Прыгай

      Первые часы после того, как Блейд открыл глаза, он дичился меня. Я, хотя и понимал, что выглядит это странно и жутко, пытался быть дружелюбным, словно ничего и не произошло. Словно я, ничего не объясняя ему, не кромсал его ножом, извиняясь, не ломал ему грудь. Но Блейд все помнил. Стоило ему меня увидеть и он сразу же стремился убежать из дома, или залезть под кровать, или за шкаф. Если я пытался взять его на руки, то он начинал кричать, как дикий обезумевший зверь, лупить меня кулаками по голове и кусаться.       Мне было стыдно. Я боялся, что он так и не простит меня, не станет прежним по отношению ко мне. Поэтому я был более чем терпелив. Я не переставал говорить с ним, даже если он укрывался под кроватью, попросил общую ДзиэДзиэ приготовить что-то вкусное, что нравится детям. Но Блейд был упрям. Он четко помнил страх тех минут, он успел ощутить руку смерти, вставлявшую ему в сердце чешую. Он не ел, молчал и встречался с моими глазами взглядом полным ненависти.       Только ближе к вечеру он, недоверчивая растягивая кожу и ощупывая грудь, вылез из-под кровати. Заметил ли он только сейчас изменения из-за того, что до этого его тревожил страх? Вполне возможно. Все еще боязливо прижимаясь к стене, он расстегнул одежду и стал изучать белый шрам и правильно прямую грудь.       — Я здоров? Не может быть, — он посмотрел на меня отчаянно, словно мог бы и убить, если бы я сейчас заявил, что это все шутка.       — Да, Блейд. И даже больше! Твои раны, какими бы тяжелыми они ни были, заживают быстрее чем у людей! — я сделал шаг к нему, но Блейд вновь отскочил. Я поумерил пыл.       Лицо Блейда из отчаянного стало переходить в растерянное, даже напуганное. Он все время ощупывал кожу, словно надеялся найти хотя бы одно прежнее темное пятно.       — И что же мне делать?..       — О чем ты? — я все больше удивлялся, потому что я ожидал увидеть радость.       — Что мне делать? Я никогда не думал о том, что было бы, если бы я смог вырасти. Я думал, что проживу еще немного и умру. Но что мне теперь делать… с жизнью? Ее много! — он обхватил себя руками.       Теперь я его понял. Он чувствует себя крошечным перед долгой жизнью, раскинувшейся перед ним целиком. Раньше у него был крошечный обрывок бумаги, а теперь ему надо заполнять целый свиток. Но он не знает чем. У него не было никаких мечтаний, целей. До этого дня он просто хотел тихо и безболезненно умереть там, где его не угнетали бы. Но сейчас он в страхе и растерянности. На него внезапно легла большая ответственность.       — Живи. Не волнуйся. Ты успеешь столько всего попробовать, ты поймешь, чего хочешь и кем сможешь стать. Кузнец, портной, торговец, а может, ты полюбишь и заведешь… семья, вроде так это зовется в твоем мире, — я вновь сделал робкий шаг, Блейд не отшатнулся.       Тогда я подошел к нему вплотную и взял на руки. Он был задумчив.       Я вышел на улицу с ним. Я считал, что необходимо рассказать Дэшэну о том, что я нашел новый способ исцелять. Вместе мы сможем найти новые интерпретации «крови, дома и дракона» для лечения, а может и для других гимнов. Я чувствовал, что мы стоим на пороге чего-то нового. Соединение реального, вещественного мира и наших песен.       Блейд как-то по новому смотрел на все то, что уже стало привычным для него. Словно он пытался примерить этот мир на себя со знанием, что теперь у него будет длинная жизнь. Я с радостью смотрел на него и спешил к Дэшэну. Мне вообще хотелось сказать каждому, что этот ребенок будет жить, что он теперь не страдает.       — Дань Хэн, — мальчик повернулся ко мне, — можно я останусь жить среди вас?       — Да, конечно!       Я бы и сам это предложил ему. Я даже не думал, что он может захотеть уйти и оставит меня одного. Мне нравится чувствовать себя особенным для него. Я хочу, чтобы он встречал меня всегда, когда я возвращаюсь из моря.       