Из всех звёзд

Под боком что-то активно копошилось и никак не могло найти своего места, а в просыпающееся сознание сразу же врезались воспоминания минувших пары дней. Хуа Чэн сделал глубокий вдох, наполняя легкие смешанными феромонами и приоткрыл глаз, видя каштановую макушку, что никак не могла улечься поудобнее, пытаясь аккуратно притереться поближе не потревожив чужой сон. Но сон уже отступил, а Хуа Чэн схватил тихо ойкнувшего омегу за талию, пододвигая того поближе, закидывая чужую ногу на свои бедра и укладывая эту неугомонную макушку на плечо, оставляя на теплом лбу поцелуй. — Доброе утро, солнце, — прохрипел Хуа Чэн, поглаживая бархатную кожу голого бедра омеги, что было неприкрыто короткими шортами. — Доброе, Сань Лан, — прошептал Се Лянь, утыкая нос в чужую вкуснопахнущую шею. Хуа Чэн сразу уловил чужое беспокойство в голосе и запахе. Чуть откинув голову, осторожно взяв в ладони щечки, он приподнял голову омеги, заглядывая в медовые слегка обеспокоенные глаза. — В чем дело? — Хуа Чэн поглаживал большими пальцами его лицо, смотря с беспокойством на слегка хмурые брови, на складочке посередине которых оставил поцелуй. — Результаты укуса, наверное, уже готовы, — Се Лянь закусил губу и отвел взгляд. Ему было страшно даже взглянуть на время, чтобы знать наверняка, готовы те или нет. И в глаза Хуа Чэну тоже было смотреть боязно. Он уже полностью осознал свою ошибку, коей стало молчание. Хуа Чэн перевел взгляд на шею, на которой сейчас был виден лишь белый пластырь, прикрывающий всю рану. Он искренне и сам хотел, чтобы это и впрямь оказалась простая рана, но реальность порой слишком сурова. Се Лянь уткнулся обратно в чужую шею и на уговоры и попытки вновь посмотреть на Хуа Чэна лишь отнекивался, и сильнее вжимался в шею альфы, словно прячась от всего мира и реальности. Но от неё, к сожалению, не спрячешься. Реальность никуда не уйдет от тебя, какой бы жестокой она не оказалась, не превратится в сон, где наутро ты просыпаешься и выдыхаешь от облегчения, что это был лишь кошмар. С такими реальными кошмарами не каждый может справиться, не у всех есть силы самостоятельно вернуться в жизнь тем же самым собой. Но если есть человек, что всегда будет твоей опорой, это сделать намного легче. Достаточно лишь одного единственного, и жизнь становится чуточку легче. — А-Лянь, солнце, — сдавшись в попытках вернуть взгляд любимых глаз, Хуа Чэн крепко обнял парня, притянув еще ближе за талию и макушку, словно укрывая от всего этого жестокого мира. Голос был тихий и медленный, пытающийся донести всю суть чувств, что бурлили внутри альфы, лишь сдерживая гнев на ублюдка Шу Синя. — Я обещаю, что при любом раскладе сделаю тебя самым счастливым омегой на свете. Ты и думать забудешь об этой метке. Так и рвутся наружу слова, что если вдруг Се Лянь не захочет делить с ним будущее, любой достойный альфа наплюет на наличие этой чертовой метки, если будет любить Се Ляня. А не любить Се Ляня невозможно, и он все сделает для их будущего, в котором этот омега счастлив за его спиной, в их доме, в его объятиях. Он вырвет сердце и вспорет душу ради него, и никакая чужая метка на любимом его даже не затормозит, не то, что остановит. Только если однажды Се Лянь сам попросит оставить его, чем самолично разорвет сердце Хуа Чэна на жалкие мелкие кусочки, что даже так будет продолжать вечно его любить. Он в этом не сомневается ни на миг. И в Се Ляне он не сомневается, но… Всегда есть это пресловутое "но"… Альфа все еще считает себя не самым достойным этого доброго и светлого сердца, что покоит в себе омега, но для него он постарается стать тем самым-самым. — Сань Лан, ты… — Се Ляня переполняло столько мыслей и эмоций, что в такой момент немного нестабильного душевного равновесия, он не мог собрать их в кучу и выдать что-то похожее на предложение. — Люблю… Так люблю. За какие заслуги ты мне достался? — Это я должен спрашивать, — легкий смешок сорвался с губ, как и ответное признание, а после лишь тишина. Альфа отдавал свое тепло парню, что жался все теснее, словно пытаясь залезть под кожу. И ему неизвестно, что он уже давно там, щекочет вены и сбивает с ритма его сердце. В квартире, казалось, стояла тишина, но на самом деле это были лишь хорошо шумоизолированные комнаты, что и впрямь не пропускали ни одного звука, как наружу, так и извне. Родители омеги наверняка уже не спят и корпят над общим делом, что затронуло их ребенка. Стоило только полностью успокоиться в любимых объятиях и потянуться за телефоном посмотреть на время, как оба слегка ошеломленно подорвались с кровати, завидев цифры, приближающееся к часу дня. — О! Добрый день, дети, — улыбнулся Се Донг, что занял диван, устроив на коленях ноутбук. — А я ставил, что проснетесь не раньше трех. Э-эх, слабеет моя чуйка, — цокнул мужчина. — Твоя чуйка перестала работать в тот момент, когда ты заверял, что у нас родится девочка альфа, а получилось вплоть наоборот, — легкий смех Се Миям наполнил квартиру домашним уютом, что всплыл в памяти приятной негой и заставил Се Ляня улыбнуться. — Ты не понимаешь, это был стратегический ход, — с видом победителя объяснял на пальцах Се Донг, с полной серьезностью пытаясь убедить жену, что лежала на его плече и изучала какие-то документы, в правдивости