Прыгай

      Трое последующих суток были для меня тяжелыми. Не только из-за того, что мне самому было все время дурно, но из-за подвешенного состояния Дань Хэна. В один час мне казалось, что беды миновали, что вот сейчас он отоспится и откроет глаза. Но словно издеваясь над нами, его недуг в скором времени вновь начинал его мучить. То жар накатывал на него с безжалостностью, то чешуя вновь каменела, то он замирал, как змея на холоде. Я аккуратно пытался очистить его кожу от чешуек, хотя не везде она поддавалась, колебался, не зная, лучше ли ему будет постоянно сидеть в воде или чередовать это. Я хватался за голову, не зная, как его покормить, ведь его изможденное тело не знало, откуда взять ресурсы. Я пытался вливать в него воду или бульоны, которые заказывал, но он то слабо давился, грозя задохнуться, то все лилось наружу. Желудка достигали крохи.       Вся моя жизнь теперь крутилась вокруг него. Или сбить жар, или отнести его в воду, или накормить. Я и раньше занимался всеми этими заботами, но теперь они изматывали тревогой: а вдруг не выживет, а вдруг я делаю хуже, а вдруг я пропущу тот миг, когда он откроет глаза и попросит меня о чем-то.       Я спал урывками, то и дело вскакивая, чтобы проверить его состояние, наверное, из-за этого и не мог восстановиться. Ел то, что оставалось от неудачных попыток покормить Дань Хэна: холодильник уже давно опустел, поэтому я заказывал на двоих.       В один из этих дней я, отнеся Дань Хэна в ванну и наблюдая за набирающейся водой, случайно посмотрел в зеркало. Вернее, сначала меня привлекла маленькая зубная щетка Дань Хэна в динозавриках. Я невольно подумал, что теперь она ему не подойдет. А следом я зацепил и свое отражение в зеркале. по утрам мы раньше обычно вместе стояли перед ним. Пока я расчесывал свои длинные волосы или волосы мальчика, он чистил зубы и внимательно наблюдал. Мы оба наблюдали друг за другом, потому что только по слезящимся глазам малыша я понимал, что больно дергаю расческой. Он никогда не говорил, что ему больно, терпел.       Мои волосы сейчас были в ужасном состоянии. Даже представить не мог, как их распутывать. Если моя шевелюра в таком состоянии, то что с Дань Хэном? Я посмотрел на него — точно такая же печальная картина. В тревогах о его здоровье я забывал о других нуждах. Ему, наверное, было жарко или влажно от спутанных волос.       Еще раз взвесив свое отражение, я пошел в комнату Дань Хэна, отыскал на его столе ножницы и вернулся в ванную. Мои патлы отрезались неохотно. Наверное, будь во мне больше сил или рассудительности, я тоже не столь резво решился бы на то, чтобы откромсать их. Все же они для меня означали ту долгую память и жизнь, которую я тянул за собой: все люди, места, события, чувства — они со мной столь же долго, сколь длинны волосы. Но сейчас на них нет времени. Еще пара дней такого образа жизни и я их не смогу расчесать. Шее с каждым режущим звуком становилось все холоднее, а голова все норовила опуститься вперед, словно шея лишилась подвешенного камня.       Дань Хэна я подержал в воде примерно с полчаса и перенес обратно в комнату. Укутав его, я дождался, когда волосы станут суше и, прислонив его к спинке дивана, стал пытаться аккуратно распутывать и заплетать его волосы. Процесс расслабил и отвлек мой обеспокоенный разум, я почти ни о чем не думал. Даже удивился, когда, закончив, обнаружил себя в сумерках.       Дань Хэн все также спал. Хорошо, что спокойно. Я аккуратно уложил его на диван, укрыл, проверил температуру. Все было подозрительно хорошо. Меня тошнило от голода, поэтому я отправился на кухню, чтобы найти что-нибудь. В холодильнике были остатки какого-то бульона. Не разогревая, я стал его пить, чувствуя, как холодный жир противно оседает на губах. Сделать я смог глотка 3-4, потому что волнение во мне внезапно всколыхнулось. Я с тревогой подумал, что он может опять сейчас замереть или перестать дышать, может, проснувшись, он упал с дивана или потеряет меня. Отставив полную чашку бульона, я вернулся к Дань Хэну. Мои опасения были напрасными: он все также спал. Никаких изменений.       Раз поесть мне не удалось, я решил, что могу прикрыть ненадолго глаза, буквально на пять минут. Я сел у края дивана, положил голову на руки и прикрыл глаза. Сразу уснуть у меня не вышло: несколько раз я нервно вздрагивал и открывал глаза, но вскоре сон все же сморил меня.       Проснулся я уже ночью. Не знаю, сколько мне удалось поспать. Я тут же перевел глаза на юношу и замер в нерешительной радости.       Дань Хэн, слабо блестя приоткрытыми темными глазами, смотрел на поднятую вверх исхудавшую руку с длинными узловатыми пальцами.       — Дань Хэн, — я задохнулся, — как ты? Что-то болит?       — Блейд… ты здесь, — он резко повернулся, видимо, только заметил меня рядом. — он опустил руку мне на голову и слегка потянул за волосы, видимо, прося лечь рядом. — Твои волосы…       — Ничего. Просто жарко было, — я, как завороженный, поднялся и забрался к нему на диван. — Как ты?       — Что со мной? Руки такие большие. Тело тяжелое. И голова… мысли текут странно, непривычно, — Дань Хэн с волнением прислонил ладонь к своему лицу.       — Я сам не знаю. Но об этом завтра, — я жадно смотрел на него, слушал его сбивающуюся речь.       Не выдержав, я прижался к нему. Сердце гулко и взволнованно билось, он явно нервничал из-за того, что произошло с его телом, я четко слышал, как он дышит. Его руки спустя пару мгновений легли на мою спину, а голова опустилась на мой неровно постриженный затылок.       — Блейд, — в его глубоком голосе проскочила дрожь. — Кафка же больше не придет за нами?       — Дань Хэн, прости меня, — у меня вновь сжалось сердце от воспоминаний о том, как она грубо хватает его за руку и тащит в машину, о том, в каком изможденном состоянии я нашел его в том углу рыбного склада. — Почему-то все идет не так. Я стараюсь, хочу, чтобы ты прожил эти года счастливо, но все идет наперекосяк. Я ужасный спутник. Я не знаю, что на уме у этой женщины. Может, уедем в другой город или страну? Мы раньше уже путешествовали. Дань Хэн, мне страшно. Настолько страшно, что если бы я мог, если бы это было разумно, то запер бы тебя где-нибудь, лишь бы она не дотянулась до тебя.       Я хотел поднять голову, чтобы посмотреть на реакцию Дань Хэна. Но он крепче прижал меня к себе. Может, мне уже казалось, но он потерся щекой о мою голову. Почему я довел до такого. Ведь пострадал он, страшно ему, но успокаивает меня именно он сейчас, а не наоборот.       Я справлюсь, — он говорил тише, словно боялся напугать меня. — Я просто чувствую это. Если придется, то возьму свое копье. Оно же должно быть у тебя?       — Я отдал его, прости меня, Дань Хэн, — я не знал, перед которым я извиняюсь.       — Вот как, — он даже не удивился.       От его тепла, от долгожданного разрешения ситуации меня начало клонить в сон, в его руках мне было не одиноко. Но только я начал закрывать глаза, как голос Дань Хэна вновь меня вернул в сознание:       — Блейд, я ужасно хочу есть. Словно месяц не было ничего во рту.       Я подскочил и засуетился. Даже не знаю, откуда во мне взялись силы. Наверное, для него во мне всегда будут силы.