Прыгай

      Мой нынешний век прекрасен. Хотя громко говорить о веке, ведь я живу лишь пятую его долю. Но я рад, что на мои года не выпадает ничего ужасного. Я помню, как прошлые разы мне приходилось примыкать к миру долгоживущих, чтобы сберечь свой немногочисленный народ от угрозы; как океан стал почти чужим, из-за чего почти два десятка видьядхар погибло, не имея возможности уйти в него. Было страшно приходить каждый день к морю и смотреть на покрытых чешуей, высыхающих и страдающих братьев. Я пытался взывать к воде, тронутой чьей-то грубой и безразличной рукой, но она слабо откликалась и оставалась все такой же ленивой и чужой. Те видьядхары боялись войти в нее. Долгоживущие, наверное, сравнили бы это с горящим домом, в который невозможно, но надо войти. Беда ушла тогда сама, но тех видьядхар уже не вернуть. Они остались печальным воспоминанием на берегу моря, где мы встречаем переродившихся видьядхар.       Я рад, что на мой век не выпало никакой беды. Мой водный народ может спокойно проживать свою пятую долю от века, уходить в море, чтобы переродиться, и вернуться назад к родному берегу, на котором его будут встречать. Прекрасная безмятежность, в которой мы можем скрываться, чтобы спастись. Нас осталось немного. Около 700 особей. Мы не можем размножаться, как долгоживущие или маложивущие. А когда-то наша раса, посланная морем была многочисленна, прекрасна. Нас уважали долгоживущие, маложивущие слагали о нас прекрасные легенды и пытались узнать наши секреты, чтобы продлить свой век. Сейчас нас одаривают жалкой дружбой долгоживущие, от нашего величия остался лишь грозный лик старейшины и красота нашей жизни.       Я должен сделать все, чтобы сохранить секреты нашего народа, о чем поклялся, будучи первым старейшиной. Я должен спасти от опасности остатки нашей расы.       Привычно, как делал это изо дня в день, я шел по берегу моря. Оно было ласковым ко мне, хотя знало, что я вернусь к нему лишь через 6 холодных ветров. Я был привычно рад, что вода здорова и добра, что ее некому потревожить.       Около памятника неушедшим в море видьядхарам, высеченном в камне в виде дракона, устремленного всем телом, прыжком к морю, стояли видьядхары, встречающие своего друга. Ближе к полудню, когда дел станет меньше, сюда придут и другие. Всех должны встречать из моря. Море - наш общий дом, никто не должен покидать дом в одиночку, мы должны быть едины с каждого перерождения.       Увидев меня, многие устремились навстречу мне, улыбаясь. Да, я никогда не бываю один, я очень рад этому. Они подбегают, путаясь в длинных одеждах, сотканных из даров моря, улыбаются и склоняют головы на мгновения, смеются, говорят. Они рассказывают одновременно обо всем: о радости встрече со мной, о брате-видьядхаре, которого сегодня должно вновь подарить нам море, о рыбе, выловленной на рассвете и многом другом, обыденном. Как это прекрасно.       Я отвечаю нескольким из них и иду дальше. Если у меня получится, то надо тоже к обеду прийти и подождать Юншэна, который сегодня вновь стал молодым телом. Примерно через 100 шагов я почувствовал, как волнуется море. Оно в смятении и тревоге, словно встретило что-то новое. Я опускаюсь на колено и кладу ладонь на волны, которые выкидывает мятежная вода.       - Не бойся, - шепотом говорю я.       Вода ластится, обволакивает меня пеной. Я встаю, надо найти источник ее страха. Обведя взглядом крапчатое поле песка, я тут же увидел то, что, возможно, вызвало волнение. Еще через 100 шагов лежало что-то темное, на это накидывались, словно испуганные кошки, волны. С легкой настороженностью я двинулся к этому неизвестному. Уже на половине пути я различил очертания человека. Маленького человека. Я уже с удивлением успел предположить, что это Юншэн вышел на сушу не там, где мы привыкли, но еще через двадцать шагов я понял, что ошибся.       Это был ребенок. Совершенно незнакомый, чужой для наших краев. Он лежал, уткнувшись головой в песок, раскинув конечности, как морская звезда. Рванная одежда открывала худые руки и ноги, бледную, покрытую мелкими ранами и темными пятнами кожу.       С робостью, боясь узнать, что он уже мертв, я положил ему руку на шею. Теплая. Он жив. Осторожно, придерживая голову с длинными спутанными волосами, я перевернул ребенка. Он был без чувств. обветренное и израненное ветром лицо выглядело измученным. Губы потрескались от жажды и были бледными. Выглядел он настолько плохо, жизнь настолько колебалась в сомнении в нем, что, наверное, если бы он был зверем, я, скорее, заколол бы его, чтобы он не страдал.       Но передо мной лежал ребенок. Я развязал полы верхнего платья и поднял мальчика на руки. Он не отреагировал на меня, его конечности безвольно провисли. Одежда сдвинулась, из-за чего мне стала видна его слабо колеблющаяся смятая, словно на нее упало тяжелое бревно, грудь. Я укутал его в полу верхнего платья и обнял. Он был тяжелым, даже странно, что это худое тельце так отягчало мне руки. Медленно, стараясь не трясти ребенка, я пошел обратно по берегу.       Я прислушивался к мыслям воды и одновременно всматривался в черты лица мальчика. Вода успокоилась. Мне даже стало казаться, что я не понял ее, что она не боялась, а беспокоилась об умирающем ребенке. Я улыбнулся океану, его доброте могут учиться все видьядхары.       Мальчику было лет пять, может и больше, но по его слабому телу я мог дать ему в худшем случае лишь шесть лет. Его обрывки одежды не походили на то одеяние, что я видел в прошлых жизнях у долгоживущих: слишком простое, слишком тусклые цвета и оно не имеет вид сплошного платья, похожего на наше. Но если он недолгоживущий, то как попал на наш остров, укрытый от глаз многих, почему оказался здесь один?       Видьядхар на берегу стало больше, они внимательно всматривались в воды. Увидев меня со странной находкой, несколько из них оторвались от толпы и с легким любопытством приблизились ко мне. Они одновременно смущались, смотря на открывшееся нижнее платье, но при этом с изумлением начинали перешептываться, заметив мальчика, укутанного в полу.       - Старейшина Дань Хэн, кто это?       - Он живой?       - Его подарило море? Он видьядхара?       - Это же не Юншэн?       Они, словно дети, засыпали меня вопросами, робко касаясь хрупкими руками рук малыша и его волос. Я не мог им ответь, сам ничего не смыслил в этом дитя. К тому же во мне начинала пробиваться странная тревога, поспешность, несвойственная моему народу и времени. Я боялся, что он погибнет у меня на руках. Погибнет, как видьядхары, памятник которым возвышается по правую руку от меня. То есть уйдет безвозвратно. Мне было страшно вновь увидеть это и вновь потерять. Также гибли видьядхары в войнах или от рук людей, посягнувших на наши секреты.       - Позовите Дэшэна, прошу. Ребенок очень слаб, - я двинулся дальше по песку.       Двое или трое детей моря побежали в сторону Чешуйчатого ущелья, чтобы выполнить мою просьбу. Через пару десятков шагов я услышал за своей спиной радостные восклицания и смех. Значит, море вынесло юного Юншэна на берег, где его с радостью встретили, он не один.       Почему-то именно в этот момент я почувствовал острое одиночество этого чужого больного ребенка в нашем мирке. Странное желание крепче прижать его к себе, словно его окружили холодные ветра, возросло во мне, я подчинился ему.