своих слов. А Се Лянь, глядя на родителей, лишь внешне продолжал улыбаться, но внутри весь трясся от осознания, что, кажется, уже знает результаты экспертизы, которые родители наверняка получили еще ранним утром, ведь не могли не, ибо переживали не меньше, да и это ведь был знакомый врач отца, она не могла не прислать их Се Донгу лично. С самого детства было так, что если случалось что-то неприятное, родители всеми возможными действиями пытались показать, что все совершенно наоборот. Никогда не говорили о проблемах, никогда не срывались на сыне, и всегда вели себя, словно ничего не случилось. Как и сейчас. — … так что это просто рана. — А?.. Се Лянь настолько ушел в свои мысли, что полностью абстрагировался и не слышал ни единого слова, но назад в реальность его вернула хватка Хуа Чэна на талии. Тот подошел вплотную, положив вторую ладонь на его затылок и уткнулся носом в висок, глубоко вдыхая. — Говорю, — с улыбкой смотрел на парочку Се Донг, — по результатам экспертизы укуса, это просто рана. У тебя нет метки, А-Лянь. А Хуа Чэн просто не мог поверить, как упустил факт, что с самого утра на омеге не было ничьих лишних запахов! Се Лянь продолжал пахнуть своими восхитительными цветами и слегка самим Хуа Чэном, но никакого прокуренного феромона Шу Синя и близко не наблюдалось. От осознания всей ситуации, Хуа Чэн аж тихонько заскулил от облегчения. Се Лянь не мог поверить своей удаче, которая обычно поворачивалась ему не лицеприятным местом и заставляла парня изрядно корпеть над малой ее каплей. Но в последнее время эта «злодейка» вдруг решила сжалиться над бедным омегой и не обходила стороной, а словно сама шла в руки, словно он в самом деле нашел свой счастливый талисман, что отгоняет все невзгоды. А ведь такой талисман действительно появился в лице альфы, что переживал за душевное состояние Се Ляня не меньше его самого, а сейчас искренне радовался наконец счастливой улыбке на лице своей пары. Все в гостиной утонули в моменте, который прервала непрекращающаяся трель дверного звонка. Человек за дверью был настолько настойчив, что вдавил несчастный звонок и не желал отпускать, словно пытался достучаться до самой преисподней. Се Миям ловким движением смахнула подступившие от трогательной картины слезы и поспешила встать, чтобы открыть дверь, но была остановлена громко ругающимся Се Донгом на неизвестных настойчивых гостей. — Да что за настойчивый?!.. — начал было Се Донг, резко открывая дверь, как его снесло вихрем, не иначе. — Ну наконец-то! Дядя Донг, я так скучал, — ураганом налетел на мужчину Ши Цинсюань, крепко обнимая, но уже через секунду отлипая, продолжая эмоционально горланить. — Ля-я-я-я-янь! Лянь, я та-а-ак переживал! — налетая уже на друга. Се Ляня чуть не снесло в другую комнату от такого напора, но он остался крепко стоять, удерживаемый не менее крепкими объятиями друга с капелькой соплей омеги, что растирал их о его шею, что-то упорно тараторя о переживании, страхе, отрезанных половых органах Шу Синя и еще много непереводимого, даже Се Лянем, бубнежа. Родители наблюдали привычную картину, хоть и чуть более эмоционального друга их сына, которого видели у себя в гостях чуть ли не каждый день. Паренек стал им практически вторым ребенком, потому переживания того были понятны, а вот высокого и хмурого молодого человека, что все еще стоял в пороге, они видели впервые. — Хэ Сюань, парень этого реактивного двигателя, — ответил альфа на вопросительный взгляд старшего, что тут же пропустил его и закрыл следом дверь, чтобы ненароком соседи не вызвали полицию или дурку. Кое-как успокоив через чур активного и волнующегося омегу, который успел обнять и Се Миям, и Хуа Чэна, буквально в ухо тому крича слова благодарности за друга, и Хэ Сюаня, когда тот отлеплял его от Хуа Чэна, ибо на лице того так и читалась эта просьба, всей компанией они прошли на кухню, ставя чайник. Друзьям рассказали, через что пара прошла, а те в свою очередь поведали, что сейчас творится в университете. — Да все в курсе, что произошло, да и видео разлетелось уже по всей стране, — это злосчастное видео уже в печенках сидело у каждого. — Там буквально каждый обсуждает вас, и переживает о дальнейшей судьбе, а Шу Синя чуть ли не на кол садят. Се Лянь очень не хотел сейчас возвращаться в университет, но выбор не то, чтобы был. подработки так же пришлось срочно бросить, на время снова сев родителям на шею, чему те и не очень то противились. Хуа Чэну в этом плане было проще, он просто перестал на время брать заказы на рисование. Ши Цинсюань с Хэ Сюанем ушли только под вечер. Омега, услышав, что с другом все в порядке и никакой метки у него нет, чуть не заплакал от облегчения, пока Хэ Сюань пытался того успокоить и забрать из квартиры всеми возможными аргументами. Ребята были целы, а остальное покажет время. Не успев проснуться, пара уже устала, и Се Донг погнал тех обратно спать, предвещая завтра очень насыщенный день. Не успев проводить детей в университет ранним утром, Се Донгу уже звонил Се Лянь. — Папа, тут родители Шу Синя черти что устроили! — омега был зол и взволнован, что отчетливо выражалось в голосе. — Я сейчас буду, — коротко ответил отец, уже предвещая головную боль от этих людей больше, чем от всего дела в целом.

