(не)важные вещи

             Мир был обречён.              Н. помнила об этом, стоя на своей кухоньке, залитой солнечным светом, и перемалывая зерна. Помнила, ставя на огонь турку. Помнила, когда отвлекалась на щебетание детей на улочке, а кофейная гуща, скворча, заливала плитку. Дети всегда были ее слабостью.              Этот мир был обречён. Очередная вещица, что творец поставит на полку, забывая как о сломанной, не оправдавшей ожидания, игрушке.              Но для неё этот мир не стал проходной, скучной историей. Он смеялся и плакал, расцветал яблонями по весне, осыпал ткань мироздания опавшей осенней листвой. Мир жил, не подозревая, что за судьба ему уготована.              Н. знала это.              Ее роль — сродни роли библиотекаря. Архивариуса. Следить, чтобы все было возвращено в срок.              Звезда, сорвавшись со своего места, может лишь лететь вниз, умирая и превращаясь в пыль. Она не может свернуть, не может прекратить свой распад.              А вот люди — смешные в своей быстротечной жизни — могут. Они оставляли после себя след: музыкой, кистью, пером, голосом, своими потомками.              Иногда Н. смотрела в их глаза и видела длинную реку тех, кто позволил этому человеку быть.              Этот мир был хрупок. Он мог разрушиться даже от дыхания, неосторожного взгляда. Так много было причин его обреченности.              Одну из них вёл сейчас по дороге хмурый, серьёзный мужчина.              Даже грешникам иногда улыбаются боги. Маленький мальчик, последняя искра угасающего народа, цепляется за отцовскую руку.              Его оставят здесь, в подземной части Фонтейна. Потом его подберёт знатная, бездетная семья. Он поступит в Сумеречный двор, завоюет доверие дракона, что так и не понял, чьей милостью появился в облике человека.              В душе мальчика не будет ни привязанности, ни любви. Только долг, вырезанный на одиноком сердце. Отсюда так близко до пустыни, где отдала свою бедную жизнь Гидро архонт, где граница между ужасом и песками уже стала тоньше перепелиной скорлупки. Будет так легко ее выпустить.              Н. знала об этом. Как знала, что вмешиваться в судьбу она не может. Ее часто за это ругали, ведь наблюдатели не имеют права голоса. Они могут лишь смотреть и фиксировать, как наступает последний день на земле. Дрянная роль.              Вмешиваться она не может, но вот случайности… Ах, от них не застрахованы даже боги, не так ли?              Мужчина и мальчик останавливаются около фруктовой лавки. Отец собирается купить сыну последний подарок — пузырин, на которые в будущем бедный ребёнок не сможет глядеть без боли. Так легко пройти мимо, запнуться о выступающий камень мостовой — что взять с дряхлой старушки? — и разбить бутылку тёмного, коллекционного вина.              Мальчик бросится помогать и порежет пальчик об острое стекло. Она закудахтает над ним курицей-наседкой, пока мужчина будет лишь подозрительно коситься. Скажет:              — Как жаль, как жаль! Я так берегла эту бутылку! Вино с винокурни «Рассвет» из самого Мондштадта! Говорят, сам хозяин, хоть и аристократ, но сам его делает. И даже, как говорят, приучает к этому своего маленького сына. У них огромное поместье в глуши, я видела на открытках…              На слове «Мондштадт» мужчина дергается. О, она знает, что этот регион всегда был для них больным местом. Занозой в… Нет, Н. приличная женщина, она не будет уточнять, где.              — Не переживайте, бабушка, — робко улыбается мальчик, — я уверен, вы сможете купить ещё!              Отец дергает его за воротник, сухо кивает, смотря на старую, ничем не примечательную женщину, сидящую у растёкшейся лужи.              — Разве мы шли не в ту сторону? — спросит сын.              — Неважно, — шикнет мужчина.              Н. встанет. Отряхнет юбки, помашет вслед и купит себе спелый, сочный гранат. У себя дома она освободит его от кожуры, отделит от пленки каждое зернышко, похожее на драгоценный камень. Несколько — самых маленьких и слабых — отложит на салфетку, а потом очистит косточки, уберёт в маленький мешочек.              И посадит их в проклятой земле. Когда там, среди пепла и пыли, появится первый, гордый росток, Н. будет прикрываться плащом от ревущего ветра. Огромный дом с открытки засияет ярким светом — как маяк в штормовую ночь. Маленький мальчик, утирая слезы с грязного личика, пойдёт туда. Навстречу ему выбежит мужчина с волосами цвета неразбавленной киновари и босоногий мальчик, оскальзываясь на мокрой траве. Ещё одна искорка, которую пропустили всемогущие боги.              Дети были ее слабостью. Не надо было использовать их в своих взрослых, безумных планах. Не надо.              Она истает ночной моросью. Больше ей здесь нечего делать.              Н. вернётся сюда, когда ее росток превратится в тонкое деревце и принесет первые, невозможные в своей сладости, плоды.              Это будет закат, летний, мятный, медовый. Уже не мальчик выйдет из дома, щурясь на последние лучи солнца. Он пройдёт по дорожке в беседку, неся в руках тарелочку с нарезанным дольками пузыринов и бутылку тёмного, дорогого вина. Остановится на миг, посмотрит на стекло и улыбнётся. Может, в изломах памяти всплывет воспоминание о неуклюжей старушке, что когда-то давно сокрушалась над такой же разбитой бутылкой. Но скорее — просто снова подумает о человеке, что ждёт его впереди. Человеке, которого он выбрал сам; человеке, к которому вернётся, даже если небеса расколют землю напополам. Человеке, который отодвинул в сторону все бумаги, и теперь чистил непонятно откуда взявшийся гранат — чтобы этими зёрнами кормить любимого с рук. Он окажется кислым, вяжущим рот — как и любой плод, впервые принесенный новым деревом.                     Мир все ещё был обречён.              Н. знала об этом, пока слушала тёплый смех двух людей, сидящих в беседке, увитой розами.              Но она знала и кое-что ещё.              Когда он покроется льдом, когда никакой надежды не останется, а создатель улыбнётся в своём безумии и горе, там, под коркой, будет тлеть, разгораясь, спасительный огонь.              Костёр, зажжённый тысячами маленьких искр, что когда-то давно разлетелись по этому свету и влюбились в ветер, солнце и дождь.              Может быть, среди них будет и она сама.