Кривое зеркало

      Гарри Поттер не боялся смерти. Она ходила за ним почти всю жизнь, пытаясь ухватить костлявыми руками, но теперь, ступая по темному лесу и утыкаясь в колкие ветви, Гарри Поттер дрожал. Он не знал, что значит умереть по-настоящему. Душевная смерть была, конечно, страшнее, но как это — исчезнуть насовсем?       Остановившись, он поднял голову и посмотрел на высокое небо, полное россыпи звезд. Такие горели в ночь смерти Дамблдора и сейчас, кажется, сияли ярче.       Рука осторожно просунулась в карман и нашла там круглый дрожащий снитч, маленький оберег, переданный Другом. В слепой тревоге Гарри вынул его и поднес к лицу, мягко коснувшись губами….       Все было как в самый первый раз. Рев трибун, исходящих волнами красно- зеленого моря и победа первокурсника, отчаянно плюющегося крылатым шариком. В воздухе слышался холодный запах ноября, листвы и крохотных снежинок.       — Гарри, Гарри.       Ему точно слышались голоса тех, кто говорить не мог, но кого любило сердце, оставленное за порогом Хижины. В желании как можно дольше чувствовать их присутствие, он не посмел открыть глаза.       — Гарри, — что-то прохладное пощекотало щеку.       Он осторожно осмотрелся, в детской слабости потерять неуловимое тепло, подаренное голосами. И вместо пустоты темнеющего леса увидел вдруг мерцающие силуэты.       — Мама, папа, Сириус, — голос сорвался, вздрогнув, как у первокурсника при виде тролля, и Гарри заплакал.       Отчаянно, сильно, как не плакал никогда. Его окружили потерянные люди, касались волос, губ, щек. Говорили о любви.       Крохотный камешек скользнул в ладонь. Воскрешающий.       — Мы любим тебя, Гарри, — мама тихо улыбалась и смотрела на него самыми прекрасными глазами. — Ты молодец.       Вот, зачем Дамблдор отдал снитч. Старый пройдоха. Гарри почти рассмеялся от этой мысли — до того было хорошо. Директор знал, что ему потребуется поддержка перед самым концом. И, глядя в лица тех, с кем еще предстояло воссоединиться, теперь, кажется, Гарри Поттер не боялся ничего. Он только спросил, подставив лицо гуляющему ветру:       — Умирать больно?       Сириус подошел ближе, неуловимо коснувшись плеча.       — Самую малость, а потом — чувство безграничного полета. Как-будто снова играешь в Квиддич.       — Мы будем с тобой до самого конца, — твердо сказал отец.       Гарри поверил. Сложно не верить, когда ты видишь перед собой спокойные лица любимых людей.       — Вы видели меня? — вдруг что-то из детства заговорило внутри.       — Каждую секунду. Но нужно идти, времени мало, — мама тихо кивнула в сторону клубящейся темноты.       И Гарри пошел. Ноги почти летели над землей, окрыленные близостью давно утраченной семьи. Страха не было, осталось опьяняющее чувство скорой встречи.       

***

      Волдеморт, будь в нем чуть больше души, непременно удивился бы виду спокойной уверенности на лице мальчишки. Но он только широко улыбнулся, подхватываемый диким хохотом верных приспешников.       — Гарри Поттер! Какая встреча.       — Я здесь.       Гарри осторожно посмотрел в сторону и, успокоенный мягкими улыбками, повернулся к врагу.       — Прежде, чем все случится, скажу: ты ошибаешься. Хогвартс не сломить. Тебя скоро не будет, как не будет меня и этого леса. Все исчезнет, Том.       — Ты дурак, Гарри Поттер.       Волдеморт подошел опасно близко, вглядываясь в глаза единственного мальчишки, которого не удалось убить раньше, когда он был еще совсем ребенком. Что-то заскреблось внутри, словно зелень по-другому знакома, словно он уже вглядывался в нее в другой жизни. Но Темный Лорд отбросил странное чувство и, смакуя момент, вскинул Старшую палочку:       — Авада Кедавра!       Луч ударил в грудь, поражая изведенную душу. Гарри отлетел в сторону и остался лежать с открытыми глазами, в которых отражалось далекое прозрачное небо с россыпью веснушек-звезд…       