***

— Ты вообще понимаешь, что мой сын останется инвалидом на всю жизнь?! — А ты хоть понимаешь, что он чуть не привязал к себе омегу против его воли?! — Но не привязал же! — Ну да, нужно было пометить наверняка, тогда бы до тебя дошла вся степень серьезности проблемы? Может тебе шею прокусить, тогда твоя голова заработает?! — Вы только посмотрите, этот щенок мне угрожает! Визг женщины и громкий грубый, словно гром, голос Хуа Чэна был слышен аж на подходе к кабинету деканата. Дамочка явно не разменивалась на учтивость и вежливость, обвиняя альфу во всех грехах, давя мнимым авторитетом и драматизируя состоянием сыночки. Хуа Чэн отвечал тем же, отбросив формальности и в своей манере – наглой и прямой, – отвечая оппоненту, коей была мать Шу Синя. Войдя в кабинет без стука, Се Донг привлек внимание всех пяти пар глаз, улавливая в родных сына какое-то усталое облегчение. — Добрый день, — начал старший альфа тоном, не терпящим вмешательства. — Я адвокат господина Хуа Чэна, и попрошу вас объясниться, что тут происходит. Се Донг смотрел прямиком в глаза женщины, чей голос еще на подходе начал вызывать небольшое раздражение. Мужчина, по всей видимости, ее супруг и отец Шу Синя, молча сидел рядом, непроницаемо следя за всей разворачивающейся картиной, и даже не вмешивался в перепалку студента и взрослой женщины. — Адвокат значит? Прекрасно. Мой сын сейчас лежит в тяжелом состоянии, и до сих пор не очнулся, а этот преступник гуляет на свободе, спокойно ходит на учебу и продолжает счастливо жить, пока мой А-Синь умирает на больничной койке! Где справедливость?! Почему этот урод не за решеткой?! Декан умоляюще смотрел на адвоката. Видимо, эта дамочка успела хорошенько выесть всем мозги чайной ложечкой. Было сразу понятно, что она не слушала ничьих доводов, а стоило только кому-то открыть рот, так затыкала их новой порцией визгов и обвинений. Виноват декан, что принял какого отброса общества, как Хуа Чэна; виноват Се Донг, что не думает о безопасности окружающих и защищает таких, как альфа; и виноват Се Лянь, что такие шлюхи ходят и вертят своим задом перед такими неискушенными сыночками, как ее Шу Синь. И, пожалуй, ее ошибкой было то, что это все она говорила вслух и дословно. С самого начала перепалки Се Лянь пытался вразумить и родителей Шу Синя, не разводить скандал в стенах университета, ибо тот ничего не даст, и Хуа Чэна, который не боясь отвечал на провокации, распаляя этим женщину еще сильнее, зля и выводя ее из себя. Хуа Чэна можно было понять, женщина затрагивала альфу, его родителей, Се Ляня, строила странные доводы и выражала своё никому не нужное мнение на, практически, детей. Ее тоже можно было понять, но здравый смысл то должен был присутствовать. Отец Шу Синя еще вначале пытался участвовать в диалоге, вот только супруга, видимо как обычно, заткнула его и продолжила свою тираду в сторону студентов в одиночку. Благо занятия уже начались, не то за дверью собралась бы целая толпа слушателей. Поняв, что тут он бессилен, Се Лянь просто, как и декан с отцом Шу Синя, молча сел и следил за неунимающейся перепалкой. Когда доводы госпожи Шу коснулись и его, причем с необоснованным оскорблением, в кабинете повисла тишина, и только громкая отдышка женщины отбивалась от стен. Се Лянь чуть не задохнулся от «шлюха» в его сторону. Это так теперь называется, когда на тебя нападает невменяемый бухой альфа и пытается прокусить шею? Он только хотел было ответить, как не смог произнести и слова, а госпожа Шу резко села на стул позади себя, безотрывно смотря в одну точку, и словно начала вся подбираться и горбиться, пытаясь свернуться калачиком прямо на месте. Кабинет пропитался тяжелым феромоном за считанные секунды, а Се Донг аж на мгновение застыл на месте, не смея и шевельнуться – настолько сильным был запах, что заставил даже взрослых альф замереть. Но вмиг поняв произошедшее, он подошел к через чур на вид спокойному Хуа Чэну, что сверлил женщину таким тяжелым взглядом, что мурашки побежали по коже даже у Се Донга. Положив руку тому на плечо и несильно сжав, старший альфа спокойно попросил: — Хуа Чэн, успокойся, твоей паре ничего не грозит. Ты его сейчас только пугаешь, — мельком глянув на сына, что замер, широко раскрыв глаза, Се Донг снова обратил внимание на Хуа Чэна. Слова отца Се Ляня подействовали на него, как отрезвляющая пощечина, и явное желание убить, раздавив женщину на месте, отступило. Но только явное, внутри же альфа засунул чужие слова глубоко ей в глотку и заставил ими подавится. Никто не смеет оскорблять его омегу. Поняв свою ошибку, Хуа Чэн тут же сел рядом с Се Лянем, гладя его по щекам и волосам, тихо извиняясь. — А теперь пройдемся по фактам, — вновь вернул к себе внимание Се Донг. — Хуа Чэна не имеют право исключить без следствия и предоставления судимости о виновности. Кроме того, по решению ректора даже с судимостью его имеют право не исключать. А теперь вспомним правила университета, пункт двадцать первый: на территории университета и общежитий запрещено распитие спиртных напитков. Про домогательства даже заикаться не стоит. Так же у нас присутствует пункт двадцать четвертый: запрещены драки. Но. Правила университета не могут нарушать законы, а по закону, состояние одичания имеет множество как поблажек и смягчающих обстоятельств, так и прямо противоположное. И что именно случай Хуа Чэна, узнать предстоит только суду. А до этого времени, по решению прокуратуры, он имеет право на получение образования. Кроме того, господин Шу Синь не при смерти, что подтверждают документы обследования врачей, а также человек не считается инвалидом при реабилитации. Разве что временным. На этом я попрошу более не преследовать моего клиента и не давить морально ни на него, ни на его пару. Дети, на выход, — кивнув младшим, что слушали его во все уши, те отмерли и за ручку тут же покинули кабинет. — Будут вопросы, зададите их на суде. А теперь всего доброго. Господин ректор, позвольте вас на пару слов. Не сразу родители Шу Синя приняли такое решение, но ректор четко дал свой ответ, что пока не намерен исключать Хуа Чэна. Выходя из кабинета, те наткнулись