Третий пол

      Восстановление шло медленно, но верно. Все двенадцать кандидатов благополучно пережили первый этап трансформации и постепенно оправлялись от последствий. Как и обещал доктор Ким, после снятия швов шрамы почти полностью сгладились, превратившись в еле заметные линии. Они снова начали собираться все вместе, играть в настольные игры, смотреть кино в кинотеатре, предоставленном больницей. Иногда они брали плеер с музыкой и устраивали небольшие концерты, во время которых Чонхо раскрыл свой певческий потенциал в полной мере. Когда он пел, послушать его собирались не только пациенты и медбратья, а весь персонал, включая санитаров и работников рецепшена. Ёсан редко проявлял себя, ему больше нравилось смотреть и слушать, и лишь досада на судьбу омрачала его настроение. Чонхо столького мог бы добиться, не окажись он здесь. Впрочем, в той или иной мере это было применимо ко всем ним.       Весна перешла в лето, начался июнь. На улице было душно, ливни сменялись ярким солнцем, сильно парило. Ёсан, как и большинство людей, терпеть не мог такую погоду, но сейчас отдал бы все, чтобы оказаться снаружи, пусть бы воздух и неприятно оседал на коже, заставляя одежду липнуть к телу. Но выходы на улицу были строго запрещены до полного завершения трансформации, так что им всем оставалось только смотреть в окно и вспоминать, какого это — находиться там, среди обычных людей. Обмахиваться папками, сидя на скамейках в тени, чтобы хоть немного разогнать духоту, жаловаться на то, какая в Корее летом отвратительная погода, и спешить в прохладу кондиционируемых офисов, магазинов и кафе. Все, что раньше казалось неприятным и утомительным, теперь, оказавшись безвозвратно утраченным, вызывало приятные воспоминания, смешанные с грустью. Ёсан вздыхал и отходил от окна, чтобы отвлечься. И так продолжалось день ото дня.       С Минги они действительно виделись каждый день. Хотя медбратьев было четверо, для удобства они распределили всех пациентов между собой, чтобы не путаться в записях, и Чонхо с Ёсаном теперь были полностью на попечении медбрата Сона.       Что-то неуловимо изменилось в отношении Ёсана к Минги после того, как он признался, что тоже является трансформированным. Теперь Ёсан смотрел на него по-другому, испытывая смесь жалости, зависти и какой-то щемящей нежности. Он не мог отвести взгляд от его широкой улыбки с чуть неровной линией зубов (один верхний зуб выступал и немного наезжал на другой), морщинок, собирающихся в уголках глаз, когда он смеялся, от его ловких рук, когда он умело осматривал Ёсана, чтобы убедиться, что с ним все в порядке. Его прикосновения вызывали у Ёсана приятные щекотные чувства, и он всегда внутренне огорчался, когда Минги нужно было уходить. Ёсану так много хотелось спросить: о том, как Минги себя чувствовал, когда узнал, что его выбрали; как прошла его трансформация; каково это — когда внутри тебя растет новый человек. А еще хотелось сказать, как он восхищается тем, что, не смотря на все, через что ему пришлось пройти, Минги оставался таким заботливым, добрым и веселым, что у него всегда находились слова утешения и ободрения. Ему хотелось обнять Минги, сжать его ладонь, дать понять, как много для него значит, что он поделился с ним своим секретом, но его природная стеснительность не позволяла этого сделать. Минги больше не возвращался к этой теме, и Ёсану казалось бестактным напоминать, что он знает. Он боялся, что Минги уже пожалел о своей откровенности, потому что он никак не выделял Ёсана среди остальных, беспокоился о его здоровье, как и о здоровье всех подопечных, и Ёсан изо всех сил старался делать вид, что это нормально и его не задевает. Но все равно тянулся к каждой частичке внимания и неосознанно придвигался к Минги ближе, чтобы хоть недолго посидеть с ним рядом, касаясь плечами, пусть Минги в это время и делал какие-то пометки в своем обходном листе и совсем Ёсана не замечал. Даже после такого незначительного взаимодействия сердце Ёсана начинало биться слишком сильно, заставляя Минги недоуменно хмуриться, отмечая учащенный пульс.       — Странно, — говорил он, озабоченно глядя на Ёсана. — Твое сердце проверяли уже дважды, чрезмерной нагрузки нет. Почему тогда так бьется? Хорошо себя чувствуешь, голова не кружится?       Ёсану оставалось лишь прятать глаза и повторять, что с ним все отлично, а потом бормотать неразборчивые извинения за то, что доставляет беспокойство.       — Не будь глупым, — неизменно отвечал на это Минги, — это моя работа. Вы все мне как дети.       После таких слов сердце Ёсана сжималось одновременно от радости и непонятного разочарования. И он еще долго сидел неподвижно, с тоской глядя вслед ушедшему Минги.

