Багряные листья

Утерянные возможности - как часто люди задумываются о них? Как часто осознают, что нечто важное утекло песком сквозь пальцы? Обычно, если кто-то касается этой темы, речь заходит о выборах вроде поступления в то или иное учебное заведение и принятое или отвергнутое предложение о работе. Люди говорят: «Надо было тогда...» и верят, что их судьба могла бы сложиться по-другому, могла бы сложиться лучшим образом, если бы они в тот переломный момент сделали иной выбор. Но правда в том, что никто не знает, что именно ждало бы их в этом новом, другом будущем, потому что человек пока не изобрёл способ поворачивать реки вспять. Размышляя о своей жизни, Чонгук не может не согласиться: у него есть доверху полная копилка упущенных возможностей. Иногда это что-то серьёзное, а иногда банальное. Вроде конкурса по рисованию в младшей школе, куда он не подал заявку, потому что струсил. Победил в итоге мальчишка из параллели, которого Чонгук терпеть не мог, желая утереть ему нос всеми возможными способами. Но задел не факт чужой победы, а тот факт, что если бы Чонгук отдал свой рисунок, то выиграл бы первое место - так сказал его учитель по рисованию, случайно увидевший его раскрытый альбом. Мелочь, сущая мелочь, но упущенная возможность - она есть упущенная, никакая другая. Вот только в этом суть и заключается. В том, что эта возможность, как и многие другие, упущенная. И когда люди говорят о своём прошлом и выборах, которые могли сделать, но не сделали - всё это упущенные возможности. Речь же идёт про утерянные возможности. Потерять и упустить - кажется, что это что-то близкое, но нет, это совсем не одно и то же. Как по мнению Чонгука, утерянные возможности - это то, что могло бы появиться в жизни человека, создать перепутье на дороге его жизни, но так и не появилось ввиду каких-то обстоятельств и причин; что-то, чего человек мог желать и к чему мог стремиться, но чего был не по своей воле лишён. Для утерянных возможностей у Чонгука теперь тоже есть своя отдельная копилка. В ней много мелочей и много глупостей, но есть и серьёзные вещи, о которых он не задумывался когда-то и о которых не может перестать думать сейчас, вглядываясь во тьму царящей вокруг темноты. Не зря говорят, что ночь - особенное время. Когда мир затихает, ты остаёшься один на один с самим собой, и мысли в голове звучат так громко и гулко, даже если их мало, даже если они обрывочны и не связаны между собой. Они есть, эти мысли, и, как бы нелепо это ни звучало, их думаешь, крутишь так и этак, пытаясь найти среди старого что-то новое. Утерянные возможности... Почему-то, несмотря на многое другое, первым делом Чонгук вспоминает мать. А может, это вполне нормально. У него с ней всегда были хорошие отношения, и он очень любит её, но в настоящем осознаёт, как много не успел в своё время: недостаточно помогал, недостаточно крутился под ногами, недостаточно обнимал и недостаточно слушал и слушался. Если бы Чонгук мог, он бы сделал куда больше, старался быть лучшим сыном с большим усердием, но, к сожалению, всё это для него утеряно. Друзья. Они приходят на ум сразу вслед за матерью, и Чонгук не может сдержать горькой улыбки. Он так и не сказал Сокджину-хёну, что его розовое пальто просто ужасно. Он так и не попросил Намджуна-хёна начать заниматься с ним английским. Он так и не осмелился показать Юнги-хёну свои музыкальные наброски. Он так и не решился попробовать заниматься танцами вместе с Хосоком-хёном. Он так и не бросил вызов Чимину-хёну в качалке, ведь пресс это пресс, а трицепсы это трицепсы, и кто ещё кого уделает лучшей физической формой. Всё это было в планах, всё это то и дело крутилось на языке и в голове, и он почти решался на что-то из этого, но теперь всё это - ничто, утеряно для него; надолго, если не навсегда. О том, что всё это может быть утеряно навсегда, Чонгук не позволяет себе думать, потому что есть ещё Тэхён, его