***
Первыми вернулись звуки. Шум кондиционирующей системы, писк кардиомонитора, шелест чьих-то шагов, стук двери. Приглушенные голоса и тихий вскрик, полный отчаянья, оборвавшийся внезапно, словно его обрубили топором. Ёсан чуть пошевелился, пытаясь поймать свои ощущения. Руки и ноги казались тяжелыми и плохо слушались, даже приподнять веки казалось нелегкой задачей, но Ёсан заставил себя это сделать. Несколько раз моргнул, привыкая к свету, и посмотрел на себя. Одеяло на животе было абсолютно плоским — Ёсан уже отвык видеть себя таким. — Он очнулся, — сказал кто-то. Снова хлопнула дверь, в поле зрения показался Минги. Он осторожно опустился на край кровати. Ресницы у него были мокрые, но он улыбнулся так, что Ёсан сразу согрелся от этой родной улыбки. — Как ты? — спросил Минги. — Нормально, — Ёсан ответил не очень уверенно и слегка поморщился. — Что со мной случилось? Минги несколько секунд молчал, словно обдумывая ответ. — Одна из разновидностей аутоиммунного заболевания. Твой организм неожиданно посчитал эмбрион внутри тебя инородным телом, от которого нужно избавиться, твой иммунитет напал на него, а затем и на все твои искусственно созданные органы. Такое иногда случается у метеоров и всегда происходит неожиданно. Предугадать нельзя, как и предотвратить. Обычным людям в таком случае дают иммунодепрессанты, но для третьего пола, да еще и в период беременности, это слишком опасно, так что можно лишь надеяться на лучшее. А когда проявляются симптомы… Бывает уже поздно. — Минги рвано выдохнул. — Мы очень за тебя испугались. — Ты знал? — очень тихо спросил Ёсан. — Знал, что такое может быть, но не предупредил меня? — Прости, — Минги виновато опустил голову. — Я не хотел тебя пугать. У тех, кто быстро завершает трансформацию, часто бывают осложнения при беременности. И со мной так было. Вот почему я… — он не договорил. Ёсан помолчал, глядя в потолок и пытаясь собраться с мыслями. — Значит, теперь я тоже буду пытаться до тех пор, пока не окажусь на грани, и буду сходить с ума, зная, что в любой момент могу умереть? — Уже нет, — Минги успокаивающе погладил его по руке. — Ты уже это прошел. Воспаление было настолько сильным, что матку и некоторые другие органы пришлось удалить, иначе ты бы не выжил. И поверь, это действительно так, ведь если бы был хоть малейший шанс, доктор Ким ни за что бы не пошел на такое. Сам знаешь, как он относится к трансформированным. — А ребенок? — спросил Ёсан, хотя ответ был совершенно очевиден. Минги сжал губы и отрицательно покачал головой. — Мне жаль. Ёсан повернул голову и посмотрел в окно. Стоял февраль, но в стекле синел прямоугольник совсем по-весеннему яркого неба без единого облачка. Небу было все равно, что происходит в жизни обычного, ничем не выделяющегося парня. Ёсан вздохнул. — Значит, раз теперь я бесполезен для доктора Кима, когда я поправлюсь, я смогу выйти отсюда? — Получается, что да. Сможешь. — Подтвердил Минги. — И мы с тобой будем жить обычной жизнью, как мечтали? — почти прошептал Ёсан. — Тебе тоже больше не придется оставаться тут все время? Мы с тобой снимем маленькую квартирку, я вернусь в университет, познакомлю тебя со своими друзьями, чтобы они стали и твоими друзьями тоже. Ты больше не будешь одинок, — Ёсан мечтательно улыбнулся. — Мы будем гулять, обязательно обойдем все парки, и попробуем все виды кофе, и посмотрим закат из самых красивых мест города. И мы станем очень счастливыми, мы с тобой, вдвоем, правда же? — Конечно. Как захочешь, — Минги кивнул, и Ёсан увидел блестящие на его щеках дорожки от слез. — Почему тогда ты плачешь? — Ёсан протянул руку, стремясь дотронуться до лица Минги. — Потому что я люблю тебя, — совсем не понятно ответил тот, поймав ладонь Ёсана и целуя ее с тыльной стороны.***
