Наказание

С тех самых пор прошло всего ничего. Но отношения этих двоих изменились навсегда. Хелса пришла в ту ночь, дабы вернуть шарф. Но он не сделал ничего того, чего хотела бы юная Хелса. Она не понимала, но молча ушла, повесив голову. Севиафан и Бефесда возвращаться пока не планировали, по своим, уже известным причинам. А отношения между самим Фредериком и Хелсой становились всё более натянутыми, подобно металлическим струнам гитары. Казалось бы, должно быть наоборот? Произошло нечто, что так сблизило их. Мужчина ведь сам дал такое обещание. И выполнял его, поначалу, казалось, что всё наладилось. И стало лучше. Странно говорить об этом, но подобное заставляло Хелсу не бояться своего отца, как раз наоборот. Представ перед ним в таком свете, девушка полностью доверяла ему тело и душу. Тогда почему всё происходит именно так? Почему её первый мужчина, и по совместительству, отец, перестал уделять ей внимание? Возможно, так было всегда. И ранее, Хелса боялась его внимания, и была бы рада меньше общаться и находиться с ним. И он знает об этом, знает всё то, что дочь скрывала долгое время. Рассказывать что-то после секса, возлегая на чей-то груди намного легче, нежели тогда, когда за любую провинность тебя лупят линейкой. Хотя, скорее гладят, если разбирать суть. Но, это правда, мужчина стал к дочери терпимее, и он спускал с рук некоторые из её проступков, закрывая глаза на косяки. Зато, в какой-то момент, их особая близость прекратилась. Виной тому не был приезд жены или сына Фредерика, нет. С дочерью, они по-прежнему были наедине в большом фамильном особняке. Дело в том… Да чёрт его знает. Серьёзно, сам Фредерик не знал. Или же, просто не хотел озвучивать прилипающей дочери, которая так и норовит выяснить, что же тревожит отчее сердце. Но говорить он не хочет. Наверное, и видеть её тоже. Хелсе было от этого очень больно. Понимала, что проблема далеко не в ней, но она, подобно бабочке в паутине, билась, всеми силами хватаясь за возможность. Стараясь ухватить эту саму возможность за хвост, если быть честнее. Она старалась проводить с Фредериком больше времени. Приходить по ночам, ластиться к нему. Но сам мужчина на взаимодействия шёл неохотно, по крайней мере, девушке так казалось. И это ранило её сердце сильнее, разбивая на множества мелких осколков. — Ну почему так, отец? — Я не знаю. — он правда не знал. Винить в этом мужчину нельзя было. Было неясно, что до конца творится с его непростой душой. А возможно, как он утверждает, действительно ничего не изменилось, тогда почему его маленькая девочка так отчётливо чувствует холод? И что важнее, чем она заслужила его? — Я поняла, отец. Доброй ночи. — Сладких снов, Хелса. — она уходит, и следует в свою в комнату, дабы неспешно войти, лечь на кровать, укутавшись в любимое, мягкое шелковое одеяло, устроится поудобнее. Закрыть глаза. И тихо заплакать. Ей очень обидно. Неужели она больше не заслуживает его распоряжения? Почему? Быть может… — Ты задела меня, Хелса. — Чем, отец? — Своей безответственностью. Помни, пожалуйста, что есть вещи, к которым нужно относится серьёзно. Без твоей придури. — ей неприятно. Хотелось закрыться, и больше ничего не рассказывать. Но ведь он прав. В беседе с отцом она часто вела себя излишне… Излишне. Сглотнула обиду. Приходилось сглатывать и не такое, пожалуй. — Я поняла. Прости. — Это могло звучать обидно, понимаю. Но это честно. — Я понимаю, если тебе неприятно, я не стану делать этого… — они расходятся на ночь, предварительно пожелав друг-другу приятных снов. Нет, скорее всего, дело не в этом. Был момент, когда они… Нежились. Уже после того разговора. Он был в хорошем расположении духа, пришёл к ней, запоздно, чтобы в очередной раз пожелать спокойной ночи. После их первой совместной ночи, они особенно откровенны именно перед сном. Он садиться рядом. Позволяет ей залезть сверху на себя. Она обнимает, улыбается, утыкаясь в крепкое мужское плечо. Гладит его волосы, затылок, неспешно опускает руку на чужую грудь. Плавно водит ладонью. — Решила воспользоваться минутой слабости? — он позволяет своим рукам опуститься на девичью спину, едва подцепляя ногтями, сдерживаясь от того, чтобы не разорвать ночнушку. — Я думала, ты слишком устал для этого. — Это не помешает мне сыграть на твоих нервах, так? — его улыбка смягчается. Он крепко прижимает дочурку к себе, и успокаивается. Она же жмётся, в конечном итоге, оставляя руки на чужих плечах. Не секс. Но это нечто большее, то, что Хелса запоминает. То, из-за чего начинает сильнее плакать перед сном. Она располагает собственные руки на своих плечах, имитируя его объятия. Понимая, что он одновременно рядом, и так далеко. Но её душу греют воспоминания. Завтра, она снова попытается добиться его внимания. Скорее всего, безрезультатно. Ситуация, которую с трепетом вспоминает девушка, произошла с месяц. Но она снова попытается завладеть его вниманием. Будет пытаться. Хелса не понимала, с чем связана внезапная холодность отца? — Ты меня любишь? — Может быть. — она не слышала полноценного "да". Он лелеет её теперь, поддерживает, и выслушивает. Но сказать другого