Танцуй, танцуй, танцуй!

Алиса Де Росс оказалась любопытным собеседником, в котором детектив невольно узнавал себя самого. В меру любопытная женщина с изысканными манерами и орлиным взглядом огромных глаз, успела стать хоть и не верным другом, но хорошей знакомой, с которой уже посреди разговора они обменялись адресами. Вокруг было шумно: бар, в котором Кларк обусловился встретиться с офицером недавно, находился поразительно недалеко от дома Алисы. К тому же пьяные крики ничуть не мешали диалогу, наоборот, скрывая за своеобразной вуалью от посторонних ушей. Хотя, любой, кто хотел их подслушать, едва бы понял сбитый диалог, прерываемый время от времени то одним, то другой. - А что на счет того, кто устроил поджог? Очень простое правило: один задает вопрос, другой отвечает, но благодаря этому всего за полчаса Илай смог понять почему глава полиции наотрез отказался давать доступ к архиву. Пару лет назад известный политик аккуратно устранил конкурентов и стал мэром - и вроде был неплохим человеком, но уже сам его приход к власти, конечно же, образовывал круг врагов. А что уж говорить, когда его запрет на алкоголь в рабочие дни вывел из себя остатки населения... Естественно, что бедолага не прожил долго, но вот цепляло больше то, как именно от него избавились. Мэр - фигура видная, но исчез он так же внезапно, как появился в городе незнакомец по имени Субедар. Маленький рабочий блокнот был исписан корявым почерком, но детектив вряд ли смог бы забыть сказанное: таинственный убийца проник прямо в рабочий кабинет утром, когда мэр запретил принимать у себя гостей до вечера, и нанес всего один удар. Никто не знал, как тот проник внутрь и как ушел, а самое загадочное - почему жертва подпустила к себе незнакомца так близко, позволяя вонзить в грудь клинок по самую рукоять. Тем не менее, теперь уже журналистка ждала ответ от задумавшегося Кларка, и тот откинул накопившиеся мысли в сторону, откашливаясь. - Очевидно, это была не мисс Зелле и не полковник Дакс. Но судя по всему, это мог быть тот самый Субедар, раз вы говорите, что он действует так чисто, - Илай закусил кончик ручки по привычке, поглаживая пальцами второй руки толстенький блокнот перед собой. - Честно говоря, у меня есть свидетель, который мог бы что-то знать, но я не уточнял, поскольку мы быстро распрощались в прошлый раз. Она рассмеялась, притягивая к себе уже остывшую кружку с вонючим кофе непонятного происхождения. Все же в баре был отменный алкоголь, но просто ужасны остальные напитки - будто кроме знаменитого довлина ничего не существовало. - Знаете, мистер Кларк, наши истории такие загадочные, что скорее похожи на выдумки писателей, - Илай с мягкой улыбкой кивнул, а журналистка, продолжая говорить, зарылась рукой в дамскую сумочку и вытащила пару клочков истрепанных газет. - Кажется, она была где-то тут... Из кипы шуршащей бумаги, та вытянула лишь два листа и положила на стол, придвигая к пальцам собеседника. Алиса молчала, и тот понял, что пояснять ему ничего не собираются, оттого со вздохом осторожно отодвинул на брови тонкую ткань повязки и взял в руки огрызки бумаги, мельком засматриваясь и на солнечную женщину, мирно пьющую горький напиток из кружки, отмечая про себя, что Де Росс была достаточно юна и привлекательна. Как и предполагал Илай, это были вырезки из газет, пожухлые, на которых едва читался текст, гласящий о "убийце города", но не он так привлек внимание. Среди неровного ряда выцветших букв была фотография, которая едва была такой же четкой как раньше. И все же Кларк знал лицо на ней как никто другой: это был Дакс. Два и два сложились сами по себе. Зелле не просто так говорила о неизвестном Субедаре, когда как все вокруг приписывали преступления полковнику - они просто были одним и тем же человеком с двумя сторонами, с двумя жизнями. Тогда знал ли Кларк когда-нибудь его по-настоящему или просто был ограничен дружбой с мифическим Даксом, которого и вовсе не существовало? - А, это же мисс Де Росс! - Баден с любопытством рассматривал из-за плеча детектива выцветшую макулатуру, лишь кратко удосужившись махнуть рукой женщине. - Значит, уже подсовываете городские сплетни моему другу? - Это просто честный договор, ничего такого, - журналистку, казалось, совсем не обидело такое замечание, наоборот, та лишь широко улыбнулась, сверкнув глазами и переводя взгляд обратно на Кларка, замечая его задумчивое выражение лица, еще больше обнаженное из-за приподнятой повязки. - Вы что-то поняли? Детектив вздохнул и, отложив газетные листы, вновь закрыл часть лица, складывая блокнот и ручку в карман бежевого пальто. Кларк действительно кое-что понял: опросить того, кто заказал ему это расследование теперь просто жизненно необходимо.

