Драбблы по МК

Какая же это была ужасная идея, Боги, он готов сломать себе пару пальцев и сдаться на милость страховой прямо сейчас. И это они еще только-только пришли, симпатичная девка в блестящем бикини смотрит на его нового лучшего друга с удивлением и непониманием: — Эй, мистер, — она машет пальцами перед повязкой Кенши, поднос с напитками во второй руке опасно кренится. — Вы что, серьезно слепой? Такахаши улыбается… нет, погодите, не так. Он улыбается, краешек красиво очерченных губ ползет в сторону, и с этой абсолютно порочной, дьявольской ухмылки девка просто плывет. Джонни глазам своим не верит, но ведь совершенно точно плывет же, вон зрачки расширились, пухлые губы приоткрылись. — Да, милая, — он чуть подаётся вперед и склоняет набок голову, скользит кончиком языка по губам, пробуя воздух вокруг нее на вкус. Весь пропитанный приторным парфюмом и запахом золотистой пудры, почти подавленного дезодорантом пота. — Но я тебя чувствую. На самом деле, скорее всего, врет. Хотя… говорят же, что у слепцов обостряется все остальное, компенсируя утраченное. Джонни наблюдает, как дрожат руки официантки, когда она ставит их напитки на стол, ее покрытое блестящей пудрой бедро жмется к колену Такахаши. — О, братан, — Кейдж делает большой глоток из бокала, когда девушка уходит, — еще пару раз такой трюк проверни и тебя тут где-нибудь под столом точно изнасилуют. Где ты так цеплять цыпочек научился? Кенши смеется, качает головой: — Не забывай, откуда я пришел. Такова культура. — Ну да, — Джонни фыркает, — плохие мальчики якудзы. Не удивительно, что про таких, как ты, снимают фильмы. Была у меня одна коллаборация с Гонконгской студией, так там… Договорить он не успевает, в микрофон орет ведущий, объявляющий перфоманс очередной красотки. Кенши склоняет голову, вслушиваясь, и только подбородком ведет из стороны в сторону, влезая в голову то к одному посетителю, то к другому. Кривится, усмехается, недовольно поджимает губы, вскидывает бровь. Вся эта сменяющаяся палитра эмоций снова заставляет Джонни пожалеть о своем идиотском решении притащить друга сюда. — Это просто ужасно, — в итоге говорит японец и отпивает из своего бокала, — мешанина из грязи и… грязи. Я не вижу девушки, только чужое слепое желание спариться хоть с чем-нибудь. Это уныло. Так, ладно. Черт. Он пожалеет об этом, наверняка, сто процентов пожалеет, но это он ответственен за их идиотский поход сюда, поэтому Джонни тяжело вздыхает, откидывается на спинку кресла и залпом допивает пойло. Прочищает горло: — Лады, — говорит он как можно более безразличным тоном, — ныряй. Такахаши хмурит брови: — Ты о чем? — Ты знаешь, о чем, камон! — На что только не пойдешь ради лучшего друга, да, Кейдж? — В башку мою полезай, я тебе все покажу так, как надо. Он приблизительно понимает, на что именно подписывается, но на самом деле даже не уверен, что его разрешение требуется. Вполне возможно, в телепатии нет ничего из того, что обычно показывают в кино и никакой «щекотки в мозгу» не происходит. Вполне возможно, что Кенши его читает, как открытую книгу, уже давным давно. Вполне возможно, что… — На самом деле нет, — говорит Такахаши и поднимает руку вверх в защитном жесте, — я бы не стал. Но… раз ты не против? Кейдж только хмыкает и жестом просит официантку повторить. Сам же все внимание переводит на сцену, где в приглушенном свете движется молодая шатенка с волосами до пояса. Заведение здесь серьезное, без дряблых сисек и потекшего дешевого макияжа, а их места так близко к сцене, что он может видеть ее в деталях. Глаза скользят по плавным линиям бедер, по часто вздымающейся налитой красивой формы груди с бисеринками пота на блестящей золотом коже, на выкрашенных в яркий цвет ореолах тугих сосков. — Видишь? — Лениво интересуется он, не отрывая от девушки взгляда. — Да, — сипло отвечает ему Кенши, тут же прочищает горло, — вижу. На самом деле это не так уж и легко — не представлять, как