Замки в небе

      Выпал снег, снег на снегу.       — Тебе не страшно?       — Нет, потому что я уже твой.       Солярис наклоняется, обдавая горячим дыханием ухо Сиэля в холодном зимнем воздухе:       — Докажи это.       Затем мгновенное, учащенное сердцебиение, моргание глаз, подавленное желание, когда львиносердечный, подвыпивший младший проскользнул вниз по стене комнаты, прихватив с собой расшнурованные штаны своего короля.       Обхватывает освободившуюся эрекцию Мью, как будто это лакомство на палочке, смотрит с пьяной решимостью — кончик розового языка высовывается, чтобы по-кошачьи облизать горячую, твердую плоть.       Миндалевидные глаза затрепетали, закрываясь, когда Галф храбро взял головку губами, посасывая, облизывая и целуя вниз по подергивающемуся стволу, занимаясь сладко-небрежной любовью с возбужденным органом.       Звуки страстного всасывания и высвобождения — каждая реакция заморожена, подвешена в воздухе, фигурки снежных шаров заключены в ноющей груди старшего, который задыхается, когда возбуждение становится глубже. Омега поднимает полные слез глаза, чтобы прошептать, колеблясь:       — Я не знаю как. Научи меня, альфа.       И Мью улыбнулся, растаяв от чар Снежной королевы, и поменял их местами — он прислонился спиной к стене, а Галф встал на колени впереди, поддерживая надежность для обоих.       Его голос был твердым, ладонь лежала на макушке собеседника, когда он направлял.       — Медленно, Сиэль. Не спеши, это все твое. Позволь члену скользить по ложбинке твоего языка. Расслабь горло, позволь мне войти. Тогда ты сможешь двигаться, или я, мы оба почувствуем себя… хорошоооо, — последнее слово превратилось в сдавленный стон, когда его лучший ученик усердно отрабатывал полученные знания.       Откинувшись на стену, он наблюдал за Галфом голодными глазами из-под прикрытых век. Тихое шипение, когда зубы задевали чувствительную кожу, дыхание становилось тяжелее при каждом соприкосновении со стенками горла омеги. Изумленно наблюдая, как его обхват скользит мимо пухлых, надутых губ — впалые, сосущие щеки, брови нахмурены в очаровательной сосредоточенности — чтобы оказаться внутри своей королевы.       Используя все без исключения заклинания самообладания, чтобы не схватить Галфа за волосы и не трахнуть его в рот, быстро и сильно, пока он не подавится и не захлебнется брызжущим семенем.       Вместо этого он предался небесной пытке в темпе, который ему не принадлежал. Чувственный, медленный, пожирающий, неуклюжий для новичка, когда Мью почувствовал, что набухает, услышал свой собственный басовитый стон, подбадривающий, восхваляющий своего ученика:       — Да, так. Хааа… у тебя так хорошо получается. Чувствую себя хорошо, моя маленькая королева. Ммм… аааах, блядь… остановись сейчас же… или ты заставишь меня кончить… о-остановись!       Омега нагло игнорировал команду, хватаясь обеими руками за мускулистые ягодицы альфы, чтобы удержать, двигая мокрыми, припухшими губами в ускоряющейся последовательности — неглубоко, неглубоко, глубоко, неглубоко, неглубоко, глубоко — пока король не задвигал бедрами в беспорядочной встрече. Зарычал, гортанно, вспыхивая свирепым желанием, когда его член запульсировал до орального взрыва…       Галф, потеряв равновесие, завалился набок, широко раскрыв глаза, когда он наполовину проглотил, наполовину расплескал бесценный жемчуг своего мужа.       «Хаа-хаа-хаа» — моменты свободного падения, фантастического полета, парения и пикирования над благоухающими морями цветов. Только эти двое, в коконе судьбы, связанные вместе, когда ночной морозный ветер заставлял стонать.       И когда Земля повернулась вокруг оси, омега оказался под своим альфой на четвереньках на кровати с балдахином, халат и хлопчатобумажный пижамный костюм были сброшены, смятые запоздалые мысли валялись на холодном каменном полу.       Они уже бывали так раньше. Эти точные позиции. Но затем все изменилось, как будто в игре участвовала какая-то параллельная вселенная.       Потому что раньше Солярис не смотрел, как завороженный, на карамельную гладкость дрожащей, покрытой гусиной кожей Сиэля. Не облизывал губы на этот элегантный затылок, краснея от вампирской жажды укусить. Не восхищался красотой простых лопаток — сложенных крыльев ангела. Но теперь все принадлежит только ему.       А омега, в свою очередь, никогда не задыхался из-за него, покачивая задницей, когда он низко наклонялся в восхитительном, аппетитном изгибе, демонстрируя ямочки Венеры.       Дыхание Мью прерывалось, когда он скользил ненасытной, все еще ненасытной жесткостью между полными ягодицами Галфа — смазанная розовая дырочка протестующе сморщивалась каждый раз, когда ее игнорировали.       — Твое тело хочет меня, — пробормотал он, проводя кончиками пальцев по изгибам, пока не потянулся к подолу тонкого белого одеяния, все еще прикрывающего грудь младшего.       — Галф, что это, во что ты… одет?       — Бусабанское кружево.       — Мммм… для красавца Бусабана.       Внизу послышались довольные стоны, а смазка при этих словах потекла из открытого входа омеги.       — Ты становишься влажнее, когда я восхваляю тебя? — голос Соляриса глубокий и низкий, посылающий дрожащее вибрато через желающего внизу.       Зубами дергая за замысловатые нити сзади, когда он притягивает свою жену к себе, чтобы убаюкать в своих объятиях — член все еще дразнил щелочку — сжимая, скручивая и потирая розовые бутоны сквозь едва заметную ткань фейри. Уткнувшись носом в затылок, он продолжил ворчливые восхваления:       — Ты сводишь меня с ума, моя королева. Ты знаешь это? Как будто эти глаза были созданы, чтобы смотреть на тебя. Это сердце будет отражать только барабанный бой твоего сердца. Этот фаллос, чтобы грабить твои сокровища снова, и снова, и снова, и снова…       Всхлипы Галфа нарастали, он упал на матрас, ногти царапали простыни под ним, когда он извивался в поэзии страсти, вращая бедрами, бессмысленно потираясь о жесткий, покрытый прожилками потребность своего мужа.       — Ты чувствуешь это, Сиэль. Я так чертовски тверд для тебя, что это причиняет боль. Ты готов принять меня внутрь?       «Мммм» — настойчивый утвердительный кивок головой, свисающие волосы задевают подушку снизу.       Движения короля были извилистыми — руки разминали загорелые ягодицы, слегка шлепали по подрагивающей плоти, чтобы увидеть, как розоватые отпечатки пальцев остаются на коже. Оба мужчины застонали.       — Ты должен… использовать свои слова для меня, — голос короля тоже становится неровным, комната не прекращает наполняться поцелуями. Отчаянные порывы сильнейшего желания, давление, нарастающее внутри, пока:       — П-пожалуйста, альфа… ааах, пожалуйста, — капельки пота намочили завитки темных волос, стекали струйками и щекотали изгиб его позвоночника, когда он умолял. — Возьми меня сейчас. Возьми меня сейчас. Возьми меня сейчас.       И когда Мью наконец заявил на него права, истекающий член погрузился в глубины Галфа одним мощным толчком по самую рукоятку, он кончил.       Без предупреждения — сверхчувствительность, чрезмерная стимуляция, заставляющая Сиэля содрогаться, когда он был уничтожен в одно мгновение, вскрикивая во время кульминации:       — Еще! Боольше!       Руки Мью снова на его груди, хриплое, прерывистое дыхание у его уха.       — Ааахх… ааахх. .аааххх       Воздух наполнен дуэтами страсти, ритмичными шлепками кожи о кожу, хоровым пением туоксутов, кружащиеся в вальсе.       Атмосфера дрожала, переливалась, когда страсти и преданность шли рука об руку, эротическое бормотание «Си-Си» и мурлыканье Сиэля от интимности ласкательного имени дышали сексом.       Вечность интенсивности.       Затем Мью самозабвенно толкался, жестко вбиваясь в захватывающую тесноту Галфа, в свободно блуждающие сладкие уголки, в то время как смертное тело мужчины бороздило неизведанные высоты и территории.       Ошеломляющий чувственный оркестр, переплетенные конечности, поющие сладкую гармонию из гимнов родственных душ…       — О боги, мои боги, ааааахх.       Король преклоняется перед своей Королевой.       Бедра двигались, потные руки скользили, когда омега начал покачивать бедрами, повинуясь инстинкту спаривания, в такт каждому движению, бессвязные стоны неконтролируемо вырывались из расслабленного рта.       Внезапно перевернув на спину и снова войдя, Мью удерживал его бедра верху, затем опустил, когда их взгляды встретились, и в разгар бешеного жара альфа наклонился вперед — скользящие толчки стали медленнее, глубже, теряя себя в бесконечных окнах души другого — пальцы переплелись.       И когда дрожащие губы соприкоснулись в вечном поцелуе, эркерные окна спальни распахнулись навстречу зимнему ветру, несущему снежинки с белеющего рассветного неба.       Ангельские поцелуи, которые превращались в соленый пот, преследующий блаженство. Два тела двигались как одно, превращаясь в зимние небесные скульптуры изо льда.       Вместе, пока спина Галфа не выгнулась дугой в агонии эйфории, пока звезды не замерцали перед неземными глазами, пока снежные ленты не взметнулись вверх по его тяжело дышащей блестящей груди.       И сквозь экстаз пронзила безутешная пустота, когда Мью со сдавленным рычанием вырвался наружу, чтобы извергнуть свое семя в промежность младшего. Большими пальцами он грубо втирал эссенцию в мягкую кожу живота, пока боролся за обладание собственным телом и разумом.       Сердце омеги Галфа тоскует, голос срывается:       — Внутрь м-меня.       — Не могу… Я… сцеплюсь с тобой, омега.       — Но раньше…       — Теперь все по-другому. Тогда я не знал тебя, не любил… — закусив губу в нерешительности, прежде чем глубоко вздохнуть, когда белые занавески длиной до пола ворвались в комнату с потоками тихих снежинок, каждая из которых была сшита по образцу, которого вселенная никогда раньше не видела и никогда не увидит снова. — Тогда я не знал тебя, не любил тебя так, как люблю сейчас.       Это была любовь.       Отрезвленные глаза Сиэля сияли, когда он впитывал эти слова, которые отпечатывались в его сердце. Обнаженные тела прижимались друг к другу, а снежные бури и туоксут кружились вокруг них в ликовании.       Метаморфоза, превращение в нечто столь же уникальное, как кружевные узоры снежинки.