Хеппи Энд

      Чонгук устало зевает, вставляя ключ в дверной проем. День в школе был крайне утомительным; две контрольные за день – это просто издевательство! Обществознание пускай и давалось ему очень легко, но успехи по биологии вызывали в энергетический подъем. Репетиторство Юнги действительно дало свои плоды – все утомительные и непонятные для него темы про генетику, клетки и размножение одноклеточных всплыли из страшной синей глубины непонимания на поверхность. Омега мог интересно и простыми словами объяснить принцип любой темы, в то время как в школе материал подавали крайне занудно и местами даже непонятно.       Чон снимает обувь и аккуратно переступает порог квартиры, тихо шоркая по коридору и заворачивая на кухню. Школьник подтанцовывает под громкую музыку в наушниках, и скользит в тапочках по плитке на полу, как только банановое молоко оказалось в руках. Он кидает рюкзак на диван и лениво осматривается в поисках кого-нибудь живого в доме. Белый кейс легко вылезает из кармана и наушники отправляются заряжаться, когда мальчик подходит к двери в спальню брата. Не успевает он постучать, как та сама распахивается.       – Я… – мгновенно теряется брюнет, быстро бегая глазами с одного на другого. – Я не вовремя?       Конечно, первая мысль, возникшая в голове школьника, была о том, что он застал эту парочку за чем-то неприличном и помешал их интиму, но, кажется, проблема была куда серьезней. Юнги был слишком помятым, с заплаканными глазами и уж больно бледным лицом. Он стоял без верха, с обнаженной грудиной на которой красовались багровые, совсем свежие засосы. На плечах были следы от зубов, шею обрамили такие же красные пятна. Но он не выглядел возбужденным, как это подобает в следствии огромного сексуального желания и страсти от долгих прелюдий. Смотрел он испугано, губы дрожали и всем своим видом умолял о помощи.       – Юнги…что-то случилось? – обеспокоенно спрашивает школьник и аккуратно кладет руку на его предплечье, успокаивающе поглаживая.       Но блондина будто кипятком обожгли: чужую руку он её одергивает и весьма грубо толкает младшего. Будто одурманенный чем-то Мин быстро рвется к выходу, не в силах проронить ни слова. Да, и собственно, вопроса он не услышал. Казалось, что он находится в огромном водном пузыре, ограниченный от всех. Парень даже не видит куда идет: плетется на память, ноги сами вели его, в состоянии шока совершая все действия машинально. Он чувствовал будто оказался в какой-то хоррор игре, где главная миссия была покинуть дом. Иначе…иначе он точно умрет.       – Юнги, подожди! – крикнул Гук и собирался помчаться за ним, хотя бы помочь надеть кроссовки, замечая, как шатается чужое тело во время этого процесса, но за спиной слышится строгий запрет.       – Оставь его. – железно приказывается шатен и утирает чужую слюну какой-то тряпкой. – Пусть идет.       – Но хен… – сочувственно и с какой-то ноткой дерзости, немного потеряно произносит альфа, смотря то на строгого брата, застегивающего свою ширинку, то на качающегося в стороны парня.       Не знание всей ситуации Чонгука ужасно пугало. Что произошло между ними? Почему Юнги такой убитый? Что сделал Хосок? Да, определенно, это брат сделал что-то настолько плохое, что омега на ногах стоять не может. Чон чувствует, как стыдливо его глаза заливаются слезами, боясь, что Мину сделали больно и он, в силу своей незрелости и неспособности идти против воли брата ничего не может сделать. Хочется сорваться, обнять, как-то эгоистично разрыдаться и молить о том, чтобы Юнги остался с ними…с ним. Потому что голова начала сама по себе надумывать все самое плохое, после которого омега точно никогда не вернется к ним, даже не смотря на огромную привязанность.       – Я не ясно выразился?