на обнимающуюся у окна парочку, однако под тяжелым взглядом Се Донга прошли мимо, но женщина была настолько переполнена ядом, что все же кинула напоследок: — Безродный щенок, все равно будешь гнить в тюрьме. Женщина обвела пару по очереди брезгливым взглядом, после удаляясь громко стуча каблуками. Се Лянь тут же зашептал Хуа Чэну, чтобы тот не слушал никого, успокаивал, что все будет хорошо. Хуа Чэн верил. Верил, но все же готовился к худшему. День был очень выматывающим, после занятий Се Донг подхватил Хуа Чэна на встречу со следователем, оттуда, чтобы не терять время даром, они направились прямиком к психологу. Благополучно пройдя еще один рубеж с заверением о полной вменяемости, по мнению данного специалиста, альфы отправились домой. Омеги встретили любимых теплым ужином и разговором на отвлеченные темы, стараясь и вовсе не поднимать волнующие вопросы. Нагнетания обстановки никому бы не помогло. Домыв посуду, Се Лянь наглым образом утащил своего альфу в комнату, включая на ноутбуке, что успел забрать из общежития, какой-то фильм, удобно устраиваясь на груди Хуа Чэна. Фильм, однако, шел лишь на фоне, а пара тихо разговаривала и смеялась. Атмосфера уюта, однако, быстро перетекла в не самое приятное русло, разговор сам зашел о предстоящем суде и возможном заключении альфы. Се Лянь честно признался, что очень боится, если Хуа Чэна отправят в такое ужасное место. — Не переживай, я привык к подобным местам, — казалось, в шутку ответил Хуа Чэн, но Се Ляня настолько потрясло это откровение, что он испуганно уставился на альфу, взяв его лицо в руки и стянув глазную повязку. Хуа Чэн уже давно не противился показываться полностью перед парой, но то, как сейчас смотрел на него Се Лянь, слегка волновало. — Что ты имеешь в виду? — тихо спросил Се Лянь. Что-что, а рассказывать о своем поганом детстве не хотелось. И будь это кто другой, послал бы его на все четыре, и пятую в придачу, стороны, но Се Ляню… Хотелось рассказать все, вывернуть душу наизнанку и вручить со всем дерьмом в эти любимые крепкие руки. — Ты ведь уже догадался, что у меня было не самое радужное детство… Начиная с пинков и затрещин с тех пор, как себя помнил, Хуа Чэн не торопясь рассказывал словно увлекательную историю, что произошла с ним однажды. Вот только от каждого нового предложения этой «увлекательной» истории, сердце омеги сжималось все чаще и сильнее. Лежа на крепком плече альфы, Се Лянь даже представлять боялся, через что тот прошел, пока рос. Когда Хуа Чэн подошел к своим шести годам, омега уже с трудом дышал, тихо глотая слезы, а когда рассказывал о переходе в среднюю школу, то и вовсе заскулил от боли, словно это случилось с ним самим. — Отец, как всегда, и стоять ровно не мог. Я и так приходил посреди ночи из-за работы, когда они уже спят, но тут не свезло. Начал снова причитать, на кой черт я сдался, а когда я уже задолбался это слушать, спать хотелось после школы и работы на стройке жутко, попросил заткнуться и зарычал на него… О-о-о, он так взбесился, что я на него рычу, что вмиг вспыхнул, ну и разбил мне об голову бутылку с недопитым дешевым пойлом. А попал-то, сволочь, так, что разбитый край проехался прямо по глазу. Вот так спустя пару часов в самой обшарпанной больнице города я узнал о сотрясении, и что глаз спасти не удастся и нужно полностью удалять то, что от него осталось. — Неужели… — срывающимся голосом попытался Се Лянь, еще сильнее вжимаясь в родное плечо. — Никто даже не поинтересовался, что случилось с ребенком? В таких случаях обязаны вызывать полицию… — Солнце, — мягкий поцелуй опустился на макушку омеги. Хуа Чэн поглубже вдохнул мягкий, но сейчас такой обеспокоенный, запах, прижимая Се Ляня ближе. — Тот район настолько отвратительный, что всем было плевать, когда несовершеннолетних омег привозили с разрывами, когда приходили с огнестрельными, и когда прямо у входа отсыпались наркоманы. Поверь, всем было не до очередного беспризорника, у которого всего-то вырезали здоровый глаз. Обычно не настолько чувствительный Се Лянь сейчас чуть ли не выл белугой от представления маленького Хуа Чэна, всего в крови, которому сообщили, что отныне у него не будет одного глаза. — А что отец? — послышалось глухо, из-за очень плотно уткнутого носа в горячую шею. Хуа Чэн горько усмехнулся. Слезы Се Ляня его очень сильно огорчали. Сильнее, чем воспоминания о прошлом, но остановить чужие эмоции он был не в силах, а рассказать все равно нужно. Оставив очередной поцелуй, теперь на виске, он тихо продолжил: — А что отец? Сказал: ну второй же на месте. Второй же на месте? Тебе отрезали руку? Не беда, ведь есть вторая! Лишился ноги? Вообще не проблема, ведь есть еще одна! Как таких людей вообще земля носит? Как такие могут рожать и вообще иметь детей?! Почему дети должны страдать из-за взрослых? Сколько бы Хуа Чэн не отнекивался и не говорил, что привык и все позади, но это больно. Больно хранить такие воспоминания, больно переживать это снова и снова, смотря в каждый раз в зеркало. Это больно. И тогда это было в разы больнее. Какого было ребенку? Се Ляню сейчас очень сильно хотелось бы найти машину времени, найти маленького альфочку, что уже смотрел на мир таким вынужденно повзрослевшим взглядом, и просто быть рядом, оберегать и защищать даже от злобных детей из школы. Дальнейший рассказ постепенно стал успокаивать Се Ляня. Хуа Чэн уже к четырнадцати годам заметил, что у него неплохо развит талант в рисовании, и решил облачить его хоть как-нибудь в выгоду. Сперва это были простые рисунки на стенах гаражей и частных зданий на заказ, а со временем, с наработкой навыка, перетекли в довольно качественные арты в частных студиях и кабинетах. Так к шестнадцати годам альфа уже накопил на самые дешевенькие графический планшет и ноутбук, развивая то, что могло принести немалый доход, который был просто необходим, чтобы выбраться из этой ямы, в которую его кинула жизнь с самого рождения. Однако, положа руку на сердце, он не ненавидел тех, кто с детства родился хотя бы с медной ложкой во рту, в то время, как сам ел руками. Бесспорно, было бы куда проще, будь у него хотя бы любящие родители, которые