвернется от нее, даже если она сотворит что-то невообразимое. Она его лучший друг, и он без единого колебания возьмет на себя любую роль, какая ей будет нужна. Даже если для этого придется проторчать без сна несколько часов в неудобном кресле самолета, пока она спит рядом с ним.