Хеппи Энд

      Хосок ненавидит Юнги. Терпеть не может его друзья. На дух не переносит окружение, советующее бежать из этого абьюза, в которых блондин умирал. Раздражают его слез. Выводят попытки омеги нормализовать их отношения путем разговоров. Сделать их «нормальными», такими, какие еще называют «здоровыми». Хосоку это не нужно, его и так все устраивает. Но не устраивает омежья непокладистость и то, как последние недели он активно с ним борется. Чон не видит в нем жертву, не ощущает, что омега от него зависим на все сто процентов. Потому Мина хочется изолировать, сломать ноги и насильно оставить с собой до конца жизни. Не от большой любви, да и не от жгучей ревности: Чону на него абсолютно похуй, но держать рядом с собой стало чем-то жизненно необходимым. Подобно кислороду, сну и той сигарете, пока парень бесшумно всхлипывает на сидя на краю серого дивана после пощечины. Юнги сидел и как можно тише плакал, будто маленький мальчик перед отцом тираном, что не мог потерпеть слез в своем доме.       – Юнги~а, – голос приобретает виноватый-нежный тон, и альфа аккуратно подсаживается рядом, притягивая дрожащее тело к себе. – Прости, мне очень жаль, что я так поступил. Я не хотел.       Но Юнги и слова промолвить не может. Он не обнимает в ответ, кажется, даже не слушает, но больше не плачет. Потому что слез уже не осталось. Лишь чувство страха и терзающая обида растеклась по худенькому телу. Блондин ощущает себя маленьким мокрым котенком, которого подобрали на улице, накормили, согрели, а потом начали бить. Ни за что. Не понятно почему. Просто так? Но сил зализывать раны уже нет. Он борется с гнетущим ощущением саморазрушения более месяца, искренне не понимая за что заслуживает такую жестокость. Навязчивые мысли об селфхарме заставили его психотерапевта увеличить дозировку антидепрессантов. Мин никогда не изменял, никому глазки не строил, даже по пятницам в бары и клубы не ходил. Всегда прогибался под хотения и желания альфы, перенося встречи с немногочисленными приятиями на потом. И в сексе никогда не отказывал, даже когда реально болела голова и абсолютно не хотелось.       – Прости меня, крошка, – сочувственно просит шатен, начиная мягко целовать молочную шею, спускаясь к плечам, мягко оттягивая ворот белой футболки. – Мне ужасно жаль, что я тебя ударил. Я правда не хотел.       От Хосока пахнет ненавистными младшему сигаретами, дым которых пропитывался в крашенные волосы. Парень успокаивающе гладит по спине, выдыхает никотиновый дым ему в спину и шепчет слова извинений, оставляя поцелуи в чувствительном для омеги месте за ухом. Но если в обычной обстановке это приятно до мурашек по коже, то сейчас противно. Ужасно противно; хочется оттолкнуть, убежать, спрятаться и желательно умереть. Но пережитое предательство и шок берут верх, потому даже моргать становится тяжело. Юнги не до конца понимает, как из любящего партнера, который души в нем не чаял, за считаные месяца стал маниакально-зависимым манипулятором, поднимающим на него руку.       – Пожалуйста, ответь мне, милый. – говорит любовно, мягко взяв за подбородок, равняясь с ним лицом к лицу. Пускай он умело строит из себя нежного любовника, омега четко слышит ту нотку раздражения в его словах, понимая, что своим молчанием сделает только хуже.       – Я хочу расстаться.       – Что ты хочешь?..       – Я не могу больше с тобой встречаться, Хосок. – несвойственный холод и резкость появляется в голосе белокурого. – Ты меня убиваешь.       Мин чувствует, как пальцы на его подбородке сжимаются, а черные глаза заливаются большим мраком. Становится неописуемо страшно. Он чувствует, как леденеют стопы, дрожат руки и по лбу скатывается холодный пот. Такая же пугающая пелена была в когда-то теплых и любимых глазах стоило запнуться о Тэхене. Тэхен – это его лучший и кажется единственный настоящий друг, с которым можно поделиться переживаниями, попросить совета и получить сопереживания. И скажете: «да что тут такого?». Ничего бы «такого» и не было, не будь Ким альфой. Юнги воспринимал его исключительно, как друга, никогда не рассматривая в качестве партнера, собственно, как и сам Тэхен. Правда вот Хосок этой истины не понимал и принимать не хотел.       – Повтори, что ты сказал. – строго приказывает шатен, больно сдавливая чужие щеки.       Но Юнги, даже если бы мог сейчас сказать что-то – не смог бы. Все, что он может в данный момент это болезненно простонать и прикрыть глаза. Тело покрылось ходуном мурашек от страха, а через мгновение ощущается звонкий шлепок по щеке. Рефлекторно распахнув глаза и схватившись за горящую от пощечины щеку, тот ощутил, как глаза вновь наполняются слезами.       – Отвечай. – остро требует шатен и награждает вторую щеку не менее болезненной пощечиной. – Что ты хочешь?       Такую же черную пелену он видел лишь в глазах покойного отчима. В юношестве, придя в их семью, тот часто пил вместе с его материю и в одурманенном состоянии не раз поднимал руку. Он любил его тончайшие запястья, длинные пальцы. Густые ресницы обрамляющие по-лисьи прищуренные глаза, кукольные вишневые губы, матовую, как китайский фарфор кожу. Но особенно ему симпатизировала детская беспомощность и отсутствие протеста на все злодеяния со стороны матери Мина, с каждым разом позволяя себе больше и больше. А все происходящее сейчас вызывало лютый триггер, возвращающий на 5 лет назад.       – Чего ты молчишь?! – срывается на озлобленный крик Хосок и хватает его за шиворот.       Но белокурый, ничего кроме, как плакать не может. Он задыхается от страха и истекающей из него истерики, беспомощно закрывая лицо руками. Хочется провалиться под землю, спрятаться, но не ощущать этих унижений.       – Отвечай! – кисти насильно отрываются от чудесного лица, заставляя переживать происходящий ужас без возможности скрыться от него.       – Я…я…       Альфа выглядит пугающе. И без того холодные глаза становятся холоднее айсберга; острые и опасные, убивая одним взглядом. С искривлённым от злобы лицом омегу грубо тянут за плотную ткань футболки и тащат за собой. У блондина ноги не слушаются, дрожат, запинаясь друг об друга. Упасть бы на пол, как маленький ребенок в магазине, когда мама отказывается купить конфет, устроить истерику, обратить на себя внимания окружающих, найти в них помощь. Но в квартире они одни.       – П-прости…прости меня! – молит Мин и падает ему в ноги перед самой кроватью. – Я был не прав! – складывает ладони в молитве, начиная тереть их между собой и рыдать.       Хосок никак не мог ожидать подобной развязки. Он тешился мыслями о собственном господстве, не предполагая даже возможности, что Юнги может выйти из-под его власти. Убежденность в этом зародилась еще при первой измене, которую омега ему любезно простил. Собственное тщеславие и та степень самоуверенности, которую, вероятно, лучше назвать самовлюбленностью не предполагала за собой даже мысли об омеговском непослушании. А сейчас что? Сейчас он отбился от рук и нужно преподавать ему урок.       – Хосок, пожалуйста! – окутанный страхом, истерически вопит младший и хватается за его ногу, как только Чон начинает тянуть его на постель. – Не делай этого!       Мин ему был необходим; отказаться от блондина было невозможно. И такая острая необходимость была вызвана ни огромной любовью, ни желанием состроить с ним семью, причина была в чрезмерной эгоистичности и чувства собственничества. Мысли о том, что этим омегой будет владеть кто-то другой невыносимы. Потому что Юнги принадлежит ему. Его тело, лицо, весь он сам – это собственность Чон Хосока, и сейчас он это докажет.       – Пойдешь на хуй к своему дружку? – в голосе строгая спокойность, от которой омега ослабляет свой обхват руками, позволяя насильно затащить себя на постель.       Юнги очень страшно. Все происходящее возвращало флешбеком в подростковые годы, когда отчим, вечно желающий ощущать собственную властность, выводил ребенка на унижения. Принуждал делать неприятные вещи, извиняться на коленях и позволял себе трогать мальчика в интимных местах. Сейчас бы вскочить, рвануть к двери, выбежать из квартиры и избавиться от этого кошмара, но все тело онемело, предательски отдаваясь в руки мучителя без противоборства. Альфа опасно, но до ужаса медленно, будто зверь, крадется с той противной усмешкой на губах. Блондин, по спущенным штанам, сразу догадался, что его ждет, потому собрав остатки своих сил начинает ползти назад и одним резким рывком практически сваливается с постели. Но его вовремя хватают за ногу и больно тянут обратно на кровать.       – Отвали! – истерично кричит парень и начинает брыкаться, пинаться и драться, лишь бы выбраться из-под крепкого тела. Но его награждают еще одной пощечиной и обезвреживают руки.       Чон от его сопротивлений чувствует жгучее возбуждение и омерзительной ухмылки сдержать не может. Помнится Чимину всегда нравилось погрубее, потому способность к занятию сексом альфа потерял. Он умел только трахаться, брать насильно, вдалбливать в постель до болезненных стонов и молитв остановиться. А вот Юнги грубость не выносил, всегда просил быть нежнее и медленней. Это раздражало.       Блондин не оставляет свои попытки сопротивления, стараясь пинаться ногами и брыкаться, взмывая торсом кверху, вертя головой так, что разбивает нижнюю губу склонившемуся к нему альфе. Чон смотрит злобно, но младший отвечает таким же взглядом. Он не плачет, глаза не блестят от любви. Тот огонек жизни сменяется пеленой ненависти, а медовый отблеск залился чернотой. Больше он не тот 14-ти летний маленький мальчик, который будет это терпеть.       – Ты заебал. Лежи спокойно. – раздраженно рычит брюнет и слизывает кровь с своей губы.       – Пошел нахуй.       Хосок хмурит брови, стискивает челюсть и от такой дерзости бесится пуще прежнего. Он больно сдавливает руку, которые держали руки омеги над его головой и свободной оставляет новую пощечину на покрасневшей щеке. Мин его взглядом ненависти прожигает и неожиданно плюет насильнику в лицо. Альфа, опешивший от его действий теряет бдительность, выпуская кисти из своей хватки и Юнги, пользуясь этим ступором толкается на шелковой простыне из-под нависающего над ним тела и в состоянии аффекта пинает брюнета в грудину. Выиграв своими действиями пару секунд, младший сразу рвется к двери, распахивает и застывает будто вкопанный.