не пропивали свою жизнь и все малые деньги, что имели. Но родителей не выбирают. А за свое будущее Хуа Чэн боролся уже с малых лет, потому и смог оставить то ужасное место и людей за спиной. Он не считал, что обязан хоть чем-то тем, кто его родили, ведь они так часто любили напоминать, что Хуа Чэн нежеланный и совершенно ненужный. Что ж, Хуа Чэн выполнил желание и исчез из их жизней, сейчас живя довольно и «сиротой». Он не стремился найти себе семью, намереваясь еще долго жить в одиночестве, но один очаровательный омега напрочь «испортил» его планы, одним только своим существованием влюбив одинокое сердце альфы в себя накрепко и, кажется, уже навсегда. Сердце Се Ляня словно сдавили в кулак и отказывались отпускать. Было очень больно переживать историю человека, которого ты всей душой любишь. Словно тебя окунули в ледяную воду с головой и не дают выплыть, глотнуть воздуха. Хотелось забрать хоть часть всего плохого, но такое, к сожалению, невозможно. Но тогда Се Лянь сделает все, чтобы в настоящем и будущем Хуа Чэн получал столько любви и заботы, чтобы затмить все те годы одиночества и безразличия. — Ты такой сильный, Сань Лан. Я не смог бы оправиться так, как это сделал ты, — оглаживая лицо напротив и целуя влажными от слез губами куда только может дотянуться, шептал Се Лянь. Короткие поцелуи не оставили и сантиметра нетронутым лицо альфы, все было атаковано этими нежными губами, которые пытались вобрать в себя чужие тяжбы. Хуа Чэн поймал губы своими на полпути к шее, втягивая в медленный, томительный поцелуй. Дыхание одно на двоих приносило настоящее наслаждение, давая расслабиться и полностью отдаться чувствам. Хуа Чэн словно шептал: все в прошлом, не думай, не переживай. Но как Се Лянь мог не переживать, ведь даже в скором будущем их ждет трудный путь. Но сегодня, сейчас, они позволят себе немного забыться в том настоящем, где языки сплетаются в страстном танце, где тела настолько близко, что слышится чужое биение сердца в такт своему, и где сущности скулят довольные и влюбленные. Хотелось еще ближе, хотелось под самую кожу, хотелось… — Сань Лан, — позвал тихонечко Се Лянь, на мгновение отрываясь от губ и полностью забираясь на альфу, у которого зрачок полностью затопил радужку, чем стал похож на довольного, выжидающего кота. — Я хочу… Не сложно было догадаться, чего хочет Се Лянь, когда осторожно проехался попой по полутвердому возбуждению Хуа Чэна, выбивая из того судорожный вздох, заставляя схватиться за любимые бедра, притормажива омегу. — Солнце, у меня нет презервативов, — с ноткой жалости в голосе прошептал Хуа Чэн, безотрывно всматриваясь в краснощеково омегу, у которого были чуть покрасневшие от недавних слез глаза и все еще слипшиеся реснички, что так захотелось поцеловать, в чем он себе не отказал. Се Лянь закусил губу, на секунду отведя взгляд. — Мы аккуратно? — несмело прошептал омега, будучи уже через мгновение прижатым к Хуа Чэну его крепкими руками. Горячие поцелуи рассыпались по всей шее, несильно прихватывая нежную кожу, не оставляя следов, пока руки прижимали и оглаживали выгнутое в удовольствии тело. Се Лянь удобно устроился сверху на альфе, чему Хуа Чэн совершенно не противился, с удовольствием ощущая весь драгоценный и небольшой вес любимого мальчика. Они лишь несколько раз занимались сексом, потому Се Лянь все еще не был столь раскрепощен и всегда с благодарностью следовал за Хуа Чэном, как и сейчас, слегка покачиваясь в направляющих руках альфы, получая и принося удовольствие. Футболки полетели на пол и крепко обвив талию одной рукой, Хуа Чэн сполз слегка ниже, оказываясь лицом на уровне ключиц омеги, второй рукой приспуская резинку домашних штанов Се Ляня вместе с бельем. Тихо постанывая и получая непрекращающиеся поцелуи в любой доступный участок, куда Хуа Чэн только мог дотянуться в своем положении, Се Лянь уперся коленями в матрас, слегка выгибаясь в пояснице, когда ловкие пальцы оглаживали ягодицы и бедра, по которым уже текла густая природная смазка. Осознание, что тело так сильно реагирует и течет на Хуа Чэна, постоянно заставляло заходиться смущением вместе с непередаваемым наслаждением. Руки откровенно подрагивали, лежа на плечах альфы и впиваясь в теплую кожу короткими ноготками. Из-за такого положения пришлось уткнуться лицом в подушку, но Се Лянь не был против, ведь так можно было приглушить стоны, что выбивал из него альфа, осторожно и уж через чур медленно растягивая тугую дырочку. Хуа Чэн откровенно наслаждался тихим сопением и скулежом наслаждения омеги. Он словно настоящий ценитель прекрасного любовался прелестной картиной, что представляла из себя дуга выгнутой спины и изгибов тела, слушал наипрекраснейшую музыку, что творил голос омеги. По кисти на простыни стекали густые капли соков Се Ляня, что так и хотелось выпить до такой степени, что слюна скапливалась во рту, и досада брала от такой потери, что впитывают простыни. Два пальца были туго обхвачены пульсирующими стеночками, пока губы и язык чувственно взяли в плен сосок омеги, доводя того до жалобного мяуканья. Собственный член под спортивными штанами плотно натягивал ткань, тяжело лежа и ожидая хотя бы малейшей стимуляции. Пальчики омеги никак не унимались, цепляясь то за шею, то волосы и плечи Хуа Чэна. Тело откровенно дрожало в родных надежных руках, а внутренняя сущность вот-вот готова была замурчать от удовольствия, когда подушечки пальцев попадали точь-в-точь по комочку нервов. Запахи так естественно смешались между собой, заполняя пространство комнаты, что дышать стало в разы тяжелее, но на столько же приятнее. Се Ляня буквально выгибало лежа на горячем теле, а бродившие по телу мокрые поцелуи и ритмичные движения пальцев заставляли видеть звезды перед глазами и задыхаться. Кислорода откровенно не хватало, и дело было не только в феромонах и подушке, в которую уткнулся омега. Всего было много и в тоже время, так мало. Меж поцелуями Хуа Чэн шептал нежности, от которых тело плавилось в разы стремительнее, альфа хвалил его и называл самым лучшим, укрепляя зародившийся кинк на похвалу. — С-сань Лан… — тихонько хрипел Се Лянь, когда