***

      День введения вакцины объявили в столовой за ужином. Ёсану казалось, что такое важное событие должно преподноситься как-то торжественно, однако доктор Ким сказал это практически на ходу, глядя в свой смартфон, что немного сбивало с толку. Кандидаты тут же принялись перешептываться, обсуждая никогда не теряющую здесь актуальности тему трансформации. Ёсан переглянулся с Чонхо, который продолжал молча есть. Второй этап наконец наступил.       Перед сном зашел Минги, чтобы сообщить, что вакцину, не смотря на порядковые номера, будут вводить всем одновременно. На логичный вопрос Чонхо «зачем?», он немного замялся, опустив глаза.       — Это… В общем… Ну, для вашего спокойствия.       — Чтобы мы не паниковали, глядя на то, как мучаются другие, — пояснил догадливый Чонхо не понявшему Ёсану.       — Ожидание иногда намного страшнее самого процесса, — подтвердил Минги. — Но, к сожалению, единовременное введение все равно не поможет. Трансформация проходит очень индивидуально. У кого-то она начнется уже через несколько часов, у кого-то — через несколько дней.       В комнате повисла напряженная, давящая тишина. Даже Минги своей светлой аурой не мог разогнать концентрирующийся вокруг страх.       — Будет очень больно? — наконец спросил Ёсан, глядя Минги прямо в глаза.       — По-разному, — повторил Минги, — но в общем и целом — да.       — Скоро проверим, — проговорил Чонхо и после кивка Минги добавил: — нужно поспать. Пока еще есть возможность.       Однако заснуть в ту ночь удалось не многим.

***

      Все они готовились к этому моменту с тех пор, как впервые прочитали письмо, сообщающее, что они кандидаты. Но, когда момент наступил, поверить, что все уже происходит, было все еще сложно. Даже операция по удалению органов казалась чем-то далеким, что произошло много лет назад. Ёсан не мог осознать, что это происходит с ним, когда Минги совершенно буднично вошел утром в палату с хромированным медицинским столиком на колесах. На его блестящей поверхности были лотки со шприцами и ампулы с сывороткой. Минги привычно улыбнулся, словно производил рядовой осмотр, и присел рядом с Ёсаном.       — Готов? — спросил он.       Ёсан сглотнул. Кровь кипятком бросилась в голову, обжигая виски, в глазах на миг потемнело, и он покачнулся, несмотря на то, что уже сидел.       — Эй, ты в порядке? — услышал он обеспокоенный голос Чонхо, наблюдающего со своей кровати.       — Нормально, — Ёсан тряхнул головой, отгоняя панику. — Давайте уже сделаем это.       Прежде чем проткнуть ампулу иглой шприца, Минги взял Ёсана за руку и крепко сжал. На секунду в его глазах что-то промелькнуло… Что-то, что Ёсан не мог назвать словами. И тогда ему показалось, что все его страхи насчет того, что Минги не захотел бы снова говорить с ним о своей трансформации, просто ерунда. Что он готов быть с ним настолько откровенным, насколько Ёсан захотел бы. И что Минги так же тянулся к нему, просто лучше это скрывал. Но момент пролетел, не позволив сосредоточиться на этих мыслях — Ёсан успел ухватить лишь ощущение его теплой ладони — а потом в предплечье кольнуло, и он почувствовал, как внутри разливается что-то чужеродное.       — Ну вот, — Минги отбросил использованный шприц и слабо улыбнулся.       Впервые его улыбка показалась Ёсану вымученной и насквозь фальшивой. Минги покатил столик к кровати Чонхо.

