Замки в небе

      Их обнаружил Наронг. Король, королева и многочасовой мальчик в этом импровизированном гнезде — Таласса соединяет точки для изумленного слуги, прежде чем удалиться, пообещав вернуться. Затем, под пологом шелковисто-голубого неба и низко проглядывающего зимнего солнца — настоящее затишье после бури — начались метания туда-сюда.       Действительно, на дамбе Клочан-ан-Айфир никогда прежде не было такого движения, как в те дни, когда родился наследник королевства. Каждый отлив — это цепочка суетливых фигур, прокладывающих себе путь между волнами по обе стороны стены, и даже когда приливы были высокими, множество весельных лодок деловито курсировало между материком и островом.       Врачи и акушерки, носильщики и служанки, святые люди и сомнительные, дальние родственники-доброжелатели. Но есть одна проблема — Солярис закрывает вход для всех.       — Убирайтесь, — раздался грубый приказ из-за стен пещеры.       — Но церемония святого наречения…       — Может подождать несколько дней.       — Мы принесли подарки…       — У нас есть все, что нам нужно.       — Красивые одежды для Его Высочества королевы Сиэль…       — Он никогда не выглядел так идеально, как в этот самый момент.       — Есть паланкин, чтобы отвезти его домой…       — Это место будет нашим домом, пока он не отдохнет.       — Тогда попозируйте вместе для портрета королевской семьи, сир?..       — Ты хочешь лишиться своих глаз?       Пока, наконец, доверенный голос доктора Пхаваттакуна не преодолел баррикаду двери:       — Слушай внимательно, Сол, это я посоветовал тебе следовать указаниям инстинкта. Сейчас, в эти часы, каждая клеточка твоей души живет только для того, чтобы защитить своего омегу и ребенка, но реальность такова, что, когда высшее блаженство королевы Сиэль начнет угасать, ему будет ужасно больно здесь, в реальном мире. По крайней мере, позволь акушерке безопасно наложить швы, прежде чем в рваные раны попадет инфекция…       Тишина, затем тихое ворчание и сладкие утешения между молодыми родителями, в результате которых входная дверь, наконец, открылась, и упомянутая акушерка и сам Чакан были приглашены — или, по крайней мере, допущены внутрь.       При свете костра и свечи — под горящими глазами бдительного альфы — новорожденного искупали и осмотрели, а раны на шее и нижней части тела его матери очистили, простерилизовали и зашили.       — Очаровательно… — бормочет себе под нос доктор Пхаваттакун, готовя защитную повязку для прокола укуса Сиэля. — В вас действительно течет кровь древних, раз вы совершили такое. Прошли столетия с тех пор, как альфы отмечали свои пары, но твое альфа-сердце привело тебя на этот забытый путь. Скрепляя ваш союз… вызывая эйфорическую анестезию, чтобы заглушить родовые муки… завораживающе.       — Что это за «отмечание пары»? — Мью изо всех сил старается сохранять вежливый тон.       — Это метод, с помощью которого исторически обреченные пары связывали свои души навечно. Как переплетенные корни и ветви искривлённых деревьев в лесу из одиноких сосен. Отпечаток волчьей лапы на сердце друг друга. Оба имени написаны звездами на ночном небе черными чернилами.       Дремлющие бабочки совершили трепещущий, стремительный полет в груди альфы, когда он услышал эти слова.       — У меня в шее что-то вроде пульсации…       — Потому что твоя пара еще не укусила в ответ, присоединившись к бесконечному кругу преданности и завершив его. Вот почему браки простых людей в наши дни отмечаются символическим обменом кольцами — «обручами вечности», как их часто называют. Королева должна ответить тебе взаимностью, как только он восстановит достаточно сил.       — Я вижу, — опускает мерцающие глаза на тихо посапывающих жену и сына, уютно устроившихся у него на коленях.       Следующей заговорила акушерка, смывая кровь с морщинистых, измочаленных рук над ведром.       — Моя старая бабушка, упокой господь ее душу, рассказывала, что пары могут общаться с помощью телепатии, когда это требуется.       Брови Мью нахмурились, когда он с дрожью вспомнил призрачный голос Галфа, который донесся до него сквозь туман — тогда, в Большом Зале, и снова, как сирена, когда он плыл по штормовому морю.       — Я думаю… Я думаю, что мы уже это сделали.       — До укуса? — брови лекаря приподнялись.       — Даже раньше.       — Тогда, Солярис, вселенная протянула тебе свою руку в тот день.

