Я к тебе, ты от меня

Хрустальные холодные капли стекали по стеклянным окнам большого дворца, касаясь витиеватых железных решеток. Узоры из холодного металла, казалось бы, должны были радовать глаз, заставляя людей изумляться искусности мастеров. Но какой бы красивой и золоченой не была решетка, для птицы она всегда будет клеткой, которая ограничивает ее свободу, не позволяя улететь покорять мир. Глядя на загоравшийся в огнях Стамбул, Михримах с грустью наблюдала за оживленными улицами и ярким светом, исходившего от фонарей. Невозможность жить эту жизнь омрачало ее сердце. Ей, как и красивым голубкам, разведенным в неволе для услады глаз, приходилось из окна клетки большого дворца, наблюдать за свободной жизнью, которая была ей недоступна. Дожди не переставали покидать столицу Турции, вырывая с корнем пальмы и размывая берега Босфора, поднимая уровень воды, и затопляя Топкапы. Солнце уже давно не озаряло Стамбул, и свет лица Михримах постепенно угасал. В сердце Михримах с того дня, как Ташлыджалы решил прекратить их встречи, поселились долгие мучительные холода. Блеск ее глаз померк. Внезапный стук в дверь вырвал госпожу из собственных мыслей. Вошел Землют Ага и, поклонившись, передал султанше небольшой свиток со словами «Ташлыджалы просил передать». Она кивнула и попросила оставить ее. Хрупкие пальцы дрожаще развернули письмо. «Госпожа моя, если я стал причиной ваших слез… если заставил сердце ваше терзаться в муках… если посмел надеяться на вашу благосклонность и любовь, простите меня. Вы — госпожа луны и солнца, весь мир подчиняется вам, вы соединяете в себе свет двух самых мощных вселенских светил, затмевая все вокруг. Лишь ваша улыбка способна озарить мой путь и благословить на эту жизнь, которая без Вашего нежного облика лишена всякого смысла. Мне не выразить словами, как я жалею, что тогда покинул Вас, не объяснив причины, что не продолжил бороться за любовь Вашу. Госпожа, я хотел бы, чтобы свет ваших прекрасных глаз вновь указал мне дорогу, ибо я во тьме и не вижу, как мне выбраться из лабиринта, в которых я вошел же сам. Мое сердце в тумане. Я надеюсь, вы обретете только бесконечное счастье, Навеки ваш, Ташлыджалы Яхья» Слезы скатились по лицу луноликой госпожи, через дыры заливая все сердце, пересекаясь с холодным осенним дождем. Она просияла от мысли, что он ее любит, что по-прежнему никто не может заменить ее для его сердца, но уязвленная гордость не позволяла признаться в этом ни ему, ни самой себе в том, что она не смогла забыть его трепетный образ, который заставлял ее грустить. Образ, по которому она продолжала тосковать. *** Злость и чувство оскорбления собственного достоинства мешали Госпоже вернуться, принять эту любовь снова. Закрывая свое сердце даже от себя самой, она выбрала тот огненный путь, по которому так часто идут люди: месть и обида, которые словно яд медленно отравляли не только ее душу, но и Ташлыджалы, который всеми силами стремился сделать все, чтобы ее свет снова сверкал изнутри. Прогуливаясь по саду в Топкапы, она забрела в то место, куда прежде никогда не заходила. В глубине сада оказался скрыт живописный уголок: тонкой струйкой журчало течение ручейка, который подгонял сильный ветер, метрах в пяти через массивные толстые камни пробивался небольшой водопад, банановые деревья образовывали круг, скрывая резную деревянную скамейку, на который были выцарапаны инициалы двух влюбленных и обведены небрежным контуром сердца. Михримах улыбнулась, прикрывая глаза. Это место понравилось бы Ташлыджалы. Она точно знала, он любил писать в уединенных уголках природы, куда сложно было добраться. Чтобы сохранить таинство слов, которые рождались под эгидой волшебной красоты. Внезапно брови Султанши нахмурились, она вздрогнула. Ее взгляд зацепился за Разие, которая склонившись над пергаментом, что-то стремительно писала, чувственно задумываясь и жестикулируя. Михримах не могла понять чем так привлекла внимание Махидевран эта девушка, что было в ней такого, чего султанша не смогла заметить. Если бы Михримах только знала, что не родись она дочерью Хюррем, Махидевран не стала бы препятствовать счастью Ташлыджалы. - Ты все еще здесь — прошипела Михримах, вмиг сокращая между ними расстояние и недовольно наблюдая за тем, как Разие собирала разлетающиеся от порыва ветра листы, со стихами. - Госпожа, я буду здесь еще долгое время, смиритесь — спокойно пожала плечами Разие, которая начала чувствовать свое превосходство над Госпожой и видела в этом собственную выгоду: наконец проявить себя по достоинству, чтобы ее родители оценили этот порыв. Надо отдать ей должное, будучи третьей сестрой, ей всегда доставались крохи родительской любви. Она