***

      Как только медбрат покинул комнату, Чонхо быстро пересел к Ёсану, слегка толкнув его локтем.       — Что между вами происходит? — спросил он, многозначительно приподняв брови.       — Не понимаю, о чем ты, — Ёсан немного отодвинулся и отвернулся к окну, чувствуя, что начинает краснеть.       — А, по-моему, понимаешь прекрасно, — Чонхо снова придвинулся почти вплотную, зажимая Ёсана между собой и подушкой. — Ты же видел, как он на тебя смотрел?       — Смотрел как обычно, — продолжал отбиваться Ёсан, сминая подушку, чтобы выиграть себе еще немного места. — Он на всех так смотрит, с вниманием и заботой. Потому что он хороший специалист. Ты сам говорил.       — О, я знаю этот взгляд, — продолжал Чонхо, напрочь игнорируя все неловкие оправдания Ёсана. — Я его уже видел.       — И где же? — Ёсан, наконец, осмелился повернуться и чуть не столкнулся с Чонхо нос к носу — тот иногда любил пренебречь личными границами, особенно, когда дело касалось того, что его очень интересовало.       — Так бизнес-партнеры смотрят на контракт, который более крупная компания ни за что не подпишет. Смесь слепой веры и безнадежности. Настоящая агония, плещущаяся на самом дне зрачков. Сожаление о том, что очень близко, но им это не заполучить, — в конце Чонхо перешел на зловещий шепот, вынуждая Ёсана ретироваться на кровать соседа.       — Очень поэтично, — Ёсан закатил глаза. — Тебе бы книги писать.       — Ты покраснел, — довольно отметил Чонхо.       — Потому что ты меня в углу зажал!       — Не только буквально, но и фигурально, — констатировал Чонхо. — Просто признай — ты ему нравишься.       — Что за чушь, — Ёсан почувствовал жар, окативший его после этих слов.       Неужели он настолько боялся поверить в это? Боялся, но в то же время хотел?       — И вообще, ты действительно сейчас хочешь про это поговорить? Когда уже совсем скоро сыворотка нам самим устроит настоящую агонию на дне… Как ты там сказал?       — Просто надеялся выведать у тебя все, пока мы тут в овощи не превратились, — заявил Чонхо как ни в чем не бывало.       — Очень ободряюще, — пробормотал Ёсан, и, помолчав немного, добавил: — уже чувствуешь что-нибудь?       — Пока только любопытство, — подумав ответил Чонхо и широко улыбнулся.       — Тогда попрошу освободить мою кровать. Я хотел книгу дочитать, пока время еще есть.

***

      После введения сыворотки прошла пара часов. Ёсан сидел на кровати с книгой, поджав под себя ноги. Чонхо в комнате не было — поняв, что от Ёсана ему ничего не добиться, он пошел в соседнюю комнату приставать к кому-то еще. Вдруг в коридоре послышался шум и несколько возгласов. Ёсан отложил книгу и подошел к двери, чтобы узнать, что случилось. Мимо него быстро прошел медбрат. Ёсан выглянул в коридор, но ничего не увидел из-за спин других кандидатов.       — …мы просто разговаривали, а потом он упал… — донесся до него обрывок фразы.       — Не может быть, чтобы уже началось, — шептались остальные.       Ёсан почувствовал приступ головокружения, перед глазами замелькали черные пятна, подступила тошнота. Он схватился за косяк, чтобы не упасть. Какое-то время ему казалось, что его сейчас стошнит, но тут его скрутило судорогой — сильная боль внизу живота, словно кто-то сжал внутренности в кулаке. Ёсан ахнул, падая на колени и силясь вдохнуть. Судорога отступила, но уже через несколько секунд вернулась снова. Ёсан стиснул зубы и закрыл глаза, ложась и переворачиваясь на спину прямо на коридорном полу.       — Тут еще один! — крикнул кто-то, а в следующее мгновение над Ёсаном навис Чонхо.       — Ты как? — спросил он обеспокоенно, а потом обратился к кому-то, кого Ёсан не видел, — позовите Минги.       — Нормально, — прошептал Ёсан.       Он чувствовал холодный липкий пот между лопаток, его то бросало в жар, то знобило.       — Я… — Ёсан попытался приподняться на локтях, но почти сразу рухнул обратно.       Внутри будто провернули железный зазубренный прут. Боль была нестерпимой, и Ёсан хотел закричать, но горло перехватило, и он смог издать лишь сдавленный хрип. Глаза перекрыла красная пелена, отвратительно пульсирующая вместе с кровью в голове. Боль все нарастала, с живота переходя на грудь, ноги и руки, до тех пор, пока не накрыла его целиком. Все его тело состояло лишь из одной нескончаемой, непостижимой и беспощадной боли. Легкие горели от недостатка кислорода, но тиски вокруг тела Ёсана сжимались еще и еще сильнее.       — Помогите ему! — сквозь грохот крови в висках пробился чей-то возглас, но тут же утонул в алом мареве.       Ёсан не мог ни слышать, ни видеть, ни дышать. Это конец, понял он. Он умирает. Врачи ошиблись — он не подходит для трансформации. Сыворотка его убьет. И, словно в ответ на эту отчаянную мысль, милосердная тьма окутала его, избавляя от мучений.

