Прыгай

      Я явно недооценил мальчишку. Его настойчивости могли позавидовать многие персонажи книг и фильмов. Да, в силу отсутствия многих навыков и ресурсов многое из того, что он делал выглядело иногда нелепо. Но именно в этой нелепости было то, что заставляло меня хмыкать, сдерживая улыбку. Он был похож на милого студента без денег, который пытается завоевать сердце домашней и немного капризной девушки. Все, что у него было: он сам, его чувство и мир, которым он мог пользоваться.       На следующее утро после моего ночного отказа, я проснулся из-за тихого шума. Это то был тихий грохот, то легкий звон. Сначала я в полусне отмахивался от этих подозрительных звуков, но потом подскочил, словно владелец, вспомнивший, что у него есть пакостливый кот. Настороженно я прошествовал на кухню и выглянул из-за угла. Дань Хэн крутился перед столом, старательно укладывая на поджаренный хлеб слои бутерброда. Я был готов часами наблюдать только за тем, как он подравнивает помидоры, чтобы они не перевешивались через край конструкции. Смешно было и то, что он по-детски, завершив слой, остатки начинки отправлял себе в рот. Он уверенно по четкому плану собирал бутерброд. Заминка вышла лишь с соусом. Он достал то, что я купил больше на всякий случай, если придется заправлять салат, и завис с сомнением, словно боялся испортить.       — Оставь лучше без него. В нем чеснока много, весь вкус перебьет, — я вышел, потому что скрываться смысла уже не было: кулинарное шоу подошло к концу.       — Напугал, — парень реально подскочил после моих слов.       — И что это тут у нас? — я сел за стол.       — Да вот просто решил завтрак сделать, — видимо, планировалось это проговорить с легкой небрежностью, словно дело — пустяк. Однако, может, из-за нахлынувших воспоминаний после ночи, может, из-за легкой обиды или гордости, но я услышал оттенок язвительности. Да, этот молодой человек может и покусывать, когда ему плохо.       Он поставил передо мной тарелку со своим шедевром. Сам при этом есть явно не планировал. Я вопросительно посмотрел на него, но решил обойтись без выяснений причин его голода. Может, пока готовил успел наесться.       Я стал есть, хотя под его чуть взволнованным и довольным взглядом это было немного затруднительно, сразу стало казаться, что я откусываю и жую странно и неловко. Обычные бутерброды, за свои столетия я множество раз их ел. Но ответить так Дань Хэну я не могу. Для него эти бутерброды особенные, ведь в них он вложил достаточно усердия. К тому же он делал их специально для меня.       — Ну как? — он старался спросить безынтересно, но боже, все в его движениях выдавало волнение.       — Очень вкусно. Стоит, пожалуй, тебе купить кулинарную книгу, — я думал отшутиться, но он воспринял мои слова всерьез.       — Я могу и каждый день готовить. Я помню от одного из прошлых версий некоторые рецепты. Мне несложно.       Я промолчал, но ему и не требовался мой ответ. Он весь сиял из-за своей маленькой победы. Победа была односторонняя. Как и у всех влюбленных невзаимной. Из моего скромного ответа он уже явно успел построить несколько воздушных замков, шатких, конечно, разрушить их может и он сам своим сомнением в трактовке моих слов, но сейчас он счастлив.       Так я каждое утро стал завтракать несложными блюдами, которые готовил Дань Хэн, специально вставая раньше меня.       Появились у него и две упрямые и немного раздражающие меня особенности. Во-первых, он продолжил спать со мной. Я долго не мог заснуть, потому что чувствовал, как он наблюдает за мной, слышал, как он почти одними губами произносит, словно заклинание «я тебя люблю». Со стороны может казаться милым, но я себя ощущал словно жертвой маньяка, в крайнем случае бабочкой под наблюдением у биолога. Ночью это особенно жутко.       Во-вторых, он завел привычку выходить мне навстречу, когда я ходил в магазин или на переговоры о работе. Я запретил ему выходить ему на улицу без меня после случившегося с Кафкой. Мало ли что может произойти. Но он настойчиво следовал за мной. Так он «провожал меня до дома и защищал». Выглядывал меня из-за угла, ждал, когда я направлюсь к дому и вылетал ко мне со спины. У меня каждый раз сердце замирало от страха, потому что ни разу не ожидаешь в расслабленной обстановке, что тебя обхватит и прижмется долговязый парень. Он ластился, что было вдвойне неловко на людях. Хотя за это я не ругал его. Доставалось Дань Хэну именно из-за того, что он выходил из дома и нарушал мой запрет. Боже, сколько раз я уже сотрясал воздух, сколько ему напоминал о том ужасном дне, просил, умолял не выходить за мной. Но он из раза в раз упрямо действовал наперекор. Как идиот, ну честное слово.       Но милее всего были его попытки впечатлить меня, удивить. Странно звучит, ведь меня уже мало чем можно удивить. То он отрывал в кладовке фейерверки и тащил меня запускать их с ним. Радовался при этом больше меня, как ребенок. То тащил на крышу, чтобы смотреть на звезды. Он с восторгом рассматривал небо, то и дело посматривая на мое лицо, которое оставалось безучастным: слишком много уже произошло под этим небом, оно давит на меня. Он отслеживал каждый праздник, каждое место и событие, которое могло вызвать всплеск эмоций. Однако мои эмоции были или скупыми, или не теми, которых он ждал от меня. Я в лучшем случае умилялся. Умилялся тому, как его тревожит этот новый для него неизвестно в который раз мир, как он рад ему. Но ему было мало умиления, оно ему не нравилось, казалось лишним.       С каждой неделей его попытки становились все отчаяннее, чувства жгли сильнее. Он становился все грустнее и растеряннее. Чувство изводило его…