***
В то утро Куай Лян вышел в сад, едва черное полотно звездного неба стало блекнуть, сменяя оттенок на стальной серебристый. Ночью Харуми дышала так плохо, что, омывая покрытое холодной испариной страха лицо, он заметил в отражении в зеркале над раковиной первые редкие серебристые нити в своих волосах. Он понимал, что не может просить о помощи, это могло повлиять на таймлайн самым разрушительным образом, но и сидеть, покорно сложив руки, он больше не мог. Близилась дата родов. Пройдя по влажным от росы дорожкам до старого исполинского дуба, он уселся на землю у самых искореженных корней и стал ждать, полусонным взглядом наблюдая, как полз по земле и меж веток деревьев клубящийся, завивающийся в спирали влажный осенний сизый туман. Птицы еще спали, лишь изредка хлопало чье-то беспокойное крыло, но тут же смолкало, убаюканное прохладной тишиной садов. Он был готов ждать так долго, сколько потребуется, если нужно — приходить сюда каждое утро и сидеть до поздней ночи, лишь бы дождаться его. Но, как оказалось, ждать пришлось совсем недолго. Полыхнуло пламенем и туман на секунду окрасился в золотой, а сердце Куай Ляна пустилось в такой бешеный бой, что от этой неистовой ритмики стало физически больно. Туман расступился, являя высокую фигуру Скорпиона, облаченного в свой тяжелый доспех. — Куай Лян. Он остановился в десяти шагах, держа дистанцию, и Куай тяжело сглотнул, поднимаясь на ноги. Позвал хрипло: — Лорд Хасаши, — прочистил горло, — как ты узнал, что сегодня я жду тебя здесь? Скорпион не двинулся с места. Только чуть пожал широкими плечами, сбрасывая с них облизывающий доспех туман, отвечая прямо и честно: — Я не знал. Куай Лян сжал кулаки, спрятав их в широких рукавах. Вот так просто этот человек — не человек даже, титан — ставил его в известность, что никуда не уходил, даже после того, как Куай его попросил уйти, прогнал от себя, просил не возвращаться. При всей стальной своей гордости и непоколебимом чувстве собственного достоинства, он… остался. Дремлющее, выстывшее, онемевшее, что-то в нем заворочалось, сбрасывая с себя облепившую наледь отрешенности, подняло голову и уставилось широко распахнутыми глазами Куай Ляна на Ханзо Хасаши. Бежать бы отсюда, да сам пришел. — Что случилось? — Первым нарушил тишину титан, хмуря брови. — Ты бледен. — Мне нужно… — шепот его потонул в тумане, и Куай начал заново, стараясь изо всех сил взять себя в руки. Он пришел по делу, не ради себя. — Мне нужно спросить тебя. Про Харуми. Ханзо шагнул ближе: — Что с ней? — Ее беременность и раньше проходила тяжело, но сейчас стало совсем плохо, — попытался объяснить Куай Лян, ожидая приступа гнева и весьма законного. — Она почти не ест, почти не ходит. Плохо дышит. Я боюсь, потому что осталось меньше месяца, а она с каждым днем… С Сатоши было так же? Хасаши, вопреки его ожиданиям, не рассердился. Тяжело вздохнул и покачал головой: — Нет, не так же. Были проблемы, но не настолько серьезные. — Он задумчиво посмотрел вокруг. — Я думаю, дело в твоей магии. Такой дар не всегда передается по наследству, но иногда такое случается. Когда мы с Харуми зачали сына, я еще не владел огнем. Я был обычным воином, и пламенный дар получил, лишь попав в Преисподнюю. Но ты — другое дело, Куай Лян, ты был рожден с огнем. Магия истощает того, кому не подвластна. Куай Лян подумал о матери, которая едва пережила первые роды, а после так и не смогла полностью оправиться от вторых. Век ее был короток и, видимо, виной тому были ее сыновья. Он даже не удивился этой мысли, и знакомая боль вины расплескалась по нервам раскаленным железом. Хорошо, что Би-Хан не знает, он любил мать, как никого другого. — Я боюсь за Харуми, — он горестно покачал головой. — Не стоило мне вообще подходить к ней, не нужно было звать замуж, это все моя вина. — Начинается, — Ханзо закатил глаза к серому небу, — пойди это ей скажи: она тебе, даже слабая, влепит так, что на ногах не удержишься. Но на ногах ему и так было сложно держаться. Все навалилось одновременно, погребло его под лавиной беды и горечи. Что за тряпкой он стал, стоило свернуть в самостоятельность, выйти из-под четкого руководства клана и уйти в свободное плавание? Его