***

      Боли не было, лишь чувство полета, как предсказывал Сириус. Оно уносило душу погибшего Гарри Поттера, туда, где свет сиял ярче, а беды казались такими же далекими, как звезды. Теперь он сам словно стал ими, возвышаясь над миром, теряя его из вида. Вдруг все остановилось и, с удивлением, Гарри понял, что закрыл глаза.       Раньше ему не удавалось подумать о грани — куда уходят настигнутые смертью? Но даже так, Гарри никогда не мог представить ее в виде знакомого до мельчайших деталей вокзала со спешащим длинным-длинным поездом.       — Похоже, для тебя это самое желанное место, — прозвучал откуда-то сбоку веселый голос.       Гарри обернулся. Прямо навстречу неторопливо шел Дамблдор в длинной сверкающей мантии — лучшей из всех, что когда-либо была на нем. Будто подслушав последнюю мысль, волшебник рассмеялся.       — Неужто все было так плохо?       — Здравствуйте.       Ему хотелось сказать больше, выразить тоску и радость от встречи, любовь, привязанность, но он вдруг замолчал и не смог продолжить, тяжелый ком застрял в призрачном горле. Дамблдор остановился рядом, пытливо посмотрев в глаза.       — Я скучал, мой друг.       Разве призраки умеют плакать? Гарри умел и умел еще хлеще, чем в жизни. Он чувствовал, как крепко жмут чужие руки, привлекая к груди, и выплакивал все: страхи, сомнения, горечь потерь. Слезы вырывались неконтролируемым потоком, унося с собой старые раны.       — Вы помните? Помните? — только и могли шептать его губы.       — Помню, Гарри, — большая ладонь мягко гладила затылок. — Я помню.       — Но как, профессор?..       — Альбус, меня зовут Альбус.       Гарри отнял лицо и смотрел теперь в знакомые голубые глаза, в которых угадывалось настоящее признание. Он в самом деле помнил.       — Смерть безгранична, мой друг, для нее нет одного времени — только бескрайнее множество. Я помню тебя мальчиком и помню мужчиной, помню своим другом.       — Альбус, — голос задрожал от новых слез, но Гарри сумел сдержаться. — Что теперь?       Волшебник обернулся к высоким часам и что-то усмотрел в них.       — Поезд скоро приедет, — сказал он как будто невпопад.       — Я… могу не ехать?       — Можешь, конечно. Если захочешь.       Гарри задумался. Впереди его ждали родные, те, о ком он мечтал ночами в чулане, беспорядочно выводя пальцами на стенах «семья». А там, внизу, или где бы то ни было, остались друзья один на один с Волдемортом. Никогда еще выбор не доставлял ему таких страданий.       — Они справятся, — Альбус всегда точно угадывал мысли. — Но есть еще один человек, остро нуждающийся в помощи.       Гарри вздрогнул, чересчур резко воскликнув:       — Кто?       — Ты прекрасно знаешь его имя.       — Альбус, прошу…       Безумная надежда почти ослепила его, когда он услышал…       — Северус Снейп. Жив, жив. Жив!       — Но как?.. Я не понимаю.       Дамблдор улыбнулся. Только он умел улыбаться бесконечной улыбкой.       — Тебе удалось сохранить ему жизнь, но….       — Но нужна помощь колдомедиков, — перебил его Гарри, находящийся в лихорадочных размышлениях, — а они не помогут Пожирателю Смерти. А если вдруг он выживет — будет суд и… Альбус! Я не взял воспоминания!       Магический мир казнит Северуса Снейпа!       — Тише, тише, — Дамблдор поймал его руки, с силой встряхнув, — в кабинете в верхнем ящике лежит мое письмо с магической печатью. Оно поможет Северусу.       Гарри медленно кивнул. Затем бросил взгляд на часы, на директора и снова кивнул.       — Я… кажется, я должен уйти. Альбус, никто, кроме меня, не поможет ему…       — Тише, мой друг. Я все понимаю. Ты крепко привязался к Северусу.       Последнее, что запомнил Гарри после того, как они обнялись — вид уносящегося вдаль призрачного поезда с сидящим у окна безмятежным Дамблдором.       В груди буйным цветом цвела надежда.