собственные руки скользят по ее коже, Боги, вся эта херня именно для этого и была придумана. Но он смотрит не сам, его глазами сейчас смотрит тот, кто сам увидеть не может, поэтому нужно лишь подмечать, любоваться, и не позволять себе… — Кейдж, — Такахаши подносит бокал к губам, — не напрягайся, пожалуйста. Если тебе не комфортно, то можно просто уйти. — Мне не комфортно? — Он смеется, он же актер, черт бы его побрал, он включает и выключает браваду, как настольную лампу. — Парень, слово «смущение» просто отсутствует в моем словаре, ясно? Кенши пожимает плечами, и Джонни кивает ему в ответ, снова переводя взгляд на сцену. Она красивая, и у нее татуировка на плече, розовые орхидеи на загорелой коже. Джонни не знает, почему, но с недавних пор ему нравятся татуировки, хотя он как-то дико поскандалил с Крис, когда она хотела набить одну на бедре. Девушка прогибается в пояснице, тягуче и пластично, словно кошка, чуть разведя тугие крепкие бедра, каштановые волосы водопадом текут с плеч на зеркальные плиты пола сцены. Бровки домиком, чуть приоткрытые розовые блестящие губы, будто просящие, чтобы туда поскорее вставили… Он сбивается с мысли и прослеживает линию ее ребер, там еще одна татуировка — снова цветы, пионы, кажется, и россыпь лепестков вниз до талии и ниже. Он почти уверен, что под тем кусочком ткани, что служит ей трусиками, лепестки не заканчиваются. В полумраке она ползет по сцене в их сторону, волосы стелятся под ней шелковым ковром, когда она ложится на спину и, согнув ноги в коленях, вскидывает бедра. Джонни допивает очередной бокал вискаря, в голову уже прилично бьет. Такахаши не отстает, продолжая молча смотреть его глазами на следующую появляющуюся на сцене красотку. А потом на еще одну. И еще. И в итоге Кейдж пьян. Та, что сейчас на сцене, просится на язык. Азиатка с огромным черным драконом на спине крутится вокруг шеста так отчаянно, будто не танцует, а сражается за свою жизнь. Копна блестящих черных волос, яркие красные губы, узкие бедра. Боги, он уже видит ее у себя на коленях в ВИП-комнате, только чего-то не хватает… — Пойдем, — он встаёт и пьяно тянет Такахаши за руку, — детское время кончилось, самурай. — Куда? — Кенши, кажется, тоже не совсем ровно стоит на ногах, но резко тормозит, когда понимает, куда его тащит друг. — Кейдж, стой. Погоди… Джонни смеется: — Да ладно тебе, я никому не расскажу, — возле входа в ВИП-зал он кивает менеджеру, — мне ту, что на сцене. Моему другу шатенку с цветами. Такахаши продолжает что-то говорить ему, но Кейдж только сдирает с его плеч черный пиджак, толкает в кресло. Сам садится в то, что слева: — Ты что, никогда на привате не бывал, дружок? — в голове туманно, но приятно и легко. — Все окей, не смущайся, я не буду на тебя смотреть. У меня такая девочка, что я не стану от нее отвлекаться, даже если начнется апокалипсис. Девочка и правда просто чудо. Она залазит ему на колени так ловко, что Джонни дарит ей ленивую одобряющую улыбку, откидывая голову на спинку кресла. Она выдергивает его рубашку из брюк и запускает пальцы под ткань, проходясь ногтями по тугому рельефному прессу, раскачиваясь в такт музыке. Черная зеркальная гладь волос, яркие губы, он жалеет, что не может коснуться ее руками, провести кончиками пальцев по татуировке на спине, и… и есть еще кое-что. Кое-что, чего не хватает. Девушка обхватывает его бедра своими и скользит по нему плавно, вырывая первый стон из его рта, вставший член приветствует ее сквозь ткань белья и брюк. Она движется, поскрипывает кресло, и то, что справа от него, тоже поскрипывает. Пьяный разум плывет по алкогольным волнам куда-то в совсем уж темные территории, вскрывая все новые и новые двери, и Джонни наконец может оформить свою претензию более менее четко: он хотел бы завязать ей глаза. — Кейдж, — Такахаши говорит тихо и предупреждающе, едва слышно сквозь музыку из динамиков, — послушай… Джонни удивляет то, насколько странно звучит