терпеть эту сладкую пытку было невмоготу. Член настолько истекал, что образовал небольшую лужицу на прессе Хуа Чэна, а про то, что творилось сзади было даже стыдно представлять. Смазка капала на нижнюю часть живота альфы, оставляя откровенные мокрые пятна на кромке штанов. — Да, солнце? — Хуа Чэн в полном восторге наблюдал за сладко сломленным состоянием своего омеги, не прекращая медленно гладить простату и не спешил потакать чужим несмелым желаниям, хоть и жуть как хотелось тут же исполнить любой каприз. — Войди, ну же... — все так же надломленно продолжал омега, повернув голову и хрипло шепча прямо в ушко Хуа Чэна, от чего у альфы мурашки бежали по всему телу. — Сань Лан! — хотелось грубо, но получилось обиженно, а все потому, что чертовы пальцы все еще медленно, круговыми движениями наглаживали комочек нервов и, кажется, не собирались останавливаться. — Хорошо, хорошо. Все, что пожелаешь, солнце. Хуа Чэн даже не пытался скрыть улыбку в голосе, когда медленно вынимал полностью мокрые пальцы из текущей дырочки, тут же облизывая их на глазах у красного, словно спелый помидор от данного зрелища, Се Ляня. Омега мило пыхтел и смущался, тихо бурча о бесстыдстве, снова утыкаясь в подушку, под тихий смех Хуа Чэна. А альфа просто пребывал в восторге от вкуса смазки на языке. Стянуть штаны оказалось настоящим наслаждением. Тяжелый и налитый кровью член тут же дернулся, когда очередная капля смазки омеги сорвалась и упала аккурат на головку, пока Се Лянь пытался пристроиться пониже. Терпение у обоих было на грани, но упоенный поцелуй держал их в сладостном напряжении и ожидании скорой близости. Пару раз проведя рукой по возбуждению, снимая длительное напряжение, Хуа Чэн аккуратно ввел головку в узкое нутро, следом осторожно насаживая Се Ляня и заглушая сорвавшиеся стоны губами. Медленные толчки сводили с ума, плавили рассудок и нежили внутренние сущности, что мурчали и скулили от любви. Руки бродили по влажной спине, зарывались в волосы и оттягивали корни, чтобы открыть больший доступ к шее. Пометить хотелось до скрежета зубов и чешущихся клыков, но вопреки желаниям, лишь губы бродили по сладкой коже, даже не смея оставлять следов. Не тогда, когда где-то там за стеной родители его омеги. Густой запах феромонов был настолько плотный, что перед глазами словно виделась дымка. Было до первобытного рыка хорошо, настолько близость с этим человеком была желанна и необходима, словно самые базовые потребности, как сон и еда. Собственные низкие стоны и грудной рык было сложно сдерживать, а Се Лянь и подавно зарылся в сгиб шеи Хуа Чэн, легонько прикусив кожу и заглушая звуки наслаждения. Член так хорошо и правильно скользил внутри, задевая самые заветные точки, разгоняя по всему телу мурашки и дрожь в коленях. Языки сплетены в безотрывном поцелуе, на котором Се Лянь пытался сосредоточить все внимание, но подступающее удовольствие грозило окутать с головой с минуты на минуту. Чувствительная головка терлась о живот альфы, пока внутри, с постоянно меняющимся темпом, двигался Хуа Чэн. Хриплое дыхание и порыкивание альфы приятно ласкали слух, от чего собственное тело реагировало еще острее, выталкивая все больше порции смазки, что так громко и пошло хлюпала между телами, в особенности, когда тяжелые яйца бились о нежную кожу, загоняя орган до упора. Оргазм подступил слишком быстро, окропив живот и грудь альфы прозрачными каплями, дрожа всем телом, словно новорожденный олененок и судорожно сокращаясь на горячем члене. Вот только Хуа Чэн не спешил останавливаться. Лицо Се Ляня, искаженное наслаждением, было лучшим, что альфа когда-либо видел. Красные, чуть припухшие от долгого поцелуя губы, что приоткрылись в немом стоне, слезящиеся от удовольствия глаза и румянец, что тянулся до самых ключиц. Хуа Чэн хотел бы срисовать эту прекрасную картину, но предпочтет лишь чаще доводить возлюбленного до состояния нирваны, лишь бы постоянно любоваться им таким – удовлетворенным и вылюбленным до кончиков пальцев. Се Лянь громко хныкал, лаская слух альфы, что ускорился, доводя омегу до пятен перед глазами от гиперстимуляции, попадая в точь по чувствительной после оргазма простате. В плечо крепко впились пальчики омеги, от чего наверняка останутся следы от ногтей, но от того еще приятнее. Его тело потряхивало, а стеночки часто-часто сокращались, даже после оргазма, заставляя уже Хуа Чэна дрожать от приближающегося пика, что настиг буквально после пары толчков. Белесые капли брызнули на поясницу омеги, а формировавшийся узел, не получив должной стимуляции и тесноты нутра, начал постепенно опадать. Общее дыхание постепенно выравнивалось, приходя в норму, а звуки поцелуев вновь заполнили комнату. Се Лянь первым прильнул к любимым губам, желая разделить негу после крышесносного удовольствия, все еще удобно лежа на Хуа Чэне. Сперма плотными каплями стекала по промежности, от чего Се Лянь непроизвольно застонал, в очередной раз краснея и прячась в сгибе шеи альфы, насыщая легкие его густым ароматом, что и так витал сейчас в комнате. — Маленький смущенный котенок, — буквально промурлыкал Хуа Чэн в красное ушко, аккуратно поднимаясь и сразу подхватывая под бедрами Се Ляня. Плюсы дорогих квартир – личные ванные в каждой комнате, в которою Хуа Чэн направился, осторожно опуская омегу на ноги в кабинке душа, настраивая комфортную воду и осторожно оглаживая тело под теплыми струями. — Теперь котенок? — с ленивой, но счастливой улыбкой спросил Се Лянь, в ответ так же растирая кожу альфы, смывая пот и общие телесные соки. — Скоро мы сможем доводить Хэ Сюаня до приступов тошноты. Как мне тебя называть? Медвежонок? Лисенок? Хриплый смех Хуа Чэна разнесся по комнате, лаская слух и оседая в сердце. Искренняя улыбка этого альфы грела душу и сердце. — Хоть всем зоопарком сразу, тебе можно все, — оставил мягкий поцелуй на влажной макушке Хуа Чэн. Долго в душевой пара не задержалась, лишь смыла с себя последствия любви и страсти, вернувшись в теплую постель, сразу же слипаясь в тесных, уже таких родных и привычных, объятиях, засыпая за считанные минуты. С любимым в руках было тепло и спокойно, как никогда.