Я почти ворвался в дом Дэшэна. Кроме него там сновали его помощники и сидел за столом Панту. Судя по лицу последнего ему не совсем нравилось то, как тек разговор. Я поставил Блейда на пол и задрал рукав, обнажая крепкую и здоровую детскую руку.       — У меня получилось! Вышло нечто новое! — я подошел к обомлевшему Дэшэну и взял его за руки. — Мы объединяли кровь видьядхары, море и отца нашего народа только в песнях! Но я объединил их буквально и сопроводил гимнами! Мальчик здоров, и его раны теперь заживают в разы быстрее! Дэшэн, ты понимаешь, что это значит?! — я ожидал увидеть на его лице озарение от мысли, сколько новых гимнов можно создать. Но все вышло не так.       — Старейшина… — Дэшэн с ужасом посмотрел на меня. — Как вы могли…       — Старейшина, этого ребенка надо убить! — Панту вскочил так, что стул позади него с грохотом рухнул. — Если этот недолгоживущий вернется в мир своего народа, то за нами опять начнут охоту! Разглашение секретов нашего народа — грех!       — Но он останется с нами, — я был ошарашен их реакцией. Блейд от страха вжал голову в плечи и отступил к стене.       — Старейшина, вы же знаете, что наши гимны — неприкосновенная ценность! Как вы, старейшина, осмелились осквернить их?! — у Дэшэна от ужаса и изумления задрожала челюсть. — Вы же сами изгнали одного видьядхару, который изменил в записях гимна слова!       — Да, но я не совсем изменил их! — отчаяние во мне росло, они не дают мне ничего объяснить, но уже боятся то, что я им преподнес.       — Это дитя надо убить! Он воплощение греха! А если он сбежит?! Вы подвергаете народ страданиям! Вы — старейшина!       — Старейшина! Вы же так оскверняете нашего прародителя! — Дэшэн сжал волосы в руках и огляделся на своих помощников, которые с любопытством и робостью смотрели за происходящим.       Я не мог и слова вставить, с каждым мгновением чувствуя, как проигрываю, теряю от растерянности слова. Только я хотел пресечь их начать спокойно объяснять всю ситуацию, как Панту лишил меня всяческой возможности это сделать. Он в один скачок приблизился к Блейду и со всей силы ударил его в лицо. Я бросился к мальчику и обхватил его, прижав к груди, из-за чего следующий удар случайно пришелся мне в шею. Я посмотрел на перепугавшегося Блейда, до побелевших кулаков ухватившегося за мое платье. Панту разбил ему нос, который уже на моих глазах заживал.       — Старейшина, прошу, отойдите. Можете наказать меня, изгнать, но я здесь и сейчас решу судьбу этого ребенка, пока вся община не узнала о том, что вы сделали и пока он не унес с собой наши тайны!       Я посмотрел в самоотверженные глаза Панту. Я понимал его мысли, но не хотел принимать его сторону. Я никому не отдам этого ребенка. Он только посмел пожелать что-то для своей будущей жизни, как ему уже грозят смертью. Если потребуется, то я приму смерть в наказание, но защищу Блейда.       Ничего не говоря, я сорвался с места, прижимая к себе ребенка, и побежал к дому. Погони за мной не было, но перестать бежать я не мог. У подножия холма, на котором стоял дом, я упал, запутавшись в одежде, но тут же вскочил на ноги и понесся дальше.       Я вновь действовал хаотично, задыхаясь страхом, почти не думая. Мне все кажется, что тогда я мог бы поступить иначе, найти более правильное и мирное решение, но тогда я не мог адекватно смотреть на мир.       Я усадил Блейда на кровать и полез в шкафы. Я сгребал всю детскую одежду, которая у меня была, собрал все сушенные плоды и галеты, которые хранились в доме, отыскал Венец Мира, который мне в знак дружбы подарил Император долгоживущих. Все это я завязал в узел и сунул в руки Блейда, который огромными глазами наблюдал за моими действиями.       