Шли дни, но лучше Ёсану не становилось. Его постоянно тошнило, все тело болело, а сил едва хватало на то, чтобы доходить до туалета, до которого и было-то, по сути, всего несколько шагов. — Я скоро поправлюсь? — спрашивал он Минги чуть ли не каждый день, и каждый день слышал одно и то же: — Твой организм перенес много испытаний, нужно чуть-чуть потерпеть. Тебе обязательно станет лучше. Когда он был занят, приходил непривычно хмурый Сонхва, молча поворачивал тумблер капельницы в одну или другую сторону, записывал показания приборов и уходил, по-прежнему не говоря ни слова. Спрашивать, в чем дело, Ёсан не решался. Однажды Минги пришел как раз тогда, когда Сонхва заканчивал вводить в трубку у Ёсана на руке очередное лекарство. Быстро кинув использованные шприц и ампулу в лоток, Сонхва поднялся, чтобы уйти. — От этого я скорее выздоровею? — спросил Ёсан, слабо кивнув в сторону задержавшегося у двери Сонхва. — После этих уколов я странно себя чувствую. — Конечно, — кивнул Минги. — Это ненадолго. Мы делаем все, чтобы помочь. — Я очень хочу выйти побыстрее, — Ёсан грустно вздохнул. — Сейчас ведь конец февраля? Я успею вылечиться как раз до того, как зацветет вишня, правда ведь? Нужно будет обязательно поехать в парк Янджечхон, там обычно не слишком много туристов, а деревья такие красивые… Попадаешь словно в сказку. А потом… — Скажи ему уже! — неожиданно вмешался все еще не ушедший Сонхва, перебивая. — То, что ты делаешь, просто жестоко! Ёсан растерянно посмотрел на медбратьев. Красивое лицо Сонхва было злым и расстроенным, будто в безупречно гармоничной мелодии кто-то сыграл фальшивую ноту. Минги стоял опустив голову и прикусив губу. — Он заслуживает знать правду, — добавил Сонхва предательски дрогнувшим голосом и наконец вышел, громко хлопнув дверью. Повисла оглушительная тишина, даже писк приборов, казалось, перестал разбавлять ее. — О чем он говорил? — Ёсан постарался заглянуть Минги в глаза, но тот отвел взгляд. — Что я должен знать? Минги сложил руки на груди и подошел к окну, становясь к Ёсану спиной. По тому, как напряжены его плечи, понятно было, что он сильно нервничает. — Мы удалили органы, которые изначально атаковал твой иммунитет, и надеялись, что это поможет, — проговорил он. — Но, к сожалению, это оказалось не так. Теперь раздражителями являются и другие твои органы. Воспаление не пошло на спад, оно лишь усиливается. Другими словами, твой организм убивает сам себя. — И что с этим делать? — растерянно спросил Ёсан. — Что-то же можно сделать? — Мы даем тебе иммунодепрессанты, чтобы защитить организм от нападения на себя самого. Однако, это открывает дорогу вирусам и бактериям, которые так или иначе присутствуют в воздухе. По факту каждый час ты чем-то заболеваешь. Пока мы сдерживаем развитие инфекций, но многочисленные препараты, атаки вирусов и твоего же иммунитета ослабляют твой организм. Скоро он будет не в состоянии выдерживать это, и тогда… Минги не смог заставить себя договорить. — Я умру, — закончил за него Ёсан. Плечи Минги едва заметно вздрагивали, пока он продолжал стоять у окна не в силах повернуться к Ёсану и посмотреть на него. — У меня никогда не было возможности уйти отсюда, — словно не в силах поверить, шептал Ёсан. — Я не увижу закат из всех точек Сеула и больше не застану цветение вишни. Все, что ты обещал, было ложью. Все до последнего слова, Минги, почему?.. — горло у него перехватило, и он замолчал. — Почему ты так со мной поступил? — закончил он почти беззвучно. — Потому что я не могу, — наконец повернулся к нему Минги. — Ложью было не только это. Я не хотел говорить тебе, не хотел пугать и расстраивать, но теперь я понимаю, что Сонхва прав. Ты должен знать, пусть теперь уже и слишком поздно. Минги взял в руку шнур от жалюзи и несколько раз медленно пропустил его между пальцев, потом выронил, оставив раскачиваться в воздухе, и принялся ходить туда-сюда по проходу между кроватями. — То, что сказал доктор Ким о том, что это не тюрьма, не совсем правда, — начал Минги. — Всем нам пытаются внушить это, но это не так. Я соврал про себя, — Минги глубоко вдохнул. — Когда меня вылечили, и доктор Ким понял, что я больше не смогу выполнять свое предназначение, никто не собирался меня выписывать. Я не просил, чтобы меня тут оставили, потому что у меня не было выбора. Тот, кто однажды попадает на трансформацию, больше никогда не возвращается в обычный мир. — То есть, — Ёсан нахмурился, — они заставили тебя работать здесь? — Меня, Сонхва и всех остальных. Большая часть персонала, постоянно проживающая в этом центре — такие же, как я. Те, кого удалось спасти. Поэтому мы служим системе по-другому, раз уж не смогли выполнить то, ради чего нас сюда взяли. — Минги остановился и посмотрел в окно. — Для внешнего мира мы мертвы. По сути, мы все здесь пленники. — Но