***
Только уже оказавшись в душевой кабине за задернутой шторкой, Ёсан осознал две вещи: во-первых, левая рука у него была повреждена, а, значит, придется мыться одной, что обещало быть немного затруднительным. Во-вторых, ему придется столкнуться со своим в очередной раз изменившимся телом, особенно с нижней его частью, а к этому, как и в прошлый раз, Ёсан был совершенно не готов. Он весьма смутно представлял, как теперь будет выглядеть, все ли уже сформировалось, или нужно будет еще подождать. А еще доктор Ким говорил что-то про косметические операции после трансформации… Ёсан зажмурился и вдохнул. Он разберется с этим после. Одно дело за раз, иначе голова просто взорвется. Ёсан включил воду, стараясь отвести сломанную руку подальше, чтобы не намочить повязку. — Все нормально? — спросил его ждущий снаружи Минги. — Если нужна помощь, я могу… — Нет, — почти выкрикнул Ёсан, и тут, как назло, скользкая от воды бутылочка шампуня вывернулась у него из руки и с грохотом упала на пол. — Я в порядке! — Не похоже, — по голосу Ёсан понял, что Минги улыбается. — Я понимаю, тебе неловко, но меня можно не стесняться, это же моя… — Работа, знаю, — прозвучало более резко, чем Ёсан хотел, но он не мог сдержаться. Он злился на себя, на свои чувства, на то, что рядом с Минги ощущал беспомощность и желание получить его одобрение, словно надоедливый щенок, просящий хозяина погладить его по голове. Злился, что Минги был таким спокойным и вечно твердил про свою работу, про то, как ему нравится помогать, пока Ёсан пылал внутри, ловя каждое его слово. Злился, что в глубине души разгоралось какое-то лихорадочное волнение, стоило ему представить, что Минги действительно может войти сюда, помочь ему, прикасаться к его обнаженному телу. Это было совершенно абсурдно — он ведь был медицинским персоналом, он видел Ёсана в любых самых неприглядных состояниях, со всех ракурсов и сторон. Почему же тогда сейчас при мысли об этом сердцебиение начинало гулко отдаваться в груди, а дыхание учащалось. Ëсан выключил воду и, сердито хмурясь, неловко принялся намыливаться одной рукой. Кое-как справившись с мытьем и одевшись, Ёсан почувствовал себя лучше, хоть после нахождения во влажном и жарком пространстве голова немного кружилась, и боль внизу живота неприятно заворочалась, усиливаясь. Однако Ёсан успел даже почистить зубы, прежде чем силы у него совсем закончились — перед глазами все потемнело, зубная щетка упала на кафель, и он сам тоже уже начал было падать, но тут сильные руки подхватили его. Он оказался в объятиях Минги, стоял, уткнувшись носом ему в шею, и не мог пошевелиться. Зрение вернулось буквально через пару секунд, но он не подал виду. От Минги так вкусно пахло — свежим кондиционером для стирки белья, сильно выветрившимся одеколоном с легкой сладкой ноткой и его чуть влажной из-за долгого ожидания в душевой комнате кожей. — Ёсан? — тихо позвал Минги. Ёсан нехотя отстранился и замер прямо напротив Минги. Он впервые видел его так близко — каждую морщинку на его коже и пухлой нижней губе. Ёсан не мог оторвать взгляд от его лица, стремясь впитать в себя эти ощущения, сохранить в памяти каждую малейшую деталь. — Все хоро… — начал Минги, но Ёсан не дал ему закончить. Словно в бреду, еще не успев осознать, что именно делает, он качнулся вперед и на пару секунд прижался губами к губам Минги. Время замерло на мгновение, а потом понеслось с бешеной скоростью. Перед глазами Ёсана вспыхнули разноцветные круги, и он отпрянул, врезаясь в край раковины. Он чувствовал, как горят его щеки. Ёсан с ужасом посмотрел на Минги, ожидая его реакции. Тот выглядел удивленным, но не рассерженным. — Я… — Ёсан поднял руку, пальцами прикрывая рот. — О, боже, прости, я… Я не знаю, что на меня нашло, я просто… — Ничего, — Минги улыбнулся уголком губ и шагнул к Ёсану. — Ничего страшного. Такое бывает. У тебя гормональная эйфория, только и всего. — Я не понимаю, — Ёсан вглядывался в глаза Минги, пытаясь прочитать в них какие-то эмоции, но он был спокоен, как