самый лучший на свете Тэхён, и кто бы знал, как горько осознавать, как много утерянных возможностей связано с ним и только с ним, центром его мира. Самая большая утерянная возможность: говорить о своей любви каждое утро, видя отражение рассветного солнца в сонных карих глазах. Чонгук хотел этого с юных лет: чтобы всегда рядом с Тэхёном, чтобы всегда рука в руке, чтобы всегда плечом к плечу, куда бы ни повернула жизнь. Это всегда был Тэхён, и всегда было о Тэхёне, и Чонгук не помнит, как жил без него мелким мальчишкой, но точно не хочет представлять, как будет жить без него взрослым и постепенно стареющим мужчиной. Да, забегать вперёд глупо, потому что чувства такие же непостоянные как вода, но Чонгук знает это про себя и знает наверняка: он любит Тэхёна и хочет провести с ним всю свою жизнь. Вот только это - утерянная возможность... И это даже занятно - что в одной утерянной возможности может скрываться множество других. Говорить слова любви. Прикасаться. Обнимать со спины. Оставлять ласковые поцелуи на шее и щеках. Переплетать пальцы рук. Валяться вместе на диване под пледом, пока по телевизору крутится любимая «классика» кино. Прикреплять цветными магнитными кнопками слащавые записки к дверце холодильника. Ругаться из-за закончившегося молока, которое кое-кто бессовестно допил, не купив при этом по пути домой пару бутылок на смену. Воровать друг у друга толстовки и свитера. Всё это было, конечно, и не раз, но этого должно было стать больше, это должно было растянуться на всю их - общую - с Тэхёном жизнь, но эта самая жизнь вдруг вильнула так резко, что все планы Чонгука обратились пеплом, что собрался после в утерянные возможности, которые он только и может, что растирать меж пальцев грязными серыми потёками. Тэхён хотел собаку и даже придумал ей кличку. Они собирались выбрать щенка вместе и вложиться в дрессировку, чтобы у них был образцовый пёс. Чонгук собирался избаловать его игрушками. Тэхён сделал столько закладок на сайтах с кормами, что двести раз запутался в том, какой в итоге будет покупать. Сокджин-хён любил шутить о том, как они вообще собираются присматривать за животным, если неспособны присмотреть за собой. Чонгук и Тэхён демонстративно игнорировали его, обсуждая график уборки, который установится в доме, чтобы пёс не чихал от пыли, а их одежда не страдала лишний раз от шерсти. - У нас будет ребёнок, - любил приторно восторгаться Тэхён. - Вы двое отвратительны, - ворчливо отвечал Юнги-хён, на плече которого он вис. Но кто бы стал слушать Мин Юнги из всех людей с его-то триллионами фотографий с Холли. В настоящем, когда Чонгук вспоминает обо всём этом, планы и мечты кажутся такими далёкими. И не только такие вот серьёзные. Конкурс по поеданию мороженого, планы перерыть весь интернет и пересмотреть все фильмы с акулами, желание перепробовать весь кофе с добавками, где только какой подают. Прыжок с парашютом, погружение с аквалангом, поездка куда-нибудь за границу, купить книжный стеллаж и заставить его томиками любимой манги в алфавитном порядке, создать коллекцию из забавных кружек. Все этого добра в голове Чонгука - в голове разделяющего с ним один мозг на двоих, как любил шутить Чимин-хён, Тэхёна - было бесконечно много. И всё это в один миг обратилось утерянными возможностями. - Чонгук-а... Голос вдруг раздаётся совсем рядом: тихий ласковый; в нём слышна улыбка. Когда-то из-за этого голоса и интонаций у Чонгука всё внутри наполнялось теплом. Сейчас же он испытывает лишь тоску, боль и бесконечное сожаление. Если бы он мог, закричал бы во всё горло, умоляя отпустить, умоляя уйти и забыть, потому что всё это бессмысленно, как бессмысленны и все эти драгоценные, но утерянные, навсегда - даже если он отказывается думать об этом, верить в это - утерянные возможности. Но он не может кричать и не может говорить, не может ничего, поэтому всё, что ему остаётся, это не