не может, не потому что не хочет… Не ясно, но на то точно есть причина. Девушка не может понять, какая. Фредерик не может понять, какая. Хелса страдает от того, что не может помочь отцу. А он сам не чувствует разочарования и мрака. Есть страхи и волнения, он поделиться с дочерью. А она будет рада, что он ей доверился. Что рассказал всё то, что… Рассказал, хах. Но для неё это действительно важно. Фредерик в последнее время более активно увлекся искусством живописи. Он и раньше занимался этим, но в последнее время был заинтересован сильнее. Но даже его краски стали чёрно-белыми. Хелса замечала это, а мужчину то не волновало. Всё ведь в порядке, так он говорит. И особых изменений в своём стиле не видит, в отличие от дочери. Иногда, он зовёт её с собой. Непонятно, почему, но Хелса охотно соглашалась. Она просто молча сидела рядом, и смотрела как отец расписывает холсты. И ей нравилось наблюдать за этим. Каждое движение руки, переходившее от кисти на бумагу, и в конечном итоге преображалось в настоящую картину. Когда-то это сопровождалось музыкой, когда-то просто тишиной. Какая разница, если это лишняя возможность побыть с ним рядом? К тому же Хелсе это нравилось. Интересно, он ценит то, что она часами готова смотреть на то, как он расписывает холст? Или ему всё равно? Девушка боялась второго варианта развития событий. Она помнит небольшую заминку, ещё в Хогвартсе. Одна из студенток, Вегги, близкая подруга упомянутой ранее Принцессы Морнингстар, забыла о своём месте. И позволила себе крайне похабно общаться с преподавателем. В итоге, это практически переросло в магическую дуэль, в которой, мужчина, ясное дело, одержал бы верх. Если бы не вмешалась его щепетильное чадо. Отчитав за неуважение к друг другу обе стороны. Интересно, откуда тогда взялось столько смелости? Для мужчины это развлечение. Только и всего. Которое дочь, своим вмешательством, оборвала. Это нельзя спускать с рук. — Это долгая история, но я должен закончить это. Крыса — шиворот, ничего между. Кажется, теперь успокоился. И даже крыса выглянула из полости его плеча. Если задуматься, может ей даже понравилось так. — Хеллса Фон Элдрич Деръ Энвей. Никакие манеры не стоят хорошего отдыха, дочь моя. Я не буду вспоминать твоего поведения в кругах своих подруг и не стану отмечать того, что ты влезла в дела своего отца. Сорвалась на эмоции, никак не оценила ситуацию и не обратила внимания на детали, не изучила обстановку, не взглянула на действующие лица. Ты не знаешь ничего, но уже готова сделать вывод. Помог несчастному животному спуститься на землю, вынул нож из левой ладони и бросил на пол. — Отправляйся в гостиную факультета. Тебе запрещено появляться слонятся по школе без дела следующие три дня и, запомни, после десятого часа можешь не появляться у порога гостиной, двери будут закрыты. Я позабочусь. Впереди меня, топ-топ к дверям и в комнату. — Всё выше сказанное не имеет смысла, так как-то, что происходило, было во вред члену моей семьи. А для меня нет — ничего, важнее, семьи. — последние слова Хелса выделяла достаточно яро, дабы подчеркнуть то, что в первую очередь ей не нравилось то, что отцу от простолюдинки в нос прилетело учебником, а всё остальное далее по накатанной. Она совсем никак не реагирует на слова отца о наказании, и кратко кивает головой. — Я поняла. — Хелса устремляет взор на девушку. — Нам ещё предстоит обсудить эти досадные недоразумения, а пока, до свидания, Вегги. — она отворачивается и следует к выходу. Ей немного обидно. Хелса же переживает за Фредерика, а он стал таким строгим лишь потому что дочь нарушила его мазохистское развлечение. Приятнее будет думать, что он просто хочет позаботится о ней. Это хотя бы звучит не так грустно, как настоящая причина таких слов и действий со стороны родителя. Она снова тихо плачет. Темной ночью, как обычно, лёжа в кровати, укутавшись в одеяло. Как вдруг слышит звук отворяющихся дверей. Виду не подаёт. Притворяется что спит. Но мужчину не обманешь, по сбитому дыханию всё понимает. Фредерик неспешно подходит, садиться на кровать, и нежно-нежно гладит её по волосам. Хелса плачет с новой силой. С глаз то и дело стекают крупные, солёные дорожки. Фредерик ложится рядом, обнимает её за плечи. — Ну всё, всё. — гладит. Руками проникает под одеяло. Обвивает тонкую талию, жмёт к себе. — Давай. — она понимает, поворачивается к нему. И прижимается, утыкаясь носом в чужую грудь, всхлипывает дрожит. Он снова обнимает чужие плечи. Гладит её по плечам, спине, целует в лоб, по-отечески. Зарывается носом в волосы, уже не так родственно. Шепчет на ухо: — Не плачь. Незачем. — она пытается успокоится, обнимает его крепко-крепко. Жмурится, жмётся. Стараясь сдержать слёзы, угодить. Больше не грустить. Правда, зачем? Ведь он сейчас здесь, с ней, рядом. — Я не буду… Я люблю, я очень сильно люблю тебя, папа. Прости… Если я… — Я тоже. — больше всего Хелса боялась, что это окажется сном. Всё бы отдала, чтобы он приходил так чаще, каждый день, или хотя бы раз в неделю, или две… Эти мгновенья бесценны. И она жаждет их. Потому что сильно любит. И хочет быть любимой в ответ.