Хроника Изумрудной Рощи

      «Не таким должен был быть этот вечер».       Старинная позолоченная посуда расставлена, горячие, с пылу с жару яства разложены, подслащенная облепиховая настойка давно налита в узкогорлый кувшин. Блики ламп весело играют в начищенных до блеска латунных боках, точно блуждающие огоньки на болотных кочках — однако же самому Хальсину не до веселья. В мрачных мыслях он исшагал свои покои от края до края, много раз хватался за что-то и тут же бросал, садился и подскакивал, не в силах обуздать беспокойство. «Благо, солнце уже кренится к горизонту, скоро мучениям настанет конец».       Однако стоило только каменной двери уйти в пазы, а ему — бросить взгляд на знакомое загорелое лицо, как стало очевидно: ни о каком «конце» не может быть речи.       — Сильви Рогатый, — хмыкнул Ретт, окинув его долгим взором. — Что я опять натворил?       — Ты мне скажи, — недовольно произнес Хальсин — но уже по привычке протянул парню обе ладони. — До меня дошли слухи, что ты спутался с ворьем.       — Ц-ц, госпожа Кага, как не стыдно, — покачал головой Ретт — и вместо того, чтобы сжать его ладони, споро припал к ним губами. — И она еще смеет сравнивать себя с гадюкой — повадки-то на деле крысиные!       — Мне сообщил об этом Ратх, — заметил Хальсин, мановением руки запечатывая за воином дверь.       — А кто сообщил ему? — парировал Ретт, приподняв бровь. — Уж не Маркорил ли? Или, быть может, Инве?..       — Неважно, кто это сделал, — решительно перебил Хальсин, не спуская с парня тяжелого взгляда. — Важно, правда это или нет.       Молодой воин в ответ закатил свои невозможные глаза — совсем как упрямый ребенок! — и плюхнулся на одно из каменных кресел. Вытащив из-под себя подушку, он хорошенько ее взбил, аккуратно положил на другое кресло и с ухмылкой указал на него, вкрадчиво произнеся:       — Присядь, старик. Давай откушаем, выпьем. У меня с утра во рту маковой росинки не было. Я готов сожрать буйвола!       — Наставник Великого Пня явно промахнулся, когда выбирал тебе зверя, — слабо улыбнулся Хальсин. Сильванус, как же легко им играет этот несносный мальчишка! — Я спрашиваю, не потому что не одобряю воров — хотя я не одобряю — а потому что переживаю за тебя. Отец-дуб, как ты этого не понимаешь?!       — Я понимаю, — заявил Ретт с усмешкой, проглотив приличный кусок кровавого мяса. — Потому и рисуюсь. Прости, но твоя забота так льстит, так греет душу, что поневоле хочется повертеть хвостом. Уверяю, тебе не о чем беспокоиться. Я все объясню.       — Будь добр, — сухо произнес Хальсин, чувствуя, как жар расцветает в груди и расползается по всему телу жгучими щупальцами.       — Только после вечерней трапезы, — отрезал Ретт и снова указал на кресло. — Садись и ешь. Подумать только, верховный друид, а совсем как дитя малое!..       Сдобренное пряностями мясо таяло во рту, а кисло-сладкая настойка бодрила, не отнимая разума. Отсветы ламп путались в золотистых волосах, пока их гордый обладатель развлекал Хальсина байками и анекдотами. Стол, за которым они сидели, был массивным и широким — слишком широким на вкус первого наставника. Столовые приборы были разложены им не по разные стороны, как это принято, а на одной стороне, так, что сотрапезники то и дело соприкасались локтями. Ему это казалось очень хитрым ходом — однако, судя по лукавым искрам в голубых глазах, хитрость свою он переоценил.       — Буду откровенен, — произнес Ретт, наконец покончив с едой. Он смывал жир с рук в латунном тазу, — люди, с которыми ваш покорный слуга осмелился снюхаться, существа небезобидные. Совсем наоборот. Однако же они не лишены своеобразных понятий о чести, и слово долг для них не пустой звук. Я помог им, они мне — и все разошлись вполне довольными.       — Опять туманные словеса, — проворчал Хальсин, допивая настойку. Видно, та немного, но все же подействовала на него — плеснула в кровь лихости. — Опять ты темнишь и юлишь. Я сыт этим по горло, говори прямо!       — Я вырвал их ценнейший груз из пасти гноллов, — прямо произнес Ретт, вытирая руки полотенцем. — А они за это щедро меня вознаградили. Точнее, уже можно сказать, нас. Я намерен поделиться наградой.       — Что это за награда? — спросил Хальсин, нахмурившись.       — Три крепких десятифунтовых пушки, — ответствовал Ретт — и от души рассмеялся. — Ловите челюсть, мой господин! Это только часть того, что мы получили. Хотя, надо признать, самая… внушительная часть. Если бы не она, не видать нам отряд кулаков, как своих ушей.       — Ты уговорил Флоррик?! — в изумлении воскликнул Хальсин. — Как?!       — Сказал, что нужны мастера-артиллеристы, — с широкой ухмылкой заявил Ретт, явно беспардонно довольный собой. — С милостивого разрешения госпожи советницы под наше начало отквартирована дюжина Огненных кулаков. Профессионалов из них, конечно, маловато: всего лишь пять — остальные воинская прислуга или молодые рекруты. Но в тяжелые времена любая помощь в руку, не правда ли?       — Воистину, — выдохнул Хальсин, откровенно любуясь раскрасневшимся от гордости и важности юношей. — Что насчет Зевлора?       — С ним все просто, — отмахнулся Ретт, допивая остатки настойки. — Старый черт — бывалый воин, мы хорошо понимаем друг друга. Его сержант меня уважает, тифлингский народ любит. Я много раз им помогал, и они этого не забыли… Кстати, о помощи и ворах. Как не стыдно, наставник. У вас тут под боком своя воровская шайка, а вы меня отчитываете!       «Ох, еще эта напасть». Хальсин поморщился, как от зубной боли, чем вызывал еще одну бурю смеха.       — Давай не будем об этом, — попросил он, откровенно пристыженно. — Довольно мне воплей Каги с Финдалом.       — На моих устах печать молчания, — изящно коснувшись пальцами губ, заявил Ретт и сменил кривую ухмылку на мягкую улыбку. — Не береди себе душу, здесь тоже все схвачено. Мол, быть может, и не в ладах с законом, но в храбрости и чести ей не откажешь. Мы пришли… к соглашению, она на моей стороне.       — А кто не на твоей стороне? — вопросил Хальсин.       То был риторический вопрос, однако Ретт нашел на него вполне… практический ответ.       — Кага, Маркорил, Инве, Лоик, — Хальсин нахмурился, и молодой воин закивал, — да-да, он тоже… словом, половина вашего круга, по меньшей мере. Туда же мы кинем гоблинскую шваль, багберскую рвань и дроурское ворье. Не оставляю надежду перетянуть к себе огров, но у этих ребят мозг с куриное яйцо, так что делать это придется, так сказать, на подлете и быстро — дабы они не забыли о том, кто их настоящий союзник. Ах, еще гитьянки со своими китраками и влаакитами… и еще иллитиды со своими личинками… Как видишь, много кто стоит на противоположном берегу Чионтара. И это только так, по мелочи.       — А что твои люди? — негромко спросил Хальсин и, немного помолчав, добавил: — Насколько они… на твоей стороне?       — Полностью, — мигом ответствовал Ретт.       — Даже белокурый эльф? — Хальсин недоверчиво изогнул бровь. — Даже дева-гитьянки?       — Они — особенно, — мрачно ухмыльнулся Ретт. И произнес совсем другим тоном: — А ты, любовь моя?       «Великий Сильванус». Словно раскаленная игла пронзила внутренности. Две иглы, три, пять — целая дюжина!       — Права была советница, — пробормотал Хальсин хрипло. — Насчет твоего языка. Режешь по живому.       — Не вижу смысла скрывать очевидное, — низко произнес Ретт — и взял его за руку. — Не тогда, когда счет пошел на часы. В моей голове извивается треклятый паразит, и все, кого ни встречу на пути, так и норовят меня прикончить. Я засыпаю вечером, не зная, проснусь ли наутро. Так пускай же мой сон будет легок — потому что я знаю, что на свете есть человек, который искренне любит меня, — его брови чуть изогнулись. — Он ведь любит?       — Безмерно, сердце мое, — выпалил Хальсин и потянулся было навстречу…       Ретт откинулся на спинку кресла. Взор прозрачно-голубых глаз потемнел.       — Тогда откуда недоверие? — спросил молодой воин, сердито хмурясь. — Теперь, когда все стало известно.       — Так ли известно? — ему в тон произнес Хальсин, вмиг остыв. — Я далеко не все о тебе знаю.       — А что бы ты хотел знать? — поинтересовался Ретт, закинув ногу на ногу.       «То, что ты мне никогда не расскажешь». Хотя… Ах, Сильванус Рогатый, была ни была! Если молодой воин и впрямь готов открыться так, как никогда раньше…       — Что тебя связывает с сотоварищами? — спросил первый наставник, перехватив его руку. — Помимо вашего несчастья.       — Ганза, — мигом ответил Ретт. — Нас связывает ганза.       — Что это? — нахмурился Хальсин. — И почему они называют тебя атаман?       — Ганза — это компания людей, готовых верить, жертвовать и убивать во имя друг друга. Равные во всем, от места у лагерного костра до места в боевом строю, — голубые глаза блестели почти лихорадочным блеском. — Атаман — их предводитель, первый из равных. Его выбирают общим голосованием, слушаются по мере сил и желания и могут выкинуть прочь так же легко, как объедки с обеденного стола. Часто члены ганзы одной крови… но бывают и исключения. Мы — одно из них.       — Звучит… романтично, — заметил Хальсин, рассеянно хмурясь. — Хотя, как мне видится, не очень надежно. Есть ли среди вас уважение? Как решаются споры?       — Уважение — краеугольный камень, что разрешает споры и скрепляет нас, точно цементный раствор гранитные блоки, — Ретт неторопливо переплел с ним пальцы — то ли для наглядности, то ли из нежности. — Если же рана чрезмерно глубокая и гнилая, собирается совет, где каждый может высказать свое мнение. Повторюсь, мы равны.       «Все равно очень зыбко. В особенности теперь». Хальсин открыл было рот, чтобы это сказать, но молодой воин неожиданно взбрыкнул, выпалив:       — Что, тоже плохо? Без тебя знаю! Но как еще их предложишь спаять? Разные судьбы, разные души. Они не понимают друг друга — и не особо стремятся понять. У них из тождественного — червяк да страх обращения!.. — он покряхтел, прочищая горло. — Ну и я, вероятно. Не знаю с чего, но я им всем полюбился.       — А они тебе? — негромко спросил Хальсин.       И внезапный туман затянул прозрачно-голубые глаза. Ретт отвел было взор, но Хальсин сжал его руку и потянул на себя.       — Твари поганые, — пробурчал молодой воин наконец — и теперь настал черед наставника рассмеяться. — Занозы треклятые, попереубивать их всех мало… Пусть кто только посмеет их тронуть! Яйца откручу.       — И он еще спрашивает, почему полюбился, — нежно заулыбался Хальсин.       — Потому что всем в рот заглядываю, вот почему! — возопил Ретт, тряхнув волосами. Потянулся было к кубку, но тот оказался пустой, и он совсем опечалился. Глянул на Хальсина враз застенчиво и пронзительно. — Утомительно это, чтобы ты знал. Очень. Если бы не вы… если бы не Роща… Один Ао знает, что бы со мной случилось.       «А что бы случилось со всеми нами, если бы не ты?» Хальсин чувствовал легкое давление в висках — видно, Ретт был готов открыть перед ним душу. Но не того он хотел, совсем нет. Ему нужна была от него вещь… иного рода. «Кто как не он? Кто еще, если он не сдюжит?»       — Ретт, — произнес первый наставник негромко, с сердцем, грохочущим у самого горла, — мне… Я нуждаюсь в тебе. Я, сам. Ни Роща, ни круг… Конечно же, это связано с ними. Это связано со всеми нами, со всеми землями, быть может, со всем миром!.. Но и со мной. Со мной тоже. Ты нужен мне, дитя.       — Я здесь, — тут же отозвался Ретт.       Настал черед Хальсина молчать, мучительно подбирая слова. Внутренний взор проникал в прошлое, силясь собрать по крупицам память о древних временах. О древней трагедии, древних костях, коим давно пора было осыпаться прахом. Леденящая дрожь сотрясала ослабшее тело — но теплые руки держали с неумолимой силой. И в ней была и защита, и опора. Дыхание вырвалось из груди с почти болезненной легкостью.       — Помнишь, в тот день, когда ты вернулся, — заговорил Хальсин наконец, — я рассказал тебе о Торме, Лунных башнях и о Проклятье.       — Да, — кивнул Ретт, глядя ему прямо в глаза. — Ты сказал, что это может быть как-то связано. Ну, наши личинки и этот…       — Я не знаю точно, какая сила извратила паразитов в твоем мозгу, — произнес Хальсин не без горечи. — Но точно знаю, какая сила могла бы их извратить. Ты и представить не можешь, как был силен Кетерик Торм в зените славы — о, Отец-дуб, я бы отдал все, чтобы ты никогда не узнал!.. Он служил двум великим богиням, в могуществе своем был равен сильнейшим из королей и величайшим из волшебников. Никогда и ни перед кем он не склонял головы и не гнушался ничем, чтобы достичь своих целей: будь то подкуп, обман или сомнительные союзы…       — Те дроу, — выпалил Ретт, и его взгляд стал остер. — Они увели герцога к Лунным башням…       — Кетерик не раз обращался за помощью к народам Подземья, — мрачно кивнул Хальсин. — Они вились вокруг него клубком змей даже в его лучшие годы. Их ли влиянием, силой ли своего слова, но у него вышло отстроить несколько подземных храмов.       — Форпосты? — мигом отозвался Ретт.       — В том числе, — кивнул Хальсин. «До чего живой ум, как быстро соображает… Кто, если не он?..» — Я знаю, что часть подземных ходов ведет сюда, в наши земли. Я… Я сам пользовался ими много лет назад.       — Ты был в Лунных башнях? — изумленно выпалил Ретт.       — Я родился там, — ответствовал Хальсин с сухим горлом. — Я там сражался.       Покои охватил мрак, и не победить его было ни свечам, ни лампам. Боль — та самая, неуловимая, неумолкающая, прячущаяся в мире теней боль — сдавила грудь рукой в грубой латной перчатке. Душащий ошейник, тяжелые кандалы. Свист кнута…       Прозрачно-голубые глаза, горящие, пылающие живительным огнем.       — Хальсин? — позвал его знакомый голос. И снова, уже громче, точно будя от сна, от кошмара: — Хальсин!       — Это было столетие назад, — слова полились потоком гноя из раны. — Мы сражались бок о бок с арфистами против армии Торма. С ним была Шар и ее темные юстициары, с нами — лишь отчаянная вера в победу. И мы победили. Мы убили его, мы запечатали его, мы разбили его армии!.. А потом пришел Мор, пришло Разложение. Пришло Проклятье. Вчерашние победители гибли. Гибли сотнями. Тысячами, — дыхание перехватило на миг, словно стальной ошейник затянули туже. — Там был мой круг. Мои друзья. Моя семья. Мой наставник. Он… приказал нам уходить, а сам… — раскаленный клинок ухнул в глубокую тень, пробив насквозь. — Нас было больше сотни. Я вывел едва ли дюжину. Мы бежали. Мы… все бросили. Всех. Я бросил. Наставника. Друзей. Таниеля…       Ретт чуть нахмурился, но не стал выспрашивать — благослови его Сильванус, убереги от всех напастей, избавь от всяких мук, направь в сторону света!..       — Я так и не вернулся туда, — не своим голосом прохрипел Хальсин, мучаясь от горя и гнева. — Уже больше сотни лет на землях тех лежит страшнейшее из проклятий, а я, верховный друид, один из последних, кто сражался в той битве, до сих пор не сделал ничего, чтобы это изменить. Ничего, Ретт!..       — Ты спас своих людей, — тихо, твердо заявил молодой воин. — Ты сохранил круг.       — Тех людей давно нет на свете, — с горечью произнес Хальсин, покачав головой. — Многие умерли вскорости после того, как мы сюда прибыли. Я лишь отсрочил их конец…       — Да ты смеешься! — в праведном гневе вскричал Ретт. — Ты избавил их от страданий! Ты подарил им новый дом! Ты герой!       — Это не спасает от стыда, — совсем слабым голосом проговорил Хальсин. — Не умеряет кошмары и скорбь. Целые годы меня мучал страх от одной лишь тени воспоминаний. Представь, каково теперь, когда я вижу их воочию. Та же тьма, спускающаяся медленно, но неумолимо, от нее нет защиты. Тот же холод, выпивающий жизнь из всего, что попадает в его сети. Все, как тогда, когда Кетерик шел на нас со своими легионами. Но тогда мы были готовы, мы знали, что грядет!.. Нынче все об этом забыли. Они не знают, а оттого беспечны. Они беспечны, а оттого беззащитны. Мой круг беззащитен. Тифлинги беззащитны. Все, на кого ляжет Тень!..       — Мы не допустим этого! — рьяно заявил Ретт — и схватил его за руки. — Мы все исправим! Никакой скорби, никаких кошмаров! Я с тобой! Мы вместе пойдем к Лунным башням и вместе наваляем этой твари!..       — Я не могу.       — Что? Почему?       — Я не могу бросить их, — прошептал Хальсин. «Только бы он понял. Только бы он понял». — Не снова. Нет. Гоблины, дроу, Абсолют… Я не брошу своих людей на растерзание всей этой дряни!       — Что ж, — произнес Ретт после долгой паузы. Глаза его потемнели почти до кобальтового оттенка — а полные губы растянула кривая улыбка. — Значит, придется от этой дряни избавиться.