и всегда. — Гормональная эйфория, — повторил Минги. — Твои гормоны сходят с ума. Перестраиваются с мужского лада на женский. Так на них влияет сыворотка. Ты напуган, но в то же время возбужден и начинаешь испытывать сильные эмоции по отношению к тому, кто рядом. В данный момент это я. Ничего такого. — И часто тебя целуют пациенты? — спросил Ёсан. Бушующее в сердце море чувств утихло, словно спокойное, почти холодное объяснение Минги вмиг превратило его из огня в лед. — Нет, — Минги на секунду замешкался. — Иногда. Но ничего необычного в этом нет. Все в порядке, не переживай. — Разумеется, — Ёсан горько усмехнулся. — У тебя на все есть ответ, да? Его накрыло разочарованием. Пропасть между ним и Минги была неизмеримо огромной, и не только лишь потому, что Минги был медбратом, а Ёсан — его пациентом. Все, что Ёсан мог пережить, подумать или почувствовать, Минги уже видел и переживал много раз. Ёсан не был для Минги особенным — лишь очередным пациентом с бредовыми идеями, ведомым гормональным сбоем. Скольким уже ему приходилось это объяснять, мягко избегая объятий и поцелуев, скольким он помогал, вот так же тихо уговаривая их не волноваться. У Ёсана был только Минги, но у Минги был не только Ёсан. И эта мысль причиняла боль, пусть и совсем иного рода, чем трансформация. Ёсан чувствовал себя таким дураком. Он посмотрел в красивое, спокойное лицо Минги, удивляясь, как можно одновременно любить его и ненавидеть. Ему хотелось снова уткнуться носом Минги в шею, обнять его, целовать, заставить его признать, что его это тоже волнует. Но это было бы так глупо… Ёсан не хотел позорить себя еще больше. Он уже сделал достаточно. — Значит, гормоны. Понятно. Хорошо, — пробормотал он. — Думаю, теперь все стало кристально ясно.***
До реанимационной палаты, где лежал Чонхо, они шли молча. Только один раз, когда Ёсан немного замедлил шаг, Минги спросил: — Тебе помочь? — Нет, — огрызнулся Ёсан, отдергивая руку. — Не надо, пожалуйста, обращаться со мной так, будто я какой-то инвалид. — Хорошо, — покладисто ответил Минги и первым пошел вперед. В нем, как и раньше, не было ни капли раздражения, и от этого Ёсан чувствовал себя еще более погано. Он понимал, что Минги не заслуживает такой грубости, но ничего не мог с собой поделать. Изнутри его жгла нестерпимая обида, и он даже не мог понять почему. Минги хорошо к нему относился. Он ничего плохого ему не сделал. Почему тогда Ёсан чувствовал себя отвергнутым? За этими мыслями он почти не заметил, как сильно его утомил этот переход, так что, когда впереди показались красные буквы «реанимация», он шел уже с трудом. Голова снова кружилась, но он мужественно молчал — сдаваться и звать Минги, который ждал его у двери, было бы сейчас очень тупо. И Ёсан был очень благодарен, что Минги удержался от комментариев, лишь молча распахнув створки, чтобы Ёсан мог войти. В реанимационной палате был только Чонхо — никто, кроме Ёсана, еще не пришел в себя, так что разделять остальных не было смысла. Как только они зашли, им навстречу встал второй медбрат — Сонхва, высокий и гибкий с круглыми, будто всегда удивленными глазами. Он чуть ли не с ужасом воззрился на Ёсана, который тяжело опустился на первую пустую кровать и пытался прийти в себя. — Это что… — начал было Сонхва, но Минги его перебил. — Поговорим в коридоре, ладно? — Как он? — сразу после Минги спросил Ёсан, обращаясь к Сонхва. Тот пару секунд молча смотрел на него, а потом ответил: — Плохо, но так и должно быть. В целом, все идет по плану, но ему еще несколько дней так лежать. Прости, а ты сам… — Мы сейчас вернемся, — Минги снова не дал коллеге договорить. — Если что-то будет нужно, просто крикни, хорошо? Мы будем прямо за дверью. Ёсан лишь кивнул, глядя, как Минги поспешно утаскивает Сонхва в коридор. Дыхание восстановилось, голова почти не кружилась, и Ёсан медленно подошел к кровати Чонхо. Он, как и сам Ёсан недавно, был подсоединен к капельницам и еще паре приборов, контролировавших его состояние. Лицо его было напряженным от