я не понимаю, — Ёсан растерянно смотрел на Минги. — Зачем все это? — Никто не должен знать, что происходит внутри репродукционных центров, — ответил Минги. — Все рассказы о том, что, если ты отдашь долг и родишь троих детей, то сможешь выйти — просто ложь. Во-первых, это практически невозможно, поверь мне, я здесь десять лет, и при мне такого не случалось ни разу. Почти никто не доживает до третьего раза либо умирает сразу после него, но… — Минги перевел дыхание. — Даже если кому-то удается выжить, а такое все же бывало… Трансформация слишком долгий и дорогой процесс, чтобы можно было легко отпускать тех, кто его завершил. Доктора всегда находят повод, чтобы этого не делать. И они продолжат использовать любого до последней возможности. — О боже, — прошептал Ёсан, — это ужасно… Только вот… Разве это и так не известно? Все знают, что трансформация — это худшее, что может с тобой случиться. Все ее боятся, и все знают, что после нее почти не выживают. — Знают, но лишь на уровне слухов, — Минги пожал плечами. — Никто не может сказать ничего конкретного, это не больше, чем предположения и домыслы. Да, это пугает, но все продолжают надеяться на лучшее. Ведь шанс выйти есть. Но представь, что люди, реально вернувшиеся из такого центра, как наш, рассказали бы свои истории. Пошли бы на телевидение, дали интервью журналистам. Поведали о том, как с ними обращались, какие мучения они перенесли, как к ним относились доктора… Представляешь, какую шумиху бы это вызвало? Сколько было бы скандалов, митингов и протестов? А правительство даже не могло бы подавить их, ведь сейчас жизнь нации и так на волоске, терять людей в бессмысленных разбирательствах с гражданами — это роскошь, которую оно больше не может себе позволить. Поэтому намного проще просто замалчивать правду. Смерть трансформированных никого не удивляет, все и так ожидают, что они отдают свою жизнь на благо родины. Так они хотя бы умирают героями, которыми можно гордиться. А освещать детали вовсе не обязательно. — А как же посещения? — не сдавался Ёсан. — Конечно, сейчас их отменили, но раньше друзей трансформированных сюда пускали. Как же получилось, что никто ничего не узнал? — Шантаж, — коротко ответил Минги. — Все посещения проходили под прицелом камер, все разговоры записывались. Угрожали и трансформированным — тем, что их никогда не выпустят, и их друзьям — тем, что отчислят из учебного заведения, уволят с работы, испортят репутацию… Найти больное место можно у любого. Поэтому пациенты молчали. — А тебя… — осторожно начал Ёсан, — тебя не накажут за то, что ты говоришь это мне? — Теперь уже все равно, ты умираешь. — Минги впервые произнес это слово, и по его щекам быстро скатились две слезы. — И я ненавижу себя, ненавижу это место, частью которого я стал, потому что тебя можно было бы спасти, если бы мы перевезли тебя в больницу со специальным оборудованием… Люди с таким диагнозом живут, пусть это и тяжело. Но мы ничего не можем сделать, даже если бы мы смогли тайно выбраться, здесь нет средств, с помощью которых мы могли бы безопасно тебя перевезти, и ты просто умрешь по дороге, и я никогда, никогда не прощу себе, что ты умер из-за меня, — Минги сел на кровать Ёсана и разрыдался, положив голову на руки. — Я ненавижу доктора Кима за то, что он не позволил тебя спасти, я умолял его, но он не будет рисковать, потому что ты не оправдал его ожиданий, ты для него бесполезен, и поэтому… Черт! Дыхание Минги окончательно сбилось, и теперь Ёсан слышал лишь его рваные вдохи и выдохи. — Значит, то, что здесь происходит, просто медленное и мучительное убийство, — Ёсан снова тоскливо посмотрел в окно. — Я правильно понимаю, что мне просить о встречах бессмысленно? — на молчание Минги он лишь печально усмехнулся. — Я не смогу попрощаться с лучшим другом. Уёна я тоже больше не увижу… А ведь я так много собирался им сказать. Мне нужно было… — горло сдавила стальная рука, но Ёсан не позволил себе заплакать. Он вспомнил, как уговаривал себя быть сильным в самый первый день. Улыбку Сана, когда он обнимал его в последний раз. Голубую макушку Хонджуна, скрывающуюся за углом. Он никогда не узнает, сдал ли Хонджун тот экзамен. Больше не увидит, как расцветают деревья и как по-особенному ярко светит солнце после дождя. Как облака отражаются в лужах. Как… — А Чонхо? — Ёсан заставил себя прервать поток безрадостных мыслей. — Хотя бы с ним мне можно увидеться?***