Выглянув из дома, чтобы удостовериться, что опасность нас не настигла, я вышел и направился к западному побережью, где расположились лодки рыбаков. Я должен спасти мальчика, я хочу, чтобы он увидел мир. Моя жадность до его привязанности ко мне меньше, я хочу, чтобы он узнал, что в мире не так много плохих людей, как он думал. Что не все могут бросить его на растерзание собакам или возжелать ему смерти, что найдется еще много людей, которые полюбят его, и много людей, которые покажут ему мир.       На побережье я остановился и прижал его к себе. Я даже не знал точно, чье из наших сердец так громко и истерично билось. Как мне не хотелось отрывать его от себя, сажать в эту лодку и расставаться с ним, пожалуй, навсегда. Но во всем виноват лишь я, лишь я был опрометчив и невнимателен. Только я должен расплачиваться за ошибки. Блейд ни в чем не виноват.       — Послушай меня, Блейд. В этом узле есть немного еды, до берега большой земли хватит. Этот венец аккуратно продай, чтобы первое время продержаться. С одеждой поступай так, как посчитаешь нужным. Я посажу тебя в лодку, на ней и доберешься. Не волнуйся, море не будет с тобой грубым, я буду петь для него.       Я уже взял мальчика на руки, но он внезапно начал извиваться и кричать:       — Отпусти! Я не хочу! Я не уплыву! Не бросай меня! Мне не страшно!       Я вновь опустил его на землю и прижал к себе. Мне было страшно, что каждая упущенная минута может обернуться печально для мальчика. Я прикоснулся к его лбу лбом и прикрыл глаза.       — Блейд, ты же очень умный ребенок. Пойми, я совершил несколько ошибок. За них кому-то придется расплачиваться, но не тебе. Для этого тебе надо уплыть. Нам нельзя уйти вместе. Я старейшина их народа. К тому же, тогда они точно найдут тебя и разорвут. Со мной все будет хорошо, но не ищи меня, прошу!       Блейд заплакал. Слезы были злыми, он стискивал до скрипа зубы, но при этом его руки на моей шее не разжимались.       — Нет!       — Блейд, — я поднял его на руки и встал. — Просто пообещай, что проживешь долгую и прекрасную жизнь. Со мной все будет хорошо, как и с тобой.       Я усадил упирающегося ребенка в лодку, бросил ему узел и оттолкнул лодку в воду, пока мальчик не выбрался.       Он стоял, перевесившись через борт лодки, и смотрел на меня, наверное, даже звал или кричал, а может, проклинал. А я стоял на берегу и провожал его взглядом, отправляя ему вслед гимны, которые должны были довести его до большой земли. Я плакал. Таких слез в моих жизнях еще не было. От меня словно отрывали большой кусок, который был мне жизненно необходим.       — Я люблю тебя, Блейд.       Как мне было плохо от знания, что я почти ничем не лучше тех людей, что отправили его к моим берегам. Я не смог его защитить, просто поигрался с незнакомым для меня теплым и эгоистичным чувством, дал ему надежду на прекрасный мир в моей общине рядом со мной, а воплотить этот мир не смог.       Уже давно исчезла лодка с Блейдом, ушло солнце за море. Мне было холодно. Но я стоял и пел вновь потерянным голосом, моля отца своего народа сопроводить ребенка в пути, прося наш дом быть милостивым к чужому, но родному для меня ребенку.       За моей спиной раздался шум и крики. По пляжу загуляли огни факелов. Неохотно, продолжая петь, я повернул свое заплаканное лицо к тем, кто хотел убить Блейда.       Столько видьядхар… столько тех, кто испугался бедного ребенка. Они стоят и смотрят на меня со стыдом и неловкостью, но не все. Есть среди них и те, кто преисполнены ко мне презрением. Я предатель, выбравший ребенка враждебной стороны вместо своего народа.       — Старейшина, — Панту, стоявший впереди всех, поклонился мне, — хотя вы и важны для нас и мудры, но вы нарушили наши законы, чем подвергли весь род опасности. Мы должны свершить над вами суд и наказать.       Все также продолжая петь, я покорно и неспешно пошел по тропе, которую охраняли по обе стороны видьядхары. Они смотрели на меня все по-разному, но мне сейчас было важнее, чтобы Блейд спокойно причалил к берегу.