не была так желанна как старшая и так невинна и нежна как младшая, которой, как это часто бывает, доставалось все самое лучшее. Она была средней, той, о ком часто забывали. И все же родители любили ее…хотя бы так как умели. Но нехватка тепла заставляли Разие добавиться внимания самыми странными способами. Некоторые в такой ситуации спустя время по мере взросления начинают отделять себя от родителей, понимая, что хотят жить свою жизнь и самим строить судьбу, без попыток доказать что-то родителям и получить их похвалу и одобрение. Но Разие выбрала другой путь. Она всегда стремилась быть в центре внимания, выбирала те занятия, которые отличали ее от других девочек, в частности от сестер: поэзия, мечи и сражения, которые пробуждали в ней невероятную страсть и чувственность. Поэтому Ташлыджалы было так понятно в ее присутствие, стихи и воины были с рождения средой его обитания. И встретив Разие, он почувствовал лишь родное спокойствие, которое ощущалось лишь как чувство к милой младшей сестре… однако может ли сестра вызывать яркую искру, которая пробегала между ними, стоило им начать разговаривать? Мир Михримах же был ему нов и чужд, ее трепетные робкие, но смелые чувства и эмоции, сдержанное поведение и сладостные слова по-прежнему оставались загадкой. Ее неопытность и легкость весенней розы, контрастировавшие с дерзостью и своенравностью будоражили его сознание, так до конца и оставляя его в неведении о том, кем же была Его Госпожа на самом деле. Михримах не любила проигрывать. Эта история, накладывая болезненный отпечаток на сердце, приобрела для нее соперническую силу. Безусловно, она чувствовала любовь Ташлыджалы и знала, что его сердце по-прежнему бьется для нее, но как и Ташлыджалы, как и Разие, и большинство других, она была бессильна перед решениям тем, чья власть и сила превосходили ее собственные. В этом Михримах ничто не отличало от простых людей, которые повинуются воле вышестоящих людей. Она не имела особого приоритета как Султанская дочь. Большинство вещей решалось без ее ведома. И Михримах понимала, что в этой ситуации Султан не будет на ее стороне, прежде всего он, как и Хюррем, захочет выдать ее за влиятельного Пашу, который сможет достичь высоких дел благодаря столь выгодному союзу с юной Госпожой, в худшем варианте же Ташлыджалы казнят…и если первое она, как ей казалось, сможет перетерпеть, то смириться со вторым вряд ли сможет. Но… ведь ничто не мешает помешать этой нахалке Разие так самоутверждаться за счет самой Михримах Султан? О, этого она так просто не позволит. Сверкнув глазами, Михримах прошептала на ухо девушке: - Ты никто, Разие, запомни это, и даже если вдруг так Ташлыджалы никогда не будет твоим, его сердце занято Ты можешь сколько угодно виться вокруг него, — Михримах закатила глаза — но былая любовь так просто не затягивается, особенно если она сильная. Искра, пролетевшая между девушками, заставила сердце Ташлыджалы, который наблюдал за разговором в тени апельсиновых деревьев, вздрогнуть. *** Мустафа сидел в своих покоях, склонившись над залежью государственных бумаг и документов, которые не мог разгрести уже больше трех недель, что он здесь находился. Надежда разобраться как можно скорее с делами и вернуться в аккуратный уютный дворец в Манисе развеялась в прах, когда он понял, что так просто он не решит то, что накапливалось долгие месяцы. Положение усугубляло то, что повелитель с их последней встречи похолодел с ним. Отношения с Еленой, которые были ему так дороги, он прервал по желанию отца в надежде, что это восстановит доверие Султана. Укрепит их связь. Но червяк продолжал выгрызать яблоко, которое сгнивало изнутри, и никто не был в силах этому помешать. Спустя мгновение раздался стук в дверь, Мустафа, уставши поднял глаза и, потерев переносицу, произнес: - Да, войдите Махидевран прошла в покои сына, скрестив пальцы на груди, тревожно оглядываясь. - Матушка, вы что-то хотели? — без радости в голосе спросил Мустафа - Да, сынок, я хотела обсудить брак Ташлыджалы и Разие — Махидевран не отличалась умением выжидать и плавно начинать разговор. Прямолинейность была ее отличительной чертой. - Это та девушка, о которой ты говорила за ужином? — Мустафа заинтересованно посмотрел на мать. - Да, я думаю, с этим не нужно тянуть и решить дело как можно скорее — Махидевран уверенно проговаривала каждое слово, на ее лице не дрогнул ни один мускул. Когда дело касалось судеб других людей она была холодна. - Хорошо, сперва я поговорю лично с Ташлыджалы — кивнул Шехзаде, возвращая уставший взгляд на государственные бумаги. - Не нужно, это лишняя трата времени — четко проговорила Махидевран, отстраненно смотря в окно и наблюдая