***
С некоторых пор гоблины повадились приводить к нему своих детенышей. Дикое то было зрелище, жуткое и неприятное. В первое мгновение при виде желтокожих крох внутри зашевелился зверь-защитник, главарь и отец, берегущий потомство. Однако вскорости ему опротивели эти мелкие мерзкие существа, в гнусности своей почти не уступающие родителям. Гоблинята корчили ему рожицы и кидались в него камнями — часто с науськивания воспитательницы, гоблинши-надзирательницы. Камера была не слишком большой, увернуться иль спрятаться было почти невозможно, и приходилось, стиснув зубы, терпеть нередко целыми часами. Как, например, в этот раз. Они явились к нему спозаранку и уже чуть ли не полдня «отрабатывали броски». — Выше руку, Трешка, — говорила надзирательница менторским тоном. Даже имен у детенышей не было — их называли, видимо, как попало. — Вкладывай в удар всю свою силу. Трешка послушно закивала, завела руку за голову и бросила. Острый камень рассек скулу, и Хальсин поморщился, чуть зарычав. — Еще, еще! — вскричал другой гоблиненыш. Четверка? Пятерка? Быть может, десятка?.. — Пусть повизжит еще! Где-то в глубине комнат переговаривались мастера-охотники — Хальсин слышал их довольное гудение. Им явно было в радость смотреть на подрастающий молодняк. Пахло сырым мясом, тухлятиной, застаревшей кровью, мускусным салом — словом, гоблинами. В соседней камере позевывали и порыкивали варги, еще молодые, плохо обученные (кто знает, быть может, со временем он и для них станет учебным манекеном). В остальном — тишина. Это место было сильно дальше прочих помещений, и стены, и полы здесь почти не впускали и не выпускали звуков. Идеально для пыточной, тюрьмы или сворки — теперь уже не понять, как эти комнаты использовались при селунитах. И тут с отчетливым сухим скрипом открылась дверь. Охотники оглянулись. «Видно, новая смена пожаловала», — подумал было Хальсин. Но вмиг подобрался — и решил, что разум его окончательно помутился — услышав до боли знакомый голос: — Добро, бойцы! Как работается? «Ретт. Ретт! Ретт!» Забыв как дышать, Хальсин попытался увидеть его — убедиться, что не ошибся, что это не иллюзия, не обман!.. Взгляд его заметался, силясь оглядеть всю комнату за пределами клетки — и когда прилетел очередной камень, он не успел увернуться. Острый край попал точно в глаз, и Хальсин взвыл, прижавшись к стене. Мир залило красным. — Ха-ха! — победно вскричала одна гоблинская тварь. — Еще! — завопила другая. — Хорошо, — промолвила третья. — А теперь повтори, закрепи умение. «Я убью вас. Всех», — с глухой яростью подумал Хальсин. И тут же вскинул голову, услышав как знакомый — дорогой, родной, любимый — голос произнес совсем близко: — Эй, матушка, что вы тут делаете? — Учим малых руку держать, — объяснила «матушка», явно довольная оказанным ей вниманием. — Вот на этой друидской падали. «Ретт! — позвал Хальсин мысленно, почти умоляя, с сухим горлом. — Ретт!» — Это что, друид? — спросил Ретт, подойдя поближе — Хальсин видел его фигуру размыто, через пелену, но это был он, он!.. — Вот это? Как по мне самый обыкновенный медведь. Да еще и дохлый какой-то. То было, как ушат ледяной воды после раскаленного железа. Неужто… неужто Ретт его не узнал? Быть того не может! «Ретт!» — позвал Хальсин из последних сил. Уж не уловки ли это отравы? Быть может, ему видится тот, кого на самом деле здесь нет?.. Однако рядом горели факелы, и когда человек заглянул к нему, просунув сильные загорелые руки меж железных прутьев… «Ретт! Ретт! РЕТТ!» Как он осунулся! Как глубоки морщины на лбу и в уголках полных губ, как темны под глазами круги! Но вот сами глаза… сами глаза холодны. Кристально-чистые замерзшие озера, под чью толщу льда не пробиться. «Ретт? Ретт, сердце мое!..» Никакого отклика. Полное молчание. Быть не может. Просто невозможно. Что с ним… «Лунные башни. Абсолют. Торм… Нет!» Что они сотворили с ним?! Они пытали его?! Они инфицировали его?! «От него пахнет кровью… Так много крови… Что с ним?.. Он ранен?!..» Охваченный ужасом и гневом, зверь громко взревел. Чуть усмехнувшись, молодой воин вальяжно отступил к гоблинам. — Не те камни берешь, малыш, — заметил он, не спуская с Хальсина пустого взора. Усмешка превратилась в кривую ухмылку. — Бери, что сильнее стесаны. Пускай небольшие, режут они, как сталь. — Вот этот? — вся трепеща, спросила Трешка и показала ему