***

Как бы не хотелось послать всех к чертям, а делать этого было нельзя. Четыре месяца Хуа Чэна мутузили по каким-только возможным специалистам, лишь ради единственной справки о вминяемости, в которой он временами уже начинал сомневаться. Специалисты активно провоцировали альфу, что держался на честном слове и поддержке постоянно сопровождающего его Се Донга, а иногда и Се Ляня. Словно сговорившись, каждый пытался вывести его на агрессию, чего нельзя было допустить. Семья Шу постоянно подливала масла в огонь, особенно в тех случаях, когда общественность была против них. А общественность очень яро была против них. Их история настолько завирусилась в сети, что каждый второй человек узнавал в парочке тех самых возлюбленных с видео. Про них писали статьи, говорили блогеры и несколько раз поджидали репортеры. Се Донг предупреждал, что такое будет, учитывая размах просмотров видео. Чуть ли не вся страна «болела» за Хуа Чэна и Се Ляня в предстоящем суде. Очнувшийся Шу Синь предпочел просто отмалчиваться. Альфа все еще проходил реабилитацию, но даже после мелких переломов всегда остаются последствия, так и тут не обошлось без них. В отличии от парочки, Шу Синь взял академический отпуск, целыми днями сидя дома, практически не вылезая из затворничества. Мало того, что его гордость была ущемлена, так теперь он и вовсе превратился в калеку, без клыков и с пожизненно ослабленной челюстью. То, что он это заслужил, возможно, где-то было в его глубоком сознании, но проще парню было просто ненавидеть Хуа Чэна и Се Ляня. Только к началу весны наконец состоялся долгожданный суд. Это был настоящий мозговой и эмоциональный штурм. В зале даже присутствовали репортеры, что с открытыми ртами наблюдали за битвой двух адвокатов и прокурора, успевая заснять и самые волнующие моменты с потерпевшим и двумя обвиняемыми, среди которых искали настоящего виновного и пытались понять – кто же все-таки жертва. Были задействованы врачи и специалисты по сущностям, психолог и психиатр. На допрос даже пригласили несколько студентов, что были знакомы с троицей, или хотя бы знали о них. Се Лянь сидел на своем месте, казалось, совершенно спокойно. На самом же деле, Се Миям просто дала ему тройную дозу успокоительного утром, когда увидела, как у сына трясутся руки, из которых все валилось, а взгляд бегал по пространству и не мог ни за что зацепиться. Состояние омеги было понятно, все же сегодня решится судьба Хуа Чэна. Все эти месяцы они жили у альфы, родители были совершенно не против, они все прекрасно понимали. Се Лянь очень их любит и благодарен за все, что они сделали для них за эти месяцы. Как и Хуа Чэн. Родители Се Ляня потрясли его, умудрившись затронуть самые потаенные струны души, как и сам омега. Те ни разу не обронили в его адрес и плохого слова. Более того, всегда смотрели так тепло, искренне интересовались его делами и здоровьем наравне с Се Лянем, звали зятем и вторым сыном, прося в ответ называть их родителями. Хуа Чэн был в замешательстве. Люди, что оставили на душе и теле шрамы, не позволяли даже мысли допустить о том, что у него могут быть настоящие родители. Но вот они, так же, как и Се Ляня, перед заседанием успокаивали и его. Хоть внешне Хуа Чэн не подавал и признака волнения, но вот внутри все разрывалось от переживаний. Как все пройдет? Что будет с Се Лянем, если ему дадут срок? Что будет с ним самим? Се Миям тогда подошла к нему и просто обняла, так по-матерински погладила по голове и просто прошептала, что нужно верить в лучший исход, а после к ним присоединились и Се Лянь с Се Донгом, и уже четверо, они стояли посреди гостиной обнимаясь, а альфа чуть не пустил слезу от осознания, что его поддерживает семья. На него давили на него репортеры и специалисты, пытаясь вселить в душу смуту словами, что если бы не Се Лянь, то никакого суда бы и не было. Если бы не Се Лянь, не было бы и его самого. Он откровенно смеялся им в лица на подобные заявления, а вот сам омега, впервые услышав это, впал в такую апатию, продолжая без остановки извиняться перед Хуа Чэном, что все сильно испугались. Омега и раньше о подобном думал, но Хуа Чэн твердо переубеждал его, но услышав такие доводы от других, внутри что-то щелкнуло, и Се Лянь чуть ли не закрылся в себе, безотрывно виня во всех грехах. Родители тогда даже не успели и слова сказать, Хуа Чэн чужие извинения остановил глубоким поцелуем, а следом твердо заставил уверовать, что даже если бы знал заранее самый худший исход дела, никогда не отказался бы от своего солнца. Не сразу, но Се Лянь перестал так думать, хоть и не до конца. Суд затягивался. Нервы были натянуты как струна, в голове ворох мыслей. Шу Синь выглядел взволновано, оно и неудивительно, ведь Се Донг сумел расположить к их стороне судью, что не скажешь об адвокате семьи Шу. Доводы того были грамотны, но на фоне слов Се Донга