Кривое зеркало

      — Что?       Гарри не знал, как реагировать, он просто смотрел в лицо Дамблдора и не узнавал его: где же тот чудесный волшебник с леденцами в карманах? Почему сейчас на его губах совсем нет улыбки?       — В ночь на тридцать первое октября, когда Темный Лорд пришел в Годрикову Впадину, Лили Эванс закрыла собой ребенка, и заклятье отскочило. Кусочек души проник в единственное живое существо — в маленького Гарри Поттера. Вы должны сказать ему, Северус. Когда придет время.       — О чем вы говорите, Дамблдор, — его губы скривились от горечи, — к кому обращаетесь?..       — Мы не знаем, что случится, когда артефакт вернет тебя обратно: сколько из сказанного ты вспомнишь?       — Значит, это правда. Гарри Поттер — крестраж Волдеморта, и Северус Снейп должен сказать ему. Когда? Сразу после Вашего убийства? — он плакал и смеялся, медленно сползая по стене.       Альбус хотел подойти, но вовремя остановился под взглядом зеленых глаз.       — Мальчик мой, — прошептал он, — как бы я хотел избавить тебя от этого знания, дать еще немного времени….       — На что? На жизнь? Вы оберегали мальчишку, чтобы он мог в нужный момент умереть за вас. Ах, Северус еще такой ребенок, пусть погуляет по коридорам ночью. Что, ему захотелось полетать на машине — пожалуйста, профессор Поттер, это не более, чем шалости. Вы использовали его, считали, этого времени хватит? Думаете, он простит вас?       — О чем ты говоришь, Гарри?.. Кажется, мы выяснили, Северус Снейп — профессор Хогвартса и….       — Ой, да ради бога, Дамблдор! — Гарри вскочил на ноги. — Если бы не артефакт, не чертовы сны, если бы все было по-настоящему — Северусу Снейпу пришлось бы погибнуть. Ему всего шестнадцать! Вы растили его, как свинью на убой….       Дамблдор отвел глаза. Он не мог ничего сказать человеку, который одновременно переживал две бури в душе: одну, как тот самый шестнадцатилетний мальчишка, и другую как его нелюбимый профессор.       — Вы привязались к нему… Гарри крепко зажмурился.       — Если я не вспомню, Северусу придется пронести это в себе. Альбус, сколько людей будут его ненавидеть…. Для многих он так и останется Пожирателем Смерти. Но вы подстраховались, не так ли?..       — Да, мальчик мой. Я подтолкнул юного Северуса к поискам крестражей и теперь, когда все вернется, ты будешь помнить то же, что помнит он.       — Значит, вот как все будет. Когда артефакт поменяет нас местами, я отправлюсь искать осколки души Волдеморта, а профессор Снейп сыграет нужную роль в определенный момент. Вы чудовище, Дамблдор.       И, не оглядываясь, Гарри стремительно покинул кабинет. Он не хотел видеть, как бледнеет чужое лицо, как блестят от непролитых слез постаревшие голубые глаза.       

***

      Гарри пришел в себя на Астрономической Башне, крепко стиснувшим перилла. Хотелось заорать и исчезнуть, но вместо этого он только смотрел невидящим взором на лес, убегающий за горизонт. Было холодно, а мантия так и осталась лежать в кабинете Дамблдора.       Дамблдор…. Как все запуталось. Если раньше были только они с Северусом, потерявшиеся в ролях, то теперь…. Гарри шумно втянул воздух, силясь сдержать прорывающиеся рыдания. Он не жалел себя — погибнуть вместо того мальчишки с черными глазами? Да. Да! Ради бога, пусть все так и случится. Но существовал еще мужчина, которого он знал, кажется, лучше кого-либо другого: из воспоминаний, из ощущений и чувств, оплетающих сердце. Что будет с ним? Северус Снейп вскинет палочку и убьет Дамблдора, отнимет жизнь у единственного человека, чьим существованием еще дорожил. А затем посмотрит в глаза ничего не понимающего Гарри Поттера и тоже пошлет на смерть.       Единственный способ хоть как-нибудь облегчить его ношу — не забывать ни секунды, оставить в груди тайное знание — Северус Снейп кто угодно, но только не убийца.       Гарри вспомнил удаляющуюся спину в развевающейся мантии: мог ли он хоть когда-нибудь подумать, сколько боли пришлось вынести ей? Никем не принятый, ужасный, человек, которого ненавидели больше остальных, с глазами, подобно чаше, до краев наполненной одиночеством. И был другой — юный, трепетный, окруженный друзьями гриффиндорец, казалось, берущий от жизни все…хорошо, что умирать придется не ему. Хотя бы в этом оставалось преимущество их положения. Гарри не вынес бы вида распростершегося тела с огромными глазами, в которых отражается свет далеких, холодных звезд.       «Вы привязались к нему». Кажется, что так и есть. Он привязался к Северусу, к его пылким словам, к поступкам, лишенным всякого смысла, к преданной вере в друзей. Этот…мальчишка олицетворял собой юность — то мимолетное время, озаряющее собой любого, желающего к нему прикоснуться. Профессора Поттера ужасно раздражал гриффиндорец Северус Снейп, но при малейшем намеке на опасность Гарри незамедлительно закрывал собой большие черные глаза, наполненные множеством искрящих чувств. По открытому, как книга, лицу можно было бесконечно читать самые потаенные мысли.       Гарри привязался к нему, и, услышав слова Дамблдора, почти умер от захлестнувшей сердце боли. Северус. Должен был погибнуть Северус. Лишь затем он вспомнил о себе. О шестикурснике, в несколько мгновений прожившим жизнь своего нелюдимого профессора.       Гарри вздохнул, подставив лицо летящим каплям дождя. Дамблдор умирает — они оба знали это. Проклятье съедает его кожу, наверняка мучает уставшее тело. Есть один выход из положения, чтобы разом решить проблемы нескольких людей: Гарри должен убить его, одним ударом сохранив жизнь Драко Малфою и далекому, как сон, Северусу Снейпу — тому, чье плечо на самом деле украшает темная метка. Волдеморт не заподозрит его в неверности, только не сейчас.       Их было двое: мужчина, голос которого отдавал нотками горькой полыни, и совсем еще ребенок, едва почувствовавший, каково это — жить. Для Гарри они стали одним — человеком с разбитой душой, который всего на мгновение узнал радость любви и дружбы, даже если на самом деле она принадлежала другому.       Дамблдор обо всем позаботился. Ему удалось просчитать возможные исходы: если Гарри не забудет — он сам принесет себя в жертву, а если вернется обратно без капли воспоминаний — Северус Снейп направит в нужную сторону. Для этого директор обратился к нему, спящему в глубинах артефакта. «Когда придет время, Северус». Очередной долг, удавка на шее. И в тот же момент юный гриффиндорец узнал о крестражах — все, для того, чтобы они сохранились в сознании Гарри, когда тот займет свое место.       На войне по-другому никак. Кто-то должен отдать жизнь взамен тысяч других.       Гарри думал о смерти, когда был еще просто профессором Поттером, он представлял ее как долгое забвение, пришедшее через множество терзающих тело лучей — Волдеморт никогда не отпускал подчиненных, до последнего вздоха мучая их. Но…похоже, теперь все по-другому. Сражение, пафосные речи и… Авада в грудь.       Умирать не страшно, когда ты думаешь не о себе, а о тех, кто стоит позади. Дети, знакомые, друзья. Все ради их счастья.       Все ради них.       Открыв правду, Дамблдор наверняка надеялся: Гарри будет проще его убить. Или Северусу, когда тот вернется.       Но директор ошибся. Теперь все гораздо труднее.       