корабль раз за разом било о подводные скалы, летели щепки и оставалось лишь вопросом времени, когда все эти хилые доски и рваные паруса пойдут ко дну. От невозможности бежать куда глаза глядят подгибались колени, и он, пошатнувшись, опустился обратно на траву, закрывая руками голову. Его старший брат бы знал, что делать. Он бы все разрешил в момент, упертый и решительный, Би-Хан бы действовал, а не впадал в уныние. — Куай Лян, — Ханзо медленно подошел. — Послушай, ты должен обратиться к Лю Кану. — Я не знаю, где он, — честно ответил Куай, прикрыв глаза, чтобы не смотреть на него с такого близкого расстояния, будучи в душевном раздрае. — Мои люди постоянно на связи с Ву Ши, но он где-то в других мирах, и… Он вздрогнул, поняв внезапно, что горячее прочертило дорожку по щеке. Стало так стыдно, что он быстро отвернулся, рукавом вытирая такое явное доказательство мерзкой слабости. Взрослый мужчина, статусный воин, Грандмастер клана… обессилено плачет. Да еще перед кем? Он не плакал ни перед кем даже тогда, когда понял, что потерял навсегда Би-Хана, что при следующей встрече брат точно убьет его, не простит и не помилует. Они оба не простят друг друга. Так ведь? Сердце разрывалось болью от одной только мысли. Сколько боли принесла ему жизнь с того момента, как в их спокойный скучный мир заявился титан Шан Цунг. — Куай, — Хасаши опустился рядом с ним и потянул за предплечье, — посмотри на меня. Думаю, я смогу его найти и привести сюда. Я могу ходить между мирами, и разыщу его для тебя… для Харуми. Стоило его теплой большой ладони лечь на щеку и попытаться повернуть лицо Куай Ляна к себе, как что-то окончательно сломалось внутри, с таким треском, что стало понятно — вот они, скалы. Острые каменные пики, разрезавшие борт его корабля, как горячий клинок режет мягкую плоть, а после дымится горячей пролитой кровью. И вот он, наконец-то, идет ко дну. Повернув лицо, он вжался в эту ладонь губами. Жадно и с отчаянием утопающего, пытающегося удержать в легких хоть немного воздуха, припал горячим ртом к жестким линиям судьбы, подстершимся из-за слишком частой яростной хватки на рукояти катаны, и облизывающего ее пламени. Чуть не взвыл попавшим в капкан раненным зверем, ощутив, пусть на несколько коротких секунд, привкус родного дома, призрачного уюта и фантомного комфорта, какие могли бы быть в его жизни каждый день, но уже никогда не будут. И продолжил ломаться на острые куски от понимания, что уже заранее потерял то, чем никогда не обладал даже. Он даже не понял, как оказался спиной на траве, потерявшийся сам в себе. Только увидел нависшего над ним титана, и будто со стороны наблюдал, как собственными чуть дрожащими руками стянул с него маску, отстегнув ремешки. Потянул капюшон с головы, сам себя уговаривая не делать этого, остановиться, потому что так нельзя. Не только потому, что они мужчины, но и из-за Харуми, из-за клана, из-за разных таймлайнов, из-за чести и обязательств, из-за… — Я тебя не трону, — хрипло выдохнул Хасаши, — первым. В глазах его пламя вздыбило свои раскаленные добела волны. Куай Лян думал, что ушел под воду, но нет, судя по всему, его пожрал огонь. Или только собирался пожрать — протяни руку, и утащит, захлестнет всего, не спасешься. Пусть пожрет, боги, пусть дотла. Он приподнялся на локтях тогда и сделал это — губами к губам, раскаленное к раскаленному, и гори оно всё. Оторвал локти от земли и вцепился руками в шею, в затылок, в волосы, потянув на себя, и огонь ответил, потянувшись навстречу. Щеку оцарапала короткая щетина, непривычно, волной шока пройдясь по коже до колючих мурашек, и тяжесть тела, придавившая его к земле, рванула по нервам замешанное на адреналине и панике тяжелое возбуждение. Неведомое до того, небывалое, незнакомое. Ханзо целовал его жадно, будто ждал этого тысячи лет. Может, и ждал. И вот, дорвавшись, не хотел тратить время на ласковые касания, как никогда при встрече не хотел тратить время на приветствия. Целовал так, будто знал, как нужно, как нравится, как хочется, как сделать так, чтобы ничего больше не осталось в тяжелой от чувства вины и горечи голове. Перешел на скулу, на челюсть, согревая губами, спрятал лицо в