***

      Юнги точно не помнит, как добрался до дома. Да, оно, собственно, было и не важно; в глазах черная пелена, ноги держатся из последних сил, а руки машинально, по памяти, открыли входную дверь. С отключенным мозгом парень переступает порог квартиры в кроссовках и тело само плетется на кухню.       Ту старенькую, но любимую. Где отец готовил оладьи, самые вкусные в его жизни. Те очень жирные, в огромном количестве подсолнечного масла, но пышные. Мин готов отдать все, чтобы хотя бы на секунду ощутить себя снова двенадцатилетним. Когда в семье все было хорошо; мама была непьющей, а отец живым. Когда по выходным они старались проводить весь день вместе, осенью выбираться за грибами, а зимой кататься на коньках. Когда Мин, будучи тихим и спокойным мальчиком без особой страсти к «детским забавам», просил на день рождения энциклопедию по насекомым. Он помнит, как они с отцом нашли четырехлистный клевер и омега на день рождения родителя сделал из него кулон. Помнит, как мужчина, не смотря на усталость после работы с интересом слушал детский лепет о пионах и фиалках. Помнит, что любили.       Ту старенькую, но ненавистную. Где мать, после кончины мужа начала выпивать. Те уютные вечера с запахом самого вкусного рагу сменились запахом водки и сигарет. Мин готов отдать все, чтобы стереть этот эпизод жизни из своей головы. Когда сменяющиеся собутыльники матери стали причиной страха в собственном доме. Когда появился «постоянник», ставший не только любовником для женщины, но и отцом для потерявшего одного родителя мальчика. Когда его жизнь превратилась в ад. Он помнит, как мать закрывала глаза на издевательства и побои над своим ребенком, будучи под опьянением. Помнит, когда над ним впервые надругались и принуждали еще не раз. Помнит, что убивали.       Блондин достает бутылку вина, которая была подарена Тэхеном из поездки во Францию и являлась в доме практически не пьющего омега больше сувениром. В абсолютной затуманенности из кухонного шкафчика достается баночка антидепрессантов и импортный нектар вливается в парня прямо из горла. Хочется забыться и почувствовать себя лучше. Хочется быть здоровым, таким же, как и все. Таким же, как Чонгук; маленьким, неоскверненным, еще не познавшим трудностей жизни. Хочется любви и быть любимым. Такой же гармонии и взаимопонимания, как в отношениях Кима. Хочется жить и умереть одновременно.       Самоубийство – это решение, принятое от безнадежности, отчаяния и одиночества. Черная дыра клинической депрессии, которая из-за внешних и внутренних агрессоров может усугубиться и стать больше импульсивностью, нежели искренним желанием. Всепоглощающее чувство моральной подавленности само тянется к желтой баночке, высыпая в ладонь горстку белых таблеточек, что с помощью алкоголя разом проходят через горло. Выход есть всегда – так думал Юнги, не позволяя отчаянию взять верх. Но сейчас он чувствует себя в ловушке, из которой никто и ни что не поможет выйти.       Люди, которые говорят о том, что суицид – это акт эгоизма, всегда ссылаются на тех, кто выжил. Что жить нужно не для себя, а для кого-то, ради кого-то. Но тяжело существовать ради того, кто подвергает унижению и издевательствам. Сложно быть для всех хорошим и счастливым, не получая того же самого в достаточном количестве. Юнги нужно много внимания, признания, что его любят и ценят. Очень хочется любви, поддержки, но ему сложно раскрыться. За всю трехгодовую дружбу с Тэхеном, блондин так и не смог поделиться терзающими мыслями. Людей, покончивших с собой, можно обвинять в чем угодно, но только не в том, что они поступили безответственно.       Может это прозвучит парадоксально, но Юнги не хотел умирать. Возникающее угнетенное состояние и острая необходимость в снижении апатии захватили его с головой, заставляя против своей воли запихивать в себя таблетки. Он верил, что так ему станет легче. Что седативное средство привычно успокоит, уложит на диван и вырубит из жизни на какое-то время, с чувством приподнятости настояния и отдыха после пробуждения. Но, как известно, злоупотребление препаратами в совокупности с алкоголем – это один из сюжетов суицида, к которому тот бессознательно пришел.       От передозировки появилась слабость, мучительная головная боль и тошнота. Мин буквально валится на пол в попытках подняться на ноги. Он чувствует, как пульсирует кровь в висках, ощущает невыносимые боли в животе и тремор всего тела. Лишь сейчас, на грани медикаментозного отравления и приближающегося чувства смерти появилась огромная тяга к жизни. Дышать становится все тяжелее и тяжелее, в глазах темнеет, сердце начинает биться в разы слабее. Сам феномен смерти ему был страшнее жизни в вечном унижении и насилии. Лишь собрав последние остатки сил и острое желания выжить, Юнги, хватаясь за ручки кухонного гарнитура, жадно глотая воды из-под крана. Длинные пальцы проникают в самую глотку, в попытках вызвать рвоту и выблевать съеденную ранее банку таблеток. Но тут, сил ему не хватает и обессиленное тело с грохотом падает на пол. Последнее, что слышит и видит Мин в этой жизни – вибрацию телефона и их забавное селфи с Чонгуком на абоненте. Юнги всегда знал, что хотеть жить – это замечательно.                   Но больше не смог.