***

Солнце вроде село, а вроде еще не восходило, деля день на бестолковые части бесконечной петли. На полу разбросаны подушки, одеяло на столе, а вот простынь как самое дорогое, бережно смята в трясущихся тонких руках. Отпускать нельзя, ведь кто знает, могут ли отнять и эту маленькую частичку счастья у Зелле, но нужно обязательно спрятать его, сберечь. На нем можно повеситься, протянув через плотно заколоченные доски или люстру. Нет, не сейчас, но потом, обязательно. Ноги ноют, все еще виднеются на белоснежных икрах, бесстыдно неприкрытых, посиневшие отпечатки пальцев, метки засосов, а стопы стерты мозолями - уж слишком долго те не тренировались, позабыв приятную тяжесть нагрузок. На стол смотреть омерзительно. Одеяло медленно сползает вниз, пока не грохается на пол с тяжелым ухом, заставляя-таки испуганно оглянуться и застыть, упрямо сверля ткань взглядом. Не она была виновата в том, что в порыве восхищения Зелле взяли прямо на столе, и все же пленница не отводит взгляд. Переместив центр тяжести, подползает на четвереньках, вцепляясь тонкими угловатыми пальцами в белое полотно и с треском разрывая его - приятным, мелодичным, словно сладкое пение. Еще, и пододеяльник делится надвое, потом на четверо и по кусочкам опадает на пол. Короткие ухоженные ногти пытаются проскрести и одеяло, но то слишком толстое, а этот чертов параноик не позволяет "своей принцессе" быть не ухоженной. Острых и длинных когтей не хватает, а так жаль - наверное ими было бы просто проткнуть и горло Майка. Хотя что ее ждет дальше? Снаружи словно дикий мир, в котором говорят на другом языке, одеваются по-другому, имеют совершенно другие ценности. Маргарет, - нет, не так, - Марджи ловит себя вновь на мысли, что забыла каково это быть без Мортона, словно тот был частичкой ее самой. Иногда он был как ребенок, утыкаясь носом в грудь пленницы, а порой шутил без остановки, рассказывая всякие разные небылицы, но все же как, черт возьми, это все могло сочетаться с душераздирающим пронзительным взглядом, вытряхивающим наизнанку? Не был он жесток в привычном понимании, скорее заставлял поверить в то, что все, что он делает верно. Даже когда нежно хватал за волосы и целовал онемевшую шею под тихий плач - он был прав. Она была в его ногах, пускай даже и готова была перегрызть не горло, но хотя бы сухожилия. И ждать, пока тот протянет руку и погладит свою маленькую хорошенькую куклу. Все, что угодно, лишь бы его расположение духа было хорошим. Сурки прыгают вновь и вновь, так и она ныряет с головой с каждым рассветом и до заката. Все ожидаемо, никаких сюрпризов: никаких поджогов, никаких ночных пьянок с разбитыми бутылками. Майк безумен, но Майк ее любит. Почему-то болят пальцы, и Зелле опускает взгляд, фокусируясь и рассматривая покраснения на тонкой коже от недавней расправы над постельным бельем. Пытаясь встать, опирается на шаткий стул и чуть не падает, кое-как успевая упереться ладонями в столешницу - ту самую, омерзительно запомнившуюся, холодную. Танцевать уже не хочется. Да и захочется ли вообще? Сердце молчит, не откликается, будто так же разорвалось на клочки как ткань. У нее есть обожаемая публика в лице одного лишь зрителя, так почему, почему, черт возьми, это занятие больше не приносит восторга, уверенности в себе. Словно она - та самая фарфоровая балерина в изящной шкатулке, но со сломанной ногой. А может, если она хорошо попросит, если будет послушной, то однажды, когда они уже будут обручены, Майк выпустит свою пленницу во внутренний двор? Маргарет видела длинный зеленый коридор изгороди в тонкой щели. Представляла, как было бы здорово там потеряться. Навсегда. Остатки гордости внутри скребутся в грудной клетке, пытаясь вырваться наружу. Частично им это даже удается и маленький огонек разумности зажигается во взгляде. Щелчок двери знаменует возвращение ненавистного любимого и Зелле разворачивается лицом к нему, с усилием выпрямляясь, вскидывая голову и заправляя покрасневшими пальчиками прядь смоляных волос за ухо. - Майк...