Прыгай

      Мне нельзя такое говорить, мне нельзя проводить такие сравнения, особенно помня, что вина за все лежит только на мне, но мысли не по моей воле складываются в повторяющиеся поэтические для посторонних людей и трагические, наполненные болью, слова для меня. Месяц за месяцем я наблюдаю, как прекраснейший лотос растет на безмятежной и недвижимой водной глади. Он лишь красив, больше про него ничего нельзя сказать, потому что ветер не колышет здесь воду, не заставляет капли воды сверкать на лепестках чашечки, не дает ей скользить.       Дань Хэн уже больше года не говорит, не реагирует на мои слова и окружающих. Он послушно берет ложку и ест, если ему поставить еду, послушно закрывает глаза, когда я укрываю его. Я могу оставить его дома одного надолго, и он не заплачет. Он послушен, но это не то послушание милого мальчика, каким он был до моего кризиса. Это было не решение Дань Хэна, это лишь пустота.       Иногда мне кажется, что он уже ушел от меня, что я вновь один. Такое же одиночество я испытываю накануне реинкарнации видьядхары. Что если он ушел от меня навсегда? Пройдет еще примерно 18 лет и мне останется лишь вынести его пустое тело в море и надеяться, что следующий ребенок выйдет здоровым? Нет! А этот ребенок, я что оставлю его покореженным? Буду просто смотреть за тем, как его тело взрослеет, зная, что где-то внутри он спрятал напуганного, преданного мной мальчика, который действительно считает, что я мертв? Нет!       Я многое пробовал сам. Рассказывал ему про его прошлые версии, говорил все, что знал сам о видьядхарах, оформлял дом ко всем праздникам. Относил его к морю в надежде, что это сокровенное место сможет пробудить в нем что-нибудь. Но Дань Хэн лишь начал покрываться чешуей из-за воды, будто и тело хотело уйти от меня.       Я так много говорил, улыбался, играл тоном голоса, сколько и за свою вечную жизнь не делал. Я цеплялся за все. Я просил Цзин Юаня поискать информацию про похожие случаи, найти мне специалиста, который не задает лишних вопросов. Но все. Просто все. Было тщетно…       Я смотрел за тем, как мальчик с пустыми глазами неспешно ест. А ведь его бы уже надо было отдавать в школу, но это невозможно. Из детского сада пришлось забирать документы, потому что он своей отчужденностью доставлял лишние хлопоты воспитателям.       Ложка, задев борт тарелки, выскользнула из руки Дань Хэна. Он замер, аккуратно сложив руки на коленях.       — Ничего страшного, если упало, то можно поднять, — я начал миролюбиво, но сам невольно вздрогнул, потому что в этих словах увидел отблеск моего падения год назад.       Я протянул ему ложку и потрепал по голове.       — Знаешь, у меня сейчас отпуск, а погода очень хорошая. Может, съездим куда-нибудь? — я следил за каждым мускулом на его лице. — Я знаю, что ты любишь море, но, может, к горам отправимся? Там очень красиво.       Никак не реагирует. Завис над пустой тарелкой. Так же он замер в первый день у меня, не зная, что из еды выбрать. Сейчас же он даже выбрать не пытается — просто механическое действие закончилось, а нового я ему не дал.       Я взял его на руки, чтобы отнести его в ванную умыться. Невольно я сжался: каждый раз я жду, что его руки, закинутые мне на плечи, обхватят меня за шею, но и в этот раз чуда не произошло.       Я хотел сейчас почитать ему, он любил книги, но меня отвлек стук в дверь.       Посадив Дань Хэна на одну руку, я открыл второй дверь и замер. Страх колол интуицию, как-то само собой тело повернулось так, чтобы малыш был глубже в комнату, чтобы до него нельзя было дотянуться сразу.       — Бум! — Кафка улыбнулась и покачнулась на носках. — Какие вы милые, — из-за ее тянущейся манеры говорить фраза прозвучала, скорее, коварно, чем очаровательно.       — Что тебе надо? — я хотел закрыть дверь. Я достаточно уже навредил, не хватало, чтобы и эта непонятная, но подозрительная женщина сделала что-то мальчику.       — Зяблик напел, что у тебя есть кое-что нужное мне, а я могу предложить услугу, которая поможет тебе. Может, выпьем чай? — она попыталась заглянуть мне за плечо. Я не был уверен, что ее интересовала комната, а не Дань Хэн, поэтому грубо толкнул ее в плечо, возвращая за порог.       — Больше конкретики.       — Мне нужно копье, принадлежащее ему, — она кивнула на Дань Хэна, который от моего толчка завалился и чуть не упал, если бы я не придержал его рукой. — А я могу сказать, как оживить его.       Я понял, что за «зяблик» ей напел. Цзин Юань, продажная крыса. Значит, и в прошлый раз он для нее пытался у меня копье выменять.       — Не… — я открыл рот, чтобы раз и навсегда разорвать все возможные связи с ней.       — Я приду через неделю. Если не передумаешь, то просто не открывай дверь, а если, — ее лицо приблизилось ко мне, ее дыхание шепота толкнулось в мою щеку, — ты поймешь, что отчаяние не имеет дна, то я заберу копье и помогу тебе.       Она без лишних уговоров или сопротивления просто развернулась и аккуратной походкой удалилась. Не знаю, входило ли это в ее планы, но она посеяла во мне сомнения.       Я не должен был отдавать копье никому, я поклялся в этом самому первому Дань Хэну. Да и я мог отмахнуться тем, что через 18 лет ко мне выйдет совершенно обнуленный человек. Но то чувство вины, страх — неужели я буду с ними все эти 2 десятилетия? Нет, всю жизнь? Этот Дань Хэн станет для меня мертвым внутри мальчиком в моей памяти. Не капризным, не талантливым, не заботливым, а погубленным мной?       Я посмотрел на мальчика, сидевшего на моей руке и таращившегося в стену, и погладил по голове.       — Ты страдаешь? Может, расскажешь мне? Я хочу, чтобы ты услышал мои просьбы простить меня. Слышишь? — я заглянул ему в безучастное лицо. Хоть бы заплакал, я бы сам расплакался тогда.