чувствовать, но слышать, как любовь Тэхёна сочится из него, отравляя Чонгука самым желанным и самым ненавистным ядом из всех. - Ты заслуживаешь большего. Ты должен перестать приходить. Пожалуйста, Тэхён-а. Я так люблю тебя. Я хочу, чтобы ты жил дальше; хочу, чтобы ты двигался вперёд. Пожалуйста. Ради меня. Это всё, чего я хочу в настоящем. Что мне сделать, чтобы ты перестал приходить? Что мне сделать, чтобы ты перестал себя мучить? Чонгук хочет сказать всё это, но не может. Его окружает темнота, и он в ней - несуществующее нечто, наполненное разумом, но не имеющее в своих руках и единой нити контроля; не имеющее даже рук. Его память при нём, а потому Чонгук знает, что происходит; знал с самого начала, хоть и не понимал первое время, почему врачи игнорируют его вопросы, почему так темно, почему тело не двигается. Они звучали вокруг него со всех сторон: голоса специалистов всех возможных профилей, матери, друзей и Тэхёна. Они звучали, эти голоса, но голос Чонгука ни разу не нарушил их какофонию, потому что после того, как его сбила машина, что-то произошло. Что-то, как понял Чонгук спустя время, под названием «кома». Но проблема в том, что так решили врачи. Они говорили и говорят до сих пор про низкую активность мозга, про неутешительные диагнозы и многое другое, но правда в том, что Чонгук прямо здесь: ничего не видит и ничего не чувствует, но слышит и помнит, и чувствует - не физически, но душой. Мать приходит и льёт слёзы. Друзья поначалу наведывались как можно чаще, но в настоящем не хотят бередить себе душу, и Чонгук понимает и принимает, одобряет их решение. Проблему представляет собой Тэхён. Два года - вот сколько прошло с момента того несчастного случая, когда водитель не справился с управлением. За это время Чонгук успел пройти все стадии принятия, и плевать, что они относятся к смерти, а он жив - всё относительно. Было страшно, до ужаса. Была паника и загнанность, и внутренние истерики. Были громкие крики, вопли и вой. Были попытки бросаться на тьму вокруг, пробить её, исцарапать, разорвать в лоскуты. Были и попытки уйти глубже во тьму, туда, откуда, как решил находящийся на грани отчаяния Чонгук, уже не будет путь назад, но лучше уж так, чем быть запертым сознанием в клетке собственного тела, когда даже врачи с их умными приборами не понимают, не знают, что ты всё слышишь и осознаёшь. - Есть одна теория, философия которой заключается в том, что Бог дал людям тело ради страданий физических, способных очистить находящуюся внутри бренного сосуда священную душу, - как-то раз обронил подвыпивший Намджун-хён, которого Чонгук вытащил на посиделки в бар. - Я не могу причислить себя к верующим, но склонен согласиться с тем, что человеческое тело и в самом деле часто приносит массу проблем. Чонгук тоже никогда не был особенно верующим, но когда оказываешься заперт в собственной голове, поневоле задумываешься о том, как же всё-таки всё это устроено: тело и душа, разум и все эти внутренние хитросплетения. Может, вот так и выглядит тот самый Ад: когда кажется, только руку протяни и получишь всё, но рук нет, а вокруг пепел из утерянных возможностей, осознание собственной утерянной жизни, и как никогда горчит на языке понимание того, что ничего изменить ты не в силах, и до конца твоих дней тебя ожидает ничто иное как крючьями внутрь тесная клетка. - Будет здорово, как думаешь, Чонгук-а? Соберёмся все вместе. Юнги-хён пожарит мясо. Сокджин-хён позаботится о напитках. Намджун-хён снова намешает нам... Тэхён говорит, говорит, говорит, а Чонгук привычно слушает, но не слышит. Вместо слов его слух цепляется за интонации, и он понятия не имеет, как все эти белые халаты вокруг до сих пор не заметили, что он всё ещё здесь, но ему и в самом деле хотелось бы, чтобы Тэхён начал двигаться дальше. Казалось бы, два года в такой ситуации не столь и большой срок, но Чонгук знает лучше, потому что знает Тэхёна. Тот такой