за тем, как дворовый кот играл с загнанной в угол мышью. - Но, мама, — возразил Мустафа — он мне не просто слуга, он мне как брат, я должен спросить его мнение. - Мустафа, — Султанша присела на тахту рядом с сыном, — Ташлыджалы прежде всего тот, кто подчиняется твоей воле, какой бы она ни была. Самым верным решением будет решить все без него, поскольку его горячность и чувственность как поэта могут взбунтоваться. Ты знаешь его натуру, он не побоится наперечить тебе, если ему не понравится решение, это приведет к ссоре между вами, ибо твоя гордость не даст задний ход, — медленно проговаривала султанша — а ты ведь не хочешь потерять такого близкого советника и друга — Махидевран зашла с козырей, ювелирно манипулируя эмоциями сына, как сделала это однажды с его возлюбленной, Еленой. В конце концов все случалось так, как она того хотела, независимо от обстоятельств и жертв. - Думаю, нужно устроить ужин завтра, мы можем пригласить Разие и ее отца и Ташлыджалы. Там все и решим — Мустафа посмотрел на мать, ожидая ее реакции. - Мудрое решение — она слегка улыбнулась глазами, в которых уже не было былого блеска и встала с тахты. Махидевран умела убеждать, годы, проведенные с повелителем, которому она старалась быть правой рукой, взрастили в ней мудрость и спокойствие, которое очаровывало и убеждало всех. Если повелитель соглашался когда-то с его решениями, то сын, плоть от плоти его, тоже будет соглашаться. Улыбнувшись она вышла из покоев Мустафы, напоследок взгляд ее упал на пейзаж за окном. «Так будет лучше» Вот только волновало ли ее, что это «лучше» касается не тех двоих, о ком шла речь? А совершенно посторонних людей, которые привыкли писать свою судьбу чернилами из крови других людей. Нет. Не волновало. Годы, проведенные в Топкапы, научили ее не только мудрости, но и осторожности, и равнодушию, которое автоматически включалось, если речь шла о жизнях людей, которые были лишь пешками для достижения главной цели. Преградами, хладнокровно переступая через которые, можно было добиться желаемого. *** - Разве вы этого не хотели? Не хотели чтобы я оставил вас? — его низкий бархатный голос обжигал ее нежную как персиковые цветки кожу, она задрожала и подняла на него небесные глаза. В них было столько боли, переживаний, любви, смятения, что она не понимала, как дальше себя вести, лишь один поэт выводил ее жизнь из равновесия, нарушая выстроенный баланс. Ташлыджалы нашел Михримах в саду, где она под тенью деревьев читала его тетрадь со стихами, стараясь пережить чувства к нему. Сердце его забилось чаще от одного ее тоскующего образа, его мечтой было подарить ей лишь возможность снова улыбаться и способствовать блеску ее глаз. - Скажите мне оставить вас, и я навсегда исчезну из вашей жизни. Сердце мое будет долго заживать, но это больше не ваша забота - Нет — она тихо шепчет, утыкаясь ему в шею и слегка касаясь его щетинистой кожи. По телу Ташлыджалы пробежала армия мурашек, кровь закипела внутри него. Через мучительное сладкое мгновение Михримах ощутила, как его губы накрыли ее. Он поцеловал ее со всей страстью, которая горела в нем с той самой минуты, как ее вздернутый нос показался в тени деревьев в их первую встречу. Она сладостно прикрыла глаза, растворяет в неге чувств и эмоций, которые кружили голову. Ташлыджалы коснулся ее лица, проводя осторожно по ее подбородку и пропуская язык в рот госпоже. Она сделала шаг назад, пугаясь новых ощущений, которых одновременно страстно желала. Едва он почувствовал, как ее губы приоткрываются для него, разрешая и доверия ему всю себя, Ташлыджалы шумно выдохнул и нежно провел языком по небу султанши. Михримах растаяла как мартовский снег на солнце и ответила ему легким касанием к его заросшей щетине и покусыванием его губы. Это сносило ему крышу. Чувствовать, что та, кого он любил и ценил больше жизни, доверяла ему, расслаблялась в его руках, которые придерживали Михримах за талию, не оставляя и миллиметра между их телами. Капли дождя стекали по их лицам, одежде, волосам, заполняя все вокруг, сладость поцелуя сливалась с хрустальной прохладной влагой дождя и солеными слезами госпожи, которая впервые за долгое время не беспокоилась за проявление своих чувств. - Госпожа моя… — после коротко паузы, нехотя оторвавшись от ее розовых заалевших губ, проговорил Ташлыджалы — вы промокните Она коснулась тонкими хрупкими пальцами его губ тихо произнесла: - Ну и пусть В дворцовом лесу под шум цикад две фигуры, промокшие насквозь, воссоединились после долгой разлуки, чтобы не расставаться никогда. Ноябрьский дождь все лил, не переставая. Осень накрывала Стамбул, и только в сердцах двух влюбленных, казалось, наконец наступила весна.