почти плоский камушек. — Вот этот пойдет? — Отменно! — заявил Ретт, хлопнув гоблиненыша по тощей спинке. — Давай-ка теперь, попробуй… «Ретт!» — в абсолютно отчаянии взвыл Хальсин. Быть может, он не узнает его, потому что не видел ни разу в зверином обличии? Быть может, он под заклятьем или личинка здесь, в стенах Абсолют, ведет себя по-другому?.. Неподалеку он приметил другие человечьи фигуры — то были волшебник, эльф и дева-гитьянки. Волшебник о чем-то переговаривался с гоблинами-охотниками, театрально жестикулируя. Эльф заглядывал в прорези решетки камеры варгов, довольно ухмыляясь, строил им рожи и тыкал в них ножичком — твари тихо ярились. Дева-гитьянки стояла сбоку от Ретта и держалась спокойно, даже как будто скучающе. В руках сжимала она рукоятку двуручного меча, чей клинок был покрыт… «Кровь. Кровью. Как и доспехи. Как и кожа… Они все, все в ней! Все в крови!» В голове словно щелкнуло — и Хальсин припал к земле, разом притихнув. Приготовившись. — Нет, нет, — покачал головой Ретт, едва гоблиненыш занес камень. — Не так. Слишком далеко, лишний вес на ладонь. — О-о, — пропищала Трешка, недовольно хмурясь — и решила попробовать сызнова. — Еще! — вопил другой детеныш. — Еще! Пускай завизжит! — Да что такое, — всплеснул руками Ретт и присел около Трешки. — Ты вся сама точно камень. Расслабься! Дай-ка, я покажу… Трешка, недовольно сопя, сунула камешек ему в руку и уставилась во все глаза. Ну давай! Кидай! Быстрее, быстрее!.. Ретт ей широко улыбнулся, взвесил камень в ладони, размахнулся — и кинул. И попал. Точно в глаз надзирательнице. — А это, чтобы наверняка, — добавил молодой воин с лучезарной улыбкой — и, вскинув руку, как будто из ниоткуда призвал любимую секиру. Лезвие у нее широкое, чтобы снести таким голову, хватит одного удара.***
— Хлипкая! — звучно ударив по решетке кулаком, вскричал Ретт. Большего было не нужно. Громогласно взревев, Хальсин бросился на железную клеть со всей ослепляюще звериной яростью, какая накопилась в нем за эти долгие дни. За решеткой, тем временем, творилась сущая вакханалия: ревели варги, вопили гоблины, визжали детеныши. — Враги! Убивцы! — заверещал один из них и бросился к выходу. — Астарион! — услышал Хальсин через бушующую в ушах кровь. — Догони! И увидел мелькнувшую блеклую тень, услышал тонкий вопль, быстро сменившийся булькающим хрипом. «Догнал». Дабы размахнуться как следует, приходилось вставать на задние лапы. Решетка стонала, хрипела — и ломалась, ломалась, ломалась медленно, но неумолимо. А там, посреди комнаты летали огненные шары, сверкали молнии, свистели стрелы, звенела сталь, изрыгались проклятья. — Убивцы!.. — Ignis!.. — Гоблинсы сраные!.. — Влаак… Ц-ква!.. — Убивцы!.. — Кудряшка, блять, добей этих выродков!.. Из груди вырвался протяжный рев. Решетка уже покосилась, еще пару ударов и… Он скорее почувствовал — камень под ним задрожал — чем услышал, как распахнулась другая клетка. «Варги. На свободе». — Igni!.. РЕТТ! СЗАДИ! «Ретт!» Медведь рванул вперед что есть мочи, и решетка с протяжным стоном отломилась от стены и с оглушительным грохотом рухнула на пол. Хальсин вырвался, огляделся — и зарычал. «Ретт. Варг. Кровь». Молодой воин силен, но варг огромен, и когти его остры. То ли неудачно увернувшись, то ли потеряв равновесия, Ретт упал и выставил вперед секиру, как щит. Но это не щит — не спасет от клыков. На клыки есть только клыки. «Смерть!» Зарычав, медведь сбил гоблинскую шавку с ног, впился ей в шею и кромсал, кромсал, кромсал. Едва издохла одна, на него набросилась другая — от ее подпаленной шкуры несло жженой шерстью. Шею ее он вскрыл когтями, и горячая кровь залила ему морду, попав на язык. Утробный довольный рык вырвался помимо воли… Как кровавый дурман пришел, так и исчез — враз, точно с глаз сорвали полупрозрачное полотно. Каменный пол застелен кишками, как ковром, и залит кровью, точно новенькой краской. Они перемазаны ею все, до одного. Отплевываясь и вытирая лицо, Ретт кое-как поднялся на ноги, убрал секиру за спину — и выставил перед собой руки. — Хэл, Хальсин! — громко произнес он, глядя ему прямо в глаза. Глаза… Большие, голубые, кристально-чистые… — Хальсин, это я! Тише, тише!.. «Тише? Зачем? Кровь. Смерть!» — пронеслось в голове. И только в этот миг Хальсин понял, как хрипло и часто дышит — и как стоит: согнув лапы, вывалив язык, оскалив зубы. «Сильванус