Прыгай

      Уже давно глухая ночь, все дети должны спать, чтобы копить силы для нового дня, но мы с Дань Хэном никак не можем уснуть. Мы так истосковались друг по другу, что уместились оба на диване. У меня затекла шея и согнутые ноги, места было мало, но уходить я не хотел, да и он, мне кажется, не отпустил бы меня. Он просто соскучился, поэтому прижался спиной ко мне, как замерзший котенок. Я же боялся. Я боялся, что если уйду от него хоть на миг, он вновь уйдет в себя и я останусь один. Мне было страшно и засыпать: вдруг я проснусь, а все это окажется лишь сном, слабым утешением для моего сознания.       Я готов часами смотреть, как он лежит, обнимая ворона, и изредка, возится, чтобы лечь поудобнее. Так обычно смотрят на то, что любят? Почему-то я сейчас чувствовал себя, как ученый, который увидел вылупление бабочки, в которую никто не верил. Он прекрасен именно тем, что живой, что может думать и говорить о своих мыслях. Мне не верится, что я когда-то считал его болтовню назойливой или надоедающей. Нет, все прекрасно, если он рядом.       Мне безумно хорошо рядом с ним, словно я нашел что-то, чего мне отчаянно, до бессмыслия в жизни не хватало. Словно у меня появилась мечта или цель, то, ради чего другие люди живут, а не существуют, что наполняет их жизнь красками и впечатлениями.       Под влиянием мыслей и чувств я обнял его и прижал к себе сильнее. Теперь я чувствовал, как он коротко и размеренно дышит. Он обхватил меня за руку и положил на нее голову.       — Блейд, зачем ты это сделал? — его сердце забилось сильнее, даже если бы я не понял из его слов, о чем он говорит, то по этому пугливому пульсу прочитал бы все. Для него то, что произошло год назад, лишь вчерашнее событие.       — Я больше так не буду, не думай об этом, хорошо? — я погладил его по голове.       — Это я виноват?       Он повернулся ко мне и вперился в глаза. При слабых отблесках с улицы от фонарей и вывесок, они блестели, как у серны или котенка, смотрящего на гирлянду в канун праздника. И одновременно из-за этого казалось, что его глаза полны слез, готовых сорваться с ресниц.       — Чушь. Просто иногда я веду себя, как последний мудак, — я спохватился и добавил. — Только это слово не запоминай.       — Ты же его уже говорил, — Дань Хэн рассмеялся.       — Вот как, тогда забудь его! — я наигранно строго нахмурил брови. Я уже и забыл за год, что ляпал и чем крошил на его милую душу. Или он помнит это от предыдущих Дань Хэнов?       Мальчик взял мою большую и ленивую ладонь и стал ее рассматривать, водить по ней пальцем. Особенно его заинтересовал обрубок пальца, но спрашивать он ничего не стал. Интересно, он действительно забыл о том, что его волновало, или так он пытается скрыть от меня, что мое уклонение от ответа его огорчает?       Из-за того, что я лежал на боку, а ворот рубахи был расстегнут, странное змеиное кольцо, которое я носил с собой на цепочке, случайно выпало наружу. Не знаю, зачем я носил его с собой, наверное, потому что к последней воле всех Дань Хэнов я относился особенно щепетильно. Малыш и раньше видел его, но почему-то сейчас оно заинтересовало его впервые.       — Это отдал тебе вредный Дань Хэн? — он взял кольцо и посмотрел в мой глаз через него.       Да, оценку своей предыдущей версии он дал очень точную. Иначе эту кислую мину и не назовешь, от него, мне кажется, у меня даже молоко скисало.       — Да.       — Блейд, ты любишь меня?       Такое я максимально не ожидал. Было бы чем подавиться, я бы уже хватал воздух после этого вопроса. Ладно, это неожиданно, но это просто детский вопрос. Просто после того, как я его заставил думать, что бросил, ему не хватает уверенности во мне.       — Ну да, я очень по тебе тосковал. Я переживал, — я протянул руку, чтобы погладить его по плечу. Он ведь этого хотел? Но по его лицу я понял, что ошибся.       — Нет, — он помотал головой, его волосы даже стали хлестать его по лицу. — Я не про эту любовь говорю. Других Дань Хэнов ты любил иначе. Ты любишь меня по-другому?       Хотел бы я сделать вид, что не понимаю его, но мы помнили с ним явно что-то одинаковое. Не думал я, что с этим невинным Дань Хэном придется подобные разговоры так рано начинать. Я даже не знал толком, что ему надо говорить. Я был несколько даже потерян, потому что то, что я сейчас чувствовал к нему, было действительно любовью, но не такой, о которой он думал. Не сказать, что это и была полноценное родительское чувство. Но сейчас с ним точно не надо говорить об этом.       — Малыш, послушай, — я уложил его на диван, а сам сел. И потому что тело уже не выносило, и потому что мне было неловко. — Сейчас ты еще молодой, ты, может, боишься, что я уйду от тебя, хотя этого не случится, может, на тебя влияют воспоминания от других Дань Хэнов. Я люблю тебя, но иначе. И это нормально. Было бы наоборот странно и даже нехорошо, если бы я не любил тебя как родитель сына. Когда ты немного подрастешь, если твои чувства не изменятся, то сможешь задать мне вопрос снова. Я отвечу тебе также честно, как и сейчас. Хорошо?       Дань Хэн грустнел с каждым моим словом. Нет, я не должен ему потакать сейчас в этом вопросе. Он ребенок, а моя ответственность, как родителя или наставника, вырастить его, научить миру, любить, но той особенной чистой любовью отца. Я достаточно совершил ошибок и знаю точно, что сейчас поступаю верно. Подрастет — посмотрим, но сейчас я для него дядя, человек, на которого он может положиться, который защитит его и покажет, как справиться с величием мира.       Я укрыл его и сел рядом. Скоро он уснет, я же дождусь утра, чтобы точно знать — он вернулся ко мне навсегда.