меркли и не имели смысла, звуча как отмазка, в попытке обелить имя Шу Синя. Альфа до последнего не признавал своей вины, лишь пытался отболтаться, мол Се Лянь сам крутился перед ним и вскружил голову, а потом и вовсе натравил на него Хуа Чэна. Вот только свидетели – студенты из университета, что не были близко с парой знакомы, ловко опровергли его слова. Все в тех стенах были уверены, что эта парочка является истинной, и когда сказали, что это не так, очень удивились, чем еще больше склонили к себе судью. Специалист по сущностям, что присутствовал на заседании, очень расположил к себе Се Донга. Он задавал обоим альфам правильные вопросы, делая очень разумные выводы. И даже когда обращался к Се Ляню, у Хуа Чэна не было желания свернуть очередному провокатору шею. Заседание длилось чуть более пяти часов, и когда судья удалился, для принятия решения, зал заполнил гул переговаривающихся. Хуа Чэн смотрел на Се Ляня, одним только взглядом говоря: «Все будет хорошо». Омега смотрел с надеждой на исполнение этих слов. Внутренняя сущность тихонько поскуливала, однако сердце ровно билось в груди. Когда вернулся судья, а всех попросили встать, ситуация изменилась. Внутренний омега подозрительно притих и успокоился, а сердце готово было выпрыгнуть…

***

— И все-таки, я очень зол! — негодовал Се Донг, смешно пыхтя за рулем машины, пока на светофор горел красный свет. — Что поделать, дорогой. Такие реалии… — выдохнула Се Миям, мягко гладя мужа по плечу, пытаясь успокоить. — Гребаная семейка, — не переставал бурчать мужчина. — Могло быть и хуже. К счастью, А-Чэн отделался лишь штрафом, в разы меньшем, чем Шу Синь. Благо, у семьи Шу еще осталась хоть капля здравого смысла, раз они, как и мы, согласились в последний момент отозвать все обвинения на детей. Иначе обоим бы уголовную дали, да на пару лет в тюрьму забрали. Судья собирался вынести приговор обоим альфам. Оба были виновны в той или иной степени, и оба должны были понести наказание. Однако, присутствующие адвокаты знали о имеющимся в законе маневре, при котором обе стороны могут выиграть дело, но только в пользу другой стороне. Оба заявления должны быть отозваны, и подавшие не иметь каких-либо претензий друг к другу. Учитывая деяния Шу Синя, который чуть не пометил Се Ляня, семье было сложно согласиться на это. Как и семье Шу, ведь их ребенка избил до беспамятства одичавший альфа, и не важно, что у этого альфы была на то причина. Судья, не успев зачитать до конца приговор и привести его в действие терпеливо ждал решения обеих семей. Либо оба ответят за свои поступки и сядут за решетку, либо же оба останутся невиновными. Другого было не дано. Первым в том решении выступил Се Лянь, во всеуслышание заявив, что аннулирует написанное заявление и призвал Шу Синя сделать то же самое. В его глазах горела неподдельная ненависть, но как же на нее было плевать, когда была возможность не отдавать Хуа Чэна. Это было очень несправедливо, но, к сожалению, не всегда идет все гладко и так, как всем хочется. Эти месяцы сильно помотали всем нервы, но вопреки всему, теперь можно было выдохнуть. Да, Шу Синь не получит наказание за свой поступок, но зато и Хуа Чэн не будет ни в чем виновным. — Надо было все же забрать детей, — светофор вновь загорелся зеленым, и Се Донг плавно тронулся. — Им сейчас явно ненужно внимание родителей, — тепло рассмеялась Се Миям вспоминая, как эта парочка, не успев толком выйти из здания суда, вцепилась в друг друга, словно слипшиеся пельмешки, и не желали разлепляться. Хуа Чэн еще долго благодарил их за помощь, все продолжая звать их госпожой и господином Се. Ну ничего, однажды он назовет их правильно. А не отлипающая друг от друга парочка ехала в их квартирку, в которую уже давно перекантовались все вещи Се Ляня, и даже маленький гербарий, что Хуа Чэн еще тогда, тайной личностью оставил на столе своего омеги. Они не обращали внимания даже на смущенного таксиста, сидя так близко друг к другу и тихо переговариваясь, временами так сладко и нежно целуясь, желая поскорее вернуться в их уютный уголок на двоих, где не будет никого. Ни Ши Цинсюаня, что был на заседании и ревел в три ручья, размазывая сопли о плечо держащего его Хэ Сюаня. Ни родителей, которым он еще не раз скажет слова благодарности и как сильно их любит. Ни людей в строгих костюмах. Ни семейки Шу и ее сыночка, которого он никогда более не увидит, ведь родители отправили его за границу. И правильно сделали, ибо Хуа Чэн бы не дал ему житья, и все это прекрасно поняли. В объятьях друг друга было самое теплое место на земле, размыкать рук не хотелось, а надышаться запахом любимого человека было невозможно. Се Лянь сейчас ощущал себя самым счастливым, а Хуа Чэн лишь укреплял это чувство, даря всю свою любовь, не стесняясь говорить о ней и показывать. — Люблю тебя, солнце мое. — Люблю тебя, мой альфа.