боли, брови сведены к переносице, губы сжаты, но, кажется, он спал. Или был в том забытье, когда мозг отключает сознание, чтобы дать себе хоть немного отдохнуть от мучений. Ёсан осторожно присел рядом с ним и положил руку поверх его горячей ладони — видимо, у него тоже была температура. На висках собрались капельки пота, к которым прилипали уже давно смывшиеся в едва розовый концы волос. Ёсан погладил пальцы Чонхо, на что тот едва заметно простонал, но глаз не открыл. Ёсан убрал руку — пусть Чонхо еще немного побудет отключенным от боли. Уж Ёсан-то знал, что каждая такая секунда — просто рай по сравнению с тем временем, когда приходишь в себя. Он посмотрел на силуэты медбратьев за дверью. Они говорили тихо — Ёсан не разбирал слов, как вдруг Минги повысил голос: — Ему не нужно знать! — А ты сам бы не хотел знать до того, как… — Сонхва тоже перешел на крик, но быстро взял себя в руки. Ёсан слегка нахмурился — они что, говорили о нем? Но тут его отвлек тихий хриплый шепот: — Ёсан… Видимо, он все-таки потревожил Чонхо. — Привет, — Ёсан ответил тоже тихо и легко сжал руку Чонхо. — Ты как? — Как… на курорте, — с трудом проговорил Чонхо и попытался улыбнуться, но его губы тут же исказила мучительная гримаса. — Тише, не разговаривай, — Ёсан погладил его по плечу. — Так станет только хуже. — Это невозможно, — Чонхо с трудом перевернулся на спину и закрыл глаза. — Так больно. Я… Я так устал. — Знаю, — сердце Ёсана разрывалось — видеть всегда уверенного и жизнерадостного Чонхо таким было действительно тяжело. — Осталось совсем немного. Все будет хорошо. Помнишь? Как ты мне всегда говорил. Чонхо посмотрел на Ёсана затуманенным взглядом, а потом снова опустил веки. — Ты со мной… посидишь? — спросил он. — Сонхва такой скучный. — Конечно, — Ёсан улыбнулся и почувствовал, как по щекам скатились две горячие капли. Он быстро вытер их, пока Чонхо не заметил. Он не должен был проходить через такое. Никто из них не должен был. Ёсан аккуратно убрал прилипшие пряди с влажного горячего лба Чонхо. — У тебя такие прохладные руки, — прошептал Чонхо, не открывая глаз, а потом добавил: — спасибо. Я не думал, что ты придешь… Так скоро… — Я быстро отделался, — Ёсан кивнул с преувеличенным энтузиазмом. — Хочешь, буду тут все время? — Нет, — Чонхо отрицательно качнул головой. — Я — развалина. Выгляжу ужасно. Не нужно тебе на меня смотреть. — Не говори глупости, — возразил Ёсан. — Ты всегда мне помогал. Даже тогда, когда сам нуждался в помощи. Теперь моя очередь. — Хорошо, — на секунду во взгляде Чонхо вспыхнула присущая ему хитрая искорка. — Споешь мне что-нибудь? — Бьешь по больному, — вздохнул Ёсан. — По сравнению с твоим мое пение — полный отстой. Я вообще никогда не пою. — Значит, начни сейчас. — Ну ладно, но потом не жалуйся, — Ёсан задумался на минуту. — Ли Хай, «Дыши». Слышал ее? — Конечно, — Чонхо издал что-то, отдаленно напоминающее смешок. — Ее все знают. — Хорошо, — Ёсан прокашлялся, помолчал немного и начал тихо напевать, глядя в никуда. Выходило у него далеко не так легко и красиво, как у Чонхо, он не попадал в ритм, голос срывался, но он все равно продолжал, настойчиво, словно продирался через те самые тернии, что должны привести к звездам. Они все тут выживали. И для этого хороши были любые средства, даже не очень-то и умелое пение. На середине второго куплета вернулись Минги и Сонхва — Ёсан вздрогнул и испуганно замолчал от стука раскрывшейся двери. — Прости, нам пора, — сказал Минги. — Уже поздно, и доктор Ким убьет меня, если узнает, что я разрешил тебе уйти. — А можно остаться здесь? Все равно ведь… — Прости, — повторил Минги. — Так не положено. Сегодня еще нет, но завтра, обещаю, я поговорю с врачом. — Иди, — проговорил Чонхо, — увидимся завтра. — Да, — Ёсан поднялся, — обязательно. — И потом, глядя на Минги, пробормотал: — спасибо. «Извини, что вел себя как придурок», — хотелось добавить ему, но говорить такое при Сонхва и Чонхо было слишком неловко, и он промолчал. Из реанимационной палаты они вышли молча.