Тяжело дыша, Чонхо повозился за столом, стараясь устроиться получше — его живот еще увеличился, и писать ему было неудобно. Ёсан, дыша не менее тяжело — ослабленный организм в последнее время совсем сдал — продиктовал последние несколько строчек и с облегчением закрыл глаза. — Теперь все, — проговорил он севшим от долгого монолога голосом. — Слава богу, — Чонхо откинулся на спинку стула и вздохнул. — Эта беременность — просто ужас какой-то. Смерть? Считай, что ты легко отделался. Вот это, — Чонхо выразительно глянул на живот, — настоящее испытание. Ёсан слабо улыбнулся сухими губами. Чонхо бывал резковат, но все его бесцеремонные шутки были намного лучше жалостливых взглядов Сонхва или слез Минги, от которых его едва справляющееся сердце окончательно разрывалось на части. — Прости, что бросаю тебя с этим, — тихо проговорил Ёсан. — Что ж, придется простить, — Чонхо сделал задумчивый вид. — Непреодолимые обстоятельства, так и запишу в твоем официальном письме с извинениями. — Если хочешь получить такое, писать придется самому, — пошутил Ёсан, и они оба тихо посмеялись. Ёсан еще раз пробежал глазами все, что Чонхо записал под его диктовку и, удовлетворенно кивнув, передал обратно другу, чтобы он вложил письма в конверты с именами Сана и Уёна, а также адресами их университетов и названиями факультетов. — Обещаю передать их им лично в руки, чего бы мне это не стоило, — торжественно произнес Чонхо, крепко сжав руку Ёсана. — Мне так жаль, что я не смогу поучаствовать. Я очень хотел бы быть там, рядом с тобой. — Ты сделал достаточно, — успокоил его Чонхо. — Тебе нужно отдохнуть. — Я так устал, — согласился Ёсан. — Я знаю, — Чонхо печально улыбнулся. — Я буду очень сильно скучать. Спасибо тебе за все, — Чонхо все же не сдержался и быстро вытер слезу тыльной стороной ладони. — Все будет хорошо, — сказал Ёсан. — Я буду наблюдать за вами, чтобы вы не наделали глупостей. — Так и сделай, — Чонхо еще раз сжал руку Ёсана и поднялся. — Твоя смерть не будет напрасной. — Очень надеюсь, — Ёсан постарался улыбнуться. — Прощай, Чонхо.***
— Доктор Ким подписал официальный приказ о прекращении твоего лечения. Мы не помогаем тебе, а только мучаем. Прости. — Ничего, — Ёсан протянул руку, чтобы стереть с лица Минги слезы. — Ты обещал не плакать. — Знаю, я… — Минги постарался улыбнуться, но его губы кривились и дрожали. — Это сложно, но так для меня будет лучше. Мы же это уже обсуждали, — Ёсан осторожно убрал прилипшие к щекам Минги пряди и устало уронил руку обратно на кровать. Его радужки за пеленой слез превратились из тепло-карих в почти полностью зеленые, как листва за завесой дождя. И каким бы печальным не был наступающий момент, даже теперь Ёсан не мог не любоваться красотой Минги — его смуглой кожей, еле заметными веснушками на носу, пухлыми губами. — Ты обещаешь мне не грустить? — спросил Ёсан. — Ты не останешься один. Скоро ты сможешь выйти, и тогда… Пообещай, что ты начнешь жизнь сначала. Помни обо мне, но не позволяй этим воспоминаниям мешать тебе. Ты столько времени потратил здесь. Тебе нужно столько всего наверстать, увидеть и почувствовать. Ненавижу то, что я не смогу быть с тобой, когда ты будешь все это делать. — Ненавижу, что мне придется делать все это без тебя, — ломким голосом сказал Минги. Он поцеловал Ёсана в лоб, потом осторожно прикоснулся губами к кончику носа. — Ты ничего не почувствуешь. Я поверну тумблер до одиннадцати. Ты просто заснешь. — Я люблю тебя, Минги-я, — проговорил Ёсан. — Спасибо, что ты случился со мной в этой жизни. Благодаря тебе я ни о чем не жалею. — Засыпай. Может, потом ты проснешься и поймешь, что все это было лишь сном.***
Снова наступил апрель. Потеплело, зазеленела трава, высыпали первые цветы. Облака казались белоснежными на фоне безупречно голубого неба. Солнце теплыми косыми лучами заглядывало в палаты для беременных, в которые перевели уже начинающих готовиться к родам кандидатов. Теперь им позволялось выходить в маленький закрытый дворик, дышать свежим воздухом и греться на прогретых солнцем лавочках. Как и каждую весну медленно начинали распускаться вишни. Все было как обычно, но Ёсана уже не было в том апреле.