Великий». Кровь, кровь. Холод, боль. Спина ныла… Зверь завладел им полностью. — Хальсин, — повторил Ретт спокойно и, не опуская рук, сделал несколько шагов к нему. — Хальсин, тише. Все закончилось. «Да. Закончилось. Отец-дуб…» Совладав с болью и усмирив зверя, верховный друид обратился в человека — и в глазах его помутнело. — Ретт, — выдохнул Хальсин вслух то, что множество раз повторял про себя. — С-сердце мое… — Хальсин, — глубоко вздохнул Ретт, слабо улыбнулся — и тут же зачастил: — Хэл, Хэл, Хэл!.. Ослабшие ноги подкосились, и его потянуло вперед, точно железной цепью, так что молодой воин едва успел его поймать. В нос ударили запахи: кровь, табак, морская соль, пряности, и он… он сам, его запах. Наконец-то Хальсин сделал то, о чем столько месяцев грезил — зарылся носом в золотистые волосы. Здесь букет был еще богаче: и пот, и железо, и масло, и даже какие-то цветы… — Ретт! — услышал он за спиной взволнованный голос волшебника. — Ох, ты ж мать! — услышал близко над ухом — а потом и тихое: — Хэл, дай-ка я тебя… Одной рукой обхватив за пояс, а другой — за плечи, молодой воин помог ему встать на обе ноги. То было очень непросто, все тело — онемевшая плоть. Перед глазами лишь родное лицо, а вокруг — слабо различимый мир, тусклый, темный. Придержав за плечи, Ретт встретился с ним взглядом. — Ба, да у тебя глаза в кучу, старик, — слабо, натянуто улыбнулся молодой воин. — Ты с этими тварями что, пил что ли? — Им невозможно отказать, — пробормотал Хальсин, ощутив внезапный приступ дурноты. Зажмурившись, он поморщился. — Здесь… командиры… Рагзлин… — Ретт! — повторил волшебник, дико озираясь. — Мертв, — бросил Ретт и принялся сдирать с себя плащ. Как содрал, накинул Хальсину на плечи. — Сильно больно? Прости, тебя согреть надо. — Кишка, — продолжил Хальсин, пока язык его заплетался, зубы стучали о зубы, а виски жгло. — Их жрица… — Ретт! — настойчивее повторил волшебник, оказавшись совсем уже близко, и достал посох. — Не хочу нагонять панику, но!.. — Мертва, — произнес Ретт, раздраженно хмурясь, потянулся к мешочкам на поясе и буркнул Гейлу: — Ты не нагоняй, а заклинания читай!.. — А-а Минтара? — едва слышно выдохнул Хальсин, все больше и больше слабея от облегчения. — Минтара, Ретт? Ее тоже?.. — Воин, — резко произнесла Лаэзель и кивнула куда-то в сторону. — Что?.. Кудр-ряшка! — прорычал Ретт, проследив ее взгляд. — Фу, брось! Хальсин глянул туда, куда он смотрел — и увидел белокурого эльфа, склонившегося над трупом гоблинского детеныша. Стоило Ретту позвать, как Астарион вскинул голову, и первый друид чертыхнулся — весь рот у эльфа был в крови, несколько капель осталось даже на носу. Острый язык мелькнул между тонких губ, слизывая красную жижу, и Астарион, тяжело сглотнув, бросил на труп быстрый хищный взгляд. — А-а можно его?.. — заискивающе скалясь — иначе эту гримасу трудно было назвать — пробормотал белокурый эльф. — С-с собой? — Нет, нельзя, — отрезал Ретт, грозно нахмурившись, и обхватил Хальсина за пояс, закинув руку себе на плечи. — Боги, солнце, у нас впереди еще целые толпы! Нажрешься так, что блевать потянет. А ну сюда быстро! «Значит, все же вампир». Однако удивляться уже не осталось сил. Волшебник принялся нараспев читать заклинание. Дева-гитьянки, закинув меч на спину, как Ретт — секиру, подхватила Хальсина с другой стороны (руки у нее были гладкие и, на удивление, чуткие). Ловчий, ворча под нос, в два прыжка оказался рядом. И вовремя: за дверью нарастал гул десяток глоток и сотен ног, и замелькали длинные кривые тени. Виски горели совсем уж нещадно. Хальсин, прикрыв веки, уронил голову на плечо Ретту. — Держись, — ласково шепнул воин, мазнув губами ему по макушке, и сунул что-то волшебнику. — Давай, Гейл, уноси нас отсюда! Волшебник, забрав эту вещь — что-то мелкое, отливающее металлом — возвысил голос. Стоило в дверном проеме показаться нескольким гоблинам и паре багберов, как всю их компанию охватил сверкающий водоворот. Стрелы, дротики и копья, пущенные вдогонку, мигом сгорели в нем. Пространство сдавило, скрутило пружиной, воздух стал горячей. Хальсин поневоле обнял Ретта крепче, Ретт обнял его крепче в ответ. Лаэзель грубо притянула к себе упирающегося Астариона. Гейл выдохнул один короткий резкий слог — и свет, бритвенно-яркий, ударил по глазам, растворив в себе и загоны варгов, и всю гоблинскую дрянь.