***
— Сиэль… Сиэль… Тяжелые веки с трудом открылись, чтобы встретиться с темными глазами ребенка, которого он баюкал на руках — но уже во взрослом обличье. Король Солярис мягко уговаривает его проснуться, пока он лежал на сильном плече альфы. Расплывчато, сонно выныривая в настоящее время, затем резко выпрямляясь, когда он вспомнил обстановку и сцену. — Прости меня, я провалился в самый странный сон… — Ты протягивал руку, как будто гладил лошадь, — Мью усмехнулся, целуя королеву в нос, затем выпрямился, поскольку он тоже вспомнил, что у них была компания. Они вдвоем на заднем сиденье спешащего, мчащегося на всех парах экипажа, лорд Орион на сиденье напротив. На кровавом рассвете отправились к южной границе Монгкула, а к закату почти добрались до королевского поместья Бусабы. Королевские похороны родного дяди Галфа — короля Асни — привлекают важных (и самонадеянных) гостей из разных стран. Карета за каретой проезжали по дороге, а жеребцы Тончививат скакали галопом, как крылатые кони из мифологии… Однако ожидаемые поддразнивания и травля со стороны Майла так и не материализовались, младший брат только рассеянно хмурился, глядя в окно, словно разгадывая какие-то скрытые иероглифы в затянутом облаками небе над головой. Поэтому омега позволил себе, текучему, как кот, спуститься обратно в место своего упокоения — место, где было тепло, где приятно пахло. — Мы скоро прибудем.***
Когда Майл показался в гостевых крылах дворца, душевное смятение перешло в физическое. Кислотный рефлюкс царапал и обжигал его пищевод… — Вероятно, из-за того, что был вынужден наблюдать за моим братом в таком состоянии с рассвета до заката, — бросил он в сторону Наронга в перерыве между сильными приступами рвоты над быстро опустошенной медной вазой для фруктов, пока на заднем плане король Солярис целовал свою жену, как будто они были совсем одни в каком-то романтическом уединении. — Я собираюсь найти вино, — гортанно объявил младший Тончививат на весь зал, но его проигнорировали, поэтому он удалился, топая немного более раздраженно, чем хотел бы признать. Дело было не в том, что лорда Ориона возмутил внезапный, необъяснимый разворот в матримониальном настроении его брата после шести мрачных месяцев. Вовсе нет — в обычных условиях это стало бы источником огромной поддержки для озорной, безумно жизнерадостной, проказливой души. Скорее, это было что-то, связанное с шокирующей новостью о кончине короля Асни, что выбило из колеи. Но почему? Был ли он действительно настолько мелочным в душе, чтобы думать о том, что этот человек, принц Эсен, поднимется выше него по лестнице власти? Эти двое всегда соревновались, начиная с одной и той же стартовой ступеньки. И все же теперь Эсен — противник его юности — будет коронован как король. Король, который приказывал бы ему...? — Если этот ублюдок посмеет, — яростно ругался Майл, пробираясь ощупью сквозь удушливую тьму, вдоль голых кирпичных стен, с закупоренной бутылкой вина в руке, вверх по кухонной лестнице для прислуги на какую-то дворцовую террасу или что-то вроде этого. Колокольчики для прислуги звенели в ответ на бесконечные требования усталых, покрытых волдырями ног позади него. Наконец он вышел на ночной воздух. Воздух, пахнущий иначе, чем дома. Вдыхая его, впитывая в себя, этот свежайший альпийский аромат. Холод этого времени года сотрясает легкие, превращая их в неподвижные статуи — снова заглатывая глубже — пока разочарованный парень не ударит кулаком по кирпичному барьеру и не взревет: — Аааааарррррргггггххххх. Первобытный шум эхом разносился по покрытой черным покрывалом долине внизу, сидящие на насестах птицы вспугивались с веток и взмывали в воздух, спасаясь бегством. Они свободны. И только тогда — чувства внезапно разблокировались — Майл услышал это. Странный, сопящий звук с противоположного конца террасы, за перегородкой. Животное или человек? Он не мог сказать наверняка, когда осторожно приближался, сердце стучало в груди, как какой-нибудь предупреждающий боевой гонг в детской игре в прятки. Выглядывает из-за угла стены, чтобы посмотреть… О черт… Эсен не повернулся, но, тем не менее, обратился непосредственно к своей незваной аудитории дрожащим голосом: — Значит, ты проделал весь путь до моего дворца, чтобы распугать птиц? Тяжелая тишина. — Эм, — Майл неловко кивнул. Ему следует остаться или…? Но потом Апо все-таки посмотрел: глаза опухли, щеки залиты слезами, колени прижаты к груди. Не тот самоуверенный мальчишка, который выставлял напоказ свои победы в учебе, и не тот мужчина, который облизывал губы с гедонизмом Аида, прокладывая себе путь к кульминации в свете фар непреклонного взгляда Майла на праздновании урожая. Этот человек был из тех, у кого не было повода для бравады — плечи опущены, из носа течет так, словно ему нужен материнский носовой платок. И Майл обнаружил, что опускается на каменные плиты рядом, как мужчина мужчине, неуклюже предлагая бутылку вина и носовой платок. Щедрые глотки