***

      Когда наконец опустилась тихая ночь, все было спокойно, все было светло. Маленькая семья осталась одна на своем острове, когда юный омега зевнул, пробуждаясь от мечтательного сна к еще более приятному сну наяву — хотя и поморщился от острой боли в ранах, когда потянулся.       — Прости меня, Галф, за то, что я тебя порезал, — глаза альфы переполнялись эмоциями, когда он гладил взъерошенные волосы своей жены, лежавшей на мускулистой груди.       — Тише. Мне нечего прощать, муж мой. Ты слышал лекаря — то, что ты сделал, спасло нам обоим жизни.       — Но все равно мне больно. Мысль о том, чтобы… причинить тебе боль… этими руками.       — И все же я бы пережил эту боль тысячу раз снова, если бы она принесла нам такую награду…       Обе пары глаз обратились вниз — как это было снова, и снова, и снова, никогда не уставая смотреть — к крошечному, совершенно новому существу, сосущему молоко из розового бутона матери.       — Химук-Кай, — голос Галфа был нежным, певучим.       — Наша жемчужина.       — Как ты думаешь, каким будет его настоящее официальное имя?       — Мы ждем церемонии наречения монаха, но имя, несомненно, будет божественным, поскольку его мать — Сиэль.       Хихиканье Галфа сотрясало его тело, заставляя ребенка недовольно хрюкнуть и снова прижаться к соску, поскольку выделение молока на мгновение прекратилось.       — Но ты видишь этот характер, Мью? Мальчик еще даже не отважился открыть глаза на мир, а он уже полон огня. Я уверен, что он дитя солнца, Соляриса.       Теплые смешки старшего, гордость отца.       — Возможно, возможно. Моя мама часто говорила, что я едва оторвался от ее груди, когда мне исполнился год.       — Тогда это должно быть то место, откуда ты черпал свою силу, — озорно щиплет за рельефные грудные мышцы, затем губы неожиданно начинают дрожать, а миндалевидные глаза наполняются слезами…       — Что такое, дорогой? Боль такая сильная? — альфа-тревога.       — Н-нет, просто… просто… спасибо.       Плечи расслабляют спину:       — За что, мой глупыш? Акушерка сказала, что твои эмоции могут быть неустойчивыми…       — За то, что услышал меня, за то, что нашел меня, за то, что подарил мне Кая.       И вдруг вся серьезность…       — Я бы сделал для тебя все.       — Я знаю. Когда я вспоминаю себя одного на чердаке, рисующего море, которого я даже никогда не видел, или лежащего в ожидании в своей комнате с таким страшным ужасом, когда мы только поженились…       — Не думай о том времени, умоляю тебя…       — Я удивлен, что я здесь и нас теперь трое.       Альфа утыкается носом в его ухо…       — Скоро нас будет четверо?       Чувствительный шлепок по бедру.       — Я расскажу твоей матери.       Искренний смех, затем:       — Странно, так странно слышать это спустя столько времени.       — Тогда, может, мне рассказать тебе историю королевы Талассы и о том, как я попал в ловушку?       — Хммм… завтра. Расскажи это завтра. Потому что сегодняшняя ночь только для нас.       И когда Солярис крепче сжал их в объятиях, он понял, что держит весь мир прямо здесь, в своих объятиях.