Игра корпорации

Стук сердца был настолько сильным, что заглушал даже дыхание мужчины, лежащего рядом с Вейлоном, и он просто пытался дотерпеть до условного утра, чтобы хотя бы освободиться от одних пут. Но проблема была в том, что доктор тоже не спал. Парк понял это по тому обстоятельству, что сердце Эдди тоже билось довольно-таки быстро. Желание отодвинуться от него возрастало с каждой минутой (хорошо хоть не секундой), но пленнику было настолько комфортно в его объятиях, что он бы полежал в таком положении еще какое-то время. «Навсегда» — вдруг пришла мысль в его голову, однако Вейлон тут же откинул ее как ненужную и, по его ощущениям, мерзкую и отвратительную, — «Прости меня, Лиза. За то, что оставил тебя. Я должен был сделать шаг к тебе. Прости, что предал». Вот и остался он лежать в неудобном положении, отсчитывая время: до этого Парк додумался не сразу, а когда сделал это, было уже поздно, так как «Мистер Обниматор» прекратил притворяться. Да, вышло так, что Вейлон все это время смотрел ему в глаза в попытке найти еще одно доказательство того, что тот не спал. Глускин открыл глаза и заметил это обстоятельство, отчего Парку стало неловко. Первый загадочно улыбнулся, потом резко подскочил с места лежки, подошел к кровати с другой стороны и поднял на руки второго. Вейлон пытался закричать, но его парализовало от страха неизвестно чего. — Как же мило. Почти первая брачная ночь. Но нет, невеста, я не стал бы ждать брака, чтобы поспать с тобой в одной кровати. Хоть эта фраза сама по себе не подразумевала ничего странного (в ней не говорилось ничего конкретного прямым текстом), но Вейлон покраснел и отвернулся, чтобы его мучитель ничего не заметил. — Эх, — Глускин наконец поставил того на место, — Когда-нибудь ты скажешь мне «да». «Не дождешься, чокнутый ублюдок» — про себя ответил Парк, которому было не до шуток: похоже, доктор реально положил глаз на своего ассистента. В комнату постучали. Эдди разрешил войти, но вместо этого его позвали в другое место. — Я сейчас вернусь, — сказал он Вейлону и ушел. В этот раз в миг одиночества тот не делал ничего, хотя мог бы, к примеру, порыться в шкафу или тумбочке. А еще его волновал один деликатный вопрос, связанный с походом в одно место, также нахождение раковины и зубной щетки с пастой. Да ему требовалась не только эта «паста», но и итальянская подружка. Или коротко, у него был зверский голод, и он съел бы все, что попалось бы под руку. Тогда настал конец мигу одиночества. Вейлон залез в тумбочку, нашел в верхнем отсеке пластилин, несколько небольших деревянных брусков и листы бумаги, а в большом, аллилуя, десятилитровую бутылку с водой. И тогда он не нашел иного выхода, как съесть и запить несколько деревяшек: они все равно были маленькими. Процесс проходил довольно странно: положил в рот, добавил воды, проглотил. Он надеялся, что хоть так не будет чувствовать голод хоть на какое-то время. Только вот Парк не учел, что в брусках нет питательных веществ, и так он не наестся. Потом пленнику стало плохо, и его стошнило кровью прямо на пол. В тот момент и вернулся Эдди. — Что случилось? Блин, невеста, что ж ты такая проблемная? — и тут он заорал, — Что случилось? Отвечай! Вейлон показал на оставшийся «завтрак». — Черт, ты прикалываешься? Потерпи еще немного. И Эдди стал избивать Парка, и тому стало еще больнее. В конце концов он потерял сознание во время очередного приступа рвоты. Очнулся он в кровати. На нем не было одежды, кроме трусов, а на животе был разрез. «Что… что произошло?» — Пришел в себя? — спросил Глускин, — Ты прости меня, я же должен был как-то доставить тебя в операционную. Я спас тебя. Да, это я провел операцию. От и до. Вейлон был в шоке. Его спасли… И сейчас, и от тюрьмы. — Ты заметил, что у тебя болит горло? И только теперь Парк действительно обратил на это внимание. — У тебя перед моим вмешательством обнаружили рак горла, поэтому у тебя и пропал голос. Теперь пока ничего не говори, скоро к тебе вернется твой ангельский голосок. «Ты его никогда не слышал». — Значит так, сегодня я работаю без тебя, но с тобой посидит наша сиделка. Он очень хорошая, другую я бы не позвал. А вот она. В комнате теперь было трое, и одна из них — девчушка лет шестнадцати с яркими зелеными глазами и стрижкой «под мальчика». В отличие от всех тех, кого Вейлон видел здесь, она была одета не в халат, а в розовую форму медсестры. — Здравствуйте, доктор. Я пришла, — бодро отозвалась она. — Вейлон, это Кэтрин Спин. Кэтрин, это Вейлон Парк. С остальным вы разберетесь. — Поняла. Можете идти. И вот они остались наедине. У Вейлона все болело, и он еле двигался. А Кэтрин постоянно ходила туда-сюда, приносила различные вещи, которые наконец занесла из коридора. Еще она много болтала, и ему это нравилось. — Вы знали, что в этом месте более пятиста помещений? И каждое имеет свою особенность. Па… Доктор Глускин выбрал это еще в самом начале, когда это место реконструировали. Тогда такой системы не было, а он пришел как раз в то время, когда стройка заканчивалась. Парк уловил каждое слово. А особенно оговорку «па». Нетрудно было догадаться, что она имела в виду. Значит, у Эдди все же есть дети? Это тут есть еще что-то? Нет, он явно думает слишком много. — Т… — попытался сказать Вейлон, но вышло не очень. — Нет-нет, вам нельзя говорить! — забеспокоилась Спин. Но пленник ее не послушал и попробовал сказать это еще несколько раз. Тогда он перефразировал вопрос. — Д… о… ч… ь… — прошептал он, а девушка уже чуть ли не ухом залезла ему в рот. Глаза девушки округлились, будто он сказал что-то страшное. — Так вы это услышали. Пожалуйста, никому не рассказывайте! Я не его родная дочь. Она стала снимать свою форму, затем майку. Под ними оказался огромный шрам. — Я тоже была такой же, как вы. И меня спас доктор Глускин. Теперь все стало совсем непонятным. Неужели у Эдди Глускина порой просыпаются альтруистские наклонности? Вейлон просто не мог в это поверить. Он помнил доктора, когда тот делал ему операцию. Тогда зачем ему Кэтрин? Самое тупое, что он мог сделать — это спросить об этом Эдди. Но когда он сменил Спин, эта мысль уже не выглядела столь глупой. Как бы, а что ему было терять в этой ситуации? Верно, ничего. Но как бы собраться с мыслями и по букве надиктовать слова? Но решение пришло только сейчас. Вейлон показал на тумбочку, где лежали те самые листы. — Ты же не будешь опять их есть? Парк качнул головой. Это устроило Глускина, и он дал ему бумагу и ручку. Вейлон вывел только одно слово: «Дочь?». Глускин какое-то время наводил круги по комнате. — А теперь поговорим серьезно.