***

      К сожалению, забытье не продлилось долго. Ёсан очнулся, и первое, что он почувствовал, была все та же боль, удобно угнездившаяся внутри. Ёсан застонал, пытаясь перевернуться, и ощутил, что лежит на своей кровати. Перед глазами промелькнули знакомые стены. Ёсан сжался, подтянув колени к груди и стараясь дышать. Боль не ослабевала. Это не были приступы, будто приливы и отливы, как описывалось в некоторых книгах. Эта боль была постоянной и полноводной, словно озеро с жидким огнем, сжигающим все вокруг себя. Она накрывала, точно лавина, укутывала в свое душное одеяло. Ёсан чувствовал, что горит. Его простыни сбились и промокли от пота, пока он метался по постели, пытаясь найти хоть какое-нибудь положение, в котором ему станет легче. Но это не помогало. Ему казалось, что его внутренности разрывают на части (должно быть примерно так чувствовал себя Прометей, прикованный к скале, когда орёл клевал его печень). Мысли путались, мешались в голове, причиняя еще больше страданий. Потом на несколько минут приходила желанная темнота и тишина — Ёсан отключался от боли. Затем снова приходил в себя, и так по кругу.       Огненный лик боли затмевал все вокруг — Ёсан не мог ни слышать, ни разговаривать. Лишь иногда внешний мир будто прорывался к нему.       — Ты должен помочь ему! — доносился до него крик Чонхо, а потом что-то с грохотом летело на пол. — Твою мать! Вы обещали помочь! Введи ему еще обезболивающее!       — Прости, друг, еще одна доза, и это уже можно будет считать попыткой убийства, — отвечал Минги.       — Убийство — то, что вы с нами делаете! — кричал Чонхо. — Ты же видишь, ему плохо!       Ёсан хотел бы вмешаться, хотел попросить, чтобы Чонхо не винил Минги, но кокон боли снова смыкался вокруг, и оставались лишь ощущения, что сейчас он умрет. Не выдержит. Не сможет выдержать.       Следующее, что он помнил, это Чонхо, так же скорчившийся на своей кровати. Ёсан протянул к нему руку, но, разумеется, не смог достать. Он попытался еще раз, но его затуманенное зрение подвело его — он не рассчитал расстояние и сильно ударился запястьем об угол прикроватной тумбочки. По сравнению с агонией внизу живота это была лишь легкая вспышка, но она хоть на секунду отвлекла Ёсана. Перетянула фокус внимания на себя с боли, терзающей его внутренности. Ёсан с трудом отвел руку и, приложив столько усилий, сколько мог, еще раз приложился запястьем об угол. Там что-то хрустнуло, и Ёсан почувствовал, как по коже потекло горячее и липкое. Но это работало. Теперь запястье пульсировало, и эта новая боль отрезвляла. Ёсан саданул об угол тыльной стороной ладони, стесывая кожу. Он готов уже был биться о тумбочку головой, но тут чьи-то прохладные руки, остановили его.       — Боже, Ёсан, — шептал кто-то, прижимая его к себе, и Ёсан скорее почувствовал, а не увидел Минги.       — Помоги мне, — прошептал Ёсан, ощущая, как трескаются сухие губы. — Я больше не могу, пожалуйста.       — Нужно потерпеть, — ответил Минги, прижимаясь подбородком к макушке Ёсана. — Прости, мне так жаль…       — Что-то пошло не так, — Ёсан с трудом сглотнул — в горле было сухо. — Ты же видишь, я… Не годен. Убейте меня. Пожалуйста. Это невыносимо.       Ёсан чувствовал, как по его лицу катятся слезы, чувствовал, как Минги гладит его по лбу и щекам.       — Все идет именно так, как нужно, — почему-то тоже зашептал он. — Осталось немного, ты справишься.       — Я сдохну, — прохрипел Ёсан. — Я прошу просто ускорить процесс. Пожалуйста… Я же ничего плохого тебе не сделал.       — Прости, Ёсан, — Минги отстранился, хоть голос его и дрожал. — Мне нужно перевязать твое запястье.       — Ненавижу тебя, — Ёсан откинулся на подушку и застонал, продолжая плакать. — Ненавижу, я вас всех ненавижу.       Его сознание снова заволокло туманом. Боли не стало, но лишь на время.