жизнелюбивый, такой активный, такой позитивный. Ему нельзя, нельзя просиживать вечера в этой проклятой палате, хороня себя заживо рядом с живым мертвецом. Чего ради? Однажды аппарат жизнеобеспечения всё равно отключат. Когда Чонгук мечтал встретить вместе с Тэхёном свой конец, всё было уж точно не так. Видимо, не зря говорят, что нужно бояться своих желаний. - А потом мы с тобой рухнем в кровать и будем долго целоваться, да так и уснём, чтобы проснуться утром с тяжёлыми головами и... Цветы. Чонгук не знает, с чего их образ возникает перед его глазами, но вдруг задумывается о том, что никогда не дарил Тэхёну цветы. Конечно, этот жест обычно предназначается для женщин, но многие мужчины тоже любят цветы. Тэхён никогда не говорил ни о чём таком, но Чонгук вдруг остро осознаёт ещё одну упущенную возможность. Пионы. Лилии. Каллы. Розы. Ирисы. Он мог дарить Тэхёну цветы, самые разные, очень красивые, ароматные и декоративные, живые и стеклянные: какие угодно. Он мог дарить Тэхёну цветы в прошлом и мог бы дарить их в настоящем, но не делал этого, никогда даже не задумывался об этом. Так странно... Почему? - А что именно «и» ты узнаешь, когда очнёшься. До встречи, Чонгук-а. Я обязательно зайду к тебе завтра. Не скучай, хорошо? Слышится негромкий щелчок закрывшейся двери, и Чонгук вновь остаётся один, но едва ли это не замечает. Его вдруг накрывает волной образов, среди которых есть один, самый яркий. Тэхёну девятнадцать, и он увлёкся мазнёй из баллончиков на стенах. Они в старом депо, куда отгоняют на ремонт вагоны, а вокруг пролесок промзоны, над которым медленно садится солнце. Тэхён рисует что-то, прищурив глаза и прикусив кончик языка. Он мурлычет себе под нос в такт играющей в наушниках музыке. Ранняя осень, ещё тепло. В мягком свете вечернего солнца его выбеленные волосы блестят розовым золотом. Так красиво. Тэхён красив. Чонгук подходит к нему, обхватывает ладонями выразившее удивление от неожиданности жеста лицо и целует: мягко, поверхностно, легко. Просто потому что захотелось. Просто потому что любит. - Чонгук-а... - шепчет в ответ с улыбкой Тэхён, смакуя его имя на языке так, как только один он и умеет. - Хён... - смущённо отзывается Чонгук, пряча взгляд и неловко отступая назад, сам не понимая своего порыва. В настоящем Чонгук смотрит на всё это со стороны и чувствует, как изнутри затапливает неведомым до этого мгновения жаром. Потому что тогда их отношения с Тэхёном только набирали силу, и Чонгуку приходилось вынуждать себя делать шаги навстречу, потому что иначе казалось, что их отношения нужны только Тэхёну, и Чонгук раз за разом пересиливал своё смущение и неловкость, потому что не хотел потерять, не хотел упустить. Он знает Тэхёна, это правда. Тэхён поклялся однажды и сдержит слово, будет с ним до самого конца. Но хочет ли Чонгук, чтобы Тэхён приходил к нему вот так до старости? И хочет ли он, чтобы Тэхён был рядом, когда отключат аппарат жизнеобеспечения? - Я должен что-то сделать, - говорит он, никем не услышанный. - Я должен попытаться, - пробует ещё раз, вглядываясь во тьму. - Я не могу его подвести, - шепчет с привычным отчаянием. Потому что да, нужно что-то делать, нужно пытаться, и Чонгук не хочет подвести Тэхёна, но - что он может? Два года в коме. Два года врачи твердят, что случай безнадёжный. Два года Чонгук слушает их заверения и экспертные мнения и боится, отчаянно боится, что однажды прозвучит роковое «отключаем его», и он больше никогда не услышит ни мать, ни друзей, ни Тэхёна; никого и ничего. И он пытался, столько раз пытался взять своё сознание и тело под контроль, но никогда ничего не получалось. Ни единого раза. - Ненавижу это, - хрипло выдыхает он, сжимаясь в клубок, закрывая голову руками. - Ненавижу, ненавижу, ненавижу... И не знает, не видит, не чувствует, как чуть согнутые в костяшках пальцы его рук немного, совсем чуть-чуть, но сдвигаются вперёд.

|...|