***

      — Я согласен.       Гарри вернулся, чтобы застать Дамблдора скорчившимся над столом. Тело дрожало. Бросившись вперед, Гарри успел поймать его в полете, поразившись тому, насколько невесомым показалось ощущение чужого касания.       — Ты здесь, — мягко улыбнулись тонкие губы.       — Здесь. Вам хуже….       — Ничего, ничего. Значит, это будешь ты?       «Ты убьешь меня?» — спрашивали глаза, на секунду сверкнувшие голубым знакомым светом.       — Это буду я, — ответили ему чужие.       

***

      Они молчали, вновь расположившись друг напротив друга и не было картины печальнее этой. Дамблдор с трудом глотал травяной отвар, поминутно морщась от горечи, оседающей на языке. Говорить не хотелось, но нужно было. Особенно сейчас, когда мир не просто рушился, а едва балансировал на краю пропасти, удерживаемый только ими двумя. Гарри вздохнул, быстро сжав пальцы в кулак.       — Значит, я должен умереть.       — Да. Когда придет время.       — И вы так просто говорите об этом? Безо всяких ухищрений, не спустя десяток лет — сразу? Что в этой голове, Дамблдор, о чем она думает?       Директор поставил чашку на стол, качнувшись вперед, затем назад, на несколько мгновений напомнив большого китайского болванчика, которого о чем ни спроси: он все кивает и молчит. Только у этого нарисованный рот вдруг раскрылся:       — Я понимаю, — печально проскрипел он, — ты уже не простишь меня.       — Не прощу Вас? Сидят каторжники в день перед казнью, пьяные от бутылки Хереса на двоих, с одинаково выдубленной на коже печатью, — смеялся Гарри. — О каком прощении может идти речь? Мы в этой лодке, Дамблдор, и она вот- вот перевернется. Стоит ли вспоминать о прошлом? Мы умрем — это уже случилось.       Слова с глухим стуком катились по полу, но Гарри совсем не замечал этого, ему хотелось говорить о себе, Снейпе, Дамблдоре, о том, что теперь нет никакого дела до обид и претензий. Они умрут. Их больше не будет. Не будет старичка в разноцветных мантиях, птицы в огне, смешных речей перед завтраком, отеческих наставлений, руки поверх другой, сжатой в ободряющем жесте — все исчезнет. Навсегда. И в этот раз никакой магии.       — Почему, ну почему вы решили сказать?..       Ему в душу вцепились глаза под полуприкрытыми веками, наполнившиеся виной пополам со слезами:       — Я хочу, чтобы сейчас мальчик, который, возможно, никогда не будет помнить об этом, узнал — я сожалею. Я очень сильно сожалею, Гарри Поттер. Прости меня.       И это «прости» до крови расцарапало кожу. Так сильно, что теперь отвернуться от него было совершенно невозможно. Гарри не смог. Он наклонился вперед и крепко сжал сухую кисть в пальцах:       — Не забуду. Альбус, я ни о чем не забуду. Артефакт, воля судьбы, выверты сознания — что угодно, я буду помнить об этом до конца своих дней.       «Вас» — хотел добавить он, но вдруг замолчал. Слова теперь были не нужны. Они смотрели друг на друга, чувствуя холодное дыхание у двери. Так могло дышать всего одно существо. И имя ему — Смерть.