этот голос, и он отвлекается от своей работающей на нем наездницы, поворачивая голову вправо. — Сейчас самое время, — говорит он, чуть задыхаясь, — чтобы… Он хочет сказать «свалить из моей головы», но не договаривает, даже мысль обрывается, потому что рубашка Кенши расстегнута, загорелые пальцы девицы скользят по широкой безволосой груди, покрытой цветными клановыми татуировками. Стоит Джонни зацепиться мутным взглядом за эти рисунки, и прицел внимания в его голове защелкивается, а пальцы Кенши вцепляются в подлокотники кресла. Девушка, сидящая на его бедрах, старается изо всех сил, скользя промежностью по черным брюкам, пальцами рисуя узоры по шее. Линии бледного горла в приглушенном свете плавно перетекают в покрытый щетиной четко очерченный подбородок, Такахаши тяжело сглатывает, нервно дёргается кадык. Джонни пьяно думает о том, что еще помнит, какие у него были глаза: темные, блестящие, настороженные, внимательные. Еще он помнит, как повязал ему ленту на глаза, которая теперь там будет всегда. Рано или поздно он бы повязал ее, даже если бы глаза были на месте… Нет, стоп. Не ему, девушке. Той самой, что умело трется о него всем телом прямо сейчас. Черт, это просто ненормально, но он продолжает смотреть на соседнее кресло, и вцепившиеся в подлокотники кресла пальцы Кенши сжимаются до побелевших костяшек. Его шатенка тянет рубашку с плеча, оголяя покрытые рисункам мышцы и блять… как же это красиво. Алкоголь шепчет Джонни прямо в ухо, фокусирует мутный взгляд на мышце, тянущейся от плечевого сустава до шеи, выше четко очерченной ключицы. Что там? Драконы и розы? Мечи и веера? Да нет же. Он, мать его, должен знать, это ведь важно. Член, стянутый брюками, ноет от напряжения и стремления к разрядке. Его глаза отказываются фокусироваться хоть на чем-то, кроме затянутых в черное бедер, приподнимающихся навстречу ускоряющимся движениям шатенки снова и снова, все быстрей и быстрей. Такахаши откидывает голову назад, из приоткрытого рта слышатся слабые стоны. Такие, что в голове тяжелеет, что воздуха в легких не хватает, что… вот же блять. Джонни кончает с низким стоном, подаваясь бедрами вперед и оставляя на подлокотниках кресла едва видимые борозды от ногтей. Коротко и болезненно, потому что нет прямого контакта, и этого катастрофически недостаточно, этого мало. Ему мало всего, а в особенности того, что он до сих пор наблюдает, и даже когда сквозь сцепленные зубы Такахаши прорывается резкий выдох, а бедра дергаются и замирают, Джонни хмурится, потому что этого мало. Девушка слазит с Кенши, на прощание чмокая того в щеку, и Кейдж не может не замечать, как до сих пор выпирает внушительный бугор на его брюках, как окрасилась румянцем его грудь под распахнутой рубашкой, как затекшие пальцы медленно разжимаются с подлокотников, а тяжелое дыхание постепенно выравнивается. Азиатка стучит ему пальчиком по плечу: — Сладкий, — оттягивает резинку трусиков, — накинь чаевых, и я пойду, а потом хоть трахайтесь здесь. Джонни шарит по карманам в поисках купюр и смеется: — Нет, все не так, солнышко, — он пихает ей в белье сотку, — мы не из «этих». — Ага, — она коротко и ласково мажет пальцами ему по щеке, — это не надолго, сладкий. Кейдж привстает, пытаясь заправить рубашку обратно в брюки. Смеется, качая головой: — Странная девчонка, как вообще можно было подумать… — Это узоры клана, — Кенши встает с кресла, тянет рубашку с плеч, поворачиваясь спиной, — демоны они и хризантемы. Ты же хотел знать. Джонни замирает на пару секунд: — Погоди… Как ты… — До него доходит медленно, но даже сквозь алкоголь он все же понимает, о чем речь, и по затылку словно бьют лопатой. — Я же попросил свалить из моей головы! Такахаши тянет рубашку обратно, щелкает пуговицами, уголок рта снова ползет в сторону той самой абсолютно дьявольской ухмылки: — Нет, не просил. Кейдж точно помнит, что просил. Он прокручивает все назад до того самого момента и… вот же блять.