шее Куая, припав голодным ртом. Осталось только лежать на спине в раскалившей до алого все его существо истоме, и смотреть на то, как запутывается в ветвях дуба рваная вата тумана. Как светлеет небо, и последние звезды исчезают, растворяются в утреннем свете, как он растворился во всех этих жарких поцелуях, почти что пропал. Он давно уже знал, что любит. Давно уже знал, что любим. И никакие боги от этого не спасут уже. Сорванный с плеча край ворота оголил кожу, сильные пальцы прошлись по мышцам, скользнули по перемотанной лентой татуировке, сдвигая вниз и обнажая чернила. Ханзо сдвинулся, вновь приникая к его рту, и от этого плавного, тягучего движения, под животом потянуло так туго, что он не выдержал — застонал так постыдно, что кровь бросилась в лицо и грудь. Боги, что же он делает? — Стой, подожди, — он уперся ладонью в грудь Хасаши и надавил, отстраняя от себя. — Нужно остановиться. Как бы ни желала его измученная душа наконец-то забыться, отдаться на милость этих желанных рук, все же там, в его доме, спала беспокойным болезненным сном женщина, вручившая ему свою жизнь и свою судьбу. Даже потерявшись в моменте, поддавшись слабости на остром краю эмоционального срыва, Куай Лян не мог позволить себе передышки, пусть даже эти несколько минут и вытравили бы из его души ту черную бездну тоски, в которой он находился уже так давно. Ханзо скатился с него, тяжело дыша носом, плясавшее в темных глазах пламя затаилось в зрачках, тлея раскаленными углями. Слегка продышавшись и немного успокоившись, он повернул голову, встречаясь мутным еще взглядом с растрепанным Куай Ляном: — Я должен идти сейчас, чтобы успеть найти его. Дьявол его знает, где носит этого благородного полудурка. Куай Лян слабо улыбнулся в ответ и хотел поблагодарить, но всем этим планам не суждено было сбыться. Ханзо резко сел и схватился за рукоять катаны: — Сюда кто-то бежит. И почти сразу крик вспорол тишину, вспорхнули с ветвей перепуганные сонные птицы: — Куай Лян! Он тоже сел и наспех перевязал волосы, когда из-за густых кустов камелии показался Смоук. Запыхавшийся, он рванул было к дубу, но затормозил, увидев, что его брат не один. Незнакомый воин, держащийся за меч, заставил Томаша автоматически вытащить из ножен и провернуть в руке керамбит, настороженно приближаясь. — Брат, — Куай Лян поднялся с земли, беспокойно пошел навстречу. — Что случилось? — Харуми, — ответил тот, не сводя напряженного взгляда с незнакомца. — Врач говорит, что раньше времени начались схватки, а она без сознания. Нужно спешить. Страх оборвал в животе глыбу льда, рухнувшую в разом ослабевшие колени. Не успели. Они не успели. Кровь отхлынула от лица. — Успокойся, — на плечо ему легла теплая ладонь, — пойдем. Выбора нет. Ханзо надел полумаску обратно на лицо, надвинул капюшон поглубже. Кивнул ему, видимо, все для себя решив.***
— Куай Лян, — Томаш остановил его в коридоре, у самой двери. — Кто это? — Друг, — быстро ответил он и мягко сжал пальцы брата, прежде чем отпустить. — Мы поговорим позже. Не сейчас. Войдя в комнату, он увидел, как Хасаши острожно отодвинул от кровати врача, явно опешившего при виде его внушительного шипастого доспеха: — Сюда нельзя в таком виде! — Тихо стой, — отрезал титан и махнул запястьем, отгоняя врача подальше. — И жди. Скоро будешь работать. Куай Лян, иди сюда. Куай подошел, до смерти перепуганный бледным видом Харуми, которая в беспамятстве металась по кровати, взмокшая от пота и боли. Взял ее за руку и прижал костяшки пальцев к своим губам, поднял покрасневшие глаза на Ханзо. — Вот так, согревай ее своим теплом, — Ханзо наклонился к девушке и подсунул руку под ее затылок, второй рукой ласково проходясь по щеке, позвал: — Девочка моя ненаглядная, слышишь меня? Харуми вдруг замерла, прислушиваясь, медленно разлепила слипшиеся от слез ресницы. Взгляд ее, не осмысленный, потерянный, полный муки, замер на глазах напротив, незнакомых и темных. — Вот так, слушай меня, моя смелая, замечательная девочка, — Ханзо чуть дрожащей рукой погладил ее по щеке, большим пальцем кружа по скуле. — Мне нужно, чтобы ты приняла все, что я смогу тебе дать, хорошо? Не отталкивай, а забирай и помоги себе. Сделаешь, как я прошу? Снова застонав от боли сквозь сжатые зубы, она кивнула в ответ, вскинув руку и вцепившись второй рукой в пальцы на своей щеке, крепко сжимая. Второй рукой сжала руку Куая так крепко, будто от этого зависела ее жизнь. Ханзо положил свободную руку на ее живот, прикрывая глаза. И Куай Ляну не нужно было даже убеждать себя в том, что ему показалось, нет, он и правда видел, как щеку титана расчертила на двое одна единственная слеза.***