насыщенной аметистовой жидкости, а затем еще и сморкающийся нос. Утешитель отступает, вглядываясь в звезды, предоставляя своему великому врагу пространство для того, чтобы собраться, перестроиться. В конце концов, он играл честно. Затем: — Оставь это себе, плакса, — ухмыльнулся Тончививат, когда ему протянули скомканную тряпку. — Ублюдок, — фыркнул. Оба прислонились к парапету, наблюдая, как клочья облаков кружевно плывут по холодным краям великолепия луны, пока принц Эсен — принц на одну последнюю ночь — не заговорил: — Плакал ли ты, Орион, в тот день, когда узнал, что твой отец — хотя он все еще дышит — никогда больше не откроет глаза? — Я не плакал, — теребит сверкающее золотое кольцо с изумрудами. — Его было нелегко полюбить. — Любовь? Есть ли король, которого легко полюбить? Они — фигуры из восковой формы, которые выжигают фитили мании величия из своих внутренностей, сезон за сезоном превращаясь всего лишь в выдолбленную оболочку. — Это так? Тогда почему принц Эсен плачет сегодня вечером на крыше? Безрадостный смех, туше: — Принц Эсен плачет… Потому что у него не было отца, которого он мог бы оплакивать. Возможно, мое сердце разрывается из-за отсутствия кого-то, по кому можно поплакать, — слезы снова защипали покрасневшие глаза, когда эти двое оказались лицом к лицу с нетипичной откровенностью. И было ли это из-за вина? Или напряженность стояния лицом к лицу со жнецом смерти? Или, может быть, просто темнота, окутывавшая их там, где они сидели, как мальчишки? Так или иначе, но когда Майл вытащил носовой платок из сжатого кулака молодого человека, чтобы промокнуть щеки кривым жестом, своего рода проявлением доброты, он подумал, что этот заклятый враг на самом деле, действительно довольно раздражающе красив вблизи. Эти характерные миндалевидные глаза Трайпипаттанапонгов и темно-карамельная кожа, но выступающая линия подбородка, упрямые надутые губы, рябь напряженных мышц в лагуне лунного света. Безошибочно… альфа. Безошибочное желание. Подожди… что? Но прежде чем он смог сдержаться, они поцеловались — столкнулись? — и прежде чем он успел остановиться, они начали кусаться. Сначала губы, затем мочки ушей и шеи в кровавых следах. — Заставь меня… забыть, — выдохнул Апо, — рука настойчиво скользнула вниз по передней части брюк Майла, старший зашипел, когда холодные пальцы обхватили его горячую, твердеющую длину. — Большой мальчик, насколько я помню. Затем бусабанский принц срывал с себя рубашку, брюки, прижимал губы врага к своей гладкой загорелой груди и опускал голову вниз в беспорядочном требовании. Требовании или приказе? Достаточно, чтобы Майл мигом очнулся от оцепенения, — потому что он никому не подчинялся, ни приказам своего брата, ни, уж конечно, никому другому. И все было так, как было всегда — странная, успокаивающая фамильярность даже в те моменты новых, неровных шагов — трения альфы с альфой, битва за господство, за превосходство, за то, чтобы одержать верх. Одержать… верх? Кто бы это мог быть из самых плодовитых ромео двух королевств? Майл прижимает Апо к стене. Более ранняя нежность напоминала далекий писк полевой мыши, когда он терся членом о извивающиеся изгибы, мял руками голую задницу и оставлял синяки. Воздух наполнился хрипами сражающихся, судорожными вздохами и беспорядочными стонами, когда он схватил мужчину на год моложе, больно сжимая пальцами темно-розовые эрегированные, чувствительные бутоны. Черт возьми, он чувствовал себя подростком — это потому, что они знали друг друга и росли вместе с юности? — он дрожал от жара, рыча от пульсирующей потребности, словно охотился, заманивая свою жертву в ловушку. Но на этот раз это был не омега, влажный и ожидающий, когда он подчинит их мягкие тела своей похоти… Все здесь было жестким, угловатым, опасным. И, словно в яростной схватке между львом и леопардом, они корчились, извивались и снова поворачивались лицом друг к другу, оскалив зубы, с глазами, полными огня — почти на одном уровне — брови блестели от пота. Убивать или трахаться? Но все, к чему они могли стремиться, — это к взаимным трениям. Зная, что конец для обоих близок. Поэтому каждый боролся, агрессивно накачивая члены, работая челюстями и напрягая мышцы. Вверх и вниз, вверх и вниз, руки скользили, пока предэякулят выплескивал необузданное возбуждение. Тела дергаются вместе, неистовые содрогания, стремящиеся воцариться… — Да… сильнее… больнее… мне… Принц Эсен стонал, оба мужчины двигали бедрами в анархической аритмии, а глаза расфокусировались на окружающем мире. И каким-то образом, после всех драк и соперничества, конкуренции и единоборства, этим двоим удалось, наконец, объединиться. Кончают друг другу на руки, на грудь, на одежду и даже на волосы. Затем альфа внутри Апо собрался с силами, чтобы отстраниться, но альфа Майла не отпустил его. Принц-будущий-король позволил задержать себя на несколько секунд там, на крыше, где снова воцарилась тишина. И на какое-то время он действительно забылся.