Тот беспрестанно сучящий нелепыми микроскопическими конечностями, оглушительно орущий конверт из одеял, что прижимала к своей груди жена, наконец-то затих. Куай Лян еще раз взглянул на спящую красную непонятную картофелину с пучком черных волос на макушке, из круглого рта которой стекала, пузырясь слюна. — Что, налюбоваться не можешь? — Лукаво улыбнулась ему Харуми. Куай Лян тяжело сглотнул, искренне не понимая, как вот это вообще когда либо сможет вырасти в полноценного человека. — Да, — честно признался он, сглатывая ком в горле. — Поспи теперь, ты жутко устала. — Да уж. — Я буду охранять ваш сон. На самом деле выглядела она чудесно. Кожа вновь засияла и щеки покрыл здоровый румянец, сила титана влила в нее столько жизненных ресурсов, сколько она смогла взять. С ладони Ханзо сила пролилась в нее подобно джинсею, даруя возможность пройти через боль и роды без всяких проблем. Страшно подумать, что бы могло случиться, не окажись этим утром титана поблизости. — Иди к нему. — Что? — погруженный в свои тяжелые мысли, Куай Лян не сразу понял, что она ему говорит. Харуми кивнула на большое окно от потолка до пола и повторила, слабо улыбнувшись ему: — Иди к нему, Куай Лян. Расскажи новости своему наставнику. И скажи, что наш дом — теперь и его дом. Всегда. Поцеловав ее и тихо, ласково поблагодарив за всё, он вышел в сады. Она сама не понимала, о чем говорила. Ступая по каменным дорожкам, Куай Лян растерянно озирался по сторонам, сам не зная, что теперь делать и как быть. Хасаши он нашел возле небольшого декоративного пруда, сидящим на берегу и игнорирующим бродящих неподалеку и пялящихся на него садовников. Судя по всему, скрываться от чужих глаз он больше не собирался. Стянув с себя тяжелый доспех и скинув сапоги, он опустил ноги в воду, и теперь вокруг его широких стоп наворачивали круги разноцветные карпы кои. Куай Лян присел рядом, жмурясь на осеннем солнце. Тяжело вздохнул: — И что теперь будет? — Не знаю, — пожал широкими плечами Хасаши. — Скорее всего Лю Кан в обморок грохнется, когда узнает, что у него в таймлайне появился ребенок-пиромант с силой титана из другого таймлайна. Удачи ему, и счастливого сердечного приступа. Куай Лян замер: — Погоди, ты… что? Титана?! Ханзо хмыкнул: — Я никогда ни с кем своей силой еще не делился, так что не знаю даже, насколько большую часть отдал твоему дитя. Знаю только, что сердце его почти уже не билось, когда моя ладонь легла на живот Харуми. А потом вновь застучало, так сильно, что… Он оборвал себя, когда его голос надломился. Куай Лян знал, отчего так. — Её, — сказал он, пытаясь отвлечь его от мыслей про Сатоши. — Это она, не он. — Девочка? — Ханзо обернулся к нему, брови удивленно взлетели вверх. — Не мальчик? Куай Лян довольно кивнул: — Девочка, — подтвердил он, подбирая с земли камушек и запуская его в полет над поверхностью воды. — Ее зовут Хана. — Как цветок на японском? — Нет, — он покачал головой, печально улыбнувшись и дернув плечом. — Это не японское имя. Ханзо нахмурился: — Он такой чести не достоин. Не заслужил. — Он не всегда был таким, — резонно возразил Куай, — бывали и хорошие дни. Много отличных дней, которые не вычеркнешь из памяти. Они помолчали немного, слушая радостные выкрики со стороны казарм, куда, видимо, добрался счастливый Томаш с важными новостями. — Знаешь, что я думаю, лорд Хасаши? — Куай сдвинул руку по траве и положил пальцы на руку титана, чуть сжимая. — Я думаю, что без тебя моя дочь бы не выжила, как и Харуми. Теперь часть тебя будет жить в этом ребенке всегда. Ханзо посмотрел на него непонимающе: — Это ты к чему? — Это я к тому, что, — Куай Лян улыбнулся ему так радостно, как не улыбался еще ни разу, — поздравляю с отцовством, лорд Хасаши.